Диагноз с пулей в сердце

– Что там по делу Четникова?

– В моем случае ничего. Получил определенное представление, но утверждать ничего не могу. Пока не ознакомлюсь с официальными материалами дела.

– Дружков признался в том, что убил Четникова.

– Если признался, тогда и говорить не о чем, – пожал плечами Давыдов.

Он действительно имел всего лишь примерное представление о том, как все происходило в доме восемьдесят два по улице Кирова. Четников пришел к Дружкову домой; состоялся между ними разговор или нет, нужно смотреть протокол допроса подозреваемого, в любом случае коллектора нашли мертвым, вызвали полицию, на момент приезда наряда патрульно-постовой службы Дружков находился дома, в своей квартире. Если дама с собачкой не вводила в заблуждение, то Дружков не мог покинуть квартиру, убить Четникова и вернуться домой. А если Реброва что-то напутала? А если огнетушитель появился уже после того, как Дружков убил коллектора? Тогда кто приставил баллон к двери сороковой квартиры? Давыдов даже не знал, чьи отпечатки пальцев сняли с огнетушителя. В общем, примерное представление о происшедшем событии не позволяло ему даже предполагать, не то что делать выводы.

– Тогда возвращайся к своим баранам… – усмехнулся Абдулов. – Кстати, прораб приходил, а тебя нет, жалобу, сказал, будет писать.

– Не надо жалобу. Сам схожу на стройку, заодно посмотрю, что там с техникой безопасности.

– Давай! Жалоб нам не нужно!

Давыдов съездил на стройку, отработал по делу, вернулся в отдел, после работы немного задержался, подчищая бумажные хвосты. На ужин отправился к бабушке, она жила в центре города, в большой квартире с высокими потолками. Дед профессором был, доктором технических наук, изобретателем и рационализатором, но свихнулся на старости лет. А мама, его дочь, ушла из жизни рано… И всему виной проклятая наследственность.

Бабушку Корней очень любил, она для него как мать, и квартира большая, но жить он с ней не мог. Слишком много советов – с высоты прожитых лет. Слишком много сожалений об упущенных возможностях: вот если б то, вот если б это. И внуков она очень хотела, но Корней уперся: нельзя ему, не должны его дети страдать… Возможно, он не прав, в тридцать пять лет у него ни жены, ни детей. Так, случайные связи, обсуждать которые с бабушкой вовсе не хотелось. В общем, у него своя квартира, неподалеку от родового, так сказать, гнезда. Уютная, хорошо обставленная двушка, в ней тихо и спокойно, ничего раздражающего, провоцирующего. Даже кредит по ипотеке закрыт, и этот факт как бальзам на душу.

За свой «Спортейдж» Корней не переживал, поставил машину в гараж дедушки, поужинал у бабушки, на сытый желудок пешком прогулялся к своему дому, в квартире принял душ, переоделся в домашнее, бухнулся в кресло перед компьютером. Безумным стрелялкам он предпочитал спокойные стратегии, не напрягающие сознание, захватил за пару часов три города и, довольный результатом, лег спать. Ни жены у него, ни детей. Не хотелось в этом признаваться, но ему так удобно. Даже кошки у него нет.

Но с кошкой все понятно, был у него «бразилец» Мурило, замечательный друг, но умер, почки отказали. Как же он мучился перед смертью… Не хотелось бы заново пережить этот кошмар. Человек живет мгновение, а кошачий век еще короче.

– Как же ты живешь один-одинешенек? – вдруг спросила Мила.

Она сидела в кресле за компьютером, но лицом к Корнею. Белая офицерская рубашка на ней с погонами, и больше ничего. Но рубашка не короткая, с планкой снизу, а длинная, до колен как минимум. Сидит, ноги под себя подобрав, уютно устроилась.

Корней с досадой цокнул языком и повернулся к видению спиной. Возможно, это всего лишь сон, да и в любом случае не нужно бить тревогу. Ну, явилась Мила – и явилась. Он-то знает, что с его психикой не все в порядке. Спокойствие, только спокойствие.

Он повернулся к окну, но Мила уже на левой половине кровати, под одеялом лежит, только голова да погоны торчат. Корней закрыл глаза.

– А поговорить?

Увы, но он отчетливо слышал ее голос.

– Оглох, что ли?

Корней открыл глаза, приподнялся на локте. Мила как живая, как будто из плоти и крови. Даже захотелось прикоснуться.

– Даже не думай! – предупредила она, натягивая одеяло на погоны. – Настю свою лапай!

– Настю?! – Корней все-таки вступил в разговор.

В конце концов, он дома один, некому зафиксировать и обнародовать факт умопомешательства.

– А что не так? – Мила легла на бок лицом к нему, подперев рукой голову.

– Все не так… Да, я хотел к тебе прикоснуться, неважно зачем. Важно, что ты это поняла. А почему поняла? Потому что ты таракан из моей головы. Таракан с моими мыслями!

По сути, Корней разговаривал сейчас с самим собой. Это не Мила знала про Настю, это он знал про нее… Мила знала только то, что знал он, и не больше. Да, Мила плод его больного воображения, дитя шизофрении, приятного в ее появлении мало, но паниковать совсем не обязательно. Корней же знал, что рано или поздно болезнь обострится, готовил себя к этому. Пережить нужно весеннее обострение, летом будет легче… Наверное.

– Сам ты таракан!

– Спокойной ночи!

Корней закрыл глаза. И представил, как Мила протягивает к нему руку, трясет за плечо. Напрасно старается, с закрытыми глазами он ее не чувствует.

С закрытыми глазами он мог только слышать Милу. Но она молчала. Может, ее уже и нет вовсе. Корней открыл глаза, но Мила лежала в прежней позе – на левом боку, лицом к нему, рука под головой. Осуждение во взгляде.

– Я вот все думаю, а почему ты тогда не успел меня спасти? Может, не хотел?

– А кто бы мне сейчас морочил голову?

– Отшутился, да? Умный?.. Если ты такой умный, почему дело не раскрыл? Такое дело! Убийство коллектора! Народ поднялся против эксплуататоров. И экспроприаторов! Общественность рукоплещет герою! Кто там убил? Дружков?

Корней лег на спину и закрыл глаза. Зрительная галлюцинация исчезла, осталась только слуховая.

– А если не Дружков?.. Если кто-то другой?.. Или ты думаешь, что Дружков хочет быть героем? Зачем он тогда вены себе вскрыл?.. Молчишь, нечего сказать?.. Мне, знаешь ли, тоже. Разочаровал ты меня, Давыдов! Невинный человек оговаривает себя, а тебе и дела нет!

Корней повернулся к Миле спиной, глаза не открывал, вдруг она уже в кресле.

– Ладно Дружков! А Настя? Ты же видел, с ней что-то не так! Поверь, это убийство как-то связано с ней.

Корней сначала оторвал голову от подушки, поставил ноги на пол, только затем открыл глаза. С присутствием Милы нужно смириться, тогда жить будет проще. Но если есть возможность уйти от нее, он с удовольствием это сделает. На улицу можно выйти, вокруг дома пройтись или даже в парке погулять, свежим воздухом подышать. А еще лучше выпить снотворного…

Но Мила в кресле не сидела, на кровати не лежала. И в ушах ее голос не звучал. Корней лег, закрыл глаза, тишина. Но снотворное он все-таки выпил. А засыпая, подумал, что надо бы прописать себе «Солиан» в таблетках. Глоткову лучше ничего не рассказывать. Никто не должен знать про обострение.

Утром он проснулся с тяжелой головой, но Мила не появлялась. Позавтракал он у себя, собрался, сходил за машиной и отправился в отдел. Только втянулся в работу, как его вызвал к себе Абдулов и передал ему дело Четникова. Как оказалось, Дружков свел счеты с жизнью, повесился в своей камере. Об том узнала пресса, а поскольку Дружков твердил о своей невиновности, встал вопрос о полицейском произволе, сам губернатор потребовал найти настоящего виновника преступления. Как это будет сделано, его не волновало.

Дело принес капитан Ямщиков. Дверь в кабинет Давыдова он открыл шумно, так же громко припечатал к столу папку с материалами дела. Корней не обратил на это внимания. Не просто вид сделал, что не обратил, а пропустил этот выпад мимо себя. Мимо своей нервной системы пропустил. Ноутбук папка не задела, пыль не поднялась, поскольку стол идеально чистый. И в самом скоросшивателе пыли нет, поскольку папка совершенно новая. И протоколы писались на новой бумаге.

– Только не думай, что ты умнее меня! – выпалил Ямщиков.

Молодой, тридцати еще нет, горячий, честолюбивый, самоуверенный. Волосы русые, а глаза черные, и брови как вороньи крылья. Волевая линия рта над вялым подбородком. Да и без того чувствовалось, что гордыня этого персонажа воздвигнута на болотистой почве.