скачать книгу бесплатно
На Болотной улице, на фундаменте из пропитанных озокеритом шпал, собраны аккуратные финские домики. Они из двух подъездов, щитовые, сборно – разборные. Зимой натопить невозможно – стены промерзают насквозь.
Финны передали комплекты этих домов в счёт погашения долга. Отдали по принципу: «Нате вам, боже, что нам не подходит по зимним условиям».
Жители Болотной большую часть времени ходят по улице в резиновых сапогах, зимой в валенках.
Улицу Партизанскую соединяет с Болотной улица Лесная, продолжение которой смыкается с ответвлением Рабочей. С Рабочей улицы нетрудно попасть в центр посёлка. Нужно лишь пересечь железнодорожный переезд, перед которым стоит предупреждающий щит: «Выдчысь поездысь», что в переводе с коми означает «Берегись поезда»! За переездом идёшь мимо родника с холодной чистой водой, поселковой кирпичной бани, фотоателье и попадаешь на Дзержинскую.
Дзержинская насквозь прошивает Южный район, на севере упираясь в ворота Северной ИТК.
За Домом культуры Октябрьский переулок тоже недавно застроили финскими домиками. Сюда, в центр посёлка, заселили инженерно – технических работников механического завода.
Вдоль совхозных полей пролегла улица Полевая. За домиками Полевой улицы видны ограда и вышки Сельскохозяйственной женской колонии, в которой отбывает срок Костромина с маленькой дочкой Милкой.
После ликвидации Южной зоны, зэки получили свободу, но большинство осталось жить в пределах территории колонии с родными кровососущими, не боящимися сорокаградусного мороза. Продолжили работать в ПЧ?10.
Лагерный магазин, Дом культуры, ремстройучасток, кузня, солдатская столовая, поля сельскохозяйственного назначения, пекарня, пожарная часть Южной колонии перешли под юрисдикцию партийных и советских органов посёлка.
Неуверенно, с выученной опаской, новые поселенцы потянулись в некогда родной, зэковский Дом Культуры, ныне получивший районный статус, двухэтажный с деревянными квадратными сталинскими колоннами. Повторить путь, пройденный первыми смельчаками, было довольно желающих, особенно среди молодежи.
Бывшие узники лагеря смотрят кино рядом с бывшими офицерами охраны, а на танцах, женщины, обслуживавшие зону, приглашают мужчин, недавно скинувших черную робу.
Вольнонаёмные жители, так или иначе, имели или имеют дело с зонами. И те и другие с трудом, пересиливая себя, смирились со злой волей государства и знают не понаслышке, как реализуется житейская мудрость: «От тюрьмы и прочего… не зарекайся». Сегодня ты зэк, ничтожество, я над тобой властвую, завтра я – ничтожество, ты начальствуешь надо мной и припоминаешь мне прошлое с лихвой, возвращая долг. Мудрые начальники давно поняли, что в общении с зэками лучше не перегибать палку.
К большому сожалению, среди умных руководителей мудрых единицы.
Мудрым тяжелей.
В Железноводске люди, отсидевшие срок, и не сидевшие в зоне, ходят по одной уголовно – процессуальной тропе, которая называется УПК. На опыте убедились: навредишь другому, навредишь себе.
Эксперимент удался на все сто процентов. Такого успеха не ожидали, даже прожженные, переставшие чему бы то ни было удивляться чекисты. Разумным, своевременным приказом республиканское управление перемешало в Железноводске вольных жителей и бывших зэков, уравняв их в доле свободы. Начался невиданный до сих пор трудовой подъём, всплеск надежды людей на счастливую жизнь. Каждый вечер в посёлке играют свадьбы. Молодые, и не очень, торопятся жить… пока власть разрешает.
На организационные и практические мероприятия по ликвидации Южной центральной зоны и закреплению на «вольной земле» новых поселенцев, ушёл год. На очереди закрытие Северной зоны.
В Воркуту тащился эшелон теплушек с осуждёнными. Везли бывших военнопленных, освобождённых из немецких концлагерей, не прошедших испытание на лояльность советской власти. Везли из других лагерей зэков, получившие добавочные сроки. Вместе с ними под конвоем везли бывших полицаев, пособников врагу…
Везли бывших крестьян, которые не хотели возвращаться на Родину в ненавистные колхозы. Победители Гитлера ждали от своего правительства разрешения на частное предпринимательство. Победители всерьёз надеялись, что своей кровью заслужили право на частную собственность и ждали от власти поблажек на труд… И отмены колхозов. Развязали победители языки, насмотревшись всяких Болгарий и Венгрий с процветающим правом владеть собственностью.
Чекисты не только гражданским, но и военным людям, научились языки укорачивать.
Короткая остановка в Железноводске. От станции до железнодорожного моста не больше километра, а от моста до вагонного депо и северной зоны и того меньше. Не доезжая до моста, несколько уголовников смогли вскрыть вагон. Забрались на крышу, разоружили охрану, находившуюся в тамбуре. Двое лихих людей по крышам добрались до паровоза и силой оружия заставили машиниста остановить поезд.
Освободив из вагонов «товарищей», вооружённая толпа направилась к северной зоне бить ссученных, с которыми уголовники имели «честь» встречаться в других колониях. Уголовники снесли хлипкие проволочные ворота, ворвались в зону, заскочили в бараки и стали расстреливать заключённых.
Появились раненые и убитые. Убитых много. Местные зэки, вооружившись подручными средствами, забаррикадировались в бараках, ожидая помощи извне.
Местные власти быстро среагировали. Подняли по тревоге батальон НКВД и вызвали войска НКВД из охранных подразделений береговых зон Южного района. Зону обложили пулеметами. Стреляли во всё, что движется, что не легло на землю. Под раздачу попали и правые, и виноватые. Погибли люди, не успевшие вовремя лечь лицом вниз.
Нападавших уголовников, кого не убили, арестовали. Тех, кто не поддался на уговоры, и не пошёл бить северную зону, отправили к месту назначения. Убитых закопали в общей могиле за территорией, метрах в пяти от ограждения. Хоронили ночью, чтобы не видели местные жители. Место погребения тщательно замаскировали.
В зону вошла следственная бригада, началась крупномасштабная проверка. Полетели головы руководящего состава колонии. Были опрошены сотни человек, но как ни старались следователи, так и не смогли докопаться до истины, узнать, что послужило причиной побоища между колонистами северной зоны и осуждёнными из эшелона. Тем не менее, более пятидесяти человек получили дополнительные сроки. Осуждённых раскидали по другим лагерям.
Убийство заключённых напугало, в том числе, и республиканское руководство. Главк долго не решался вернуться к первоначальному плану. В конце концов, здравый смысл взял верх, и НКВД республики решило вернуться к вопросу ликвидации Северной колонии. Назначили день реорганизации.
В Северной зоне отбывает срок Костромин. Он, как и остальные его товарищи по несчастью, доставлен в Железноводск в первом товарном эшелоне. Станции как таковой ещё не было, как не было и готовых бараков. Осуждённых просто выбросили в хвойном лесу.
Построившись в колонну по четыре, двинулись на север. Вброд перешли Северную Кылтовку и на возвышенности, расчистив территорию от деревьев, построили бараки Северной НТК, где и провели долгие годы.
Мужчин выбросили в летнее время. На их долю выпало меньше испытаний, чем осуждённым других эшелонов, которых привезли зимой.
Вырубив деревья, заключённые перестали быть пищей для комаров и гнуса. Жизнь осуждённых начинала налаживаться, стала более или менее человеческой.
В день побоища Костромин отрабатывал смену в вагонном депо, и ему не попало ни от уголовников, ни от солдат охраны. Беда обошла мужчину стороной.
В ночь перед ликвидацией зоны, зэки не смогли заснуть. Какой тут сон? Хотя сидельцы знают о результатах ликвидации Южной зоны, однако верить боятся. Не надеются на свободу до последнего.
Утром поднялись, без привычного принуждения.
Глазам не поверили: охранение зоны снято. Значит, не обманули, сделали, как и обещали, открывают колонию.
Партийная и советская власть в посёлке пошла по проторенному пути. Реорганизацию Северной колонии начали с переименования номерных дорог. Северный район находится по сути дела на периферии посёлка. Потому Северной территории хватило скромных названий. Дороги номер два и три стали улицами с именами известных, но не главных, командиров гражданской войны Чапаева и Фрунзе. Дороги, проходившие недалеко от аэродрома, получили названия Авиационная и улица Пилотов. В бывшей колонии появились две улицы, названные в честь столиц самых больших по территории Союзных республик: Минской и Киевской. На южной окраине небольшие дороги, примыкающие к крутому берегу реки, получили соответствующие названия: Сосновая, Прибрежная, Речная… Что на ум служащим райисполкома пришло, так и назвали – Северному району сойдёт.
Повезло дороге номер один. По примеру Южного района её назвали улицей Дзержинской. Новый отрезок Дзержинской соединили с южным отрезком, продлив до свинарника. Свинарник стал главным ориентиром, точкой отсчёта начала посёлка, а улица Дзержинская соединила Железноводск воедино, стала транспортной артерией.
Главную поселковую улицу символично начинать от свинарника, а заканчивать восьмым отделением российских немцев. Но кто об этом во властных структурах думает? Не до того! Руководство торопится быстрее избавиться от беспокойного коллектива, разбросав его по отдельным комнатам – ячейкам.
Раскрытие зоны доставило много хлопот и жителям, и властным структурам на местах.
Благодаря ликвидации Северной зоны посёлок разом получил в собственность огромные мощности: свинарник, коровник, пекарню, клуб железнодорожного депо, продовольственный магазин…
Железнодорожное вагонное депо со всем его хозяйством перешло под юрисдикцию посёлка. Сельхозполя Северной колонии по примеру Южной отошли совхозу.
Всю недвижимость зоны следовало осмотреть, переписать, принять по акту…
В Северном районе жителей не так уж много, тысяч пять – шесть и местные жители знают практически всех, если не по фамилии, то по внешности и месту работы уж точно. Знакомству людей способствуют совместный труд на одном предприятии, то, что затовариваются продуктами в одних магазинах.
Молодёжь Северного ходит в деповский одноэтажный с тесовой крышей клуб, где по вечерам в рабочие дни, и днем, по выходным, крутят кино, а в субботние и воскресные вечера устраивают танцы. Кино и танцы посещают солдаты и офицеры батальона НКВД, офицеры военных кинологов, солдаты срочной службы внутренних войск, пилоты гражданской авиации.
Казармы, полигон кинологов и вольеры овчарок, после ликвидации зоны, остались на прежнем месте, поскольку воинские подразделения обслуживают не один куст лагерей Железноводска, а всё управление Устьжелезноводсклага.
Летчики гражданской авиации, облюбовали жильё на улице Пилотов в одноэтажном общежитии недалеко от аэропорта. Приходят в клуб в красивых кожаных куртках. Фуражки для большего шика лихо заломлены на затылке. Красавцы летчики резко отличаются от гражданских, у которых модной одеждой считается черная телогрейка, подогнанная в талию. Девушки устраивают настоящую охоту на мужчин из летного состава. Их не смущают допотопные самолёты, на которых те летают. А летают парни не на современных самолётах, а на раритетах: ПО?2, Ил?2, Ли?2, АН?2, ласково прозванных «тарахтелками».
Выбор женихов у заневестившихся женщин Северного района имеется богатый, на любую претензию. В Северном районе выросло число свадеб. И, как следствие, быстро увеличилось число детей. К местной детворе добавились дети из четвёртой женской колонии. Среди прибывших милая девочка Милка Костромина по злой воле государства ставшая жительницей Северного района.
Появление Милки на Севере связано с историей прибытия несколько лет назад на глухой разъезд женского эшелона. Разъезд недалеко от Железноводска не имел названия. И это был не первый эшелон, прибывший в данный район.
Это было суровое время, время заполнения Севера исправительно – трудовыми колониями, и, соответственно, дешёвой рабочей силой. Контингент колоний предназначался исключительно для строительства и обслуживания Северной железной дороги. В посёлке на строительстве «железки» уже во всю мощь вкалывают заключённые первой, второй, третьей, Южной центральной, Северной ИТК и восьмое отделение немецких переселенцев.
Центральной колонией ограничивается территория Южного посёлка. За ЦИТК простирается не тронутый человеком хвойный лес, больше похожий на дикую ча – щу.
Массив хвойного леса в сторону моста Выми разрывается. В этом разрыве спряталось поселение поволжских немцев. От Южной зоны до немецкого отделения восемь километров тайги.
Женский эшелон, с «членами семей уже осуждённых граждан» остановился январским морозным днём, не дотянув до станции «Железноводск» несколько километров. Солдаты открыли вагоны. Крики, мат охранников:
– Выгружайся…
Женщины, большинство с детьми, оторопели. Куда выгружаться? С обеих сторон дороги стеной стоит мрачный зимний хвойный лес. Снег в лесу лежит выше уровня железнодорожного полотна. Страшно прыгать с ребёнком, а то и двумя, в стылую белизну.
В вагоны вскарабкались солдаты, и силой стали выпихивать женщин. Густая матерщина, крики женщин, плач детей – всё смешалось. Женщины, выброшенные из вагонов последними, падают на кучу не успевших быстро встать на ноги и отойти. Те, кто лежит наверху, задавливают нижних. У придавленных людей лица и руки в снегу. Снег набился под одежду. На снег женщины не обращают внимания. Главное сохранить детей – не дать им задохнуться.
Костромина упёрлась руками в лежащую под ней женщину, защищая ребёнка, не позволяя задавить девочку массой тел. Костроминой повезло. Попала не в середину «кучи малы», а немного сбоку. Выбралась и отошла с ребёнком в глубокий снег.
Женщины с трудом поднимаются.
Холодно детям. Дети ревут.
Холодно матерям. Матери плачут.
Холодно солдатам. Солдаты матерятся.
Из двух последних вагонов они выкинули в снег подручный инструмент: топоры, двуручные пилы, лопаты, ломы, кирки.
Разобрали орудия труда. Солдаты сбили женщин в подобие колонны и заставили тронуться в путь.
Пройдя лесом три километра, колонну остановили, разрешили нарубить лапника. Толстым слоем лапник накидали под ветками огромных хвойных деревьев, соорудив детям подобие постелей. Уложили их на лапник, накрыли тряпьём, сверху ещё набросали лапника, чтобы чадо не замерзло.
Охрана повела небольшие группы женщин вглубь леса собирать сушняк, рубить сухие лесины.
Развели большие костры. Вначале солдатам, затем себе рядом с детскими лежанками. Дети хотя и укрыты, но при морозе минус двадцать тепло костра им не помешает. Не хочется, чтобы они замёрзли и заболели – срабатывает материнский инстинкт. Да и самим матерям не мешает посидеть у костра, обсушить одежду. А лучше бы – поесть и детей покормить!
Через два часа к месту выгрузки прибыла мотодрезина: привезла хлеб. Группа женщин по протоптанной дороге под конвоем солдат сходила за хлебом.
Поели, покормили детей. Попили горячей воды. Воду из снега накипятили в солдатских котелках.
Зимний день короткий. Охрана торопится, подгоняет женщин, чтобы они до сумерек успели построить солдатам шалаши.
Себе шалаши женщины возводят в темноте при свете больших костров. Утром измученных, не столько работой, сколько тяжёлым сном, разбив по бригадам, повели возводить забор: вкапывать в землю столбы, натягивать колючку.
Работают все, даже четырнадцатилетние дети. Работают те, кто ночью не замёрз, не умер, кто в состоянии ходить. Одни валят деревья, пилят, ошкуривают. Другие носят столбы к месту, где будет забор. Третьи – отогревают кострами землю. На месте костров копают ямы под столбы.
Четвёртой бригаде досталась самая почётная работа, которой заключённые вправе гордиться – натягивать колючую проволоку, чтобы за ней остаться на несколько лет, вычеркнув эти годы из жизни. Костромина попала в бригаду «колючей проволоки», как прозвали её солдаты.
Женщины строят лагерь заключённых, лагерь для себя. В короткие минуты отдыха бегают кормить детей.
Детей, подобных Милке, в женском эшелоне прибыло много. Не все они смогли выжить в суровую зиму. Сколько их «детей хороших, лежать осталось в темноте и холоде», могут рассказать матери, дожившие до освобождения.
Милка в зимнем лесу не только не заболела, но даже ни разу не чихнула от холода.
Выдержавшие зиму матери стали строителями, сельскохозяйственными рабочими. Их женскими руками возведена полноценная семейная зона с детским садиком внутри. Построены бараки, клуб, котельная, медсанчасть; разработаны поля под сельскохозяйственные культуры.
Подросшие дети, выжившие в суровых условиях зимы, на вытоптанной площадке играют в классики. Развлекают себя, пока матери трудятся.
Женщины обживают бараки. Возводят новые. Строят, строят, строят! Разрабатывают поля. Сеют, сажают, снимают урожай. И нет конца и края этому безумному труду, труду подневольному.
Но всё когда – то кончается.
Подходит к завершению строительство женской колонии, близится к окончанию разработка последних полей. И началось долгожданное освобождение женщин зимнего эшелона, женщин героев.
Первыми освобождают матерей с маленькими детьми – небольшими партиями в соответствии с порядковым номером барака. Расселяют на Северном. Заполняют любые закутки, имеющие подобие крыши.
Пять лет Костромина и маленькая Милка провели за колючей проволокой под охраной вооруженных солдат. Голодали, терпели холод, неустройство.
И выжили.
Бывают чудеса не только в решете, но и в жизни. На свободе встретилась семья Костроминых. Мать и отец Милки освободились с разницей в семь дней. Так и не смогла жена объяснить мужу, за что ей выпала такая тяжкая доля. Её, как и других подруг по эшелону, не судили, осужденными они не считались, но жили за колючей проволокой под охраной, как осуждённые.
Зону, построенную ими, назвали сельскохозяйственной, и передали женской колонии, рассчитанной на шесть тысяч человек с криминальным прошлым.
Судьба играет людьми.
Милка родилась незадолго до ареста матери. Родилась после того, как Костромина съездила на свидание к мужу в Железноводск, куда вскоре доставили и её саму с дочерью. По непонятному капризу руководства колонии письма Костроминой не доходили до мужа. И сама она не получала от него весточек.
При освобождении ей вернули пачку писем: его и её. По какой причине приходящие письма не вручали, а её – не отсылали? – никто не стал объяснять. Многого захотела!
Костромин, бывший артист одного из Ленинградских театров, ко времени освобождения жены несколько лет проработал разнорабочим на прокладке железной дороги, а последние два года слесарил в железнодорожном депо. После ликвидации зоны остался трудиться на прежнем месте. Костромина тоже устроилась в депо, чтобы быть к мужу поближе. Милка живёт с родителями в старом бараке, коротая вечера с тряпичными куклами, пошитыми матерью. Куклы красивые, девочка счастлива.
Через год после ликвидации Северной зоны Мила пошла в первый класс. В школе расцвела. Родители прочат ей большое будущее.
– Будет дочка артисткой, пойдёт по моим стопам, – говорит друзьям и знакомым Костромин. – Уже сейчас у неё проглядывают мои стати: ротик, носик, глазки. И характер мой. Точно: быть ей артисткой!
Растёт и расширяется Северный.
Ещё быстрее растёт и расширяется Южный.
Население Железноводска за два года увеличилось примерно в два раза. Прибавка составила около пятнадцати тысяч. Все новые жители – трудоспособного возраста.
Виден положительный результат реорганизации двух мужских и одной женской колоний. Как – то незаметно вышли на свободу женщины четвёртой колонии, разбавив мужской контингент посёлка.
План по переводу зэков в полноценное население перевыполнен. Стайки детей резвятся на дорогах. Полюбилась им широкая сухая Дзержинская улица. Еще не до конца исчезли газогенераторные полуторки, а по Дзержинской уже покатили шустрые велосипедисты. За каждым велосипедом бежит толпа пацанят: вдруг, посчастливится, дадут прокатиться?
Число жителей в посёлке, особенно в Южном районе, прибавляется и прибавляется. Увеличивается не только за счет рождения детей в недавно созданных семьях, но и за счёт выхода из лагерей тех, кто отсидел срок. Освобождаются баптисты, иеговисты, пятидесятники, сотники, украинские бандеровцы, прибалтийские зелёные братья, уголовники и мошенники.
Их тысячи и тысячи.
Большинство, закончивших «париться» в зоне, правдами и неправдами устраиваются к «друзьям» на Северный – подальше от милиции, от освещённых по вечерам улиц Южного.
Трудягам нужна работа, требуется жилье. Асоциальным элементам: уголовникам и мошенникам, презирающим труд, нужна свобода. Под свободой подразумеваются бабы, водка… игра в карты…И поножовщина.
Вечерами в Северном районе, за исключением коротких летних светлых суток, темно. Электрические лампочки на фонарных столбах разбиты. Всё же Милка безбоязненно ходит темными вечерами из школы. Никто ей не говорил о кодексе чести, но она знает, что ее не тронут. Кодекс чести пока ещё действует. По негласному закону среди уголовников принято оберегать детей. Ни один даже самый пьяный отморозок не тронет ребенка. Ещё никто не знает слова педофил. Безопасность ребёнка свята для всех социальных и асоциальных групп населения. Есть и другие правила, соблюдаемые местечковыми хулиганами. Например, ногами не бить, упавших на землю не добивать! Драться исключительно руками и бить кулаками.
