скачать книгу бесплатно
– Не чаял я уже, друже, что кто-то прорвётся к крепости с нашей сторонки.
– И кто ж докучает тебе больше: аримане, али другие кто, брат Фома?
Сотник орликовский досадливо отмахнулся:
– Аримане теперь сами хвосты поджимают. Далече на юг откатились. Мы
теперь другого чужелюдья опасаемся.
Фома нахмурил лоб, пытаясь вспомнить, как звали тех всадников, что неделю назад подступились к стенам крепости. Он с подмостей стены даже пытался заговорить с одним из варваров. Спросил он, кто такие будете, с чем пришли?
Да видно, не поняли его чужаки. И не понял он, о чём прокричал статный всадник, сидевший на приземистой степной лошадке. Его ноги при этом чуть ли не до земли доставали, высоким, видимо, был человече. Одно только слово запало Фоме в память, да тугодумным он к старости стал, никак не мог вспомнить.
– Это не хуннов ли? – осведомился Изослав.
– Во! Так-то и назвался паразит окаянный, который в меня стрелою пульнул!
– И чего это они к стенам припёрлись?
Люди Изослава уже втянулись под защиту крепостных стен, начали устанавливать шатры, запаливать костры, чтобы сварить варево перед ночёвкой.
– Да чего, чего. Сказать так, и не сказали, чего припёрлись. Дважды вокруг
стен покрутились, а потом ускакали с посвистом.
– Знать, не по зубам им стены высокие?
Фома досадливо дёрнул своими покатыми плечами:
– Да мало их было в тот раз, всего двадцать конников. Мы с этой малостью
людской враз бы справились, так я хоть одно слово доброе хотел услышать от них. Не-а. Только глазами злыми зыркнули в меня и ускакали. Я так кумекаю. Раз эти прознали дорогу к крепости, значит, и других приведут за собой. Вот тогда, глядишь, и за мечи придётся браться.
Изослав положил руку на плечо сотника:
– Мне царь наш батюшка так на дорожку сказывал: коли гости недобрые докучать вам будут, уходить надо отсель. Эти хунны уже на зуб пробуют наши
южные границы, а у тебя тут женщины и дети малые как звери в клетке сидят и
за стены никак выйти нельзя.
Стукнул пару раз кулачищем по груди Фома:
– Так жалко крепость бросать! Сколько трудов в неё наши отцы и деды
вложили, да и мы на палатях зря не лежали.
– Ну, вот что. Ты сотник, я сотник. Но я тебе слово царское передал, так что
дальше тебе думать и решать.
Но за обоих сотников сама судьба своё слово сказала. Через три дня как сотня Изослава оказалась в крепости, к Орлику подступилась рать и не малая. Поболе
двухсот степняков стали лагерем недалеко от главных ворот крепости. Заискрились кресала, задымились костры. Из-под седелец чужаки доставали
ставшие плоскими куски мяса и жарили этот «полуфабрикат» на костре. Запах
от него был ещё тот, но зато во время езды мясо под седоком уплощалось и не
было жёстким. Кто-то из воинов доил кобылиц, кто-то пил уже готовый кумыс.
В двух местах на вертелах жарились бараны, видимо, взятые с собой в дорогу.
Запах жаркого ударял в нос, будоражил защитников, давно севших на постную
«диету». А вокруг стен крепости, словно выискивая слабые места, несколько раз
прогарцевал тот самый высокий воин, одетый в безрукавку мехом наружу. Он всё время косился на стены и не выпускал из рук лук с наложенной на тетиву стрелой. Оба сотника встали во весь рост на помостях пристенных и, прикрываясь щитами, следили за любопытствующим чужаком. Когда всадник оказался напротив сотников, прокричал ему Фома:
– Эй, человече, чего кружишь вокруг, чего высматриваешь?
Услышал тот зычный голос Фомы, придержал своего коня и вдруг неожиданно резко провёл ребром ладони по горлу, после чего вместе с двумя
напарниками унёсся к кострам. Сотник орликовский скривился, как от зубной
боли. Молвил:
– А и прав наш царь-батюшка. Прорываться к своим надо, пока эти вахлаки
действительно до нашего горлышка не добрались.
Потом с сожалением в голосе добавил:
– Не хотел я кровушку чью-то проливать, да чую, придётся.
У Фомы сейчас под рукой была неполная сотня дружинников, да у Изослава
сотня. Ещё торгового, промыслового да ремесленного люда было полсотни. Да
женщин и молодух три десятка было. А мальцов разнополых и разновозрастных
и того побольше было, под пятьдесят душ.
То, что пришлые до сих пор на стены не кинулись, говорило об одном:
прибавку ждут они к своему воинству. Вот тогда совсем худо будет. А пока
фифти-фифти между защитниками и осаждающими. Собрали сотники народ на вечевой площади. Все тут собрались. Лишь одна ладья с пятью промысловиками три дня назад как ушла в море и так ещё не вернулась. Всмотрелся Фома в лица людские. Как они воспримут худую весть? Суровая складка залегла над его переносицей, невольно сжались у него кулаки:
– Люди, вы сами видите, что за стенами творится. Пытались мы с гостем нашим, – кивнул он на Изослава, – поговорить с чужаками, да один из них вместо
разговора непристойность нам показал. Думаем мы, что скоро у стен крепости
басурман станет поболе, чем сейчас, вот тогда и на стены они полезут. А царь
Скиф через Изослава, – он приобнял гостя,– такое передал слово царское:
уходить нам надо отсель. Хунны, – показал он рукой на стену крепости, – и
ариман уже задирают и на границы наши осмеливаются нападать, а теперь, вишь, и до нас добрались.
Зашумела грозно, загалдела толпа, засверкали яро глаза у мужчин, вскинули
руки к лицам женщины, понимая сердцем, что ждёт их самих и детей их. Из
толпы тут же подала голос грудастая деваха с младенцем на руках:
– Я это, чтой-то сказать хочу… Вы, мужики, понятное дело, люди ратные, а
как нам, жёнкам вашим, особливо с детьми малыми, быть?
Стоявший рядом с молодухой крепкий мужик попытался было оттащить жену за спины людей ближнего ряда, но молодуха сердито вырвала руку и уставилась на сотника. Фома нахмурился:
– А что скажу, то и будете делать! Мы, может даже, этой ночью ударим всеми силами по лагерю басурман. А всем остальным, кто не в дружине, на воротах и
стенах стоять накрепко! Теперича повозки к дороге дальней готовьте. Уговоритесь, кто с кем будет ехать, и скарб только самый необходимый берите.
Да, давно скифы-сколоты мечами не махали. Во всяком случае, у орликовцев
уже третье поколение народилось, которое, что называется, пороха не нюхало.
Хотя их дедам да прадедам пришлось пятиться от первой линии Стены, что
вдоль Ху-реки простиралась. Дело в том, что на одного ребёнка у русов и
сменивших их скифов, у ариман пятеро рождалось. А в стычках кровавых, что
у Стены завязывались, уже не сотни – тысячи защитников погибали. Потому,
отступив от первой линии Стены, скифы сами и с помощью пленных ариман
строили вторые, третьи линии защиты. Да мало это помогало. Многолюдная
чужеродная лавина медленно, из года в год теснила защитников земель, заповеданных Учителями Небесными, всё дальше и дальше на север. Свою
лепту внёс и потоп, случившийся в Семиречье сибирском. Тогда море разливанное образовалось от гор Ирия до Ле-реки. И когда-то густонаселённые
земли Сибири, составлявшие ядро огромной Яра Руси, оскудели людьми, раздробились на мелкие княжества да улусы, и не скоро оправились русы и
народы из русов, вышедшие от удара стихии.
А теперь, кроме потопа, кроме ариман, другая сила народилась – хунны. Эти
неразговорчивые чужаки, что обложили Орлик, были, пожалуй, бесстрашней
самих ариман, унаследовав от них коварство и хитрость, а от тех же русов и
скифов – отвагу. Вон как воин их чуть ли не под самыми стенами проскакал, не
побоялся, что в него и стрелой могли стрельнуть.
В доме Фомы сотники собрали всех десятников своих, стали думать да решать, как этой ночью сечу затевать, куда стопы свои направить, коли удача выпадет в битве этой. Понимали все: никак нельзя было тянуть с битвой этой.
Лазутчики, посланные Фомой на разведку, сообщили, что смолу хунны с деревьев собирают, значит, к штурму ближнему готовятся.
Изослав выйдя из избы, пошёл вдоль костров, что запалили его воины. Со стороны одного из них услышал сотник тихую песню. Чтобы не смущать молодого певца, придержал шаг сотник, услышал:
Сколот, сколот молодой,
Что вдруг загрустил?
От Любавы дорогой
Нет вестей, нет сил…
Быстрым соколом бы к ней
Улетел тотчас,
Попросил бы, чтоб Борей
В спину дунул враз.
Но мне сотник не велит
В дальний путь идти.
Враг из-за бугра грозит.
Смерть бы не найти.
Степь привольная, прощай,
Родина моя.
Ты, Любава, вспоминай
Иногда меня…
