Записки старой легавой

– Знакомьтесь, Люсьен. Это мадам Фэтти и ее сын Чарльз Стронгхед Второй, – легавая была сама воспитанность.

– Опля! – опешила подруга (на принесенных из Большого дома пуфиках восседало чопорное семейство неаполитано). – Нам еще педофилии в кооперативе не хватало. Впрочем, может папашка подтянется…

– Очень приятно. Чудесный вечер, не правда ли?

Два пригорка мышиного цвета согласно кивнули.

– А мы как раз перекусить собирались, – сказала легавая и с достоинством удалилась на кухню.

– Такой щенок коромысло перекусит – не поперхнется, – Люська внимательно, насколько позволяли правила хорошего тона, оценила экстерьер переростка. – Может, дождемся вашего супруга?

– Они, Чарльз Стронгхед Первый, сегодня не будут, – прокашляла мадам. – Они защищают клубные цвета за океаном. Очень престижное мероприятие.

– О, да. Мы понимаем, – выжала из себя последнюю каплю вежливости Люсьен, а про себя твердо решила побороться с подругой за номером два: «Ну не жучила? Ведь наверняка знала, что итальянцы выступят не полным составом».

Хозяйка подала холодную телятину, макароны и канапе Pedigree. Тарелки гостей больше походили на тазики для ополаскивания белья.

– Они и есть, – безошибочно определила дачница-спаниель.

Неторопливый ужин плавно перешел в светскую беседу.

– Щас начнет заливать, как они с хозяином на медведя ходили, – волновалась Люська, – и тогда пиши пропало – уведет красавчика. Надо работать на опережение:

– Скажите, молодой человек, а вам доводилось в потемках на кладбище секача зубами рвать? Нет? – притворно удивилась Люська. – А раненному в пах лосю права зачитывать? Не может быть. Такой брутальный мачо… А волчьей стае дать ложную наколку на колхозное стадо баранов? Ах, не поверю…

Фэтти подобрала ноги, а у отпрыска непроизвольно отвисла челюсть.

– Лишь бы не описался, – Люську конкретно понесло:

– А в Африку на сафари ездили? Мы как-то раз с напарником, он впервые забыл швейцару «на чай» подать, на радостях в Кению завалились. Ну, там негры всякие, страусы, папуасы… А главное: львы и носороги. Вышла я, значит, вечерком за бивуак подышать и пофилософствовать, ну, вы понимаете, а заодно и в ручье искупаться. Сняла ошейник, он у меня жутко дорогой: кожа крокодила, стразы, именная пряжка белого золота, повесила на сук и бултых в джакузи природную. Поплескалась с бегемотиками средних размеров, выхожу – хвать! ошейника-то и след простыл. Ну, думаю, папуасы голожопые, ужо я вам наподдам! Они, как наши сороки, не могут мимо блестящего пройди равнодушно. В лагерь вернулась, хозяину стуканула: мол, тырят дети саван, спиной не поворачивайся. А он у меня, подруга не даст соврать, жуть какой крутой да вспыльчивый. Такой шмон учинил, что аборигены все похищенное со дня национализации заповедника добровольно сдали. Один СВОЁ из дома принес! Сублимированный детородный орган родоначальника племени. Реликвия! Понимать надо.

Ага, значит. Ну, нам чужой хрен ни к чему…

– Ты, Люсьен, ближе к ошейнику, – только и сумела встрянуть легавая.

– Не брали, дети размалеванные. Я рог черного носорога за сук впотьмах приняла. Хорошо не

– Люсьен! – взмолилась хозяйка.

– Вернул? – мадам с этого момента уже заинтересовано.

– А куда он денется. Простила. На большую семью разжалобил. В качестве компенсации слоновью лежку сдал, – Люська выдохнула. – А еще случай был в горах Алатау…

– Люсьен, поздно. Гостям пора домой – у мальчика режим.

– Да я, да мы – начал, было, недоросль, – правда, мама? Мама! Правда?

Фэтти с трудом очнулась от наваждения, спровоцированного образом брюнета-рогоносца:

– Да, уж. – И добавила, – в следующий раз. Приходите к нам завтра.

Семья неаполитано чинно удалилась. Сынок, правда, явно без желания: у него перед глазами маячил образ миниатюрной охотницы с развевающимися ушами и ТАКИМ взрослым взглядом.

– Совсем они в этой Африке заелись, – негодовала мамаша. – Изменять ТАКОМУ серьезному джентльмену!

Довольная Люська возвращалась по центральной улице в приподнятом настроении:

– Пусть ни себе ни людям. Зато – поровну!

Дневник юной охотницы

День первый

Позвольте представиться: Сьюзи, или Сюзана, как вам больше нравится, немецкая короткошерстная легавая (курцхаар, по-нашему), четвертого мая исполняется год (первый, заметьте). Происхождение описывать не стану (из скромности), москвичка, незамужем, без вредных привычек (с моей точки зрения). Квартира отдельная, иномарка, дачка какая-никакая, хозяин – какой-никакой. Еще у меня есть двоюродная бабушка – Фани, но она уже старенькая, хотя при кобелях молодеет на глазах. Подруга, ретривер, закадычная, но с гипертрофированными частнособственническими инстинктами (вроде из приличной семьи…). Уйма вздыхателей и спарринг-партнеров: всякие риджи, черные терьеры, грейхунды, овчарки, лайки, лоси (два), и мелочь без счету. Питаюсь с рынка, исключительно от дяди Толи (кличка «хохол») – говядина у него нежная и постная (под заказ).

Иногда, ссылаясь на временные финансовые трудности, хозяин пытается накормить меня рыбой. Если накануне он вел себя хорошо, то могу ему потрафить. Но не часто – не то возьмет в привычку. Телевизор смотрю редко, в основном телеканалы «Охота и рыбалка» и «Animal Planet». Владею двумя языками в совершенстве – русский, английский; облаять могу на многих. Выгляжу… ну, как я выгляжу? Если зеркала не врут, то – сногсшибательно. Хозяину все завидуют. Думается, он специально такую красивую завел, чтобы самому не потеряться в толпе сереньких мужичков – пытается с моей помощью решить проблемы своей личной жизни. А какая у него жизнь-то? Развел, понимаешь, курятник, а справляться возраст не позволяет. Ну, да мы не о нем.

Вчера, с самого утра, я почувствовала нечто неладное: Сам весь из себя нервный, дерганый, бормочет и курит невпопад. И сумка. Главное – сумка. Большая, камуфлированная, с множеством интереснейший предметов. Посреди комнаты. Когда он трижды об нее споткнулся и не убрал, я поняла, что она в кладовку не вернется, а Сам боится ее позабыть. Чудак, ей Богу. Успех любого мероприятия – НЕ ЗАБЫТЬ МЕНЯ! Впрочем, я и сама о себе напомню – не заржавеет.

Странности продолжались весь день: чего стоят хотя бы три подозрительного вида консервные банки с аватаром в виде коровьей головы. Прежде подобное затрапезное в нашем доме никогда не водилось. Мне рассказывала одна Жучка, что в такой таре хранят по многу лет вареное мясо. Спрашивается: а к чему его беречь-то? Продукт хорош, пока свеж. Как и суки, да простит меня баба Фани.

Дальше больше: хозяин переругался со всеми, с кем только мог и, помолясь, запихнул нас в машину, а ночь уже, хвалилась звездами и сулила морозное утро.

Ехали быстро, но долго. Так долго, что мне надоело, и я закатила небольшую истерику – пусть понервничает, зато не уснет за рулем.

Наконец показались знакомые очертания садового кооператива. Не может быть! Неужели мы приехали на дачу? Вот это да. И никого. И ни души. И тихо-то как… Мы хоть и городские, а шум не любим. Шум, он либо от плохого воспитания, либо от бедности.

Воздух… Воздух на хлеб намазывать можно. Эх, развернусь-разгуляюсь! Пока Сам электроошейник сыщет, я в точку растаю.

Вернулась к ужину, точнее – к завтраку. На удивление орал недолго, а поймать-отлупить и не пытался – взрослеет.

До вечера хлопотала по участку: где прошлогоднее перышко завалялось, где кость перезимовала, а уж шишек и вовсе не счесть. Поверите – на еду времени не остается. А еще имущество сторожить, за улицей приглядывать. И на все про все я одна! Бабуля не в счет – на заслуженном отдыхе. А мне до пенсии начать и кончить. Плюс трудовой стаж продлили. Теперь не успел от титьки оторваться – иди, работай. Как на выставку появиться, ума не приложу: кости торчат, как у клячи водовозной, грудная клетка – доска стиральная, глаза впали и мерцают голодным блеском, будто светлячки.

Ближе к закату подались на поляну, за околицу. По документам выходило, что лесной кулик, вальдшнеп (судя по фамилии, мой соотечественник), с югов возвращаться должен был. Подобало встретить-приветить. Вместо привычного в этих местах каравая с солью, хозяин приготовил десяток патронов. Видимо, для салюта в честь переселенцев.

Вечер был теплым, компания душевная: пару местных аборигенов с водкой и бомжеватыми дратхаарами1 (мои ближайшие родственники). От выпивки я отказалась, а местным сукам продемонстрировала столичный лоск и американский чудо-ошейник. Они заскулили от стали клянчить поносить. Обещала. За это они нам сдали два хлебных на перепелов поля и три вальдшнепиные полянки. Можно было с них еще и кабанью лежку вытребовать, да свинину я вообще не ем, а хозяин – третий год как.

До наступления тьмы кромешной Сам пару раз стрельнул и порадовал двумя отменными долгоносиками2. Хотела было подать ему – порадовать – да вмешалась бабуля. Слепая-глухая, а норовит трофей перехватить – выслужиться. Пока мы с ней кулика в разные стороны тягали, хозяин поспел и отнял.

Деревенские на пятерых (включая собакинов) смогли похвастаться лишь одним тощим куликом, умершим своею смертью от радости свидания с Родиной. Мы тактично промолчали, обронив на прощание, что, мол, для вас и это – большая победа.

Дома меня ждали холодная телятина с гурьевской кашей, кракле и булочка с маком. Старушка ограничилась овсянкой и поглаживанием по головке.

Пока хозяин мельтешил с дровами для камина и печи, мы успели посмотреть выпуск новостей и субботний концерт с участием бесполых артистов, наперебой корчащих из себя секс-символов различных эпох.

Добралась до кровати далеко за полночь, укрылась верблюжьим одеялом и обложилась с боков телами бабули и хозяина.

Спала, как убитая – умаялась.

День второй

Ни свет, ни заря потащились на болота. Удовольствие, я вам скажу, ниже среднего. Во-первых, холодно, во-вторых, мокро, и, наконец, жутко опасно. Плавать я еще не научилась, а ледяной панцирь местами тоньше чизбургера. Вот она цена хозяйской любви – за очень сомнительную перспективу обрести полтора кило птичьего гриппа рискует здоровьем и даже жизнью элитного щенка. Ну, да Бог ему судья. Я честно облазила простуженные камыши, и, как полагается, ничего не нашла (какая же дура в таком месте прятаться станет?).

Мы двинули в обратный путь навстречу с телевизором и миской. Не доходя метров триста до печки, Сам неожиданно пальнул у меня над ухом из двенадцатого, между прочим, калибра. Как он потом оправдывался: для проверки щенка (это я-то?) на страх перед выстрелом. Бабуле наплевать – она туга на ухо, а мне каково? Ему бы так за дверью туалета пальнуть из гранатомета, посмотрела бы на его реакцию. Однако я и глазом не моргнула, будто выросла под бомбежками. Хозяин оценил, но сыром не угостил – припомню.

Пришли. Доела остатки вчерашнего – свежего не сварил. И этот позорный факт ему зачтется – еще не вечер.

Пока наш графоман изображал из себя дачника, я перевоплощалась то в трудолюбивую таксу, то в сторожевую овчарку. В результате шесть соток стали походить на обезвреженное минное поле, а редкие птицы, шарахаясь, облетали участок далеко стороной.

Одинокий пес на дальнем кордоне первое время вторил мне прокуренным басом, но быстро скис и трусливо умолк.

На вечернюю зорьку местные Сусанины предложили поехать в другое место в надежде обстрелять моего папашу. Фантазеры.

Похолодало. Промозглый ветерок искал любую щель, дабы выдуть охотничью дурь из наших трепетных душ. В такое ненастье уважающий себя вальдшнеп «налево» не ходит. Оставалась надежда на самых озабоченных или тех, кто не слышал метеопрогноз.

Мой коронный фирменный ошейник украсил заросшею шею трехлетней дратхааршы по имени Чара (она с остервенением бросалась под любой выстрел, и владелец возжелал проучить чересчур ретивого питомца). Ее упитанная подруга, не отрывая глаз, смотрела на заморское чудо (ошейник действительно хорош) и явно вынашивала план мести.

Новое поле отличалось от прежнего и по величине, и по открытости. Встали лицом к лесу хвостом к дороге. Минут через несколько мне это занятие порядком надоело. Я – ищейка, а не памятник собаке академика Павлова, тем более что пенитенциарное ожерелье украшало чужую грудь.

Положенное до кромешной темноты время я носилась, как угорелая, а сотоварищи мерзли и боялись меня потерять.

В результате хозяин проворонил двух вальдшнепов, которые, не будь дураками, тянули молча, стиснув клювы. Выместить свой гнев на моей костлявой заднице папаше не удавалось: как ни манил, я не входила в зону досягаемости сапога-заброда.

От позора его спасло отсутствие трофеев у невеселых компаньонов.

Тоску умирающего дня развеяла драка подруг-дратхаарш из-за моего ошейника. Чара билась за девайс как за свой! и в результате откусила товарке кончик уха.

Это событие отвлекло хозяина настолько, что он позабыл (или простил?) мои недавние шалости.

Возвращались молча. Каждый переживал о своем.

Рутинный ужин, те же физиономии на экране телевизора, знакомые кости под одеялом.

«Пусть тебе приснится роща золотая…»

День третий

Будильник прозвонил в 4.40 a.m. Мне это перестает нравиться. Неужели для свиданий нельзя выбрать более поздние часы? Ну, я понимаю еще вечером: закат, полутени, шорохи, то да се… А спозаранку-то с какого перепуга метать стрелы Амура? О, как! Стихами заговорила. Воистину, с кем поведешься… Легче, Сьюзи, легче – так и до морального разложения рукой подать. А там вино, табак, легкомысленная музыка, порочащие связи…

Мой глаза прикрыл, ладошки под подушку – может, пронесет?

Тик-так, тик-так…

Зашевелился. От упрямый! Пошла будить бабулю.

Вы когда-нибудь ходили след в след? Будто индейцы на тропе войны? Нет? Тогда вы меня не поймете. Объясняю: первым идет Сам, за ним трусит бабуля, я прикрываю тыл. А на болотах хлама… И человеки, и бобры, и ураганы сделали все, что могли, дабы затруднить наше передвижение. Ступать надобно тихо, по возможности бесшумно, иначе спугнешь амурные ожидания плоскоклювых.

У самой помойки потревожили-таки влюбленную парочку кряковых уток. Первой под выстрел жених пропустил невесту (все мужики одинаковые). Но Мой-то – боец бывалый (пробу ставить некуда) – палить не стал. И правильно: глядишь, девица обабится да и принесет к осени выводок горластых ластоногих.

«Джентльмена» также не тронули. А зря! Уж я бы ему всыпала по первое число за всех обманутых и недолюбленных.

Затем хозяин полчаса с перекурами изображал из себя тоскующую кряковую вдовушку, потерявшую всяческий стыд и срам (проникновенно дул в манок). Я с удивлением наблюдала за театром одного актера: выходило страстно, но неправдоподобно. По части бесстыдства – да! Отдаю ему должное – Станиславский оценил бы, а вот касаемо тех трепетных нот, какие хоронятся в самой глубине женского сердца – нет, «не верю!».

Короче, селезни разделяли мою точку зрения и потому близко не подлетали, предпочитая партеру галерку.

Не солоно хлебавши вернулись на законные шесть соток.

Кое-как позавтракав, сели писать дневник. Я диктовала. Не то напишет такое, что и в глаза людям стыдно смотреть будет. Читатели, хотя и разные – всем не угодишь – но все же перцу поменьше, поменьше клади. Откровения хороши у стоматолога и в церкви, публичным персонам сия роскошь непозволительна. Бывает, откроешь душу: так, мол, и так. Да, припрятала, схоронила на «черный день» (живем-то, как на вулкане), тут же и попрекнут. Или даже, экспроприируют… последнее. Одним словом, скверные людишки, завистливые. Нет бы самим порасторопнее быть, не сидеть, сложа руки – глядишь и наступило бы всеобщее благоденствие. Когда каждый сыт да ухожен, и настрой иной, и здоровье богатырское. Хотя, у чужой суки все одно ноги длиннее казаться будут – такова уж природа любой живой материи.

Впрочем, я отвлеклась.

До вечерней тяги Сам по хозяйству колотился: красил, убирался, опять красил, снова убирался. Бабка Фани рассказывала, что в прежние годы он совсем иначе себя вел: встанет спозаранку, глаз «заточит» и – на охоту. До обеда, а бывало и до ужина, бродил с нашими предшественницами (у него страсть к легавым) по лесам и полям в поисках охотничьего счастья. В быту довольствовался малым: печь-буржуйка да нары с мешком спальным. Из еды: тушенка пресловутая, луковица и «черняшка» недельная. Кашу не ел, супы не варил. Собачке геркулес запарит, мясо покрошит – и вся недолга. Из белковых он, не травоядный.

Да-с. Бабка многое помнит, еще больше – слышала. Но делится не всегда – по настроению. Она у нас с характером. Среди охотников кличка – Профессорша. Любое поле за три/четыре дня, не моргнув глазом, от дичи вычистит. Ей что кабан, что перепел – все в радость. Эх, мне бы так…

Собственно, для этого мы и приехали. С вальдшнепом я уже познакомилась, теперь очередь за другими представителями местной фауны. Уж я им спуску не дам.

А вот и знакомая лесная поляна. Нарезала кругов надцать – чужих нет. Ждем-с.

Хозяин нервничает. Курит одну за другой. А мне хоть бы хны – будто и не первый в жизни сезон открываю.

Чу! Какой-то подозрительный запах. Кулики так не пахнут. Ноздри щекочет, аж изогнулась вся. Стою, не шелохнусь. Когда же он обратит на меня внимание?! Не доверяет?!

Наконец-то посмотрел в направлении моего носа. Поднял ружье… Бац! Бац!

– Подай!

Бежим наперегонки с бабулей под елки. Чего искать-то? Фани уже склонилась над чем-то серо-белым. Подскакиваю… точно – он. Вот кто пах зверюгой страшным! Большой, почти с меня ростом. А уши-то, уши… И ноги длинные… Ткнула его пару раз под хвост – ни гу-гу. А за ухо? А за ногу? Эффект тот же. Подошел хозяин и отправил монстра в полевую сумку. Застегнул ремешок. Я проверила – порядок, никуда не денется. Но на всякий случай (чего не бывает?) присела сторожить рядышком.

Вальдшнепы не летали. Видимо прознали о судьбе нашего пленника. Англичане говорят, дурные новости быстро распространяются. Для кого дурные, а нам – так в самый раз.

В машину грузились победителями. Местные скрипели зубами. Я им небрежно: «Мы тут в салочки с одним погоняли – он проиграл…».

Ужин. Праздничный. Поцелуй в нос и ДВЕ банки тушенки. Имеет смысл завтра еще одного посмотреть…

Спокойной всем ночи. И тебе, хе-хе, длинноухий.

«Пусть тебе приснится роща золотая…»

День четвертый и последующие семь. Нет – восемь

Голова кругом. Подозревала, что охота дело хлопотное, но: простите, а отдыхать – когда? Ложимся в два, встаем в четыре сорок. В промежутке слежу за хозяином (чтобы не умотал куда-нибудь) и за бабулей (чтобы не потерялась). За птичками (гадят, где попало) и за кошками. Кошарами. Насчитала с полдюжины. Все как на подбор – наглые, вероломные, себе на уме. Только отвернешься – тащат с участка все мало-мальски съедобное. Миски на ночь прячем в сарай – под замок. Дичь мерзнет в холодильнике. Поверите: ноги из-под одеяла страшно высунуть! И что обидно – драть нельзя. По чьему-то глупому разумению животные в радиусе двухсот метров от населенного пункта считаются домашними. Это ОНИ-то домашние?! Их дом – тюрьма! Клетка, то есть. Я еще понимаю котов цивилизованных: круглый день на диванах-креслах дремлют либо медитируют. Едят из баночки, нужду справляют в строго отведенном месте. Такие пусть живут – не жалко. Сам порывался завести такого для душевного равновесия. Хорошо, вовремя одумался – уж больно запах у них неприятный. Но чую сердцем, мысль из головы не выбросил. Даже кличку придумал – Чесс. В честь кота гроссмейстера Алехина. Ладно, поживем – увидим.

По поводу цели нашей экспедиции: кругом бегом добыли еще одного вальдшнепа и четырех селезней. Водоплавающих доставила на берег Фани. Меня хозяин в воду не пускает. Боится – утону. Приходится встречать бабулю на сухом и подтаскивать добычу к ногам Самого. Таким образом «последняя миля» все равно за мной!

Ну что вам сказать о моих первых впечатлениях?

Интригующе, захватывающе, сродни тяжелому недугу. Считаю, что одновременно с выдачей охотничьего билета надо вручать и медицинскую справку о неполном психическом соответствии. Персоны с таким диагнозом неизлечимы и нуждаются в тщательном уходе и непреходящей заботе. Они болезненно мнительны и ужасно суеверны. Для брачных уз и служебной карьеры малопригодны в силу беспричинной вспыльчивости и болезненного самолюбия. Склонны к сезонной депрессии и оголтелому графоманству. Кажущаяся жестокость сочетается в них с чрезмерной сентиментальностью, а любовь к животным имеет свойства необъяснимые для непосвященных. Тонко чувствуют красоту, и не только Природы… Технически плохо образованы – воспринимают действительность на уроне ощущений. Теорию не жалуют – предпочитают постигать мир эмпирическим путем.

Пожалуй, сказано довольно на сегодня (тьфу, опять в рифму).

Спать пора.

«Пусть тебе приснится роща золотая…»

01.05.13

За жисть

Монолог Шарика

– Что ты можешь знать о жизни, – пафосно гремел Шарик, – теплая квартира, машина, дача, полная миска… Ты помыкайся с моё по углам да по помойкам. Единственный вид транспорта, готовый всегда тебя принять – это машина для отлова и перевозки бродячих собак и кошек. Ээх… Ты, к услугам которой дипломированные ветеринарные врачи и комфортабельные стационары, разве сумеешь понять простого кобеля без ошейника за душой и тату на пузе. Да! Пусть я не привитый, пусть никогда не носил модного комбинезона, но зато я ни одного дня не ходил ни на чьем поводке, окромя поводка любви! Мы, по ком плачет укол адилина и никто не зарыдает над кучкой костной муки, мы и есть соль земли русской! Наши предки мерзли на дальних подступах к сырым землянкам наибеднейших питекантропов, когда твои прародители жировали в утепленных таунхаусах вождей. Кто живота своего не жалел на благо развития науки и прогресса? Мы. Простодушные бессеребреники! А кто, в конце концов, проложил дорогу к звездам? Кто забил стрелку с инопланетянами? Обычная скромняга-дворняга. Ее так и назвали: Стрелка. Нас много. Мы везде. Мы неистребимы, как человеческие пороки. Вы – всего лишь прослойка между стодолларовыми банкнотами. Без притока зарубежной крови хиреете и вырождаетесь, в то время как мы, поправ буржуазные каноны морали, скрещиваемся по зову сердца и плоти. Да здравствует свободная любовь! Нет бракам по расчету корыстных кинологов-кукловодов! Демографии безграничную географию! Загоним кондомы в кондоминиумы! Даешь колбасу для всех поровну, а не по-честному! Даешь!!!

– Шарик, тебе явно вредно так много смотреть предвыборные теледебаты по телевизору.

17.02.12

Из цикла рассказов «Чарли. Страницы из жизни»

Пари

Мистер Ч неторопливо шагал по нескошенному лугу с ружьем за плечами и трубкой в зубах. Клетчатый кепи надежно скрывал от любопытных солнечных лучей возраст и социальный статус владельца, делая его похожим на остальных собратьев по охотничьей страсти. Английский сеттер Чарли крутился больше у ног, заглядывая под хозяйский козырек в надежде заметить хоть какие-нибудь признаки вожделенного привала. Впрочем, изредка он описывал небольшую дугу, выбирая тропинку поровнее и траву пореже.

– Держу пари, мой друг, – обратился к кобелю пожилой джентльмен, – с таким усердием вы не поднимете ни единой куропатки.

Оскорбленный медалист присел и навострил уши.

– Ставлю мой вечерний ростбиф, – продолжил невозмутимый м-р Ч. – А вы, если проиграете, должны будете облаять миссис Д, которая ожидается сегодня к ужину.

Упомянутую даму недолюбливали оба охотника, но были вынуждены терпеть ее частые визиты, т.к. побаивались (и не без основания), хозяйку дома.

– Birds of feather…, – качал головой мистер Ч, наблюдая, как его благоверная воркует с подругой за чаем с крекерами.

Пес в свою очередь старался не попадаться на глаза чопорным дамам – при их появлении он виновато пятился назад, энергично вертя задом. Весь его облик излучал смесь лицемерия с ненавистью, а вороватые глаза шептали, не поднимаясь выше плинтуса: «Sorry, позвольте вас покинуть, иначе я за себя не ручаюсь».

После непродолжительного лихорадочного поиска из зарослей чертополоха с диким воплем вылетела потревоженная птица.

– Вы проиграли, сэр, – злорадно усмехнулся мистер Ч. – Эта, с позволения сказать куропатка, не что иное как обыкновенная серая ворона. Приглядитесь, она напоминает миссис Ч в момент получения счетов за электричество.