Душа души моей 2.0. флэш-фэкшн

Те же, кто лицемерно лобызал его стопы, хитренько поглядывая по сторонам, аккуратно пересчитывал гонорары за статьи и панегирики и занимал место в очереди, первым номером в которой стоял, конечно же, он – «солнце русской поэзии». На фоне этого колосса потерялись романтичный Жуковский, блистательный Дмитриев, глубокий Боратынский, не менее глубокий Глинка и все поколение поэтов, которым было отказано в праве именоваться пиитами – теперь это право было закреплено опять же за ним – «солнцем».

Вся фальшь этой фантасмагории осыпается сразу после прочтения писем Пушкина. Признайтесь честно – вы когда-нибудь доходили до последнего тома полного собрания сочинений Пушкина? Дойдите. Вы увидите живого человека – веселого, озорного, брызжущего искрометным остроумием и легким, но не легковесным юмором по отношению к женщинам, друзьям, вельможам, обманутым мужьям. Легкость и современность его слога просто поражает.

Почитайте его сосредоточенную запись об Анне Керн через семь лет после «чудного мгновенья»: «С божьей помощью у*б Керн». Боже мой! Какой цинизм – воскликнете вы. И это о «гении чистой красоты»?! М-да-с…

А письмо к лихому гусару Мансурову о Катеньке Телешовой? О том, как все «телескопы» престарелых сладострастников сопровождают ее, когда она прогуливается по улице? А ответ Мансурова, в котором он восхищается неописуемым восторгом после ночи с красавицей и тут же его сожаления о том, что после мига любви эта красавица не может чудесным образом мгновенно превратиться в удобный диван, на котором приятно отдохнуть?

Конечно, в этом же томе вы найдете и тяжелые размышления зрелого Пушкина о материальных затруднениях, о трудностях быта и содержания семейства. Но это – тоже живая жизнь, без которой опять получаем картонный силуэт вместо великого поэта.

Читайте письма писателей и поэтов – нередко именно там вы найдете настоящую литературу, полную радостей и сожалений, многие из которых так созвучны вашим собственным.

Не скрою, таким умным я стал, благодаря книгоиздетельской политике советского времени. Хорошую художественную литературу купить тогда было трудно, а собрание сочинений, даже писателя средней руки, – и просто невозможно, настолько важное место занимал блок одинаково оформленных книг в искусстве оформления интерьеров советских квартир. Тома же этих собраний сочинений с письмами и статьями, не востребованные подписчиками, исправно поступали в магазины подписных изданий и букинистические отделы. Письма Чехова, например, я купил в книжном магазине Охотска за 3 коп. Кстати, там же купил «Утопию» Томаса Мора за 5 коп., а «Город солнца» Томмазо Кампанеллы – за те же 3 коп. Ну как тут было не стать утонченным книголюбом с необщим вкусом… Так, волес-неволенс, я им и стал. Сужу об этом по тому, что нередко на формулярах книг в библиотеках, включая «ленинку», моя фамилия стоит в негордом одиночестве.

ПЕЛЕВИН

Редко от кого из моих знакомых слышал доброе слово о прозе Пелевина. К ней относятся как к несколько вычурной, далекой от жизни и потому малоинтересной. Пелевин в нашей прозе стоит особняком как некий вызов недоинтеллигенции с ее претензиями на всепонимание и почтивсезнание. Поколение Википедии и Гугла уважает других писателей – честно говоря, не знаю, каких. И уважает ли вообще. Вполне возможно, ему хватает и блогов с твит-мыслями, инстаграм-образами и телеграмм-истинами. Мне же писучесть коллективного Быкова-Прилепина-Шаргунова-Роя как-то неинтересна.

Впервые с рассказами Пелевина я столкнулся в Омске, когда к моему приятелю заглянул в гости его приятель – редактор местной газеты, выпускник журфака МГУ и издатель библиографии Стругацких. Он-то и принес первый сборник рассказов «Синий фонарь», аттестовав его как первоклассную фантастику. Первый же рассказ «Принц Госплана» захватил меня актуальным сюжетом (компьютерная игромания еще только зарождалась) и свободным современным языком. Остальные рассказы тоже понравились и я стал следить за следующими книгами Пелевина.

Они выходили не часто – где-то раз в пять лет. Каждая новая книга была вызревшей, хорошо скомпонованной, как хороший музыкальный диск. Но вскоре книги стали выходить ежегодно, поскольку Пелевин заключил контракт с издательством, по которому он обязался выпускать книгу в год. Пошли сыроватые, наскоро слепленные книги, без пелевинской глубины и подтекста. Или этот подтекст смутно проглядывался и тут же скрывался за ловким ремесленническим проговариванием темы.

Мне кажется, технологию писательства Виктора Олеговича я разгадал. Первый секрет его в том, что он в совершенстве владеет американским языком на уровне родного языка. И, видимо, активно следит за англоязычными бестселлерами. Как иначе объяснить то, что широкоизвестное «Поколение „П“» представляло собой виртуозную компиляцию из «Generation X» Дугласа Коупленда и «Snowcrash» Нила Стивенсона? А его «S.N.U.F.F.», вышедший почти следом за «SNUFF» Чака Паланика? И это – только то, что видно невооруженным глазом. Складывается ощущение, что Виктор Олегович не очень-то и шифруется, считая, что такой прием правомерен. А почему бы и нет? Ведь Шекспир не ссылался на Саксона Грамматика, рассказавшего историю Амлета, принца датского за четыре века до него. А «Одиссея» Гомера, лежащая в основе множества современных робинзонад и всевозможных скитаний современных авторов? Главное, Пелевин это делает талантливо, выдавая каждый раз вполне себе самостоятельный текст с оригинальным смыслом.

Но больше всего меня привлекает его прогностическая способность, присущая немногим. Так, в «Зенитных кодексах Аль-Эфесби» он предсказал направление развития борьбы с дронами. Да и вскоре после публикации этого рассказа я прочитал, что ВВС США ввело специальные боевые награды пилотам боевых дронов, поскольку до этого к их службе относились пренебрежительно – ведь «воюют» они, сидя в комфортабельных креслах в Сан-Диего. Я увидел новый облик войны – с облаками москитных дронов, выводящих из строя сверхзащищенные танки, и боевых системах воздушного боя, в которых сверхсовременные истребители – только терминалы в рамках общей задачи. И когда наши военачальники показывают нам новейшие разработки танков и расписывают летные характеристики истребителей, я понимаю, что генералы всегда воюют на прошлой войне.

Или одна из последних вещей – «Смотритель» о Павле Первом. Казалось бы, где мы и где «бедный Павел»? Однако, вчитываясь в хитросплетения месмеризма и регламентов тайного общества, вскоре начинаешь видеть современную систему управления государством… и эта система совсем не радует, поскольку она направлена против своих же граждан – на манипуляцию ими с последующей их пастьбой и стрижкой.

А «Зал поющих картатид» показывает не что иное, как систему закрытых увеселений для сильных мира сего разных уровней – от охотничьих домиков до элитных заведений самого высокого класса – того, что в просторечии должно называться просто – разврат, без аллюзий и эвфемизмов.

Так что, к Виктору Олеговичу отношусь с почтением и уважением и искренне желаю, чтобы он быстрее покончил с этой кабалой и начал выдавать очередную книгу раз в пять лет.

Не торопитесь, Виктор Олегович.

Я подожду.

ГОФМАН

Открыл «Эликсиры сатаны» на случайной странице и прочитал:

«Я ожидал подобных расспросов и, убедившись, что наименьшими опасностями грозит мне в таких случаях скупой незатейливый рассказ, не стал особенно распространяться о своей жизни, сообщив лишь, что сперва изучал теологию, но когда умер мой отец, оставив мне богатое наследство, отправился путешествовать из любопытства и любознательности. Место моего рождения я переместил в польско-прусские владения и снабдил его таким наименованием, угрожающим целости языка и зубов, что оно царапнуло ухо старой даме и та не отважилась переспросить.

– Ах, сударь, – сказала старая дама, – от вашей внешности пробуждатся кое-какие грустные воспоминания, да и не умалчиваете ли вы из скромности о том, кто вы в действительности; едва ли студент-теолог держался бы с таким достоинством, как вы».

Фантастический язык… Я не поленился посмотреть имя переводчика – перевод В. Микушевича. Не претендую на статус знатока переводов и переводчиков, но этому человеку хочу выразить благодарность за бережный и изысканный перевод, поскольку именно его стараниями и благодаря его дотошности мы получили достойную рамку прекрасному тексту.

В последнее время издатели стали экономить на выплатах по авторским правам и нанимать переводчиков попроще – даже для классических текстов. Так мы и получаем «Замогильные записки» вместо привычных «Посмертных записок Пиквикского клуба» и прочие перлы торопливых переводов, склеенных из текстов Гугл-переводчика, обработанных рашпилем студентов-филологов за незатейливый зачет.

Именно поэтому, увидев изданный девятнадцатилетний труд кавалера Ордена Восходящего Солнца Татьяны Львовны Соколовой-Делюсиной – перевод «Повести о Гэндзи» Мурасаки Сикибу, я тут же приобрел его, поставил на почетное место и теперь неспешно читаю отрывками, наслаждаясь великолепным русским языком, передающим атмосферу императорского двора средневековой Японии.

И можно ли представить себе тексты Сэлинджера без серебристой дымки личности Риты Райт-Ковалевой, сквозь которую проступают чеканные фразы, которые мы по привычке приписываем Сэлинджеру…

А Гофману… Гофману просто несказанно повезло, что на русский язык его перевел человек, владеющий практически всеми европейскими языками, к тому же и сам не чуждый сладкого яда сочинительства.

ПОДЛИННЫЕ ЛЮДИ

Прочитанная в небольшой новелле мысль навела меня на размышления. Речь идет о новелле Олдоса Хаксли «Юный Архимед». Следуя вышеприведенному замечанию о важности личности переводчика, укажу автора перевода – Н. Рахманова. Это немаловажно, поскольку сборник новелл издан именно ленинградским отделением издательства «Художественная литература» в 1985-м году, на излете издательской культуры, когда в выходных данных еще упоминались корректоры – ныне вымершая профессия, уступившая место спеллерам.

Итак, рассуждая о случайно встреченном, природно одаренном крестьянском ребенке, Хаксли пишет:

«Я размышлял об огромном несходстве между людьми. Мы классифицируем людей по цвету их глаз и волос, по форме черепа. Но не разумнее ли было бы делить их по типу интеллекта? Ведь между крайними умственными типами пропасть была бы шире, чем между бушменом и скандинавом. Этот ребенок, думал я, когда вырастет, станет в умственном отношении в сравнении со мной все равно что человек в сравнении с собакой. А сколько существует мужчин и женщин, которые все равно что собаки в сравнении со мной.

Быть может, только гении могут считаться подлинными людьми. Во всей истории человечества найдется лишь несколько тысяч подлинных людей. Остальные же… что мы такое? Животные, поддающиеся обучению. Если бы не подлинные люди, мы сами не открыли бы почти ничего. Никакие известные нам идеи, в сущности, не могли бы прийти в наши головы. Посейти в них семена, и они взойдут, но в наших умах они никогда не зародятся самостоятельно.

Существовали целые государства собак, думал я, целые эпохи, когда не рождалось ни одного Человека».

Животные, поддающиеся обучению… Я вспомнил, как саркастически отзывались мои коллеги о том, что в омском политехе в курсах по устройству компьютеров пожилые доценты продолжали рассказывать об ориентации магнитных доменов в жестких дисках. Дескать, кому это устройство теперь нужно, не лучше бы было употребить это время на расказы о современных программных средствах, которые позволяют использовать эти диски, не тратя время на знания об их устройстве. Да и вообще, сейчас можно купить себе смартфон с восьмиядерным процессором, блютусом и тремя камерами по пятьдесят мегапикселей, не имея понятия, зачем нужно именно восемь ядер и нужно ли такое их количество вообще, причем тут «синий зуб» и что после восьми мегапикселей разрешение камер становится неразличимым. А обладатели лазерных принтеров вообще в большинстве своем не представляют себе, что такое «лазерная накачка».

В принципе – а зачем знать, если умеешь нажать на кнопку и получать нужный результат? Что-то из раннего Павлова с учением об условных рефлексах. Нажал на педальку – получил банан. Залез обратно на дерево и наслаждайся. Счастливых обладателей бананов все больше. А людей в белых халатах по ту сторону клетки – все меньше. Скоро некому будет подкладывать бананы в кормушку.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ ВДОВЫ

После каждого писателя остаются его родные. Иногда это – вдовы, прожившие с ними долгую жизнь. Многие из них полностью посвятили им жизнь, служа и утешительницами, и вдохновительницами, и няньками и машинистками-переписчицами. Сейчас трудно себе представить, что Софья Андреевна четырежды полностью переписывала «Войну и мир» под диктовку мужа. Или что Женни Маркс могла разобрать рукопись своего мужа даже там, где он сам уже не мог прочитать написанное собственноручно.

Но здесь я хотел бы бережно коснуться оборотной стороны этой верности. После смерти Андрея Платонова его жена Мария Александровна участвовала в подготовке к посмертной публикации его произведений. Из лучших побуждений она старалась, чтобы не было утеряно ни одного слова из наследия ее мужа. И в результате, одна из лучших повестей Платонова «Джан» была расширена почти на треть за счет черновиков по сравнению с вариантом, подготовленным им самим. Смысл произведения поменялся практически на противоположный. У Платонова повесть заканчивается на том, что Чагатаев видит разбредающийся по пустыне народ джан и это наполняет его чувством исполненного предназначения – он накормил народ, а как ему жить дальше, он решит сам. В дополненном же варианте с этого места начинается унылая словесная «жвачка» из повторов и вариаций пережитого Чагатаевым раньше, постепенно хоронящая смысл всего произведения.

Или пример с «сенсацией» 70-го года – изданием романа Эрнеста Хемингуэя «Острова в океане», написанного им в 1950—1951 годах, отредактированного и опубликованного его вдовой Мэри Вэлш Хемингуэй уже после его смерти. Вариант 70-го года толще первоначального раза в полтора. Но он мертвый и занудный. Просто поразительно, как можно было вынуть из урны выкинутые автором черновики и впихнуть их в живую ткань романа.

Я это к тому, что уважения эти женщины, безусловно, заслуживают, но подпускать их к сотворчеству с великими мужьями – фатальная ошибка.

ЗАБОЛОЦКИЙ

Петух запевает, светает, пора!В лесу под ногами гора серебра.Там черных деревьев стоят батальоны,Там елки как пики, как выстрелы – клены,Их корни как шкворни, сучки как стропила,Их ветры ласкают, им светят светила.Там дятлы, качаясь на дубе сыром,С утра вырубают своим топоромУгрюмые ноты из книги дубрав,Короткие головы в плечи вобрав.Рожденный пустыней,Колеблется звук,Колеблется синийНа нитке паук.Колеблется воздух,Прозрачен и чист,В сияющих звездахКолеблется лист.И птицы, одетые в светлые шлемы,Сидят на воротах забытой поэмы,И девочка в речке играет нагаяИ смотрит на небо, смеясь и мигая.Петух запевает, светает, пора!В лесу под ногами гора серебра.

Чувствуете, как радость просто фонтаном брызжет из каждой строчки? С каким восторгом поэт пробует на вкус разные ритмы и звукосочетания? Он словно пианист, надолго разлученный со своим инструментом, который бросается к нему и торопливо пробует разные звуки и аккорды. И радуется, что инструмент не расстроен и по-прежнему ему послушен.

Именно так. Попав в заключение на долгих семь лет, пройдя магаданские лагеря и поселение в казахской степи, Заболоцкий не написал за это время практически ни строчки. И когда он начал писать, вернувшись в Москву, первым его стихотворением стало «Утро» – ликующее, звонкое, наполненное светом, причудливо меняющее ритм, но твердо опирающееся на отчетливые рифмы.

Это был уже совсем другой поэт – не автор озорных «Столбцов», а поэт-философ, переживший многое, но сохранивший «огонь, мерцающий в сосуде».

КИРСАНОВ

День еще не самый длинный,длинный день в году,как кувшин из белой глины,свет стоит в саду.А в кувшин из белой глинывставлена сиреньв день еще не самый длинный,длинный летний день.На реке поют сирены,и весь день в садудержит лиру куст сирени,как Орфей в аду.Ад заслушался, он замер,ад присел на пень,спит с открытыми глазамиЭвридики тень.День кончается не скоро,вьется рой в садус комариной Терпсихорой,как балет на льду.А в кувшин из белой глинысыплется сиреньв день еще не самый длинный,длинный летний день.

Просто покатайте эти строки во рту, как прохладный шарик мороженого. Это – стихотворение для жаркого июньского дня. В другое время и в других условиях оно не «выстрелит». И читать его лучше медленно, лениво, слегка в нос и нараспев.

СЕРЕБРИМАЯ

Ночь весенняя дышалаСветло-южною красой;Тихо Брента протекала,Серебримая луной;Отражен волной огнистойБлеск прозрачных облаков,И восходит пар душистыйОт зеленых берегов.

Проснулся утром. В памяти, видимо, в продолжение сна, звучал известный романс Глинки на стихи Козлова. Внимание привлекло слово «серебримая». Редко встречающийся страдательный залог. До этого эту форму встречал только один раз. Наши стройотрядовские остряки как-то увидели позу спящего во время перерыва товарища и тут же окрестили ее «мальчик, бегомый к реке». Подмечено было точно и определение вошло в факультетские анналы.

Но тут, за изящно выписанным определением следовали другие, не менее яркие – «светло-южная краса», «огнистая волна», «прозрачные облака», «пар душистый». Такие образные, яркие, сочные определения почти вышли из употребления в нашем полуанглийском-полуамериканском исковерканном и ободранном языке. Он уже давно не «великий и могучий», а «униженный и заискивающий перед великим и могучим американским». Но не буду отвлекаться на И.С.Тургенева, поскольку это уведет нас слишком далеко от И.И.Козлова и его хрустально хрупкой поэзии. Как известно из биографии, стихи он начал писать после того, как в 37 лет получил паралич ног, а в 42 ослеп. Видимо, этим и объясняются несколько преувеличенные визуальные характеристики картин в его стихах. Глухой композитор (Бетховен) и слепой поэт (Козлов) – символы предельного напряжения в изобразительности, малодоступного привычным слуху и зрению.

Нашел в интернете полный текст стихотворения. Несколько поразился тому, что глубоко сентиментальные строки не сваливаются в слащавость, твердо став на самой ее границе сторожевыми столбами. Сентиментальность – чувства открытой души. А какая душа может быть более открытой, чем та, у которой только и остались глаза, обращенные внутрь. Нашел хор Балакирева на эти же стихи. Прослушал. День начался светло.

АРСЕНИЙ ТАРКОВСКИЙ

Из тени в свет перелетая,Она сама и тень и свет,Где родилась она, такая,Почти лишенная примет?Она летает, приседая,Она, должно быть, из Китая,Здесь на нее похожих нет,Она из тех забытых лет,Где капля малая лазориКак море синее во взоре.Она клянется: навсегда! —Не держит слово никогда,Она едва до двух считает,Не понимает ничего,Из целой азбуки читаетДве гласных буквы – А и О.И имя бабочки – рисунок,Нельзя произнести его,И для чего ей быть в покое?Она как зеркальце простое.Пожалуйста, не улетай,О госпожа моя, в Китай!Не надо, не ищи Китая,Из тени в свет перелетая.Душа, зачем тебе Китай?О госпожа моя цветная.Пожалуйста, не улетай!

Когда первую строку этого стихотворения я увидел на рекламном плакате МММ, то поначалу был поражен цинизмом основателей «пирамиды». Так открыто объявить простодушным вкладчикам – «Она клянется: навсегда! – Не держит слово никогда». И кто теперь может предъявить им обвинение в обмане? Потом узнал, что Сергей Мавроди был искренне увлечен собиранием коллекции бабочек.

Сам же Тарковский написал это стихотворение, выздоравливая в госпитале после тяжелого ранения в 1945-м году. Это видно и из его названия – «Бабочка в госпитальном саду».

Не могу не упомянуть прекрасно исполненную Сергеем Трухановым песню на эти слова: https://www.youtube.com/watch?v=ErLPmsmwLKY

ДУ ФУ

В синем небе кружитОдинокая хищная птица,А под нею – две чайкиПлывут по реке не спеша.Хищник может легкоЗа добычею вниз устремиться,Но не знает тревогиБеспечная чаек душа.Надвигается вечер,Росой покрывается поле,А паук на ветвяхПаутину плетёт и плетёт.И законы природыБлизки человеческой доле —Одиноко стоюСреди тысячи дел и забот.

Что мы знаем об эпохе Тан в средневековом Китае? Эпоха расцвета искусств и ремесел, утонченности и изысканности императорского дворца. И все это оказывается не самым главным. А главное – посреди всего этого великолепия стоит совершенно седой старик в бедной одежде и тихо читает:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Английский рожок – звучит на октаву ниже гобоя.