Полная версия:
Собака для Анечки. Сборник рассказов
(Выписка из медицинского справочника)
1
Под потолком нервно моргала лампа, на старом потертом столе дотлевала последняя сигарета.
– Помнишь этот солоноватый вкус крови на рваных губах, и ночь, ту единственную ночь, что свела нас воедино?
– Иди к черту, я хочу умереть. – Голова разрывалась на части.
– Если бы все было так просто.
– Откуда ты во мне? Что тебе надо? – Она начинала сводить меня с ума, своим голосом, обрывками чужой памяти. – Перестань говорить!
Затушив окурок рукой я резко поднялся с табурета. В голове вспыхнула мертвая женщина, она горела и шла ко мне протягивая свои гниющие руки, пытаясь ухватится хоть за что-нибудь. Нет, только не сейчас!
– Куда ты? Твое время еще не пришло.
Шатаясь, я побрел в прихожую, попутно роняя все, что попадалось мне под руки. Еще один день в ее компании и я не выдержу, поддамся ей, а что потом?
Трясущимися руками я накинул на себя потрепанное пальто и, стараясь не упасть, вышел в подъезд.
– Что тебе это даст?
– Свободу от тебя, тварь! – Голова раскалывается от боли. На свежий воздух, иначе упаду тут на лестнице и умру. Хотя, Она не даст мне умереть, умереть так просто.
– Ты должен помнить ту ночь, тебе не уйти от нее.
– Я все помню, слышишь, сука, я все помню!
Семь часов утра, на улице никого, лишь этот обволакивающий с ног до головы снег да лед под подгибающимися ногами. Господи, как же хочется выпить, выпить и закурить, в глупой и бессмысленной надежде забыться.
– Оглянись вокруг, что ты видишь?
– Я ничего не вижу, я не хочу видеть. – Еще немножко и станет легче, вот и киоск. Слава богу, работает.
– Приглядись, отбрось весь этот обман в сторону! Посмотри на мир, на наш мир!
– Это не мой мир. – Нащупав в кармане помятую купюру, останавливаюсь у ларька.
– Что, с утра уже нажрался? – Басит продавщица из маленького оконца.
– Водки, на все. – Ровный голос срывается на хрип, удушающий кашель сводит с ума, еще чуть-чуть и станет легче.
– На. – Грязная рука протягивает мне бутылку с мутноватой жидкостью. – Деньги-то украл, поди?
– И этот мир тебе нравится?
– В этом мире я живу.
Я доплел до ближайшей подворотни, и, повалившись в груду мусора, принялся жадными глотками вливать в себя пойло неизвестного происхождения. По продрогшему телу медленно растекалось тепло.
– О такой жизни ты мечтал?
– Ты, во всем виновата лишь ТЫ!
– Я даю тебе шанс, последний шанс. Выбирай, либо сейчас добровольно, либо позднее я заставлю тебя, но позже будет ад, а сейчас я дарую тебе рай, выбирай.
– Ты знаешь мой ответ!
– Твое право!
– Вот именно мое право, так что катись к черту, тварь!
Еще глоток, вот и все, свобода.
Сон медленно окутал тело, руки и ноги ослабли под напором сладкой неги.
Вновь дорога, и этот дождь, дождь, сводящий с ума. Я иду по обочине куда-то вперед, что-то незримое тянет меня, зовет. Вновь эта горящая машина, тело трясет от страха, я знаю кто в этой машине, все опять повторяется.
– Где же ты, милый, я вся горю от нетерпения.
Надо развернутся и бежать, бежать что есть сил, бежать пока не остановится сердце, но ноги идут и идут на завораживающее пламя. С каждым шагом усиливается запах горелой плоти, и я знаю чей плоти. На плечо плавно ложится ЕЕ мертвая рука. Сердце замирает.
2
Когда я впервые увидел ее, у меня что-то перекосилось внутри, она плавно прошла мимо меня, оставив после себя лишь тень, зыбкую надежду ни на что. Она мимолетный фантом моего призрачного сна.
Конечно, можно рассмеявшись плюнуть мне в лицо, назвав меня сумасшедшим, это ваше право, но вы не видели мои сны, вы не просыпались в кровати в холодном липком поту, задыхаясь от чего-то не живого, не понятного, не земного.
Я просыпался с останавливающимся в груди сердцем, чувствуя, что умер, но, приводя его в чувство, понимал, что жив, что снова придется ложится спать, что снова придется просыпаться в поту.
Она изменила меня, я не знаю как, но она что-то сделала со мной, оставив после сна во мне что-то чужое, и теперь Оно не дает мне спокойно жить, Оно пожирает меня изнутри.
Я сел на край больничной кровати, закурил и уставился в кромешную тьму за окном.
– Почему ты не спишь? Все уже давно спят, только ты здесь один сидишь. – Заинтересованно спросила Она.
– Ты тоже не спишь. – Я не хотел засыпать. Каждый раз Она придумывала что-то кардинально новое, это пугало меня. – Можно тебя кое о чем спросить?
– Конечно, все равно не спим.
– Что тебе снится?
– Много. – Задумавшись, ответила Она. – А тебе?
– Ты сама знаешь, а я не хочу знать, что мне снится. – Забытая в руке сигарета обожгла пальцы.
– Надо лечь спать, чтобы понять что тебе снится!!!
Я очнулся посреди векового леса, в лицо подул сухой ветер, донося чей-то хохот.
Не знаю, сколько я брел по этому странному месту, пока не натолкнулся на огромный вековой дуб без листвы, на одной из его огромных ветвей качался труп и задорно смеялся.
– Почему ты смеёшься? – Труп сорвался с ветки и упал на землю, взбудоражив старую желтую листву.
– Разве тебе это так интересно? – Он тихо полз в мою сторону, роняя изо рта кровавую пену. – Мне просто было плохо.
– Когда плохо обычно плачут.
– Кто? – Труп заинтересованно остановился.
– Люди.
Он рассмеялся так неистово, что небольшая стайка птиц всколыхнулись со своих мест и унеслись в глубь леса.
– Но я не человек. – В его пустых глазницах показались копошащиеся черви.
– Почему ты здесь?
– Я и сам не знаю. Она приводит меня куда захочет, сегодня это твой лес. – Я вдруг почувствовал, что за мной кто-то наблюдает, кто-то кто знает меня как себя, тот, кто и раньше знал меня. – Что это за место?
– Это место называется сумрачным лесом, но тебя ведь сейчас волнует совсем другое. – Труп расплылся в кровавой улыбке, обнажая остатки своего рта.
– Откуда ты знаешь, что меня волнует?
– Это мой лес, как ты уже заметил и я знаю все, что в нем происходит, могу даже читать мысли хоть это и запрещается, но ты сам хотел, чтобы я сказал тебе кто это.
– Кто же это? – Мозг тут же озарило простотой ответа, это же так очевидно.
– Ты угадал, но тот о ком ты подумал становиться другим, и я не хочу, чтобы он остался тут. – Труп встал на ноги полез обратно на дерево. – Ты тоже уходи из моего леса, ты уже не человек!
– Кто же тогда я? – Падение в бездну оборвало мой сон и мысли, острая боль тупо отдалась в висках.
Осторожно открывая глаза, я медленно возвращался в мир живых, уходя из мира грез и страхов. В воздухе витал сладковато приторный запах разлагающейся плоти, откуда-то издалека донеслись крики истерики и дикий плачь на грани слепого отчаянья. Во рту проявился солоноватый привкус крови. Осторожно приподнявшись на руках, я осмотрелся вокруг, меня окружали четыре стены без дверей и окон, которые бесконечно уходили куда-то в высь.
Под ногами разлагались останки чей-то плоти. Из огромной дыры в черепе без конца падали белесые черви и ползли в мою сторону, хищно скаля свои рты.
Меня охватила безудержная паника.
– Так не должно быть, я же проснулся!!! Выпусти меня! Я не понимаю всего этого. – Черви медленно начинали поедать мои ноги, голова закружилась, я упал на пол, мгновенно в рот поползли эти слизкие трупоеды, глаза налились кровавым туманом.
– Надо лечь спать, чтобы понять что снится!!! За пять лет ты так и не понял! – Она рассмеялась своим звонким смехом и исчезла, теперь навсегда.
– Я понял!!!!! Это Я!!!! – Я кричал, выплевывая изо рта эту мерзость до потери сознания. До последней минуты моей жизни, а она не слышала меня, ей было наплевать.
Отражение
– Открой глаза, что ты видишь вокруг? Трупы, ходячие гниющие трупы и ничего больше. Ты не такой как они! – Человек в черном бьет по столу своей рукой.
– Почему. – К горлу подкатывается тошнота, голова начинает ходить кругом.
– Четкого разделения реального от нереального не существует, нет правого, нет левого, есть лишь одно и неделимое ВСЕ!
Противный липкий пот заливает глаза, страх сковывает по рукам и ногам.
– Кто ты?
– Ты выше этого стада, тебе дано соединять все воедино, не ты живешь в пространстве, пространство живет вокруг тебя! – С каждым словом человек в черном подходит ко мне все ближе и ближе.
– Кто ты?
– А ты еще не понял? – Он подходит ко мне вплотную, я чувствую его смрадное дыхание. Он откидывает свой капюшон, сердце холодеет от страха, на меня смотрит мой двойник, а может это я его двойник, тот же нос, тот же рот, все точно такое же, но в ту же секунду такое далекое и не родное. – Я, это ты!
Мокрая от пота простыня бьющееся в истерике сердце, нервное дыхание и свобода от ночного кошмара. Нет, сегодня я уже не засну, на часах пол пятого, за мутным окном слегка рассеивающаяся темнота, утро скоро вступит в свои законные права. Чем заняться человеку в пять часов утра, у которого нет никого? Ответ не нужен, нужен стакан да пол литра водки, при желании конечно закуска, но это удел интеллигентов, в моем случае она ни к чему.
Холодильник пуст, лишь парочка засохших бутербродов, неизвестно вообще откуда тут появившихся, початая бутылка водки, пачка сигарет, да упаковка презервативов. Да уж, ничего не скажешь, джентльменский набор.
Дрожащей рукой набираю номер Смита, в миру его, конечно, зовут по другому, да вот только никто его настоящего имени не знает, разве что коллеги по работе да вездесущий начальник.
– Какого черта? – Доносится из трубки сонный голос.
– Смит, это я…
– Какой еще Я?
– Твою мать, Смит, это я, Кот.
– Кто. – Начиная просыпаться, спрашивает Смит.
– Блин, хорош спать, открывай глаза, вставай с кровати и дуй ко мне.
– На кой черт?
– Напиться охота.
– Это в пять утра-то? Алкоголик. – Заключает Смит.
– Кто бы говорил. Ладно, заскочишь еще в магазин по дороге, купить пожрать чего-нибудь.
– Водки брать?
– Вообще-то у меня имеется, но возьми немного, мало ли.
– Через час буду.
Кладу трубку обратно на телефон, попутно бросая мутный взгляд на свое отражение в зеркале. Да, не мешало бы побриться, а то вид какой-то уж больно помятый.
Холодная вода, горячая вода и я снова похож на человека, вот только одежды чистой и свежей нет, ну да ладно и так сойдет.
Море, забери меня, окутай своими объятиями, обласкай своим нежным прибоем.
Господи, как давно я не был на море, на настоящем море, а не на этом загаженном дерьме. Человечество обречено, оно перестало ценить настоящую красоту природы.
Смит ввалился в квартиру как ее полноправный хозяин, старые потертые от времени джинсы, рваный свитер, да недельная щетина, что тут скажешь, музыкант, андеграунд это его стиль жизни. Когда он только начинал слушать рок, настоящий, как он говорил, не эти сладкоголосые группы, а настоящие живые, пусть не всегда понятные обществу, но все же настоящие, он был совсем другим, горящие от восторга глаза и непонятное стремление к нелепой свободе. Гражданская оборона, Психея, Jain Air, Amatory и другие им подобные группы рождали в нем свой маленький мирок, настоящий, без фальши.
В чем-то я ему даже завидую, ему чужды сомнения, он знает свою цель, стимул, а я нет, я просто живу, вернее, умирая продолжаю жить.
– Здорово, синяк. – Радостно приветствует он.
– Привет. Купил че поесть-то?
Смит откидывает грязные армейские ботинки в сторону и почесывая свой зад входит в кухню.
– Мда, как тут все запущено.
– Что поделать, ну, давай доставай уже, есть хочу аж желудок сводит.
– Есть? – Хмыкает Смит. – Ну едой это назвать как-то язык не поворачивается но есть можно, по крайней мере я пробовал.
Хитро щурясь, он поставил на стол две каких-то странных баночки.
– Это что такое?
– Это мой друг мидии.
– Ну и на хрена они нужны?
– Ну блин деликатес как никак, да и че не взять раз на шару. – Он открыл баночки, затем извлек из пакета пару бутылок водки и сев на шатающийся табурет закурил. – Дружбан тут на днях приходил, всякой гадости приволок, ну вроде как деликатесы там разные, там еще эти как их, тараканы жареные на хрен знает каком масле, лягушачьи ножки, и еще какая-то гадость.
– Он что у тебя извращенец? – Присаживаясь напротив спросил я.
– Да нет, украл, наверное, где-то, а теперь сам травится, и вот друзей отравить пытается. Кстати мы там все перепробовали, тараканы я тебе скажу, были ну просто обалденные.
– Слушай, эстет твою мать, а перед тем как начать их жрать вы по сколько в себя водки влили?
– Ну, по моему, по пузырю. – Он еще раз усмехнулся.
Прежде чем начать есть эти мидии, на вид уж очень сильно смахивающие на чье-то дерьмо, мы залпом выпили по стакану водки.
– А вроде ничего себе так. – Проглотив мидию, заметил я.
– Ну, а я что говорил, есть можно.
«Возьми нож и освободи его!»
– Смит, ты слышал?
– Слышал что? – Отрешенно переспросил он.
– Неважно, показалось, наверное. – Проглотив очередного слизняка и запив его водкой, закурил, в виска нервно постукивало. – Пойду, лицо всполосну, что-то голова трещит.
«Возьми нож и освободи его!!!»
Господи, да что же такое со мной происходит?
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
– Заткнись!!!!!!!! – Сердце рвалось в дикой агонии, я стоял на трясущихся ногах в дверном проеме и кричал. – Заткнись!!!!!!!
– С тобой все в порядке. – Смит ошарашено смотрел на меня, в руке застыл стакан на полпути ко рту.
– Ввсе, ввв порядке, просто голова жутко разболелась. – Осторожно сев на табурет я залпом выпил стакан водки.
– Ты меня пугаешь. – Смит медленно начинал приходить в себя. – И давно ты начала страдать такими вот припадками?
«Возьми нож и освободи его!!!»
В голове все крутилась и крутилась одна и та же фраза.
– Не обращай внимания, так отголоски прошлого.
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
Тело замерло, я стоял и не мог двинутся, а голос все громче и громче бил по вискам.
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
«Возьми нож и освободи его!!!»
Я стоял и чувствовал как из глубины подсознания вырывается зверь, мы менялись местами, теперь я параноидальный голос в теперь уже Его голове. Я хватался за все, что только мог, за обрывки памяти, за чувства, за жизнь, но теперь уже слишком поздно
– Дай нож. – Донеслось из темноты, да это же мой собственный голос, но слова не мои, теперь не мои.
– Держи. – Смит протянул моему телу через стол старый кухонный нож с сальными пятнами на рукоятке.
– Открой глаза, что ты видишь вокруг? Трупы, ходячие гниющие трупы и ничего больше.
– Ты это о чем? – Улыбаясь, спросил Смит.
– Хочешь обрести свободу? – Я сорвался и теперь лечу все глубже и глубже, а Оно кричит и ликует от радости, я проиграл. – Ну же, ты только представь как это здорово.
– Свободу от чего? – Смит настороженно отодвинул стакан в сторону.
– Свободу от тела!
Мир чудных сновидений
«Что означает „непохож“?.. Не сумасшедший?.. Ерунда. Это человек, который не оставляет впечатления душевнобольного. А впечатление – не аргумент. Оно из области чувств. И тут без медицинской фразы не обойтись. Чтобы прочесть и сразу представить себе полную, так сказать, объективную картину. И то, что у обследуемого, как говорится, „не все дома“. И то, что у него, как отнюдь не говорится, а подразумевается, „дома“, оказывается, все. Против истины – ни слова. Все в угоду ей. В конце концов людей без сдвигов нет. В каждом сидит псих. Так что этот „непохожий“, тоже не белая ворона. Хотя, положа руку на сердце, на полоумного он совсем не походил.»
(Лев Аскеров – «Человек с того света»)
1.
Мир, разделенный на до и после смерти. Словно взгляд из некролога чужими глазами на весь этот бред существования живого в принципе человека. И ведь все есть, квартира, любимая девушка, друзья, деньги и в то же время ничего этого нет, словно мираж за чертой города. Душа кричит, душно отчего-то ей в моем теле. Может начать пить? Упасть на самое дно и растворится среди миллионов забытых и никому ненужных людей? Я не знаю, а может, просто боюсь признаться самому себе в безысходности. Что-то идет за мной, я чувствую всем своим нутром, и, нет ни страха, ни радости, лишь печаль неземная да непонятная боль в груди. Это в каждом человеке, просто кто-то забивает всю эту блажь куда подальше а кто-то боится следовать за своей неизбежностью, оттого и страдаем мы хотя и не понимаем почему.
Мне двадцать три года и я не знаю кто я. Страшно? Глупо? Бредово? Каждому свое, каждому по заблуждению и головной боли, каждому по своей порции наркотика против жизни.
Холодный осенний ветер пытается сбить с ног, увлечь за собой пока еще не поздно, пока еще есть шанс вернутся к обыденности и спокойствию, пока голова чиста от всего этого бреда. В кармане радостно звенит мелочь, а в голове пустота да непонятные импульсы, странные призывы к действию которого еще не понимаешь, не можешь понять потому как нельзя. А может плюнуть на все и растереть кровью? Нет, я человек, человек, ЧЕЛОВЕК, человек, человек ли я, я ли человек, что за бред, о боже, помоги отступнику, помоги, если вообще можешь помочь разобраться в самом себе, помоги пока я ЖИВОЙ.
Снова этот плачь, зачем жалеть самого себя, пускай жалеют другие, те, кому я не безразличен, те, кто на сто процентов уверены в том, что они правы, живы и любимы. А раньше все было по-другому, должно было быть по-другому иначе нельзя, страшно. Там всегда было лето, даже зимой светило ласковое солнце и хотелось любить всех и вся, кричать что есть мочи, что жизнь прекрасна. Что же теперь, что стало с тем миром, который я помнил и любил?
Словно в каком-то нелепом и дешевом фильме я вышагиваю по осеннему городу, спешу к той кто еще любит и верит в то, что я не тень. Под усталыми ногами хлюпает противная серая жижа, будто чьи-то мозги расплескавшиеся по дороге к дому.
– Эй, урод, который час? – А почему нет? Ведь я действительно урод, один из тех кого отторгает общества за то что мы не подпадаем под определение нормального с их точки зрения человека. Нет, я не уникум, наоборот, я нелепая обыденность которая хочет вырваться из этого порочного круга жизни, хочет стать кем-то другим.
– Понятия не имею. – Смотрю на это животное и понимаю что его нет, так, мутноватое пятно в пространстве, словно крохотная трещина в очках, неприятность, плевок, некая ошибка создателя.
– Ты чё, типа умный да? – Удар, еще удар, боли нет, ее уже давно нет, только рефлексия организма и только то. – Вот пля попадалово, у этого хмыря даже часов нет. Сука.
Лежу в луже посреди улицы, мимо пробегают незнакомые люди, спешат убраться от всего этого куда подальше. Еще бы, не дай бог вмешаться, чего доброго замыслят что помогаю, или того хуже соучастник какой, а ведь дома дети, жена, телевизор в конце концов, нет, к черту этого алкаша. Точно, он алкаша, а тот убегающий амбал его собутыльник, точно, так тебе и надо мразь подзаборная. Лежу и смотрю на их мысли, смешно, потому что сам таким был, да и сейчас бы убежал, куда подальше только бы не участвовать во всем этом цирке.
Вереница без начала и конца забитых людей тянется откуда-то из подворотни, словно марш протестующих против протестов, и каждый старается посильнее зажмуриться и хотя бы на какое-то время перестать слышать. Не бойтесь, убогие, я молчу, теперь молчу, потому что знаю вас, как себя самого когда-то знал.
Нет, в таком виде я к ней не пойду, нельзя в ее прелестных глазах казаться униженным, пусть все будет напускное, плевать, лишь бы она была счастлива.
Ноги сами несут меня к чужому подъезду, чужого дома. Сам не знаю, чего хочу, оттого и страшно, потому как точно уверен, чего я не хочу. Не хочу носить шутовское платье с красивой маской на лице, не хочу жить с протестом против самого себя в голове, не хочу любить обманом и силой, не хочу, не хочу, не хочу…
– Мож выпьешь? – Странного вида дед тычет мне в лицо ополовиненной бутылкой с какой-то жидкостью, и мне становиться легче, хотя и не ясно отчего. – Чет видок у тя больно паршивый, да и по роже видимо трамвай проехал.
– А у кого видок сегодня не паршивый? – Я принимаю из его рук подачку, и нервно впитываю в себя влагу ясности и открытости. Дед радостно кряхтит и падает рядом со мною на лавку.
– Ночь уже на дворе, а ты шатаешься здесь. Опасно ведь, сегодня избили, а могли бы убить. Вчерась например, паренек один с девкой своей домой шел, так его того, по голове молотком а девку снасильничать хотели гады, ды только я им не дал. – Дед злобно ухмыльнулся и тоже припал к живительному источнику подвально-кустового производства.
– Милицию вызвал? – Почти смеясь, спросил я.
– Убил я их, с ружа пострелял, а потом к себе утащил в колодец. Седни с утра разделал и на базар уволок, а мне денжат немного отсыпали. Паренек, правда, помер на месте, но девка сильная оказалась, выживет она, да вот только другой станет, вот когды поймет все тогда и станет.
– Странный ты дед, странный.
Мы сидели и смотрели на звездное небо, неудачник и убийца-заступник.
– Знаешь, а я ведь ранше другим был, совсем другим.
– А что измениться заставило?
– А умер я. Хе-хе. Понимаешь? Умер!
2.
Митковский выключил осточертевшее радио, повалился на старую скрипучую кушетку и постарался заснуть. В голову лезли странные образы и мысли, словно кто-то далекий пытался достучаться до него, обратить на себя внимание. То, словно вспышка на солнце, появлялся небритый бомжеватого вида дед, то здоровый гопник рыскающий по улице в поисках очередной жертвы.
Будто в замедленной съемке отворилась дверь, и в кабинет вошел Азовский.
– Что-то вы плохо выглядите голубчик, что-то не так? – Почти смеясь в лицо Алексею, спросил главврач. Азовский не был плохим человеком, да и что значит вообще быть плохим, он был врачом в четвертом поколении и считал себя кем-то вроде элиты среди многочисленного медперсонала. – Неужто вчера опять налегали на горькую?
– Вообще, принято стучатся. – Митковский протер носовым платком слезящиеся глаза, встал с кушетки и, подойдя к окну, закурил самодельную папиросу.
– Как у вас дела с Кареевым?
– Не знаю я, что с ним. По всем признакам он в коме, однако при этом он умудряется ходить, есть, справлять естественные нужды в специально отведенных для этого местах и прочее прочее.
– А вам не приходило в голову что…
– Да приходило, я и сейчас от этого не отказываюсь. Человек в одно мгновение потерял всех своих близких. У него никого не осталось. Вероятно и жизнь-то ему сейчас не в радость. – Алексей затушил сигарету о подоконник, за грязным окном светило сентябрьское солнце. – Дождь, интересно, сегодня будет?
– Будет, куда ж ему деваться, на то она и осень, чтобы дожди!
3.
Опять ночь, я не помню дневного света, что-то мутное и расплывчатое и только-то. Она, я шел к ней, но что-то случилось. Амнезия локального характера, хотя, может то, что я сейчас переживаю и есть амнезия, а все остальное нормальная, так сказать, сознательная жизнь? Не знаю, ничего не знаю, не хочу ничего знать.
– Если хочешь стать свободным, стань им! – Птица, или обман зрения? Что-то непонятное с человеческим лицом.
– Кто ты? – Голос дрожит, странно, я не испытываю никаких чувств, словно все так и должно быть, ни страха, ни уверенности, ничего, только голос дрожит.
– Хех, неужели это так важно?
– Нет, просто… – Вопрос висит в пустоте, в голове ни одного намека на интерес или что-то подобное, какие-то рефлексивные слова.
– Я ничто и я все. Ты падший, и не мне тебя судить. Ты идешь к ней, не замечая очевидного на своем пути. Сейчас ты лишь тень своего бренного тела, в тебе лишь смерть. Она мертва, ты убил её. Не специально конечно, просто ты не можешь иначе. Ты падший при живом теле, это твое естество. Я хочу помочь тебе. – Существо кружило над головой растягивая слова, словно выводя из них какую-то причудливую песнь, песнь обо мне. Я сидел на холодном асфальте пытаясь рассмотреть его глаза.
– Нам надо куда-то идти? – Вновь движение к поставленной цели и ничего о прошлом и хорошо забытом.
– Тебе, а не нам. – Тварь засмеялась. – Ты окончательно отторгнул от себя свое бренное естество, теперь ты должен его уничтожить. Иди на его зов и уничтожь его, иначе канеш в пустоту.
