ДМБ

– Что еще рассказать о себе? А вообще, я дурак, я вас задолбаю, – вдруг вырвалось из его уст.

Пил он много, и подделывал журнал спусков под воду, а находясь в нетрезвом состоянии не сверял, то, что он пишет, с судовым журналом. Первая же проверка его водолазной деятельности установила, что он выполнял погружения даже тогда, когда катер стоял на подставке в ангаре судоремонтного завода, комиссия посмеялась и сделала ему замечание. Как-то изделие никак не могли закрепить на глубине, командир части потеряв терпение, глядя на то, как главный водолаз, вяло руководит, с большого бодуна, действиями подчиненных, закричал:

– Сам лезь тогда, чтобы сегодня подняли.

Нечего делать, одели его, и опустили в воду, не смог он опуститься ниже, застрял на глубине нескольких метров, и какой-то матрос сыграл ему похоронный марш, на его же трубе, в переговорное устройство.

Пришел как-то катер в деревню на ночлег, местные колхозники решили украсть бухту швартовочного каната, лежащего на баке. Ночью они прицепили один конец к маленькому трактору и довольные поехали в деревню. Встав случайно, ночью, по малой нужде Мичман увидел, что канат толстой змеей медленно ползет в сторону деревни и поднял команду по тревоге. Второй конец уползавшего каната прицепили к брашпилю, схватка была не долгой. Брашпиль притянул обратно и канат, и маленький трактор, который упал в воду. Рядом бегали причитавшие, и просящие милости, пьяные селяне. Мичман был непреклонен, правда до тех пор, пока селяне не напоили его мутным самогоном.

В части у каждого матроса была мечта – уйти в ремонт, катера иногда уходили в ремонт, на завод. Завод этот был в другом городе, ремонтировали их очень медленно, и поэтому это была служба на гражданке. Все в части мечтали попасть на катер, который пойдет в ремонт. У Славика, эта мечта сбылась. Дисциплины не было никакой, ходили в чем попало, на заводе до военного катера тоже никому не было дела, к тому же командир катера запил, потерявшись во времени, он порой стучал в стену и кричал из каюты дурным голосом

– Петров, заводи мотор, отходим, – чем пугал редких рабочих, проходивших мимо стоящего, на стапелях, катера. Кто был этот Петров, Славик не знал, наверно служил когда-то такой матрос и чем-то запомнился командиру.

Видимость работы создавалась в те редкие минуты, когда мичман просыпался с жуткого похмелья. Тогда он выбегал в поисках личного состава, те обычно курили где-то рядом, увидев Славика, он строгим голосом спрашивал:

– Как работа? – и получив ответ, что все нормально, успокоившись, шел досыпать. Как-то проснувшись, он не нашел никого в курилке, побегал по территории завода, и страшная догадка, промелькнула в его затуманенной двухнедельным принятием мутного самогона, голове:

– Неужели ушли на пляж?

Пляж находился за забором завода, стояло лето, и по выходным, там собиралось почти все население этого маленького городка. Из-за забора доносились радостные вопли детей, запах какой-то еды. Мичман видел с какой тоской оглядываются на забор матросы, услышав какой-нибудь громкий женский вскрик. Пытаясь упредить ситуацию, он, несколько раз, находясь в пьяном угаре, говорил матросам:

– Уйдете на пляж без разрешения – поубиваю,

«И вот случилось, их нет, наказание должно быть страшным…» Пульс, в голове, звонил как колокол, мозг выдавал единственно правильное решение.

Люди, собравшись на пляже, в тот, жаркий, солнечный день, наверно не ожидали увидеть такую картину. Из-за забора, со стороны судоремонтного завода, по колено в воде, к пляжу, шел человек. Выглядел он довольно странно – закатанная до колена одна штанина брюк, расстегнутая до пояса желтая форменная рубашка, грязные всколоченные волосы и мятое лицо от долгого сна, в мутных глазах отражалась решительность в правильности своих действий, в руках он нес большой красный топор оторванный где-то с пожарного щита, из деревянного топорища которого торчали большие ржавые гвозди…