Небо в алмазах

Далее, кто шпион, Ивановский?

Щепка Таня прожила несколько лет в Германии, где была завербована в свои сожительницы Роз Люкс, а потом к ним присоединилась и Клар Цет, хотя по сути дела никогда никуда и не отлучалась. Но они с Роз были, как два берега у одной реки – Щепки, которая думала, что это она вводит их в счастливый мир Декамерона.

Правда, Щепка-Кувырок поняла, что из нее может выйти очень слабый шпион, если она так долго думала:

– Эти фрау не в курсе, что любит из них, то одну, то другую.

В том смысле, что по очереди. Но они до некоторых пор имели мнение, что:

– Просто так – интересней.

Интересней иметь тайну. Но скоро все, и Татьяна в том числе, поняли:

– Знать всё – лучше.

И таким образом, как они решили:

– Предпочли Джованни Боккаччо Вильяму Шекспиру.

И только когда Щепка поняла это окончательно – вернулась в Россию, как его первая переводчица на язык родных ей любовников и любовниц.

Она не знала в лицо Майера, но знала, что опознать его можно в трех местах: на пляже, в бане и в постели, когда люди обычно снимают пижаму. Ибо на его плечах были наколки:

– Красная на правом плече изображала Розу Люкс, предположительно обнаженную сверху, а на левом Клару Цет – синего, и обнаженную снизу.

Эти подробности могут кого-то удивить, или даже шокировать, но не тех, кто их носил, или обладал с ними похожестью. Ибо давно – почти сразу после окончившегося детства – понимали:

– Шокировать человека можно только галстуком, неподходящим по цвету костюму, или носками не под ботинки.

Даже нос не под цвет лица – что значит: с пере-чего-то, и не только с перепоя, значит больше, чем если вы явились встретить его – или он вас – днем – представляете:

– Безо всего. – Ибо, как давно было ими усвоено:

– Человек красив и так. – И даже более того: намного больше, чем в одежде, не совсем понятно, в общем-то, для чего на Земле придуманной.

Ибо:

– Человек – это и есть наша одежда!

И тулуп из овчины на нем, если и нужен, то только для того, чтобы сделать овцу.

Так и было принято:

– Что человек на себя надел – та скотина он и есть.

В символическом плане так думали многие законодательницы мод, но не:

– На самом же деле, – в самом деле.

Только не эти ребята. И никто, кроме вирусолога Ивановского, полковника Бутлерова и капитана Бурова больше не знал, что это мировоззрение:

– Правда.

Именно Правда, как и было написано на его газете.

Но бестолковость людей доходит до таких степеней, что:

– Вот, что вижу – тому обязательно не верю.

Ему по голове хоть пачкой этих газет молоти – не верит, и не верит. Не верит, что Правда – это правда, а не наоборот:

– Я просто так погулять вышла, и вы, чтобы надо мной посмеяться.

Была еще одна валькирия, замешанная в этой истории переброски Майера в Россию, пока что в Крым, в Ялту, Шура Дом по прозвищу Кали, которая и пригласила Щепку в этот круг людей:

– Заинтересованных не только в риске, но и в его любви.

Риск по любви – это наш девиз, – так и запомни на всю оставшуюся жизнь.

И собственно, как считал Бутлеров, не все участники этой Комедии Жизни были в курсе:

– Чем они занялись на самом деле.

И все же капитан Буров высказал сомнение, что:

– Вирус один, – неужели?

– У него должен быть связной, – согласился Бутлеров. – По крайней мере, в замороженном состоянии.

– Вы думаете этот Связной даже не знает пока, что он не местный?

– Скорее всего. Так легче сохранить тайну до нужно часа, название которого мы даже не знаем пока.

– Не говоря уж о времени, – добавил капитан.

– Пока мы можем верить только Ивановскому, – резюмировал полковник.

Майер попросил поселить его:

– В верхнем домике.

– Мы с ними не знакомы, – ответил Буров.

– Конспирация? – улыбнулся Майер, – мне это нравится.

И он обернулся на спокойное море, только что чуть не поглотившее его, если бы перевозчики не заметили мель, идею про которую он сам им и подал. Потом у него была идея не дать им доплыть до берега, и достиг цели:

– Ребята поняли его и испугались.

Как испугались бы неизвестности. Но дождались лодки, хотя и с чувством:

– Неизвестного мрака. – Такого мрака, про который – им казалось – не знает и Майер, как будто он и сам был не только донором этого беспричинного страха, но и тоже:

– Его реципиентом.

– Впрочем, не похоже, что он чем-то разочарован, – сказал Пит.

– Наверное, нам показалось, – сказал Кетч.

– Вы ни о чем хотите сообщить? – спросил полковник Бутлеров.

– Нет, впрочем, извольте, там был этот, как его? – спросил Пит.

– Да, этот, – подтвердил Кетч.

Все недоумевали, но капитан Буров догадался:

– Там был страх, похожий на мрак.

– Да, – ответил Пит, – мы не боялись, стоя с ним на мели, но было так плохо, как будто, – он не договорил.

– Да, там был такой мрак, как будто будущего не только не будет, но и вообще:

– Нет.

– Что это значит? – спросил Ивановский. – О каком будущем вы говорите?

– О будущем Земли, – ответил Пит.

– И, кажется, даже больше, – добавил Кетч. – Я почувствовал себе Ловцом Снов, которые, нет, не то, что обязательно сбудутся, а они:

– Уже сбылись.

– Что вы на это скажете? – обратился полковник к Ивановскому, когда Пит и Кетч ушли наверх в свои комнаты.

– Не удивлюсь, если узнаю, что они решили спать не в разных, а в одной комнате.

– Неужели он сразу повел на них такую сильную психическую атаку? – удивился Бутлеров.

– Возможно и нет, – ответил Ивановский.

– Почему тогда они это почувствовали? – спросил Буров.

– Он несет этот мрак с собой, и не всегда, но иногда им от него веет.

– Веет?

– Да, несет, как попутным ветром.

– Именно попутным?

– Да, не Земля же встречает его неизвестностью, а наоборот:

– Это завихрение пришло за ним Оттуда.

– Откуда? – спросил полковник.

– Я точно не знаю пока, – ответил вирусолог.

– Давай как-нибудь покатаемся вместе?

– Я? – очнулась как будто от летаргического сна леди Кувырок.

– Я не умею кататься на водных лыжах, помогите научиться, – сказал с полуулыбкой Май-ер.

– Кстати, можно, я запишу ваше фамилиё? – спросила она.

– Зачем, для надгробного памятника? Впрочем, извольте.

– Ну, как правильно: Майер, или Май-ер?

– Возможно даже Ма-йер, – ответил официант из Чайного Домика в Альпах.

– Что значит – Ма?

– Майя.

– Значит, вы прибыли с Того света?

– Ты нашла основания, чтобы принять такое решение?

– Если только вы действительно прибыли ради жертвоприношения.

– Если вы намерены выпытать у меня тайну, – ответил Майер уже на катамаране, – то напрасно.

– Почему?

– Вы не знаете, почему нельзя узнать тайну?

Она нагнулась, чтобы поймать любопытную рыбку, и поймала её.

– Нет.

– Я вам не верю.

– Почему?

– Вы пишите что-то из Шекспира?

– Да.

– Тогда – если вы пишите правильно – узнали не только, как сохранить тайну, но и как ее узнать.

– Да? Продолжайте, пожалуйста, ибо теперь я точно верю: вы что-то знаете.

– Вы думаете, Отелло был неправ, что убил Дездемону? – спросил Майер.

– Не могу сказать точно. Но, понимаю, что по-вашему, он убил наугад, так как не мог знать тайну, которой нет. В том смысле, что нет:

– В её голове.

– И?

– И? Ах, да, и. И попытался сделать Перевод!

– Вот это верно, и значит, милая дама, вы для меня опасны, так как можете сделать перевод, открывающий тайну, которая мне самому:

– Неизвестна!

– Ах, вот оно что, я вам нужна, как переводчик Правды.

– Да, но боюсь, не найду оснований – после всего – оставить вас в живых, милое дитя, уже за один катамаран узнавшее намного больше, чем я ожидал.

– Вы не думали о том, я и есть ваш Связной?

– Нет, и знаете почему? Связной должен быть из Не-отсюда. А ты Земная, может быть, и любовь, но земная.

– Как тогда я могла сделать правильный перевод?

– Ты только догадалась, милое дитя, как и зачем делается перевод, но еще не сделали его. Более того, не ответили на вопрос:

– Прав был Отелло в измене Дездемоны, или ошибся?

– Думаю, что всё-таки он ошибся, но точно сказать не могу.

– Верно, ибо тогда надо сказать: почему?! И когда ты найдешь ответ, тогда только можешь быть уверена, что ты:

– Мой Связной из другой Галактики.

– Думаю, это выше моих сил.

– Тогда ты, как и все здесь – жертва, которую принесу, чтобы узнать то, чего пока мне еще неизвестно.

Удивительно, но этот же вопрос Ивановский задал одному из летчиков-планеристов, а именно Питу, и парень, почти не задумываясь ответил:

– Отелло понял, что Дездемона изменила ему с Будущим, а сам он, значит, был из Прошлого.

– Не наоборот?

– Не наоборот ли? – переспросил парень. – Не знаю.

– Почему?

– И знаете, почему? Пока для меня координаты прошлого и будущего – одинаковы.

– Тогда, как тебя понимать, товарищ, Маузер?

– Я еще не понял, кто я Маузер или Сэр.

– Ты уверен, что сэр не может быть с маузером?

– Да, сэр не летает, но ездит верхом, и с Кольтом.

– Вы уверены?

– Нет. И знаете почему? Ко мне иногда выходит на связь какой-то парень.

– Ты знаешь его позывные?

– Авиа-Тор.

– Что такое Тор, ты знаешь?

– Думаю, он тореадор, выступает на в боях с быками.

– Сомневаюсь, что это правильно, – сказал Ивановский.

– Хорошо, я как-нибудь слетаю к нему в Америку, и поинтересуюсь, что это за Авиа-Тор.

– Ты знаешь, где Америка?

– Думаю, не дальше, чем лучше, но, надеюсь не на Орионе, ибо я еще в детстве слышал предсказание, туда я не долечу. Что-то случится.

– Хочешь, я сыграю с тобой Отелло? – спросил Майер на очередной прогулке по морю.

– Спасибо, лучше возьми и съешь-те Ка.

– Вот из ит, Ка?

– Подруга, скоро приедет на каникулы из французской Сорбонны.

– У тебя есть французский одеколон Богарт? – спросил Ма.

– Зачем?

– Я хочу, чтобы ей понравился мой запах.

– А обычно?

– Что, обычно?

– Обычно ты чем пахнешь?

– Так говном, наверное, хотя не знаю, сам я не чувствую, но судя по тому, как все меня боятся – значит, говном.

– Может быть, вам сходить в баню? – спросила Щепка.

– Вот из ит, баня? – не понял Майер.

– Как море, только маленькая, и вода горячая.

– Совсем горячая?

– Да, отмыть можно многое.

– Даже грехи?

– У вас они есть?

– Им не обязательно быть сейчас – но пахнуть они могут, как будущее.

– Всё-таки вы не намерены отказаться от втемяшенной вам где-то в Космосе идеи о всемирном жертвоприношении? И знаете: я приглашу в гости Кали, она лечит вашу безысходность стаканом воды.

– Так просто?

– Да, мир – это стакан воды, следовательно, и так можно лепить из него любую форму правления, не обязательно не только сажать на кол, колесовать, четвертовать, сжигать на костре.

– Очень, очень интересно. Когда она приедет?

– Вот сегодня к вечеру и приедет.

– Надо куда-то отослать вашего команданте Че.

– Вы думаете, он будет стеснять вас?

– Я об этом не думал еще, но знаю: хочу сделать Вилку.

– Вот из ит, вилка? – удивилась даже Щепка, знавшая все переводы этого дела на язык тех мест, где мы пока что находимся.

– Я вам покажу.

– Нет, нет, я вас боюсь, как Отелло. Потому что вы сначала, да, а потом сами же найдете повод приревновать меня к Кали.

– Вы думаете, что кого-нибудь из вас я принесу в жертву?

– Боюсь, что обеих.

– У меня есть рекомендательные письма из Германии, Швейцарии, Франции, Бельгии и Люксембурга, что меня там уже нет, а.

– А?

– А все так и остались там живы.

– Может быть, они уже муми-фицированы?

– Так уже никто не делает сейчас, как в Египте, где покойникам придавали живой вид, а живым покойников, из знаете почему? Форма уже настолько связана с содержанием, что почти буквально отражает его на лице.

– Не могли бы вы доказать, что не могут быть вариации?

– Вари-акции?

– Ну, или так.

– Вы думаете, что при мне всё было, как обычно, а через неделю все сдохли?

– Нет, не сдохли, как вы изволили сообщить, а изменились, и неизвестно, что из этого лучше, ибо вдруг они не могут даже выйти из дома, пока их не затрахают до бесчувствия.

– Как лошадь? – деловито поинтересовался Ма.

– Нет, не как лошадь, а наоборот, как автомобиль, который, чтобы ему было хорошо, надо заправить под самую горловину бензо его бака.

– По самые уши, вы говорите?

– Ну, или так, как вы сообщаете, или так, чтобы мурашки перестали по спине бегать при виде вас.

– Умри, но с наслаждением! – так вы подумали? Нет, пока еще рано думать о смерти крылатой. Но, а с другой стороны, вы правы: время летит даже быстрее автомобиля марки Тюрка-Мери, который вы мне приготовили. Я хочу Роллс-Ройс на гусеницах.

– Здесь не бывает зимы.

– Тем не менее, скажите спасибо, что я не прошу летающий автомобиль.

– Аэростат? Надо подумать.

– Купите мне Монгольфьера, я боюсь летать на Ку-Ку с этими оборванцами.

– Это не Ку-Ку, который еще в проекте, а планер Гер-Мания. От слова, лететь куда был специально спланирован.

И не перебивайте, ибо Гер – это место, а Мания – всегда:

– Величия.

– Место Величия, – повторил Ма слова Щепки. – Я сразу не догадался.

– Это что-нибудь меняет?

– Да, как два человека меняют одного.

– Меняют на что, на кого, простите?

– Одного на два, – констатировал Ма.

– И вы это уже чувствуете?

– Достаточно того, что я знаю.

– Из вас выйдет отличный абстракционист.

– Вот из ит?

– Художник, такой как Пабло Пикассо, Ван Гог, Тулуз Лотрек, и еще один, работает мастерком вместо кисти, а получается: правда.

– Сезанн.

– Вы знали?

– Нет, вы только что мне сами сообщили это имя, и не только, но я увидел его полотна:

– Настоящего будущего.

Глава 3

Прибыла Кали и было, как выразился фигурально Май:

– Не хуже, не хуже.

– Вы с кем-чем нас сравниваете? – спросила Ка. – С Вавилонской башней, или с Пизанской?

– Это одно и тоже, милые леди, ибо Пизанская и показывает падение Вавилонской.

– В том смысле, что пала для того чтобы так и стоять раком до Конца Света?

– Да. Что значит: упавший – уже не споткнется.

– Тогда я так и буду называть мою любимую позу: Пизанская башня.

– Тогда я, – сказала Щепка, – Вавилонская.

– Напишите мне короткие рефераты на тему: чем они все-таки отличаются. Ибо я должен вас не путать, хотя бы в ночном полете.

– Я уже решила, – сказала Ка: – Люблю падать направо, она налево.

– Уточните, пожалуйста, координаты полностью, ибо Бета и Альфа, хотя и похожи, но имеют одно важное отличие:

– Очередь, в которой они стоят, – резюмировала Ка.

И решили определять местоположение все-таки не по Ориону или Сириусу, а по Полярной звезде, так как она ближе, вроде.

– Я люблю делать это днем, – сказала Щепка.

– Днем проще, будем ориентироваться по Солнцу. Тень справа – ложись, тень слева – уступи очередь.

– Это, если мы смотрим на запад? – спросила Кали.

– Да, у нас одни окна смотрят на океан в Турцию, где для нас восходит солнце, а другие, наоборот, на Швецию, где на мир смотрят через цветные стекла, и я не понимаю, зачем?

– Скорее всего, – сказала Майер, – хотят столкнуться с тем, кто так даст в лоб, что искры вызовут разноцветное сияние, и чтобы оно не затухало со временем, эти стекла и нужны:

– Радужные сны будут казаться не только ночью, но и днем, – констатировала Щепка.

Вот так, если люди учатся в университетах, им некогда заниматься этим прямым исследованием действительности – лишь бы запомнить, как взять все производные, а тут, пажалте:

– Других занятий нет, как только изучать эту действительность на практике.

Поэтому ребята из нижнего домика, так и называли благородных вам-пир-ш революции:

– Практикантки.

Но какой революции, пока додуматься никто не мог. И естественно:

– Трудно, трудно. – ибо почему-то кажется, что вечно то, чего, практически, и вообще-то не бывает, а если кто и додумается:

– Редко, – и вечное, не что иное, как Прошлое.

Поэтому им – Бутлерову, Бурову и Ивановскому – было первое, ужаснувшее их сообщение, сакральные слова Майера:

– Я принес вам Будущее.

– Ужас. – Но все тут же и задумались:

– Почему так страшно?

– Скорее всего, потому, – сказал Буров, – раньше будущее принадлежало каждому, и более того, только в мечте.

– Сейчас предполагается одно на всех, – сказал Бутлеров.

– И в реальности, – констатировал Ивановский.

– Что это может быть? – никто не знает.

– Я знаю, – сказал Кетч, входя в эту хижину, как ее называли наверху:

– Подполье, – что значит: находящееся под нами.

Сам-то Кетч вместе с Питом жил в соседнем сарае, под одиозным сообщением:

– Флигель.

Ибо, как и констатировал Пит – Владимир:

– Мы здесь гости.

– Что это значит?

– Значит скоро улетим в Ванкувер.

– Почему именно в Ванкувер, приснилось?

– Не знаю. Более того, есть какое-то сомнение, что именно в Ванкувер.

– Всё просто, – сказал Кетч: – Ванкувер будет потом, а сейчас мы сделаем пробный вылет в какой-нибудь другой город.

– Так, значит, наше будущее – это Америка? – сказал капитан.

– Или Австралия, – сказал Ивановский.

– Нет, точнее, да, завтра полетим в Америку, – выдохнул, как тяжелую ответственность полковник Бутлеров.

Все ахнули: никто не готовился к полету.

Самолет вывел планер, и исчез в тумане облаков, как будто его здесь никогда и не было.

– Ты знаешь, куда мы летим? – спросил Пит. Сегодня он был вторым пилотом – вел планер Кетч – Валера. И он хотел спросить Майера об этом, несмотря на то, что давно уже было ясно: Майера лучше не спрашивать, ибо после ответа будете знать не больше, а меньше.

Никто ничего не знает.

Но и сами руководители полетов знали немного, почти ничего, так как не хотели мешать Маю своими вопросами, как он выразился:

– Найти здесь Точку Опоры.

И все же Кетч сказал:

– Я так больше не могу лететь, ибо: скажите куда?

– Я не говорил? – спросил Ма, как будто встретил на вершине своей пирамиды очередного испытуемого и удивился:

– Ты кто, собственно?

Кетч хотел ответить прямо и зло:

– Нет, сэр! – но Пит опередил его:

– Спасибо, что напомнили, а то я чуть не забыл: в Америку, конечно.

– Почему? – решил добраться до логики этих реципиентов Ма.

– Вы ищете пирамиду, на вершине которой можно узнать правду.

– Так-то бы, да, милый мальчик, но не в этот раз. По крайней мере, не сразу. Сначала мы выполним вашу миссию.

– А именно?

– Вы познакомитесь с Авиа-Тором.

– Зачем? – спросил Валера.

А Владимир добавил:

– Это действительно очень важно, так как, если договоримся с ним, то свяжем Ялту и Техас в одно целое.

– Мы сможем ходить друг к другу в гости, как могли бы, но не делаем этого в наших Верхнем и Нижнем домиках? – спросил Кетч.

– Ну, не знаю, можно ли будет вот так просто, в домашнем халате, бродить оттуда сюда, но по специальному приглашению, как делал Очень способный Мистер Рип, думаю, получится.

– Но а нам-то какой смысл, в этом вашем открытии, закрытии всех заграждений? – спросил Владимир. – Мы, кажется, не получаем ничего.

– Я куплю вам шоколадный торт с изюмом и орехами.

– Этого мало, – ответил Валерий.

– Ну-у, пожалуйста, попросите сами чего-нибудь, – махнул лапой Май.

– Нам нужен личный канал связи с Техасом и его Ванкувером.

– Там нет никакого Ванкувера.

– С тем, что есть.

– Зачем вам связь?

– Честно?

– Только. Только честно.

– На случай вашей смерти, мистер, – ответил Владимир.

– Я никогда не умру, – ответил Майер.

– Так-то, да, возможно, но мы имеем в виду частично.

– Что значит, частично?

– Частично – это значит: тело ваше умрет, а мысли останутся.

– Ах, это! Да, мей би, мей би.

И прежде чем Майер успел продолжить, Владимир добавил:

– Мы не хотим стоять с поднятыми вверх в сторону Ориона руками, и задавать недвусмысленные вопросы по каждому пустяковому поводу.

– Связь!

– Связь!

Начали они молотить лапами – один по штурвалу, другой по навигационным приборам.

Ма посмотрел вниз, и сказал:

– Мы не пролетели Гнездо Кукушки?

– Может быть, – радостно ответил Валера.

– И что теперь, придется делать круг вокруг?

– Если бы Кетч не разбил навигационные приборы – нет.

– Развернемся и так! – радостно сообщил Валера.

– Как, так сказать, так? – не понял Май.

– Как обычно, наугад.

– Наугад мы может уйти в отрытый океан, а там – как иногда бывает – может не быть ветра для нашего э-э само-лёта.

– Тогда оставьте нам на память связь с Америкой.

– Но вы не того? не грохнете меня раньше времени?

– Раньше времени, мистер Икс, могут, конечно, кого-то грохнуть, но только не вас.

– Почему?

– Вы уважаемый человек, поэтому ваша смерть может наступить только вовремя.

– Вы знаете это время? – спросил Майер.

– Почему-то идет цифра шестнадцать, – сказал Пит.

– Это небесный огонь, – сказал Кетч. – он разрушит корону на башне.

– И двое упадут с разрушенной башни, – сказал Пит.

– Если башня – это я, то упадете с меня вы, – сказал Ма. И добавил: – Но в разное время.

– Капитан Буров сказал, что в шестнадцатом году рухнет Империя, а в семнадцатом возникнет другая, которой будет управлять девушка, одна нога которой опущена в воду, а левая рука поднята вверх.

– Это Сириус, – сказал Ма, – я оттуда.

– Вы с Ориона, сэр, – сказал Пит, – не путайте, пожалуйста, нас.

– Но у меня еще есть время, как вы считаете? – спросил Майер.

– Мало, – сказал Кетч.

– Больше, чем вы думаете, – сказал Майер – ибо шестнадцать – это не только шестнадцатый год падения империи, но одна тысяча девятьсот двадцать четвертый год моей консервации. Поэтому.

– Поэтому?

– Поэтому исчисляйте год своей смерти, исходя из даты моей, – определил Ма.

– Когда мы умрем, мы сможем приходить к вам в гости? – спросил Владимир.

– Думаю, что сможете и раньше, если разгадаете пароль-загадку Сфинкса.

В это время планер пошел вниз и упал в Мексиканский залив.

– Здесь мы точно не выплывем, – сказал Владимир. – Нет, точно, я чувствую, здесь что-то не то.

И действительно, через полчаса уже мимо них прошел катер на большой скорости, но только нагнал еще больше волну, и обрызгал.

– Не остановился! – удивились все. Даже Майер констатировал:

– Хотят, чтобы утонули, по крайней мере, не спаслись.

– А разница? – спросил Валера.

– Им нужен планер, – догадался Владимир.

– Верно, – подытожил Ма. – Надо его утопить.

– Тогда мы никогда не вернемся назад, мистер! – воскликнул Валера. – И более того, их либэ дих. Я его люблю.

– Пока он еще не утонул нужно его продать, – сказал Май.

– Как? – только и ахнули оба.

– Поставьте на нем цену, ибо я уверен, катер только для того и приближался к нам, чтобы понять именно это.

– Что именно?

– Продадим мы его или нет, или нас придется грохнуть. А умереть в Техасе не хочется.

– Почему?

– Не хочу конкурировать с древними пирамидами, которые здесь находятся в большом количестве.

– Жаль только, что у нас нет пера и бумаги.

– Рядом плавает что-то.

– Это фломастер.

– Вот из ит, фло-мастер. Впрочем, я сам вижу, что это банка с краской и привязанная к ней кисточка.

– Они знали наши намерения, продать катер? Прошу прощения, планер.

– А еще точнее, ему нужно только наше согласие на этот обмен планера на его катер.

– Это невозможно, и знаете почему? Тогда мы уже никогда не вернемся назад.

– Может быть, включить в договор пункт о возвращении нас назад?

– А смысл? Только один: мы этого Карла Мая оставим в России, пусть и не навсегда, то, по крайней мере, до двадцать четвертого года, когда я умру по летоисчислению этих пирамид, которые здесь находятся неподалеку.

– Его звать иначе.

– Как?

– Авиа-Тор.

– Вы думаете, это он?

– Да, это был он, уверен, Гови Ху.

– Если это он, то толку от него нам будет немного.

– Почему?

– И знаете, почему? Отец не даст ему денег на самолет, который мы должны построить в России, чтобы лететь э-э куда подальше от уже скоро начинающихся строиться там пирамид.

– Пирамид, однако, смерти.