Воспоминания о будущем

По приказу командира дивизион занял боевую позицию на краю березовой рощи. Октябрь. Неожиданно тепло, и солнце светило яркое. Впереди большое поле, а там немцы. Сейчас начнут атаку с минуты на минуту. Танки и пехота шагали завораживающе красиво. Шли вперед прямо на дивизию деда. Но почему-то не стреляли. Было похоже на психическую атаку, которую он видел когда-то в фильме. Сердце дрожало. Ну и черт с этой психической атакой! Огонь наша армия начала первой. И было жуткое сражение, о котором мой дед никому ничего не сказал, но которое сохранилось в его памяти навечно. Только осталась одна запись в министерстве обороны СССР: «Лейтенант Сафронов (а такая фамилия была у моего прапрадедушки) при отражении контратаки противника огнем из пушки подбил три танка. Занесен в Книгу почета». Запись датируется декабрем 1943 года.

А как же дедушка? Он выжил, только его задело сильно. Дальше был госпиталь и много женщин-врачей вокруг. «Еще бы чуть-чуть, и осколок вспорол бы кишечник». Но дед говорил: «Чуть-чуть не считается. Тем более на войне, где от этого все зависит».

Было ему тогда двадцать лет. А как выздоровел, то снова отправили в бой на перестрелки. Он прошел Белоруссию, Польшу и даже до Берлина дошел. Успел расписаться на Рейхстаге и пошел освобождать Прагу. Не дошел только, к сожалению, ранило. И 9 мая встретил в госпитале.

Пусть это и давно было. Многое сохранилось в памяти навсегда. И на вопрос молодежи: «Страшно ли на войне было?» всегда отвечал… Конечно страшно. Но людьми владело чувство ответственности за родину. А победа, которую мы сегодня празднуем, символизирует стойкость духа советского человека, отстоявшего мир на своей земле. А еще поэтому у меня на руке сейчас георгиевская ленточка, – Рэкки показала свое запястье всему классу.

Я встала и похлопала. Так громко я никогда в своей жизни не хлопала. Но мне хотелось так показать Рэкки, что она молодец, раз проделала такую работу. Рэкки даже засмущалась. Подвела руку к лицу и закрыла глаза. Вместе со мной похлопали еще пару человек, а Рэкки удалилась на место.

– Дети и родители, – начала учительница, – у нас есть еще время до торжественной линейки. Давайте я включу вам военные песни.

– Да! – радостно кричали ребята.

Она включила первую песню.

«Выходила на берег Катюша,

На высокий берег, на крутой!!!»

Все одноклассники так громко кричали и вскакивали со своих мест, что невозможно было услышать слова настоящей песни. Казалось, будто это соревнование «кто кого перекричит». Иногда слова переходили в визг. Мне лично в ухо орала Рэкки. Она была тут самой живой и громкой. Когда эта первая песня кончилась, учительница сказала:

– Родители тоже могут подпевать, не стесняйтесь.

«Темная ночь, только пули свистят по степи!!»

Бесполезно. Дети все равно кричали слишком громко. Никто и не стал пытаться мешать им наслаждаться песней. Тем более им это нравилось, и видно было, что слова они отлично знают. Выучили на уроках музыки за столько лет.

«Этот марш не смолкал на перронах,

Когда враг заслонял горизонт!»

Ох, обожаю военные песни. Они такие живые и хорошо передают эпоху тех лет. Те советские года ассоциируются у меня с чем-то сырым и мрачным. А эти песни поднимают настроение. Я вообще люблю все советское. Это такой удивительный век. Он подарил нам огромное количество фильмов. Как черно-белых, так и цветных. И также было много октябрят и комсомольцев. Бравых послушных мальчиков и девочек. Люблю все старое (прям как моя бабушка)!

«На границе тучи ходят хмуро,

Край суровый тишиной объят!»

Поток песен не прекращался еще около получаса. Такой душевной атмосферы со своим классом я еще прежде не ощущала. Так прекрасно и уютно. Все мы будто сплочены одним общим делом. А всего лишь пришли отметить День Победы.

«Всех врагов в атаке огневой!» – прокричали мы с Рэкки. Это была почти завершающая фраза песни. Она широко улыбнулась мне почему-то. Я улыбнулась ей в ответ.

– Ребята, нам пора, – заверещала классная руководительница, глядя на часы. – Все стройтесь парами у двери.

– Леоне, ты не против, если я встану в пару с Мари? А то она совсем не знает, что такое СССР. Хочу ей объяснить, – сказала Рэкки.

– Чего? – спросила я немного обиженно. – Ладно, вставай. Тогда я встану с Сайрамом.

– Хорошо, – и она убежала.

«Ну и стой со своей Мари, а я буду с Сайрамом», – подумала я.

Отыскав его взглядом среди вставшей из-за парт толпы детей, я направилась туда, где виднелись его темные волосы.

– Привет.

– Ну привет еще раз, – сказал он, подняв голову.

– Давай встанем в пару вместе.

– Мне без разницы, – он протянул мне свою руку, которую я решительно схватила за запястье.

Мы встали в пару и оказались прямо за Рэкки с Мари.

Сайрам тоже был моим другом, пусть и не таким близким как Рэкки, и не таким милым. Его характер иногда оставлял желать лучшего. В редких случаях он был таким негативным. Но я его не виню. У него было нелегкое детство. И я вижу, как он старается измениться к лучшему. Пусть у него и холодный тяжелый взгляд (его черные глаза порой будто смотрят в душу), мальчик он сам по себе добродушный и благородный. Смелый, а еще мне нравится с ним в спорте соревноваться.

На лестнице мы протискивались сквозь толпу одноклассников и родителей, однако, когда мы вышли, то увидели, что на улице было еще больше людей. Здесь было порядка тысячи человек. Вся школа собралась на линейку перед главным входом! Пусть это и утро выходного дня, люди не поленились выйти на улицу, чтобы… А чтобы что? Думаю, у каждого свои мотивы, но в целом они касаются сегодняшнего праздника.

– Леоне, не теряйся, – промелькнул силуэт мамы. – Я буду сзади.

Я кивнула. Хоть и не собиралась даже теряться. Мы будем все вместе, всем классом. Что может случиться?

– Твоя мама…

– Что?

– Твоя мама такая милая, – сказал Сайрам.

Я искоса посмотрела на него. Ничего не ответила и отвела взгляд. Какое сентиментальное чувство… В груди все сжалось.

Мы ждали перед зданием школы около десяти минут, пока директор наконец не вышел из школы и не встал перед нами на крыльцо, схватив микрофон. Он начал говорить приветственную речь:

– Дамы и господа. Взрослые и дети. Спасибо, что собрались сегодня здесь. В этот день 1XX лет назад наши далекие родственники закончили четырехлетнюю кровавую войну. Лишь из военных хроник, документов, фотографий мы можем понять, как нелегко далась им эта победа. Трудно представить, что этот день когда-нибудь утратит свое значение. И все это благодаря таким неравнодушным как вы. Внуки зачастую с бо́льшим интересом, чем их родители, слушают рассказы предков о войне. Поэтому я понимаю, почему вы здесь. Что ж, не буду тянуть. Все направляйтесь к своим классным руководителям. Только не толпитесь. Выходим на главную улицу. Дорога перекрыта до двух часов.

И это все? И ради этого мы прождали его десять минут на улице? Пусть и май, но было прохладно. В Сибири же живем! Толпа неожиданно двинулась. Я отыскала глазами маму. Она была рядом. Я, Сайрам, мама, Рэкки – все мы были буквально в трех метрах друг от друга. Толпа слегка сжимала нас. Но никого не хотелось упускать из виду. Сейчас мы колонна обычной школы. Но через несколько минут присоединимся к большому городскому шествию. Там точно можно их всех потерять.

Наша школа была совсем недалеко от центральной улицы. Мы прошли стадион. Повернули за угол дома и прошли пару зданий. Я еще издалека увидела людей, шествующих со своими плакатами. Кто-то с большими фотографиями в деревянной рамке, а кто-то с электронными фото. Старое и новое поколения сплелись воедино. Постепенно наша школа влилась в общую колонку. Все было тихо, спокойно. Никто не толкался. И вот мы уже шествуем по главной улице. Я и оглянуться не успела, как это произошло.

Что-то схватило меня за свободную руку.

– А вот и я. Давай идти вместе, – сказала мама.

Я была не против. В такой толпе рядом с ней было спокойней. Не люблю толпу, она огромная, шумная и обезличивает тебя. Нас на уроках безопасности учили, что толпа людей может раздавить…

– Как думаешь, сколько тут человек? – спросила я.

– Думаю, около тридцати тысяч. Может, поменьше.

– Вау. И у каждого их них родственники были на войне?

– Да.

– Мам, мам. Можно, я тоже открою фото дедушки? Хочу, чтобы все его видели.

– Конечно. Вот так, – она открыла голограмму фотографии за меня и закрепила часы на моей руке.

– Ура.

Как здорово принимать участие в таком шествии. Сейчас я иду с портретом прапрадедушки, который был жителем блокадного Ленинграда. Мама моя шла рядом, это было очень душевно, мое настроение поднялось до небес. И мне очень хотелось, чтобы эта атмосфера не потерялась впредь из-за сложностей, возникающих при передвижении такого большого количества людей.

В толпе я увидела людей в синих жилетах. В основном это молодые парни и девушки. Они помогали формировать колонну, разделяли потоки людей. Оказывали помощь пожилым людям и следили за тем, чтобы не возникло давки. Одна такая девушка прошла мимо нас, поправляя течение, и я оказалась прямо позади Рэкки.

– Классный портрет.

– Спасибо. А у тебя нету? – спросила я.

– Есть. Просто я не показывала.

Она тоже вытащила часы и осветила портрет. На нем была женщина в военной форме с пятью медалями на ней.

– А это моя бабушка, – и она снова заулыбалась.

– А как далеко мы будем идти? – спросила Рэкки.

– До площади, – ответила мама.

– Это… около пяти километров, – пояснил Сайрам.

– Как-то далеко. Ну ладно, – и Рэкки отвернулась.

– А у тебя никого нет? – спросила я Сайрама, имея в виду фото.

– Нет.

– А почему?

– У меня ничего нет.

– Ну, зато ты рассказал довольно прекрасную историю. Мне понравилось.

– Я ее выдумал.

– Что? Почему?

– Потому что мне никто ничего не рассказывает про родственников. А каждому из класса нужно было рассказать о предках, бывших на войне.

– Это грустно, – сказала я и отвернулась. Мне больше нечего было сказать. Меня и правда огорчило то, что Сайрам мне сказал только что. Однако мне очень понравилась его история, славно это он придумал, как же хорошо у него работает голова.

Слева в массе людей я увидела трех иностранцев. Смуглая кожа и темные волосы. Да, еще они болтали на другом языке между собой. Итальянский вроде. Так значит, этот праздник не только для нас русских. Ведь у многих людей из других стран тоже были родственники, погибшие на войне. Мы идем с ними в одних рядах, порой даже не замечая. Мы все часть отголосков прошлого. Мне запомнилась эта иностранная семья, которая приезжала почтить память своих героев. Жаль только, мы не сможем поговорить с ними по душам из-за языкового барьера.

Пусть этот День Победы не такой великий, как юбилей в 2045 году, он тоже значимый. Тогда, в сорок пятом, на столетний юбилей со Дня Победы, в нашем городе на площади установили большущий памятник. Солдат из мрамора уходит на войну, а в спину ему платком машет женщина и рукой девочка. Тогда все так радовались и ликовали. Мама мне все рассказала. Она тогда была молодой женщиной, а до моего рождения оставалась пара лет. А этот памятник стоит на площади и по сей день. И сейчас мы идем к нему. Огромная толпа людей идет туда, работая как слаженный механизм. Нас объединяет единство мысли, скорбь и память.

И пусть в 2045 еще оставался один ветеран, один на всю страну! День Победы может остаться широко отмечаемым праздником еще долго после смерти последнего ветерана.

Чувства, за которые я себя ненавижу

Группка девчонок собралась в спортивном зале небольшого спорткомплекса для детей. Каждую минуту кто-то переступал порог зала, проходя к остальным, занятым болтовней и легкими игривыми упражнениями. Все девчонки были одеты в кэйкоги, или по-другому их называли доги белого цвета, напоминавшие кимоно с поясом. От кимоно их отличало наличие штанов, а также способ применения. Кимоно никак не годилось для занятий боевыми искусствами.

Девочки неистово скакали, и никто не посмел присесть. Их звонкие детские голоса эхом отзывались по всему залу, смешки были слышны даже возле раздевалок в коридоре далеко за дверью. Атмосфера легкости и веселья стояла среди них каждый раз, когда они собирались вместе.

– Привет, почему задержалась? – спрашивали одну опоздашку подруги. – Тренер разозлится, если увидит. У него с этим строго, ты знаешь.

Опоздашка помолчала, а потом ответила:

– Я так не люблю тренировки в выходные. Уж лучше бы я поспала еще часок.

– Ахах, соня. Скажи «спасибо», тренер не видел тебя. Сидит у себя в «каморке» и считает оборудование.

«Надеюсь, тренер задержится на подольше, – подумала я. – Тренировка уже в самом разгаре, пусть пройдет еще немного разминочного времени».

Я стояла слегка в стороне от этих шумных бегуний и думала о том, что будет, если кто-то опоздает прямо сейчас. Увидит праведный гнев тренера, это точно. Этому человеку очень не повезет. Пусть я и стояла поодаль от остальных, я не изгой, не подумайте. Просто пока я стояла и думала, не хотелось, чтобы мне мешали крики и гомон.

– Эй, Леоне, бросишь меня? – спросила Хэй-Хэй.

– Ч-что? Почему я? – слегка смутившись, спросила я. Она прервала мои мысли, неожиданно обратившись ко мне. Я даже слегка вздрогнула.

– У тебя хорошо получается, а еще ты довольно сильная.

– Хэй-Хэй, ты же знаешь, что тренер запрещает это делать без разминки и мягкого мата. А если увидит… так будет еще хуже.

– Но его же здесь нет. К тому же у нас довольно мягкие полы, – она согнула правую ногу в колене и сильно топнула ею пару раз.

– Ну, не знаю… – отговорки закончились. – Ладно, только быстро.

Я улыбнулась ей.

– Ура-а. Давай.

Вокруг нас все равно никого не было, но на всякий случай я огляделась, чтобы ненароком никого не задеть. Хэй-Хэй стояла прямо передо мной, расслабленная и спокойная. Я уперлась ногами в пол, схватила ее за верхнюю часть тела. Резко дернула, сместив свой центр тяжести повыше, и ловко перебросила ее через плечо. Послышался характерный звук «плюх» человеческого тела, упавшего на пол. Многие девочки обернулись в нашу сторону. Скорее их привлек этот поспешный и неосторожный звук. Хэй-Хэй поначалу не двигалась, а потом, удивленно заморгав глазами, засмеялась.

– Ха-ха. Как же весело. Круто получилось! Спасибо, – усаживаясь, сказала она.

– Тебе не больно?

– Неа. Пол и правда мягкий.

Я выдохнула, поправила одежду на плече и улыбнулась. Получилось ее перебросить! Это так захватывающе, будто я обезвредила преступника в подворотне. Мне на самом деле нравилось бросать через себя людей, а вот Хэй-Хэй, наверное, наоборот, нравилось быть переброшенной и зависшей в воздухе на пару мгновений. Я так рада, что прием получился. Раньше я никогда не делала этого с Хэй-Хэй, поэтому и смутилась чуть-чуть, когда она попросила. Но как только увидела ее лежащей на полу передо мной, не сдержала улыбки. Она крупнее меня, выше и шире ввиду быстрее наступившего полового созревания (но я тоже начала расти ввысь и уже не такая коротышка). Поэтому меня поначалу одолели сомнения насчет успешности данного броска. Однако теперь я будто стала сильнее и увереннее в сто раз.

В зал ворвался тренер. Хэй-Хэй все еще находилась на полу, когда он заходил. Многие, завидев его, сразу затихли, оборвав смех или интересную историю на полуслове. Веселое и радостное настроение исчезло. Нас построили в зале по росту и продержали по стойке смирно пятнадцать бесконечных минут, в то время как сам тренер прогуливался перед строем и рассказывал план сегодняшнего занятия. Все сразу же поняли, что он не в настроении. Одна низенькая девочка переступила с ноги на ногу от скуки и усталости. Среди нас на это никто не обратил внимание, но тренер приказал ей выйти вперед и сделать двадцать отжиманий, пока он будет дальше объяснять распорядок.

Он был чем-то разгневан, и такие приступы были не редкостью. Сегодня он придирался ко всему и даже остановился перед худой девушкой Линой, которую мы называли «Капитан». Тренер отчитывал ее за неправильно завязанный пояс, хотя это было вовсе не так, Лина это знала. И она не осмеливалась опустить глаза и проверить, ложь ли это. Она не посмела оторвать взгляд от холодных глаз тренера.

Он так ведет себя только потому, что рассержен на что-то совершенно не относящееся к делу. И сейчас, не умея себя сдерживать, срывается на нас долго и весьма эмоционально. Вот так я поняла его поведение. Как бы я себя чувствовала, если бы не подумала об этом? Злой, решила я. Злой и несправедливо обиженной. Однако, относясь к этому проще, я смогла сохранить спокойствие. Только мне очень интересно, что же такое с ним приключилось, что так его раздосадовало…

Оставалось только ждать и терпеть его глупые претензии, иначе тот, кто возникает и возмущается, рискует быть униженным и оскорбленным. Тренера я не любила никогда. Но и не ненавидела. Это был низенький мужчина с холодными глазками. Он имел привычку смотреть сквозь своих подопечных вместо того, чтобы смотреть на них. И вот он стоит перед нами в широкой футболке, скрестив руки на груди.

– Помоги мне, боже! Вам все ясно? – произнес он твердо в полной тишине и затем выкрикнул: – Ну!

Никто не ответил.

– Молчите? – сказал он. Наконец он сдался и приказал: – Хорошо. Начнем-с. Для начала разминка уровня Х.

Уровень Х был самым высоким и самым тяжелым из всех существующих в его практике. Мы повернулись направо по его команде для того, чтобы начать бег. Казалось, он терзал нас словами до бесконечности, но меня это особо не коснулось. Слава богу.

После разминки мы стали тренироваться индивидуально, а потом перешли на занятия в парах.

* * *

Вы когда-нибудь задумывались, почему разговоры в раздевалках такие странные? Я – неоднократно. Разговоры среди наших девчонок были похожи на смесь болтовни об иностранных красавчиках из сериалов и обсуждения мамочек на интернет-форумах.

– У кого-нибудь есть дезодорант? Только желательно цветочный запах.

– Сколько сезонов в «Моей сладкой любви»?

– Как вам мои сиськи? Мне кажется, у них странная форма!

– Убери ты отсюда свои сиськи, хватит ими трясти!

– Скажите, сколько времени, а то я могу опоздать.

– Знаете, мне тут цветы недавно подарили…

– Моя математичка такая зловредная.

– А вы помните, как мы на соревнования в прошлом году в другой город ездили? Тогда еще тренер с другими тренерами набухался…

Иногда кажется, что раздевалка это самое шумное место мира. Поэтому я стараюсь переодеваться как можно быстрее. У меня уже выработалась привычка быстро переодеваться в этом месте. Я наскоро оделась, вышла в коридор, захватила свои кроссовки, стоящие на деревянной полке для обуви. Прошла с обувью в руках прямо к выходу и обулась там у двери, а то не дай бог техничка увидит, что я в уличной обуви разгуливаю по ее вымытой начисто территории. Тогда она включит режим злой вредной тетки и точно отчитает меня за такую наглость. Меня догнала Хэй-Хэй. Мы вместе вышли на улицу.

– Разве тебе не туда? – указала она направо.

– Нет. Сегодня я навещу бабушку и дедушку.

– А. Ну пока.

Она скрылась за углом спорткомплекса, а я направилась к цветастым хрущевкам.

Для начала я позвонила им, чтобы предупредить о своем приходе. Приходить в гости без предупреждения даже к своим родственникам я считала невежливым.

– Алло. Да… да. Дедушка, вы не против, если я зайду ненадолго? Нет, я после тренировки. Сегодня же выходной. В общем, я уже в пути. Здесь недалеко. Ждите. Угу, пока.

Прохладный ветер дул сзади, словно подгоняя меня. Я засунула руки в карманы кофты. Кроссовки нередко шлепали по лужам, в которых можно было разглядеть свое мутное отражение. Вода была практически везде, куда ни ступишь, поэтому обойти лужи не получалось, в такую погоду это стало проблематичной задачей. Оставалось только, где можно, ступать по бордюрам.

В небольшую квартиру на пятом этаже с запахом 10-х годов (откуда я это знаю, меня ведь тогда еще не существовало) меня впустил дедушка. Это почти всегда делал он, когда они с бабушкой были вдвоем дома.

– Разувайся, пожалуйста.

– Может, – начала я, – лучше дашь тряпочку? Там огромные лужи, и боюсь, я оставлю здесь мокрые следы.

Он побежал в ванную, пошарил под нею и принес мне полосатое старое полотенце. Я ступила на него, но уже успела оставить на полу след. Из-за этого мне стало немного неловко. Я разулась там на полотенце, а после вытерла за собой пол.

– Проходи, – пригласил он.

Я положила рюкзак с формой на пол и прошла на кухню. Там перед окном сидела бабушка. Ее руки лежали на столе, теребя что-то мелкое. Это была ручка.

– Привет, бабуля, – подошла я к ней, обнимая.

– Ой, привет, Леоне, дорогая. Какая ты большая уже вымахала, – приобнимала она меня одной рукой.

– Чем занимаешься?

– Да вот, кроссворды разгадываю.

– Интересно, наверное…

– Да нет, это немного скучно. Твой дед меня заставил. Сегодня он рано встал…

Я подошла к раковине и вымыла руки с мылом после улицы. У бабушки была прогрессирующая форма деменции. В свои шестьдесят два она уже плохо запоминала всю информацию, сказанную ей за день, и нередко умудрялась спрашивать одно и то же по нескольку раз. Иногда казалось, что она все отлично понимает, все знает и просто притворяется у нас за спиной. Однако у нее действительно были кое-какие проблемы с памятью. Дедушка всеми способами старался помочь ей развивать память, но многое уже нельзя было вернуть, только приостановить…

Я стряхнула лишнюю воду с рук и вышла из кухни. Там в коридоре меня встретил дедушка, но уже без очков.

– А меня ты не обняла, – будто обиженно сказал он.

– Прости, дедуля.

После этих слов его я тоже обняла. Он обнял в ответ, и мы прошли в комнату. Кухня и большая светлая комната это все, что у них было. Справа стоял старый диван, рядом стол с телефонами и множеством лекарств на нем. Напротив дивана большая стенка почти во всю стену с телевизором и множеством книг на полках. Я села. Дедушка сел рядом со мной на диван. По телевизору шли новости. Что-то про Китай, но я точно не помню.

– Если хочешь, я могу переключить на что-нибудь другое, – берясь за пульт, сказал он.

– Нет, без разницы. Главное, чтобы на фоне что-то играло.

Я глянула на часы на стене. Круглые, с цветочным рисунком, они тикали громко, слишком громко. Каждое их тиканье разносилось эхом в голове. Такие старые неприятные часы…

– Как в школе дела?

– Ничего. Учусь понемногу.

– Тебе там нравится?

– Не сказала бы. Иногда там бывает скучно. А если бы не мои друзья, я бы вовсе туда не ходила, – заключила я. – Там даже физики еще нет.

– Да-а, это печально, – сказал он и слегка улыбнулся. – Физика нужна всем.

– Да и я о том же. Только вот составители школьной программы так не считают.

Он все-таки взял пульт и переключил на другой канал. Научно-познавательный из разряда тех старых вроде BBC.

– О, смотри, передача про вулканы. Все-таки лучше смотреть что-то познавательное, чем эти новости. От них голова болит. Ничего полезного в них не узнаешь, одни сплетни.

– Да, конечно.

Мы помолчали слегка, смотря передачу. Часы противно тикали. Разве дедушка не замечал этого ужасного досаждающего звука? Скорее всего, они с бабушкой уже привыкли.

– Ты не любишь новости? – спросила я.

– Я? Ну, не сказал бы. Просто они не очень полезные, да и толку от них мало.

– Почему?

– Новости редко бывают хорошими. К тому же они разносят сплетни и информацию из личной жизни всяких «важных личностей». Уж лучше не интересоваться жизнью других, а целиком сконцентрироваться на своей. Ты меня понимаешь?

– Угу, – кивнула я.

– Ведь эту жизнь мы живем для себя.

Он говорил это уверенно, не наставлял, не поучал. Словно просто давал дружеский совет на века. Чувствовалось, что он много чего знает, он мудрый и начитанный. Вот такой у меня дедушка.

– Пойду проверю твою бабушку, – неожиданно проговорил дед.

– А, хорошо.

Он встал и направился на кухню. Мне стало немного скучно, поэтому я решила поискать их кота Федю, большого и коричневого, с круглой мордашкой. Он любил прятаться в самые различные места от гостей, пришедших в дом. Ему не нравилось, когда кто-то приходит и вторгается в его спокойное личное пространство. Поэтому Федя искал себе укромное местечко и оставался сидеть там, пока все гости не разойдутся.

Я встала и заглянула под диван. Там его не было, иначе пара кошачьих глаз точно засветилась бы легким огоньком, я-то знаю. Тогда я залезла на диван с ногами, выпрямившись на нем в полный рост, и посмотрела на шкаф (на полу мне точно роста не хватило бы). Но там его тоже нет. Направилась к окну и отодвинула край белых штор. Коричневый кот лежал на подоконнике, свернувшись калачиком. Он мирно посапывал в уголке, прикрытый цветочным горшком. Я с трудом достала его, взяла на руки и отнесла на диван. Злобный кошак, не обрадовавшийся тому, что его потревожили, начал брыкаться. Он пытался вырваться, и я с трудом донесла его до дивана.