Дзен-фото как психотехника самопознания

проецирует ее по прямой линии на объект, исключая все другие

одновременно существующие аспекты и объективные данные».

(Лама А. Говинда)

ЧАНЬКА

Но вернемся к серии фотографий. В книге речь идет именно о них. О сериях фотографий какого-либо места или события. Такую серию можно назвать фоторассказ, фотозарисовка или фотоэтюд. Я называю ее «чанька». Почему «чанька»? От китайского чань-буддизм. В Японии это направление буддизма называют дзен-буддизм. Т.е. «чань» и «дзен» – это одно и то же. Слово чань\дзен образовано от «дхьяна» на санскрите – сосредоточение, созерцание, медитация. Таким образом чанька – это фоторассказ о месте или событии в форме слайд-шоу, который сделан в измененном состоянии сознания и на которую наложена музыка или песня.

Чанька – это именно серия: Все вместе фотоизображения чаньки работают как открытый ряд потому, что в открытом ряду один-единственный смысл не получает закрепления. Мы смотрим, и наше движение от одного изображения к другому не позволяет нам остановиться, чтобы сделать заключение, определить в точности, что это такое. Обычно понимание сводится к словам: «я знаю, что это такое», «это есть то-то и то-то». А в данном случае этого не происходит. Мы как бы постоянно проскакиваем саму возможность фиксации – наделения изображения, возникающего перед нами, единственным определяющим значением. Мы идем насквозь, движемся все время «через» или по месту. Это ситуация незавершенного – или открытого смысла: серийность предоставляет нам такого рода возможность. Но это возможность иного уровня восприятия. Здесь необходимо образно-интуитивное восприятие, которое обладает большим объемом творческого потенциала.

Обычное восприятие не разрешается в единый гармоничный опыт восприятия, если оставаться в пределах самого изображения. Для того чтобы получить целостный образ места или события, нам необходимо достроить его в своем восприятии. Иначе говоря, то единственное пространство, где все эти соседствующие элементы соединяются или, говоря точнее, где мы обретаем долгожданную полноту восприятия, является воображаемым местом. Этого места нет на фотографиях, но именно они побуждают выстроить его. Опять же мы имеем дело не с изображением, а, если угодно, с неким вынесенным топосом. И у этого хронотопа (пространства/времени) есть свой Дух места, который древние римляне называли «Гений места».

Вот здесь есть одна особенность. В каждой фотографии, как и чаньке в целом, присутствует невидимый фотографирующий. И то, что он может увидеть глазом – это область сознания, а то, что фотокамера фиксирует – область бессознательного. Таким образом, получаемую фотографию можно рассматривать не как определенный тип изображения, но как специфический метод, способ познания бессознательного.

А это, если разобраться, не что иное, как указание на герменевтическое измерение и отдельной фотографии. и чаньки. Это значит, что в чаньке есть некая истина, которую нам предстоит постичь, войдя в измененное состояние сознания (медитация, молитва и т.д.), т.е. «включить» бессознательное. В данном случае мы можем говорить о противостоянии идеального и материального. Точнее, не противопоставление, а видении в материальном идеальное. Как говорил Г.Скрврпрда – видеть в тексте Библии ее духовное содержание. Но вернемся к фотографиям.

Фотографии можно прочитать так, что поверхность кадра выступает некоей маской, или завесой. А это, если разобраться, не что иное, как указание на совершенно другое измерение фотографии. Это значит, что в чаньке есть некая истина, которую нам предстоит постичь, войдя в состояние измененного сознания, углубившись в свое бессознательное. В данном случае мы можем даже говорить о противостоянии идеального и материального, или разума и тела. Отсюда понятны постоянные призывы Г.Сковороды к «жеванию» образов Библии. Если сказать современным языком, то Сковорода призывает к медитации над символами-образами Библии. Именно это позволяет увидеть истинный смысл Божественного писания и прикоснуться к Истине.

Итак, мы удерживаем вместе два плана – план изображения и план, где фотография выступает в роли познавательного механизма, т.е. инструмента познания. Когда речь идет о репрезентации (изображении), имеется в виду то, что нам представлено, что явлено нашему взгляду. Но когда мы говорим о том, что фотография подразумевает и что не относится к порядку представимого, т.е. к самому изображению, то это уже то, что вчитывается нами в фотографии, но только не произвольностью интерпретации, а благодаря тому, что так называемый «решающий момент» как раз и открывает моменты познаваемости. Если немного упростить эту схему, то можно сказать, что восприятие фотографии это и то, что мы привносим от себя в ее восприятие и интерпретацию. Более того – это есть и необходимость, обусловленная культурно=историческим моментом и психическим состоянием фотографа, его бессознательным. Но это следует понимать и таким образом, что фотография все время существует как бы в двух планах: мы имеем дело с ее материальной данностью – фотография как объект, и в то же время фотография помогает ухватывать какие-то вещи, которые не сводятся к изображению. Это «невидимое» я называю «Дух места». Но для того, чтобы видеть это невидимое надо научится смотреть глазами души, ибо настоящий объектив фотокамеры – это сердце и душа фотографа. Именно они способны видеть Дух места.

«Genius loci (дух места. – лат.) подействовал на меня так сильно,

что я смог не только представить саму возможность жизни,

столь беззаветно посвященной Богу,

но даже, не без внутреннего содрогания, понять ее»

(Карл Густав Юнг)

ДУХ МЕСТА

Чанька «схватывает» Дух места. При этом воплощения Духа и его восприятие человеком многообразны. Они могут быть связаны с органами зрения – и тогда мы чувствуем особенную притягательность ландшафта, маленьких улочек в приморском городке или горной гряды; с органами слуха – своим очарованием обладает колокольный звон или даже городской шум; с органами обоняния – и тогда место может связываться с запахом свежевыпеченного черного хлеба или утреннего моря. В общем, огрубляя и упрощая, Духом места можно назвать едва ли любую индивидуальную черту, присущую той или иной локации на географической карте. И, конечно, при всей своей предельной индивидуальности, чувство Духа места имеет некие ассоциации, общие для многих людей, и способно меняться с течением времени или смещать акценты. Любое пространство имеет свой характер, а Дух места выражает его индивидуальность.

Но есть еще один момент, о котором следует сказать, если речь идет об окультуренных местах. Город, парк, монастырь или комплекс строений – все они еще и несут Дух своих создателей. В них опредмечен (объективирован) этот Дух. И задача фотографа – его распредметить и попытаться показать на фотографии. И если на отдельной фотографии это сделать достаточно трудно, то серией фотографий (чанькой) одного места, особенно если оно известно и достаточно популярное, гораздо проще.

Но и тут есть сложность. Если Дух места воспринимать зрением, органами слуха или обоняния, то тут работает память, а вот «распредмечивание» Духа в материальном объекте требует совершенно иной техники. Здесь требуется особая форма медитации и умственного состояния.

В японских боевых искусствах и художественной практике такое состояние называют «мусин». О нем и поговорим дальше.

«Когда конечное совершенство достигнуто, тело и его органы

действуют сами по себе, как им полагается, без вмешательства ума».

(Судзуки Тантаро)

МУСИН

Термин «мусин» – сокращение от «мусин но син». Выражение из дзэн-буддизма и его можно перевести как «ум без ума». Это значит, что ум не занят ни мыслями, ни эмоциями, и, таким образом, открыт для всего.

Что же конкретно имеется в виду? И почему для нас это важно? «Мусин» – состояние ума, при котором человек ни о чём не думает, не испытывает желаний, не делает предположений. Его разум чист и свободен, а потому текуч и спонтанен. Он не испытывает волнений, не подвластен эмоциям. Как понимаете, очень полезное состояние для мастеров боевых искусств. Но, разумеется, не только! «Мусин» – полезное состояние для творческих людей, практикующих разные виды искусства. В том числе и фотографию. А для дзен-фото особенно.

Состояние «мусин» хорошо описал дзен-буддийский монах и мастер боевых схваток на мечах Такуана Сохо (1573-1645) в своей работе «Освобождённый разум». В ней разные аспекты дзэн буддизма рассматриваются на примере практик боевых искусств. Описание ниже отлично объясняет, что происходит в голове бойца с мечем, когда он находится в состоянии «мусин»: «Когда мечник встаёт напротив своего противника, он не должен думать о противнике или о себе, не должен предугадывать движения меча в руках противника. Он должен просто стоять с мечом в руках, забыв о технике, действовать, подчиняясь своему подсознанию. Ему стоит забыть о том, что он мастер меча. И когда он совершит удар, ударит не человек, а сам меч из подсознания того, в чьих руках он находится».

Перефразируя цитату ее можно отнести к процессу фотосъемки. Это будет выглядеть приблизительно так: «Когда фотограф встает напротив объекта съемки, он не должен думать о фотографируемом или о себе, не должен предугадывать мгновение лучшего момента для фотосъемки. Он должен просто стоять с фотокамерой в руках, забыв о технике, действовать, подчиняясь своему подсознанию. Ему стоит забыть о том, что он фотограф. И когда щелкнет затвор фотоаппарата, то сфотографирует не фотограф, а сам фотоаппарат из подсознания того, в чьих руках он находится. Смысл здесь в том, чтобы действовать, не думая о действии. Это как ездить на велосипеде: когда научишься, будешь кататься, не думая о том, как катится велосипед.

В практике «мусин» разум и тело действуют сообща, но человек главным образом опирается на бессознательное.

Почему для нас архиважно вхождение в состояние сознания «мусин»? Не вдаваясь в полемику психологов разных школ и направлений о строении психического и взаимоотношений сознания, подсознания и бессознательного отмечу, что для нас ключевую роль играет то, что Истинное «Я», или Самость локализуется за пределами сознания, оно неосознаваемо. А куда мы его поместим – в подсознание, бессознательное, на стыке сознания и бессознательного, или в Сердце, не столь важно. Важно то, что в состояние «мусин» играет ведущую роль в процессе фотосъемки. Истинное «Я», или Самость «проявляет» себя в фотографии. А что такое Истинное «Я», т.е. Самость? Но, сначала, несколько слов об «Эго», осознаваемое как «Я».

«Привязанность к своему Эго, и власть чувств и идей над нами –

вот главная причина наших страхов, беспокойств и страданий».

(Будда)

«Постигать путь будды означает постигать себя,

постигать себя – забывать Эго, забывать Эго

означает становиться единством с Космосом».

(Судзуки Тантаро)

ЭГО, ИЛИ ОБЫЧНОЕ "Я"

Эго (Я) – согласно психоаналитической теории, та часть человеческой психики, которая осознаётся как «Я» и находится в контакте с окружающим миром посредством восприятия. Эго является восприятием человеком себя как отдельной личности и осуществляет планирование, оценку, запоминание и иными путями реагирует на воздействие физического, духовного и социального окружения. Формируется в процессе социализации.

Эго можно образно представить, как кокон в середине которого находится Самость (Истинное «Я»). И если Самость дана нам с рождением, то Эго формируется в течение жизни. Этот процесс есть социализация человека, который позволяет ему адаптироваться к окружающей среде, занять подобающее место в социуме. Начало формирования Эго начинается в семье. Потом детский садик, школа, ВУЗ и т.д. Эго «впитывает» в себя фрагменты жизненного опыта, на него воздействует идеология, образование, пропаганда, реклама, мода, ПР, тренды общественной жизни, СМИ и т.д., и т.п. Формируется личность, а личность – это совокупность выработанных привычек и предпочтений, психические установки и характер, социокультурный опыт и приобретённые знания, набор психофизических особенностей человека, определяющих повседневное поведение и связь с обществом и природой. Также личность можно рассматривать как проявления «поведенческих масок», выработанных для разных ситуаций и социальных групп взаимодействия. «Личность» в переводе с древнегреческого языка означает «маска». Именно ее мы развиваем и укрепляем с самого детства, а не индивидуальность, как принято считать. Вместо того, чтобы быть самим собой, мы как в театре играем свои роли, где самоидентификация человека отождествляется с мнением о нем окружающих.

Но на каком-то этапе жизни у человека появляется то, что в христианстве называют «потребностью в стяжании Духа Святого». Ощущение, что бессмертие есть, но оно какое-то другое, а какое оно непонятно. И кто «Я» такой, тоже, в принципе, непонятно. И в чём смысл жизни: непонятно. И как устроено мироздание: непонятно. И почему в мире несправедливость: непонятно. И как должно быть по-справедливости –тоже непонятно. И вообще непонятно всё. Вот на этом этапе многие люди и их души очень уязвимы для всяких манипуляций, попадания в социальные группы, в том числе психологические, эзотерические «школы магии», религиозные секты, потому что слишком много плохо осознаваемых вопросов, стремлений, а информации масса (не самая, кстати, качественная и добросовестная масса). Фильтровать эту массу инфы можно только тогда, когда ты уже понял и осознал, что ищешь, а на определенном этапе жизни есть только непонятный зов и плохо приспособленная к интерпретации этого зова личность, которой общество навязало стремление к власти, славе, престижу. материальному достатку и прочим «прелестям».

Наверное, вот эта моя книга сейчас для тех, кто на этом этапе жизни. Дабы назвать словами то, что они ищут интуитивно. Ищут эти люди внятный голос своего Истинного «Я», образ своей души, способность отличать её голос от внешнего шума, ищут бессмертную часть самих себя, ищут свою «сродность» и свое сродное Дело. Карл Юнг, назвал это ищущее Самостью.

«Не завися ни от чего, ты должен найти

свое собственное сознание».

(Хуэй Нэнг)

САМОСТЬ, ИЛИ ИСТИННОЕ "Я"

Приверженцы разных психологических школ едины в своем стремлении обосновать существование в психике человека некоего гипотетического «органа», подобного органу физическому – который они могли бы называть «Самость». Я буду говорить о ней отталкиваясь от аналитической психологии Карла Юнга и его последователей.

К. Юнг определяет «Самость» как «единство личности как целого» – это «психическая целостность, состоящая из сознательных и бессознательных содержаний» и, таким образом, она – «лишь рабочая гипотеза», поскольку бессознательное не может быть познано. В других работах, будучи еще в поисках этого определения, Юнг обозначает этим термином то бессознательную психику, то совокупность сознательного и бессознательного, которая не есть Эго. В любом случае, здесь предполагается возможность диалога между Эго и Самостью, в котором Самости отводится роль «короля».

По мнению Юнга, цель психического развития состоит не в том, чтобы Эго «подчинило» себе бессознательное, а в том, чтобы оно признало силу Самости и уживалось с ней, приспосабливая свои действия к потребностям и желаниям своего бессознательного партнера. Он утверждал, что Самость обладает мудростью, превышающей понимание отдельным человеком себя, поскольку Самость одного человека связана с Самостями всех остальных человеческих (а возможно, и не только человеческих) существ.

Для Юнга Самость первична: она приходит в мир первой и уже на ее основе возникает Эго. Она первична ещё и в том смысле, что это более широкое понятие, чем Эго; кроме того, она постоянно, на протяжении всей жизни, подпитывает творческие силы психики. Она кажется неистощимой – ведь нам становится известной лишь та её часть, что проникает в наше сознание, и мы никогда не сможем оценить весь спектр её возможностей. Но мы по опыту знаем, что именно Самость «правит» в нашей жизни. Можно сказать, что именно ее потребности, желания и замыслы определяют то, какой будет наша жизнь: чем мы будем заниматься, с кем вступим – или не вступим в брак, какими болезнями заболеем, вплоть до того, когда и как умрём. Это как в теории хаоса, принятой в современной физике: в кажущейся случайности и неупорядоченности жизни скрыта глубокая упорядоченность и целенаправленность. Я называю эту Самость по происхождению «родовой матрицей» и она является важнейшей составной частью нашей психики.

Юнг часто очеловечивает Самость, говоря о ней как о личности, живущей внутри бессознательного и имеющей собственные цели и устремления. Самость, пишет он, «это, так сказать, как бы, «тоже» наша личность» Он пытается отделить от «второго Я» (Эго) эту «бессознательную» личность, возможно, «спящую» или «грезящую».

По мысли Григория Сковороды, Сердце есть «истинный человек» (Самость), а вся внешняя наружность в человеке не что иное, как маска. Внешний человек, преображаясь во внутреннего, постигает суть бытия, постигает Абсолют. Здесь открывается подлинная метафизическая реальность: в глубине своего Сердца человек находит Бога, и только Бог (Абсолют) может измерить бездну человеческого сердца. Г.Сковорода пишет: «Истинный человек есть сердце в человеке, глубокое же сердце и одному только Богу познаваемое не что иное есть как мыслей наших неограниченная бездна, просто сказать душа, то есть истое существо, и сущая истина, и самая эссенция (как говорят), и зерно наше, и сила, в которой единственно состоит (сродная) жизнь и живот наш».

Если мы представляем себе Самость именно таким образом, это значит, что мы всерьез прислушиваемся к ней, как к другому человеку, ожидая от него целенаправленных, разумных действий, компенсирующих привитые культурой установки сознания. Мы можем говорить о ином восприятии реальности. Св. Исаак Сирин писал: «Потщись войти во внутреннюю свою клеть и узришь клеть небесную; потому что та и другая – одно и то же, и, входя в одну, видишь обе. Лествица оного царствия внутри тебя, сокровенна в душе твоей».

А вот что говорит писатель и поэт Дмитрий Быков (иноагент) о своем Истинном «Я» и его отношении к Эго. Стихотворение написано без разбивки на строчки, но внутренне организованно ритмически и посредством рифмы, что придает ему еще большую интимность:

«Жил не свою. Теперь кукую, все никак не разберу – как обменять ее? В какую написать контору.ру? Мол, признаю, такое горе, сам виновен, не вопрос, был пьян при шапочном разборе, взял чужую и унес, и вот теперь, когда почти что каждый вздох подкладку рвет, – прошу вернуть мое пальтишко, а в обмен возьмите вот. Я не сдавал ее в кружало, не таскал ее в кабак. И не сказать, чтоб слишком жала, – проносил же кое-как до тридцати семи неполных, не прося особых прав, не совершив особо подлых и не слишком запятнав. Тут брак какой-то, там заплата, что хотите, крепдешин. Тут было малость длинновато, извините, я подшил. Но, в общем, есть еще резервы, как и всюду на Руси. Иные чудища стозевны скажут – сам теперь носи, но до того осточертело это море дурачья, получужое это тело и душа незнамо чья, и эти горькие напитки (как ни бился, не привык), и эти вечные попытки приспособить свой язык, свои наречия, глаголы и служебные слова – под эти проймы, эти полы, обшлага и рукава, но главное – под эти дырки, дешевый лоск, ремень тугой… И «Быков» вышито на бирке. Но я не Быков, я другой! Причем особенно обидно, что кому-то в стороне так оскорбительно обрыдла та, моя! Отдайте мне! Продрал небось, неосторожный, понаставил мне прорех, – а ведь она по мерке сложной, нестандартной, не на всех, хотя не тонкого Кашмира и не заморского шитья… Она моя, моя квартира, в квартире женщина моя, мои слова, мои пейзажи, в кармане счет за свет и газ, и ведь она не лучше даже, она хуже в десять раз! И вот мечусь, перемежая стыд и страх, и слезы лью. Меня не так гнетет чужая, как мысль, что кто-то взял мою, мою блистающую, тающую, цветущую в своем кругу, а эту, за руки хватающую, я больше видеть не могу.

Но где моя – я сам не ведаю. Я сомневаюсь, что в конце она венчается победою и появляется в венце. В ней много скуки, безучастности, что вы хотите, та же Русь – но есть пленительные частности, как перечислю – разревусь. Я ненавижу эти перечни – квартира, женщина, пейзаж, – за них хватаюсь, как за поручни в метро хватается алкаш; ну, скажем, море. Ну, какая-то влюбленность, злая, как ожог. Какой-то тайный, как Аль-Каеда, но мирный дружеский кружок. А впрочем, что я вам рассказываю, как лох, посеявший пальто, – про вещь настолько одноразовую, что не похожа ни на что? Похожих, может быть, немерено, как листьев, как песка в горсти. Свою узнал бы я немедленно. Куда чужую отнести?

Теперь шатаюсь в одиночку, шепча у бездны на краю, что все вовлечены в цепочку, и каждый прожил не свою. Сойтись бы после той пирушки, где все нам было трын-трава, – и разобрать свои игрушки, надежды, выходки, права! Мою унес сосед по дому, свою он одолжил жене, она свою дала другому, – и чья теперь досталась мне? Когда сдадим их все обратно, сойдясь неведомо куда, – тогда нам станет все понятно, да фиг ли толку, господа».

Конечно же, в действительности представление о сознании и бессознательном носит фигуральный характер речевого выражения, ибо психика не имеет «слоев», выделяемых в сознании. Сознание, как его рассматривает, скажем Налимов, не есть целое с какой-либо структурной раздробленностью. Но, с точки зрения практического объяснения, теория двухструктурного уровня весьма удобна.

А Путь к Сердцу (Самости) необходимо пройти и этот Путь К.Юнг называл «индивидуация».

«Но когда дело касается личного опыта, собственных переживаний,

тогда все, что может сделать учитель, – это дать ученикам понять,

что они во тьме лабиринта, и единственное, на что они могут

уповать, это то, что лежит гораздо глубже интеллекта и у других не занять».

(Дзягю Тадзима)

ИНДИВИДУАЦИЯ

Говоря о Самости Юнг часто использует образ спирали: мы движемся, вращаясь в пределах своего Эго вокруг Самости, постепенно приближаясь к центру, снова и снова встречаясь в разных контекстах и под разными углами, с сердцевиной своей Самости. Этот процесс есть не что иное, как самопознание, постижение собственного Истинного «Я», т.е познания своей Самости. К. Юнг говорит об Индивидуации, т.е. пути всё более и более полного осознания самого себя. Пройти путь индивидуации – значит стать неразделённым индивидуумом, и поскольку индивидуальность охватывает нашу сокровенную, самую глубокую, ни с чем не сопоставимую уникальность, индивидуация также подразумевает постижение собственной Самости, приход к самому себе. Мы можем, таким образом, перевести с языка К. Юнга слово «индивидуация» как «становление индивидуальности», «самопознание», «самореализация» или постижение своего Истинного «Я».

В самых общих чертах процесс индивидуации врожден человеку и развивается по единой модели. Он делится на две взаимно независимые, контрастные и дополняющие друг друга части, которые совпадают с первой и второй половинами жизни. Задача первой половины – «инициация», посвящение во внешнюю действительность». На этом этапе процесса индивидуации, благодаря укреплению «Я», выделению основной функции и доминирующей установки, развитию соответствующей «маски» достигается адаптация индивида к требованиям окружающей среды. Что же касается второй половины жизни, то её задача состоит в «посвящении во внутреннюю действительность», то есть в углубленном самопознании и познании человеческой природы, в рефлексии над теми чертами собственной природы, которые прежде оставались неосознанными или в какой-то момент сделались таковыми. Делая их достоянием сознания, индивид устанавливает внутреннюю и внешнюю связь с миром и космическим порядком. Или, говоря другими словами, с Дао, Богом, Космическим разумом…

Есть множество примеров, когда вполне состоявшиеся люди, имеющие достаток, серьезный статус в обществе и прочие достижения вдруг все бросали и начинали жизнь с нуля. Таких людей мало и действуют они, как правило, спонтанно. Скажем так, в основе философии дауншифтинга лежит отказ человека от навязанных обществом целей и стремление к духовному совершенствованию. С.Моэм начинает свой рассказ «Вкусивший нирваны» о «дауншифтинге» Томаса Уилсона (управляющего отделением «Йорк и Сити» банка на Крофорд-стрит) так: «Люди в большинстве, – собственно говоря, в подавляющем большинстве, – ведут ту жизнь, которую им навязывают обстоятельства, и хотя некоторые тоскуют, чувствуют себя не на своем месте и думают, что обернись все иначе, так они сумели бы себя показать, прочие же, как правило, приемлют свой жребий если не безмятежно, то покорно. Они подобны трамваю, который вечно катит по одним и тем же рельсам… И не так часто встречаешь человека, который сам смело определил ход своей жизни…»