скачать книгу бесплатно
Наиболее эффективным средством для восстановления мира в Германии король Фридрих счёл формирование третьей силы из войск германских князей и, в первую очередь, Пруссии, которая обеспечила бы Карлу VII независимость от французской помощи и укрепила бы его позиции на переговорах с Англией и Австрией. Империя должна была объявить нейтралитет, а имперская армия в количестве 40 000 человек призвана была его гарантировать. Король Фридрих сам вызвался принять командование над этой армией, и это предложение имело большие политические цели. Наряду с недопущением Прагматической армии в границы Империи и сохранением Баварии за Карлом VII, прусский монарх, будучи легитимным защитником императора и стоя во главе имперской армии, стал бы третейским судьёй Германии. Пытаясь при помощи имперских войск сдержать продвижение Прагматической армии, прусский король рассчитывал на то, что война решится противостоянием Франции и Австрии, но решительного успеха при этом не достигнет ни одна сторона. В таком случае, условия мира будут вполне умеренными, а император Карл VII, избавленный от диктата Франции, окажется в зависимости от прусского короля. Однако для реализации данного плана было необходимо добиться согласия Рейхстага. 12 января 1743 года король Фридрих писал: «Если император побудит Рейхстаг призвать меня на защиту Империи… я с радостью буду готов дать более действенные доказательства моей преданности, чем мне до того позволяли обстоятельства». Старый курфюрст Майнцский был ещё жив, а австрийская партия в Рейхстаге не так сильна, так что имелись все предпосылки для получения положительного решения Рейхстага касательно формирования нейтральной имперской армии.
Оригинальное решение нашёл прусский король и чтобы удовлетворить территориальные претензии Карла VII. Им был предложен проект секуляризации ряда церковных земель, который позволил бы компенсировать императору отказ от претензий на габсбургские земли и серьёзно ослабил бы позиции в Фюрстенрате австрийской партии, которая традиционно пользовалась поддержкой высшего католического духовенства. Сто лет назад подобные меры в отношении ряда духовных территорий Империи оправдали себя, как средство достижения компромисса на мирных конгрессах в Вестфалии. Это было время, самое начало 1743 года, когда франко-баварские войска ещё твёрдой ногой стояли в Баварии и, несмотря на неудачный исход последней кампании, ничто не предвещало грядущей катастрофы. В обстоятельствах, когда Бавария, как казалось, была надёжно защищена, а французские и баварские генералы, в ожидании подкреплений из Франции, готовили новые наступательные планы, император Карл VII отказался объявить нейтралитет, не желая рисковать отношениями с Версалем, от которого долгое время получал финансовую и военную помощь. Однако император, всё-таки, использовал представившуюся возможность для переговоров, передав мирные предложения через своего министра в Лондоне Хасланга, который добавил при этом, что проект секуляризации является детищем не его сеньора, но другого князя, имея в виду короля Прусского. Об этих предложениях уже было сказано выше. Разумеется, при этом подразумевалось, что Франция также примет участие в мирных переговорах, что категорически не устраивало Лондон. Как уже говорилось, условия, выдвинутые императором, также были решительно отвергнуты, а план секуляризации короля Фридриха был предан огласке. В Вене объявили, что император хочет ограбить Франконский и Швабский имперские округа, упразднив целый ряд имперских городов и епископств, что будет означать крушение имперской конституции, а папский нунций заявил решительный протест против такого неслыханного надругательства над церковью, который немедленно нашёл горячий отклик среди католических сословий Империи.
Император Священной Римской империи Карл VII Виттельсбах (1697–1745). Счастливый курфюрст – несчастный кайзер.
Неуступчивость и явно завышенные требования Карла VII вызвали удивление и раздражение прусского короля, который понимал неприемлемость данных условий для Лондона и Вены и пытался убедить императора, что союз с Францией бесперспективен, добиться уступок от Марии-Терезии невозможно, и, таким образом, секуляризация некоторых церковных владений остаётся единственным способом прийти к соглашению. Но надеждам на секуляризацию, которая позволила бы сгладить острые углы территориальных споров, и которую король Фридрих считал последним средством удовлетворить претензии Карла VII, не суждено было сбыться. Относительно формирования нейтральной имперской армии в прусском министерстве также высказывались большие сомнения. Министры Борке (Borcke) и Подевильс предостерегали короля от вмешательства в войну, советовали подождать, как будут развиваться события, когда Франция отправит в Германию новую армию в 80 000 человек, и опасались, что формирование нейтральной имперской армии и передача командования над ней прусскому королю «повлечёт за собой целую вселенную неприятностей».
Вместе с тем, подозрения короля Фридриха по поводу двуличности Лондона начали сбываться. На запрос в Вене прусский посланник граф Дона получил ответ, что Австрия не против мира с Карлом VII. Но венский двор при этом выдвинул условия, которые были неприемлемы, как для Карла VII, так и для короля Фридриха – признание богемского курфюршеского голоса на Рейхстаге, компенсация от Франции и объявление Франца-Стефана римским королём. На объяснения со стороны прусского короля, что император Карл VII обнадёжен французскими обещаниями и для достижения мира необходимо пойти на некоторые уступки, в Вене заявили, что прусский король в нарушение условий Бреславльского мира явно намеревается принять сторону императора Карла. Венский двор рассчитывал на Прагматическую армию не меньше, чем император на французскую помощь, так что обе стороны были непреклонны и решительны. Уверенности Австрии придавали также известия из Италии, где после победы при Кампо-Санто 8 февраля 1743 года австро-сардинским войскам открылась дорога на Неаполь, и из Гааги, где голоса друзей Австрийского дома звучали всё увереннее. Второй греффьер (секретарь) Генеральных Штатов Фагель (Fagel) заявил молодому графу Подевильсу, что Мария-Терезия имеет право вернуть то, что имела перед войной или, по крайней мере, получить приемлемую компенсацию, и что Республика Соединённых Провинций будет этому способствовать. Также лорд Тревор (Trevor) в беседе с тем же графом Подевильсом высказал сомнения в законности выбора императора Священной Римской империи из-за исключения на коллегии курфюрстов богемского голоса.
Неутешительными также были известия из Франкфурта, где начавшиеся 11 марта в Рейхстаге консультации относительно плана секуляризации и нейтралитета Империи почти полностью прекратились после смерти курфюрста Майнцского. С передачей архиепископской кафедры графу Остейну добиться решения Рейхстага о формировании нейтральной имперской армии и вовсе не представлялось возможным. После отказа от плана секуляризации и формировании нейтральной имперской армии король Фридрих вынужден был отступить. После сепаратного мира в Бреслау он не мог рассчитывать на Францию и, вместе с тем, не был готов к конфликту с Англией, бывшей единственным гарантом этого мира. Угрозы прусского короля ни к чему не привели, а воплотить их в реальность у него не было возможности. Напротив, его попытка вето лишь вызвала волну возмущения английского общественного мнения, которое после этого стало ещё более настойчиво требовать от своего короля активных действий на континенте. Это был сильный удар, как по самолюбию короля, так и по всей его германской политике. В этом положении ему ничего более не оставалось, как умерить свою гордость и, отказавшись от угрожающего тона, безучастно наблюдать за маршем Прагматической армии в ожидании исхода военного противостояния, которое могло изменить к лучшему и политические конъюнктуры.
Находясь к лету 1743 года в сложном политическом положении, король Фридрих вынужден был быть вдвойне осторожным. На призыв французского посланника Валори исполнить обязательства по оборонительному договору от 1741 года и предоставить помощь Франции, прусский король ответил отказом. Также вежливый, но решительный отказ был передан имперскому фельдмаршалу Секендорфу, когда в ответ на высказанные им надежды на скорую помощь Пруссии, король Фридрих 27 апреля отвечал, что «он (король Пруссии – прим. авт.) хорошо знает, когда придёт время, но этот час пока не настал». В данном положении важным достижением для Берлина стало заключение 27 марта 1743 года договора с Россией. Работа над заключением нового договора началась сразу после заключения австро-прусского мира в Бреслау, но в конце 1742 года переговорный процесс заметно активизировался. Король Фридрих после Бреславльского мира получил свободу рук, и петербургский двор был заинтересован если не в помощи, то, по меньшей мере, в невмешательстве Пруссии в русско-шведскую войну. Содействовать улучшению отношений Берлина и Петербурга должно было включение камергера Воронцова, зятя императрицы Елизаветы, в число кавалеров ордена Чёрного орла, и последующий за этим обмен орденами Чёрного орла и святого Андрея Первозванного между Фридрихом Прусским и императрицей Елизаветой. Это сближение царственных особ было отмечено грандиозным празднованием в Зимнем дворце. Однако яркая обложка договора скрывала под собой довольно неопределённое содержание. Прусский король так и не смог добиться от петербургского двора гарантий своих новоприобретённых владений в Силезии и Глаце, без чего договор во многом терял свою действительную ценность. Король красноречиво называл его набором бессмысленных фраз. Однако для короля Фридриха важно было наличие договора с Россией, союз с которой выводил Пруссию из изоляции. Сам договор без включения в него статей о гарантии Силезии и Глаца, не стоил, по выражению прусского короля, затраченного на него труда, но, как стекло, которое принимают за бриллиант, вполне подходил, чтобы произвести необходимое впечатление в европейских столицах[43 - Впоследствии отношения двух царственных особ стали ещё более близкими, когда, после раскрытия заговора Ботта-Лопухиных летом 1743 года, король Фридрих немедленно отправил императрице Елизавете письмо с советом отправить Анну Леопольдовну в монастырь, Ивана в Сибирь, а Антона Ульриха выслать в Германию. Такое участие оказало настолько сильное влияние на императрицу, что она, не поставив в известность вице-канцлера Бестужева, выразила готовность пригласить прусского короля к посредничеству в датско-шведском споре о Голштинии, гарантировать Бреславльский мир и женить наследника Петра на прусской принцессе. Несколько позже, в ноябре 1743 года, по совету короля Фридриха, в супруги наследнику была избрана София Ангальт-Цербстская, будущая императрица Всероссийская Екатерина II.].
Весна-лето 1743 года принесли для прусского короля новые беспокойства. Неожиданно быстрая оккупация Баварии, беспомощность франко-баварского командования вместе с поражением маршала Ноайля при Дёттингене и перенос военных действий к самим французским границам заставляли опасаться скорого военного поражения Франции. Расчёт на равновесное положение Версаля и Вены в Германии, в результате чего обе стороны, устав от войны, будут готовы на примирение при посредничестве прусского короля, очевидно, не оправдывался[44 - Известие об отступлении маршала Брольи из Баварии вызвало сильное раздражение короля Фридриха, который резко высказался по этому поводу: «При всём дурном мнении, которое я имел о старом Брольи, я признаю, что этот его спектакль по глупости и трусости превзошёл всё то, что я думал о нём прежде». Необходимо отметить, что между королём и маршалом сложились неприязненные отношения со времени путешествия короля во Францию, которые только ухудшились во время богемской кампании 1741-42 годов.]. После выхода из войны Франции в Вене мог бы быть поднят вопрос о пересмотре условий Бреславльского мира. Хотя пока известия из австрийской столицы звучали успокаивающе. Граф Дона писал, что главной целью венского двора остаётся Франция и что «Королева может погубить её (Францию – прим. авт.) при условии, что никто другой не захочет ей помочь». Также он передавал заверения Бартенштейна, что, несмотря на то, что для королевы Марии-Терезии тяжела потеря Силезии, она готова ещё раз гарантировать Силезию Пруссии, при условии, что Пруссия также даст ей свои гарантии. Но король Фридрих не испытывал доверия к этим словам. По его мнению, гарантии Силезии со стороны Вены ровным счётом ничего не значили, так как Силезию могла атаковать только сама Австрия и это, по выражению короля, было бы «всё равно, как если бы мы хотели гарантировать королеве Моравию». Со своей стороны, Пруссия обязана была бы гарантировать габсбургские владения «против Франции, Испании, турков и кто знает, против кого ещё». У короля складывалось подозрение, что в его нейтралитете нуждаются, чтобы разгромить Францию, после чего, принимая во внимание двусмысленную позицию Великобритании и неопределённость обязательств со стороны России, он останется в совершенной изоляции. В этом случае, перед лицом мощного дипломатического давления и угрозы формирования против Пруссии сильной коалиции, он вынужден будет пойти на уступки в вопросе реституции Силезии и Глаца.
Дальнейшие события только упрочили недоверие и увеличили беспокойство прусского короля. После неудачной попытки принести мир в Империю и вывести императора Карла VII из-под удара, король Фридрих должен был испытать ещё одно разочарование. Чрезвычайный посланник и друг прусского короля ещё со времён курпринца 29-летний граф Финк фон Финкенштейн[45 - Король называл графа Финкенштейна и барона Мардефельда двумя самыми ловкими дипломатами Европы. Примечательно, что граф фон Финкенштейн позже был назначен в Стокгольм, так что «двум самым ловким дипломатам» было доверено проводить политику короля в очень важных для Пруссии странах – Швеции и России. Достижение договорённости именно с этими государствами король Фридрих позже поставит условием заключения договора с Францией и своего вступления в войну.], который должен был принять участие с прусской стороны в переговорах с Карлом VII в Ганау, сообщал о холодном приёме, оказанному ему лордом Картеретом и королём Георгом Английским и об их желании самим решать судьбу императора. Было очевидно, что Великобритания не намерена допускать прусского посланника к переговорному процессу и делить с королём Фридрихом место посредника, чтобы самой распоряжаться судьбой императора. Лорд Картерет прекрасно понимал замысел прусского короля и, держа этого «чертёнка» графа Финкенштейна подальше от переговоров, как-то сказал тому: «Ваш король добился, чего хотел, живёт в мире и может никого не бояться до тех пор, пока будет заботиться, чтобы у него были друзья; ни одна держава не в состоянии защитить себя сама в одиночестве». Некоторое успокоение королю Фридриху принесло сообщение графа Финкенштейна, что действия союзников ещё более спонтанные и хаотичные, чем у французов, их военная кампания проходит без единого плана, в Прагматической армии царят сильные разногласия, а дисциплина полностью разладилась. Кроме того, в Республике Соединённых Провинций всё громче были слышны голоса за мир, а Карлу Лотарингскому так и не удалось форсировать Рейн и перенести военные действия на французскую территорию. Всё это, как писал граф Финкенштейн, вселяет уверенность, что военное решение во Франции будет отложено, по меньшей мере, до весны 1744 года. Кроме того, твёрдая позиция короля Фридриха не допустить присоединения Баварии к Австрии и унижения императора Карла VI, о чём граф Финкенштейн сообщил в Ганау лорду Картерету, возымела действие на английское министерство и вынудила его отказаться от поддержки австрийского плана по получению компенсации за Силезию в Баварии.
В это время в Берлин прибыл Вольтер с целью выяснить внешнеполитические планы прусского короля и, по-возможности, направить их в выгодном для Франции направлении. Как уже говорилось, «король философов» встретил тёплый приём со стороны «короля-философа», но проникнуть в замыслы Его Прусского Величества ему не удалось. Все попытки Вольтера начать переговоры король неизменно обращал в шутку. Как саркастично писал король в «Истории моего времени» (Histoire de mon temps), Вольтер думал, что достаточно иметь покровительство в Париже, чтобы вести важные переговоры, но, так как он не имел аккредитивов, его миссия стала просто игрой. Тем временем, прусского короля не оставляла идея об образовании в Германии третьей силы, возглавив которую он, как посредник, мог бы вынудить императора Карла VII и королеву Марию-Терезию пойти на примирение. При невозможности одобрения предложения об образовании имперской армии в Рейхстаге, король Фридрих решил лично посетить некоторых германских князей, которых он планировал привлечь в союз князей во главе с императором, и выяснить их отношение к данному проекту. Помимо старого французского клиента Пфальцского курфюрста и обиженного на союзников после Ганау Вильгельма Гессен-Кассельского, прусский король рассчитывал на герцогство Вюртемберг[46 - Вдовствующая герцогиня Вюртембргская приходилась двоюродной тёткой королю Фридриху II.], маркграфа Байрётского, епископа Вюрцбургского и архиепископа Кёльнского, которого надеялся убедить отказаться от договорённостей с Англией. Однако эти князья были слабыми в финансовом отношении и либо вообще не имели полевых войск, либо не могли самостоятельно их содержать и нуждались для этого в субсидиях. Так как ни Пруссия, ввиду ограниченности её ресурсов, ни, тем более, император Карл VII, не могли обеспечить необходимую финансовую поддержку этому предприятию, король Фридрих не видел иного выхода, как обратиться за помощью к Франции. Кроме того, после оставления Баварии, отступления французских войск к своим границам и подписания Нидер-Шёнефельдской конвенции сторонники Карла VII в Империи были подавлены и финансовые гарантии Франции и военные гарантии Пруссии были необходимы, чтобы вновь вдохнуть в них уверенность.
Король Фридрих и Вольтер беседуют во дворце Сан-Суси.
В сентябре 1743 года король Фридрих под предлогом визита к своей сестре, супруге маркграфа Байрётского Вильгельмине, совершил поездку в Байрёт (Bayreuth) и Ансбах (Ansbach), результаты которой хотя и не оправдали его ожиданий, но не заставили отказаться короля от своих планов. Его франконские родственники оказались значительно сильнее привержены союзу с Веной, чем предполагал король. Они ревновали прусских Гогенцоллернов к их могуществу и желали возвращения императорской короны Габсбургскому дому, покровительство которого обеспечивало им безопасность и спокойствие. И даже любимая сестра Вильгельмина сообщала в Вену об опасных планах своего брата, покушающегося на устройство Империи. В Вюрцбурге, Вюртемберге и Саксен-Готе также не выказали энтузиазма, предпочтя занять выжидательную позицию. «Я не нашёл никого, кто согласился бы, – писал король, – одни отказались из слабости, другие из преданности Австрийскому дому». Таким образом, расчёт короля на сословия передних имперских округов не оправдался, но контингенты Гессен-Касселя и Пфальца, остатки имперской армии и прусские войска при французских субсидиях уже представляли собой внушительную силу. В Ансбахе прусский король встретился с имперским фельдмаршалом Секендорфом и обсудил с ним вопросы взаимодействия будущей армии союза германских князей с имперскими войсками. Консультации с Секендорфом продолжились позже в Берлине. В Оттингене (?ttingen) король Фридрих имел возможность лично осмотреть имперские части и, несмотря на значительный некомплект штатного состава, нашёл их состояние хорошим, а боевой дух высоким, подвергнув, однако, резкой критике офицерский корпус.
Вернувшись в Берлин 25 сентября, король Фридрих уже через два дня направил своим министрам документ, озаглавленный «Вопросы, над решением которых должно работать прусское министерство» (Points sur lesquels le minist?re prussien doit travailler), где в краткой форме изложил ближайшие цели прусской внешней политики. Пруссия должна стать посредником при заключении общего мира, где ей будет гарантирована Силезия, при этом Австрия ни при каких условиях не должна получить Баварию и императорский титул. Так как достичь этих целей при помощи одних только переговоров оказалось невозможным, прусский король рассчитывал подкрепить свои предложения военной силой. Он был намерен организовать вокруг императора Ассоциацию верных ему германских князей, сформировать из их контингентов армию и самому же её возглавить. «Переговоры без оружия, – любил повторять король, – как ноты без инструмента». Средства на изготовление этого инструмента министры Карла VII должны были изыскать в Версале. Французские субсидии, чтобы не беспокоить общественное мнение Германии, должны были направляться не непосредственно князьям, а поступать сначала в распоряжение императора.
Таким образом, не сумев добиться согласия Рейхстага на формирование имперской армии, прусский король теперь рассчитывал собрать под своим руководством войска лишь некоторых германских князей, содержать которые предполагалось на французские субсидии. Если добавить к этому, что большую часть этой армии должны были составлять прусские войска, становится очевидным, что император оказался бы в полной зависимости от своего коннетабля. Сам коннетабль, примерив на себя роль защитника имперской власти, в этом случае получил бы достаточный вес, чтобы выступить посредником на будущем мирном конгрессе. Кроме того, условие, что французские субсидии будут выплачиваться через Карла VII, учитывая зависимость императора от прусского короля, означало, что после этого французская политика в Германии могла бы осуществляться только при посредстве короля Фридриха. Прусский король считал, что Франция находится в тяжелейшем положении и, перед лицом вторжения весной 1744 года союзнических армий в пределы королевства, вынуждена будет принять его предложения. План Ассоциации имперских округов был представлен имперским посланникам в Берлине вместе с заверениями короля Фридриха, что в мае он непременно выступит гарантом данной Ассоциации. При этом целью заявлялась лишь поддержка верховной императорской власти и подчёркивалось, что прусский король не вмешивается в борьбу Бурбонов с Великобританией и Австрией, а радеет лишь за интересы Германии. Такая формулировка формально позволяла прусскому королю избежать обвинений в нарушении условий Бреславльского мира, в той его части, которая касалась неучастия на стороне противников Марии-Терезии в текущем конфликте.
2 октября Валори был представлен план, озаглавленный «План, которому должны следовать французы, если проявят благоразумие» (Projet que doivent suivre les francais, s'ils sont senses). Вместе с ним король дал французской стороне ряд советов касательно обороны границ и действий против англичан и предложил выставить весной 1744 года 160 000 полевых войск во Фландрии, Эльзасе-Лотарингии и на Среднем Рейне, выплатить по 300 000 талеров субсидий Пфальцу и Гессен-Касселю на содержание войск, а также склонить на свою сторону герцогиню Вюртембергскую. При этом король, ссылаясь на условия Бреславльского мира, не мог заключить союз с Францией, но был готов включить прусские войска в состав армии Ассоциации, доведя её численность до 60 000 человек. Однако во Франции отнеслись к этим предложениям гораздо сдержаннее, чем ожидал король Фридрих. После неудачных попыток примирения, в Версале пришли к тем же выводам, что и в Берлине – для хорошей музыки одних нот мало. Нужен ещё хороший инструмент. Иными словами, дипломатией, подкреплённой силой, можно добиться гораздо большего, чем одной только дипломатией. Там убедились, что Австрия не отступится без Лотарингии и\или Эльзаса, а Англия – без смертельных для французской торговли уступок. Участие Франции в войне после отклонения союзниками её мирных инициатив сделалось неизбежным, что требовало, прежде всего, выхода из политической изоляции. Ответом на Вормсский договор и вступление Сардинского королевства в войну на стороне Великобритании и Австрии стало подписание 25 октября 1743 года в Фонтебло Второго Семейного пакта с Испанией. В соответствии с этим договором, Франция обязывалась объявить войну Англии и Сардинии и не складывать оружия, пока в состав Испании не вернутся Гибралтар и Менорка, а Дон Филипп не получит Милан, Парму и Пьяченцу. Кроме того, предполагалось отнять у Сардинии территории, полученные ею по Утрехтскому договору 1713 года, а также лишить Англию колонии Джорджии.
В Германии также были предприняты энергичные попытки поиска новых союзников и усиления позиций императора. Как уже говорилось, во Франкфурт был переведён шевалье де Шавиньи, один из лучших французских дипломатов и творец Венского мира, венчавшего войну за Польский трон. По замыслу Шавиньи, в Германии Франция должна была следовать модели Рейнского союза образца 1658 года. Версаль должен был выступать гарантом свободы германских сословий против попыток подчинения их воле Австрийского дома. Первой целью этого союза Шавиньи видел в том, чтобы вынудить Вену признать Карла VII императором и вернуть ему Баварию. Разумеется, французская сторона предполагала возглавить этот союз и уже только поэтому предложение короля Фридриха не нашло понимания в Версале. Недоумение министров короля Людовика можно понять. Им казалось странным, что прусский король предлагает тайно оплатить из французской казны чужие войска под чужим командованием и вдобавок называет всё это благоразумием. 20 декабря прусский посланник в Париже барон Шамбрие (Chambrier) передал королю Фридриху слова государственного секретаря Амело, что у Франции нет денег на выплату субсидий. Кардинал Тансен, имевший большое влияние при дворе, входивший в качестве министра без портфеля в Королевский Совет и даже, по оценке некоторых исследователей (Брольи) являвшийся «тайным первым министром», прочитав проект короля Фридриха, пересланный ему Валори, сказал, что он лишён здравого смысла.
Кроме того, к словам и обещаниям самого короля Фридриха в Версале, памятуя о недавнем предательстве, относились с большим недоверием. Шавиньи передал прусскому посланнику при Рейхстаге советнику Клинггреффену (Klinggraeffen), что король Фридрих «сможет сохранить Силезию только при помощи тех же самых средств, которые помогли ему её захватить, то есть, участием в общей развязке, которая навсегда увенчает его славу и обеспечит его безопасность. Все козыри у него на руках…». В следующей беседе он добавил, что «у вашего короля совсем нет друзей; Австрия к нему непримирима, а Саксония с ней заодно. Если он не хочет, чтобы его опередили, нужно действовать быстрее самому». Здесь Шавиньи почти буквально повторил предостережение, сделанное прежде лордом Картеретом о необходимости заручиться друзьями. Таким образом, король Фридрих получил от обеих противоборствующих сторон недвусмысленный намёк о том, что в то время, когда по всей Европе гремит гром войны, его дальнейшее пребывание в благословенной Аркадии невозможно, и если он хочет сохранить за собой Силезию, пришло время активных действий. Ответ Клинггреффена был осторожным: «Хотя мой король не хочет оставлять руки в карманах, но он должен быть уверен, что не обожжёт себе пальцы». Прусский король с недовольством узнал о том, что Франция пытается оспорить у него лидерство в создаваемой им Ассоциации имперских округов и вновь подчеркнул невозможность заключения договора с Францией, так как это противоречило статьям договора в Бреслау. Французский план военной кампании также не устраивал прусского короля. Он предусматривал три направления, на которых Франция будет вести активные действия – на море, в Южной Германии и во Фландрии, совершенно не упоминая о наступлении против Прагматической армии и освобождении Баварии, что, по замыслу французского командования, должно было входить в задачи армии Ассоциации имперских округов.
Таким образом, к концу 1743 года король Фридрих всё ещё был твёрдо намерен придерживаться избранной ранее внешнеполитической стратегии и, поскольку участие Пруссии в войне сделалось необходимостью, предполагал его не на основе прямого договора с Францией, а лишь в составе широкой коалиции германских князей, возглавляемой императором. Это легитимировало его выступление и делало бы прусского короля в глазах общественного мнения защитником германских прав и свобод. С другой стороны, такое решение позволяло обойти условия Бреславльского мира, которые не позволяли прусскому королю вернуться в войну. Это лишало Вену оснований для объявления короля Фридриха агрессором и последующей денонсации данного договора[47 - Согласно 1-й статье Берлинского договора 1742 года стороны обязывались, что «..неприятелям одной из договаривающихся ни под каким претекстом помощи не подадут, и с ними альянции сему мирному трактату противныя, или между договаривающимися сторонами может быть уже перед сим учинённыя, елико сему обязательству противны будут, вредительных не учинять» (русский перевод у Мартенса).]. Однако поступившие вскоре известия заставили прусского короля изменить своё решение. 24 декабря 1743 года из донесения прусского посланника Бееса король Фридрих узнал о заключении австро-саксонского договора, условия которого, казалось, оправдывали самые мрачные его подозрения. При этом Беес сообщал, что Брюль уверял его, что Саксония будет придерживаться строгого нейтралитета. Фельдмаршал Секендорф, считавший необходимым привлечение Саксонии в Ассоциацию имперских округов и по заданию императора Карла VII занимавшийся тогда челночной дипломатией между Дрезденом и Берлином, также утверждал, что союз Саксонии с Австрией не опасен для Пруссии. Секендорф подчёркивал, что этот союз имел исключительно оборонительный характер, а гарантии Прагматической Санкции со стороны Саксонии даны на момент заключения договора, то есть, исключают Силезию. Но эти заверения не могли успокоить подозрения прусского короля, тем более что граф Дона в ноябре-декабре 1743 года сообщал из Вены о военных приготовлениях Австрии в Богемии и Моравии, организации там магазинов и сборе войск. Эти подозрения вскоре переросли в уверенность, что, как только будет повержена Франция, Пруссии неминуемо грозит вторжение, предотвратить которое можно лишь нанеся удар первым.
Такое неожиданное решение связано с публикацией во французских газетах текста Вормсского договора, который в феврале 1744 года отправил королю из Гааги молодой граф Подевильс. Именно известие о подписании австро-саксонского и оглашение условий Вормсского договоров ряд авторитетных исследователей (Дройзен, Ранке, Карлайл, Брольи) называют главной причиной, побудившие прусского короля изменить своей внешнеполитической стратегии и вступить в войну, опираясь на прямой союз с Францией. При европейских дворах быстро узнали о подписании Вормсского трактата. Уже 28 сентября король Фридрих дал задание графу Финкенштейну выяснить подробности договора Австрии с Сардинией, а 12 ноября в депеше посланнику в Вене графу Дона пишет об уступках, сделанных венским двором в Италии. Но, так как договор касался Италии, он мог повлиять на германские дела лишь опосредованно и не вызвал сильного беспокойства прусского короля, который за добрые полгода лишь пару раз упомянул о нём в своей политической корреспонденции. Однако 9 февраля 1744 года в Берлин пришла депеша от молодого графа Подевильса с текстом Вормсского договора, который Его Величество «сильно поразил и внушил большое недоверие к намерениям английского и венского дворов…».
Такую резкую реакцию прусского короля вызвали вторая и тринадцатая статьи трактата, в которых речь шла о взаимных гарантиях земель договаривающихся сторон и об использовании австрийских войск в случае освобождения итальянских владений[48 - Примечательно, что в «Истории моего времени» король Фридрих путает Вормсский договор с австро-саксонским договором и пишет о данных статьях, как о принадлежащих к австро-саксонскому договору. Вследствие этого недоразумения прусский король был уверен, что австро-саксонский договор был заключён при посредничестве английской стороны, тогда как это справедливо лишь по отношению к Вормсскому, но не к австро-саксонскому договору. Данное обстоятельство возымело серьёзные внешнеполитические последствия и немало способствовало принятию решения короля о вступлении в войну.]. В первом случае в перечне договоров, которые подтверждали Австрия и Сардиния, отсутствовал Бреславльский договор, тогда как по перечисленным договорам Силезия оставалась австрийской. Кроме того, согласно тринадцатой статье, австрийские войска могли быть переведены в Германию, а оборона австрийских владений в Италии возлагалась на сардинские войска. Так как Бавария была повержена, а Франция оттеснена к собственным границам, австрийские войска в Германии могли быть использованы только против Пруссии и король не находил другого объяснения этим намерениям, как подготовка к попытке ревизии Бреславльского мира после примирения с Версалем. Из других источников король Фридрих также получал информацию, которая подтверждала его опасения. Так, например, от Секендорфа он узнал о содержании сепаратной статьи австро-саксонского договора, согласно которой Саксония обязывалась выставить в помощь Австрии 6 000 вспомогательных войск, но не в текущем, а в следующем конфликте. Это было истолковано прусским королём, как очередное доказательство враждебных намерений венского двора. Кроме того, у короля были основания сомневаться в искренности морских держав. После уже упомянутых высказываний секретаря Фагеля и лорда Тревора, в руках короля Фридриха оказалась копия письма короля Георга, в котором английский монарх, в ответ на сетования Марии-Терезии о сделанных ею уступках, отвечал: «Мадам, что легко взять, легко и вернуть обратно». В достоверности данного письма существуют большие сомнения[49 - Цикурш (Ziekursch) указывает, что это письмо, вероятно, было сочинено французским посланником при майнцском дворе Блонделем (Blondel), чтобы склонить прусского короля к отказу от подписания прелиминарий в Бреслау.], но оно определённо повлияло на последующие решения прусского короля.
И эти решения были приняты быстро. Король незамедлительно поручил своим министрам, Борке и Подевильсу, независимо друг от друга в письменной форме представить ему свои соображения относительно содержащихся в Вормсском трактате статей. Но министры не разделяли опасений короля. Борке, который прежде был посланникам в Вене и Лондоне и прекрасно разбирался в политике этих дворов, признавал, что Мария-Терезия никогда не забудет потерю Силезии, а Ганновер всегда будет ревниво относиться к Пруссии. Но он был уверен, что у Австрии сейчас нет возможности начинать новую войну, а Англия не откажется от гарантий Силезии, по крайней мере, до тех пор, пока Пруссия сама не нарушит положения Бреславльского мира. Борке считал, что упомянутые статьи Вормсского договора не угрожают Пруссии, и король не должен вступать в новую войну и рисковать ради помощи Франции, которая была слаба и на которую нельзя было положиться. Графу Подевильсу также казалось невероятным, что Австрия и Великобритания подвергнут себя новой опасности. Он также считал, что Вормсский договор не направлен против короля и советовал ограничиться запросами в Вене и Лондоне относительно его содержания, а также выразить в Лондоне удивление по поводу того, что англичане не сообщили о Вормсском договоре в Берлин, как должны были в соответствии с условиями Вестминстерского договора. Однако король Фридрих назвал эти соображения «брюлианой» и, как далёкой осенью 1740 года, был намерен осуществить свои решения, невзирая на мнения своих министров[50 - Речь идёт о событиях 1740 года, когда, после получения известия о смерти императора Карла VI Габсбурга, король Фридрих также запросил мнение министра графа Подевильса и фельдмаршала Шверина относительно вторжения в Силезию и также проигнорировал данные ими советы об осторожности, которые расходились с его собственным видением ситуации.]. Насколько вескими были опасения короля, и насколько они могли оправдать нарушение договора и вступление в войну, в рамках данной работы останется за скобками. Однако заметим, что королю были известны лишь открытые статьи договора, и он имел основания опасаться тайных статей этого соглашения. Сейчас мы знаем, что эти подозрения не подтвердились. Также приведём аргументы австрийского исследователя Арнета, который оценивает австро-саксонский союз как исключительно оборонительный и возникший, напротив, из-за недоверия к прусскому королю. Этим Арнет объясняет военные приготовления в Богемии и Моравии.
Сразу после получения ответов от своих министров, король Фридрих составил весьма примечательный документ, в котором подробно разобрал аргументы в пользу готовящегося нападения Австрии и её союзников на Пруссию и здесь же сам попытался их опровергнуть. Во второй части документа король подвёл итоги этого внутреннего диалога и взвесил возможности, к которым можно было бы прибегнуть для отвращения угроз, и риски с этим связанные. Вывод, сделанный королём, был однозначным – Австрия при поддержке Великобритании, уже начиная со времени подписания Бреславльского договора, готовилась к его ревизии и после завершения войны против Франции готова будет напасть на Пруссию. В этой ситуации лишённой союзников Пруссии предстоит в одиночку противостоять целой коалиции держав, к которой король Фридрих, помимо Австрии и Англии с Ганновером, причислял, по меньшей мере, ещё Саксонию и Данию. Как писал король Фридрих тогда он «не найдёт никого для диверсии против королевы Венгрии…, а гаранты его договора либо очень мало, либо совсем не будут расположены ему помочь». Единственное средство, по мнению короля, с помощью которого можно избежать поражения, это заключить союзы с Францией, Россией и Швецией и уже в 1744 году, пока австрийские и союзные им войска заняты на Рейне и во Фландрии, нанести превентивный удар по Австрии и лишить её Богемии. По убеждению короля, если этого не сделать, «королева Венгрии всегда будет оставаться слишком сильной». Часть Богемии к северу от Эльбы прусский король рассчитывал присоединить к своим владениям. Ещё во время Первой Силезской войны на переговорах с бывшим королём Богемии Карлом-Альбрехтом и с Марией-Терезией король безуспешно пытался получить эти богатые богемские округа, которые, в качестве предполья Силезии, имели не только экономическое, но также стратегическое значение.
Как видно, выводы, сделанные в этом документе представляют собой разительную противоположность прежней внешнеполитической стратегии короля, направленной на поиск путей влияния на конфликт в рамках условий Бреславльского мира, при помощи нейтральной армии Ассоциации имперских округов. Можно утверждать, что с середины февраля король Фридрих принял решение о непосредственном вмешательстве в войну на стороне Франции, чтобы не допустить выхода её из войны. После этого конфликт вновь обрёл бы равновесное состояние, которое затем должно было быть закреплено статьями общего мира с непременным включением в них гарантий Силезии со стороны всех его участников. Также очевидно, что нарушение прусским королём мирного договора с Австрией освобождало другие стороны от его соблюдения, что, при неудачном исходе войны, могло повлечь за собой потерю не только Силезии, но также других территорий. Король Фридрих хорошо видел эту опасность, но считал, что бездействие будет ещё губительнее и потому «было бы глупостью не желать предотвратить несчастье, имея в руках средства от него защититься».
Основными условиями для исполнения данного смелого предприятия были боеспособная армия и наличие союзов с Петербургом и Версалем. Армия у короля была, а вторую часть задачи должна была решить дипломатия. От спасения Франции, которую он сам оставил два года назад ради Силезии, теперь парадоксальным образом зависело сохранение этого приобретения. Также для претворения в жизнь этого плана необходимо было заручиться союзом или, по крайней мере, нейтралитетом России. О необходимости поддержания добрых отношений с Россией говорил сыну ещё король Фридрих-Вильгельм[51 - В беседе с русским посланником в Берлине графом А.Г. Головкиным прусский король Фридрих-Вильгельм I выразил своё отношение к России следующими словами: «Никогда я вашего Императора ни на кого не променяю, потому что ни с кем у меня такой дружбы нет… Никогда не вступлю ни в какие соглашения, ни против завоеваний вашего Императора в последнюю войну со Шведами, ни против прав герцога голштинскаго на шведский престол, ни против возвращения ему Шлезвига». На смертном одре прусский король наказал своему наследнику и министрам поддерживать союз и дружбу с Россией.], а после силезского предприятия короля Фридриха роль России во внешней политики Пруссии ещё более возросла. В контексте противостояния с Австрией, позиция восточного соседа, обладавшего мощными вооружёнными силами и практически неуязвимого для ответного удара, приобрела для прусской политики критическое значение. Как указывает современный германский исследователь Духхрадт (Duchhardt) применительно к ситуации после Семилетней войны, союзные отношения с Россией являлись необходимым условием безопасности Пруссии, и король Фридрих, образно выражаясь, вынужден был постоянно сверять свои планы по петеребургскому времени[52 - Примечательно, что в Политическом завещании от 1752 года король Фридрих не считает Россию потенциальным противником Пруссии: «Россия не может быть причислена к числу наших настоящих противников. Между ней и Пруссией нет спорных вопросов. Лишь случай может сделать её нашим врагом. Подкупленный Англией и Австрией министр (вице-канцлер Бестужев – прим. авт.) с большим трудом отыскал воображаемый повод, чтобы рассорить оба наших Дома. С падением этого министра дела вновь должны вернуться в их естественное состояние».].
В австрийском министерстве также прекрасно понимали важность позиции России в противостоянии с Пруссией и поэтому в Петербурге развернулась напряжённая борьба за влияние на молодую императрицу Елизавету. Сама императрица, предпочитая государственным делам балы и маскарады, охотно препоручала их своему вице-канцлеру Бестужеву, часто подписывая поданные им документы, даже не читая их. При этом, несмотря на страсть к развлечениям, императрица Елизавета неожиданно проявила большую государственную мудрость, поставив Бестужеву важное условие – Россия не должна быть втянута в европейскую войну. Это условие ограничивало возможности, как самого вице-канцлера, у которого уже был опыт следствия и ссылки и который не желал его повторения, так и политических партий при петербургском дворе.[53 - Об этом условии сообщал будущий французский государственный секретарь по иностранным делам маркиз Аржансон. После падения Бирона Бестужев был заключён в крепость и даже приговорён к смертной казни, позже заменённую ссылкой. Получив строгое указание со стороны императрицы, вице-канцлер, из опасения быть обвинённым в подкупе и измене, в общении с английским посланником вынужден был прибегать к отговоркам и увёрткам, ссылаясь на нежелание государыни к активным действиям. Таким образом, решительная позиция Елизаветы позволила России избежать вмешательства в войну и, сохранив свободу рук и играя на противоречиях сторон, значительно приумножить влияние на европейские дела, что нашло выражение в роли России на Ахенском конгрессе 1748 года.]
Одним из эпизодов борьбы между партией Бестужевых во главе с вице-канцлером и его братом обер-гофмаршалом Михаилом Бестужевым и их противниками в лице барона Мардефельда, маркиза Шетарди, а также Лестока и Брюммера стал уже упоминавшийся ранее заговор Ботта-Лопухиных. В это время король Фридрих, в соответствии с принятым решением, настойчиво требовал от посланника в Петербурге барона Мардефельда добиться заключения Тройственного союза Пруссии, Росиии и Швеции[54 - Заключение союза между Пруссией, Россией и Швецией совпадало с желаниями Версаля, который пытался основать свою «Северную систему» на Четверном союзе, где к упомянутым трём державам добавлялась бы Франция. В отношении России, однако, эти попытки закончились неудачей.]. Целью этого союза было не только сохранение в спокойствии восточных и северных границ прусского королевства, но и военная помощь во время будущей войны. При этом опубликованные статьи Вормсского трактата в Петербурге были представлены как доказательство двуличности английской политики. Однако, хотя отношения с Россией в конце 1743 года заметно улучшились, энергичные усилия Мардефельда по созданию Тройственного союза успехом не увенчались. Несмотря на содержащиеся в проекте договора заманчивые предложения гарантий голштинского наследства, вице-канцлеру Бестужеву удалось убедить императрицу, что обязательства по данному договору могут вовлечь её в бессмысленную войну.
Ни поддержка матери невесты наследника княгини Иоганны Елизаветы Ангальт-Цербстской, ни 150 000 талеров[55 - Позже король Фридрих дал полномочия Мардефельду использовать для подкупа любые суммы денег, которые он только пожелает. Щедрость обычно расчётливого прусского монарха в Петербурге ещё раз подчёркивает особенное значение, которое прусский король придавал России. Маркиз Шетарди даже ставил эту щедрость в пример своему двору, когда писал в Версаль о том, что барон Мардефельд во время Первой Силезской войны получил от своего короля на дипломатические нужды 1 200 000 ливров (ок. 300 000 талеров).], выделенные на подкуп королём Фридрихом, ни производство в чине брата лейб-медика императрицы Лестока, служащего в прусской армии, ни пожалование фавориту Елизаветы Разумовскому и будущему вице-канцлеру Воронцову титулов имперского графа – ничто не могло преодолеть сопротивления Бестужева. После раскрытия заговора Ботта-Лопухиных и участия, проявленного прусским королём по отношению к императрице Елизавете в этом деле, барон Мардефельд стал при русском дворе любимцем среди посланников иностранных государств и иногда, казалось, был близок к победе в этой своеобразной дипломатической дуэли с Бестужевым. Однако вице-канцлеру удавалось не только отражать направленные на него выпады, но и наносить ответные удары. Одним из них стало возобновление 4 февраля 1744 года русско-саксонского оборонительного союза, согласно которому стороны обязались к взаимной помощи против возможного агрессора, под которым очевидно подразумевалась Пруссия. Эта дипломатическая борьба при русском дворе продолжится ещё длительное время, и каждый раз императрица будет находить причины отложить подписание договора с Пруссией.
Другим непреложным условием для успеха нового внешнеполитического предприятия прусского короля был союз с Францией. Эта задача требовала осторожности. После заключения сепаратного мира в Бреслау любые прусские предложения в Версале рассматривались бы под призмой недоверия, учитывая к тому же совершенную незаинтересованность, проявленную прусским королём в отношении намёков, сделанных Вольтером. Здесь король Фридрих также решил прибегнуть к распространённому в те времена приёму и отправить к версальскому двору частное лицо, доверенного человека, не связанного с официальной дипломатией и не наделённого официальным поручением. Тайные посланники использовались для выполнения деликатных миссий и разного рода зондирований, где требовалось избежать лишней огласки и церемоний. Ранее, сразу после восшествия на престол, прусский король уже прибегал к секретной дипломатии, отправив своих доверенных лиц в Париж и Лондон[56 - Миссии графа Кама (Camas) и Трухзесса фон Вальдбурга (Truchsess von Waldburg) в 1740 году.]. И теперь, зная, что министр Амело и официальное французское ведомство по иностранным делам будут противодействовать эскалации конфликта, он стремился найти связи, ведущие непосредственно к королю Людовику. На роль тайного посланника король Фридрих избрал своего близкого друга генерал-лейтенанта графа Ротенбурга (Rothenburg), который ранее состоял на французской службе и имел влиятельных родственников при версальском дворе. Родственные связи графа позволяли королю Фридриху рассчитывать, что, минуя официальное дипломатическое ведомство, он будет принят на самом высоком уровне. С другой стороны, слова графа не имели официальной силы и, в случае возникновения непредвиденных сложностей, король легко мог объяснить их частной инициативой графа. Непосвящённым было легко объяснить причину поездки Ротенбурга необходимостью в лечении ран, которые генерал получил в сражении при Хотузице, и встречи с супругой, пребывавшей во Франции. Граф не был дипломатом, но это не должно вызывать удивления, так как в ту эпоху дворяне одинаково владели как шпагой, так и пером и часто меняли одно на другое. Отправка Ротенбурга во Францию вызвала серьёзную озабоченность в дипломатических кругах. Лорд Гиндфорд сообщал в Лондон из Берлина, что Ротенбург отправлен во Францию с большой задачей, но более точной информации ему получить не удалось. Впоследствии, так как в Берлине царили совершенно мирные настроения, а король был занят балами и маскарадами, в одной из следующих депеш лорд Гиндфорд успокоил английское министерство словами, что «король сам не знает, чего хочет».
Об истинной цели миссии графа Ротенбурга не знали даже прусские министры, включая Подевильса, Для соблюдения секретности он не получил от короля письменных инструкций. Однако из донесения Ротенбурга от 16 марта мы знаем условия, на которых прусский король рассчитывал договориться с Францией: 1. Объявление войны морским державам и активное её ведение, как на суше, так и на море; 2. Держать наготове армию в 40 000 человек у границ Ганновера, чтобы вторгнуться туда при необходимости; 3. Не заключать мир, пока король не вступит во владение землями, которые ему будут обещаны; 4. То же самое для Франции; 5. Северная часть Богемии со стороны Саксонии за Эльбой и оставшаяся у Австрии часть Верхней Силезии для Пруссии; 6. Остальная Богемия с Прагой для императора. Однако граф должен был вести себя сдержанно и не делать предложений первым, показывая, что Пруссия лишь готова оказать добрую услугу Франции, но не является инициатором переговоров. Такое поведение позволяло изначально усилить переговорные позиции короля Фридриха. Кроме того, неопределённость в отношениях с Россией заставляла прусского короля быть осторожнее. По заданию короля граф перед отъездом встретился с французским посланником Валори с целью выяснить, как во Франции могут отнестись к возобновлению отношений с Пруссией и получил обнадёживающий ответ, что такое великое государство, как Франция не знает чувства мести и руководствуется только интересами. Расширение владений прусского короля, добавил посланник, ничуть не противоречит французским интересам, особенно, если это будет сделано за счёт венского двора. Получив последние наставления от своего короля, 21 февраля 1744 года граф Ротенбург выехал во Францию[57 - В завершении прощальной аудиенции король Фридрих сказал своему посланнику: «Видите теперь, во что вы впутались, чтобы меня защитить».].
Глава V. Решение короля Фридриха
В начале 1743 года французское министерство понесло тяжёлые потери. В январе друг за другом ушли из жизни государственный секретарь по военным делам Бретейль (Breteuil) и первый министр королевства кардинал Флери. Кардинал до последнего момента обманывал Европу относительно своего самочувствия, но 29 января 1743 года Франция лишилась своего министра, который, по выражению короля Фридриха, на два года пережил свою славу. После смерти старого австрийского канцлера Зинцендорфа (Sinzendorf), отставки Уолпола, изгнания Остермана ушёл последний государственный деятель той эпохи эпигонов, наступившей после войны за Испанское наследство. Смерть кардинала привела Францию в состояние растерянности. Людовик XV, который ранее был фактически отстранён от государственных дел, оставил кресло первого министра пустым, намереваясь самолично возглавить министерство. О смерти Флери он объявил, как объявляют о восшествии на престол. При дворе ходила шутка: «Кардинал умер, да здравствует король!» Однако король Людовик был молод и не имел опыта в государственных делах, так что министры оказались предоставлеными самим себе. Кардинал Тансен, которого Флери готовил себе в преемники, не обладад авторитетом своего патрона и быстро отказался от властных амбиций. Иностранные дела остались в ведении Амело, но в его решения постоянно вмешивались Тансен, Ноайль и Морепа (Maurepas). Эти министры придерживались настолько разных позиций, что их заседания часто превращались в оживлённые перепалки. Как шутили версальские насмешники, иногда они были такими шумными, что в это время можно было не услышать грома Господня. Король Фридрих также не упустил возможности съязвить по этому поводу. Однажды, когда во время одного оперного спектакля занавес не до конца опустился и остались видны ноги танцующих актёров, король Фридрих рассмеялся и сказал Валори, что это напоминает ему французское министерство – хаотическое движение ногами без головы.
Подобно настроениям в обществе, французское министерство было разделено на два лагеря. Одну партию, которую условно можно назвать «умеренной», представляли государственные секретари по морским (Морепа) и иностранным (Амело) делам, придерживавшиеся осторожной и взвешенной континентальной политики в духе покойного кардинала. Сторонники этой партии видели главную задачу французской политики в сосредоточении основных усилий на борьбе с главным врагом Великобританией. В пользу этого они готовы были отказаться от агрессивных действий в Германии и пойти на примирение с Австрией. Эта стратегия одновременно требовала тесного сближения с Испанией, флот которой позволял Версалю достичь паритета с Лондоном на море, а испанские колониальные владения были богатым рынком сбыта, где французские торговцы готовились потеснить своих английских конкурентов. Однако испанский союз, в свою очередь, также налагал обязательства помощи Мадриду в его внешнеполитических планах, которые были составлены Елизаветой Фарнезе и направлены на экспансию в Италии. Другая придворная партия, сторонники традиционной антигабсбургской политики[58 - Сторонники этой «партии войны», к числу которых принадлежал и будущий секретарь по иностранным делам маркиз д’Аржансон, были тесно связаны с опальным министром Шовеленом, в годы войны за Польский трон выступавшего против предложенных Флери умеренных условий мира с Австрией и за продолжение войны. Таким образом, противостояние этих партий при французском дворе является своеобразным продолжением конфликта покойного кардинала и опального министра.], павшие было духом после поражений в Богемии, после смерти кардинала вновь подняли голову. В близком окружении короля эту партию представляли герцог Ришелье и фаворитка короля герцогиня Шатору (Ch?teauroux), полная желания стать при Людовике XV новой Дианой де Пуатье. Герцогиня приходилась племянницей Ришелье и крестницей Ноайля, которые привели её ко двору и представили Его Величеству. Опальный герцог Бель-Иль, пребывавший после своего бесславного возвращения из Богемии в Меце, также поддерживал тесные связи с этой придворной партией. Борьба между этими придворными группировками обострилась после поражения при Дёттингене и известия о заключении Вормсского договора и перехода короля Сардинии во вражеский лагерь, что делало положение Франции чрезвычайно опасным.
В последние годы кардиналу Флери становилось всё тяжелее сдерживать агрессивный напор сторонников войны в Германии, которые видели в кардинале препятствие для исполнения своих планов и добивались его отстранения от дел. Эта работа не прекращалась ни днём, когда короля Людовика убеждал в этом герцог Ришелье, ни ночью, когда прежняя фаворитка короля графиня де Майли уговаривала отправить в отставку этого немощного старика. Понимая, что над ним готова разразиться буря, кардинал добился согласия короля ввести в министерство две новые фигуры, которые должны были помочь ему отразить нападки противников. Граф Аржансон (не путать с маркизом Аржансоном, его старшим братом, который позже стал государственным секретарём по иностранным делам) был назначен военным министром, а кардинал Тансен был сделан министром без портфеля. Однако влияние сторонников эскалации конфликта было сильно не столько в кабинете министров, сколько в близком окружении короля Людовика и в этой борьбе партия войны одержала полную победу. Настояния Ришелье и сила обаяния герцогини Шатору увлекли молодого Людовика XV, наполнили его энергией и решимостью и внушили ему воинственное настроение. Были отданы распоряжения о проведении широких мобилизационных мероприятий, армия и флот получили приказ к активным действиям, а король даже пожелал лично возглавить армию, что должно было вселить уверенность в войска, боевой дух которых сильно упал после последних неудачных кампаний.
После подписания Второго Семейного пакта французский корпус под командованием герцога Конти присоединился к испанским войскам для вторжения в сардинскую Савойю и через Генуэзскую Ривьеру. Это создало новый фронт в Северной Италии, что отвлекло часть войск австро-сардинского союза. Положение войск антибурбонской коалиции ещё более осложнилось, когда Его Неаполитанское Величество разорвал нейтралитет и вновь вступил в войну, после чего граф Гаж перешёл в контрнаступление и вынудил Лобковица отступить за реку По. Также были активизированы действия на море, где франко-испанской эскадре, долгое время стоявшей на якоре под прикрытием пушек Тулона, было приказано прорвать блокаду. Адмирал Мэтьюз атаковал их, но неудачно и был вынужден отступить в Порт-Маон на Менорке, где несколько недель оставался в бездействии, занимаясь починкой пострадавших в сражении кораблей[59 - Из-за чрезмерной осторожности французского адмирала де Кура (de Court) франко-испанский флот не смог воспользоваться достигнутым преимуществом, что дало повод испанцам и французам распространяться во взаимных обвинениях. Обсуждая битву при Тулоне, голландец граф Бентинк сказал графу Подевильсу-младшему, что испанцы снискали в этом бою славу, англичане – выгоду, а французы – позор.]. Активные приготовления вела в это время Франция и в непосредственной близости от английских берегов. Из Бреста к Гравелину и Дюнкерку подошла сильная французская эскадра, которая должна была прикрывать высадку первой партии десанта в 9 000 из 50 000 человек, которые были предназначены для высадки на английском побережье. Вторжение на остров должен был возглавить назначенный капитан-генералом Мориц граф Саксонский, будущий победитель при Фонтенуа, Року и Лауфельде. Эскадра насчитывала 29 линейных кораблей, тогда как у адмирала Норриса в Па-де-Кале было 25 линейных кораблей, из которых из-за нехватки команд в море мог выйти лишь 21 корабль. На помощь Англии пришёл сильный северо-восточный ветер, который разметал французскую эскадру, вынудив десант сойти на берег, а корабли вернуться в надёжный Брест. Эта неудача вызвала немало насмешек по другую сторону Канала, а английский посланник в России и будущий фельдмаршал лорд Тироли (Tyrawley) поздравил лорда Картерета с бесславным концом «смешной дюнкирхенской Дон-Кихотады».
Непосредственная угроза для Англии миновала, но исчезло и чувство неуязвимости. На Средиземном море было потеряно всё, чего удалось достичь за последние два года. Из-за угрозы вторжения Адмиралтейство не могло перевести туда ни единого корабля. Да и в самой Англии дела обстояли не лучше. Лучшие войска находились во Фландрии и в колониях и, хотя торговые круги приморских городов обязались выставить 14 кораблей, этого было недостаточно. Срочно изыскивались дополнительные средства – в эти тяжёлые для Англии дни торговцы Сити дали правительству заём в 3 миллиона фунтов, а Парламент одобрил новые гигантские суммы на содержание 40 000 матросов, 11 500 морской пехоты, 16 000 ганноверцев и 19 000 солдат для службы на острове[60 - В декабре 1743 года Парламент одобрил для этих целей сумму в 10 млн. фунтов стерлингов.]. Однако, в действительности, имелось едва ли половина от этого числа. Несколько позже, после объявления войны со стороны Франции, король Георг даже запросил помощь Пруссии на основании Вестминстерского оборонительного договора. Прусский король ответил на это, что согласен не только отправить установленное в договоре количество войск, но и лично во главе 30 000 солдат прийти на помощь, однако только если будет атакована Англия, а пока английские войска, находясь на чужой территории, сами выступают в роли агрессора. Это была явная бравада, и английское министерство отклонило такое чрезмерное предложение[61 - После опубликования 9 апреля 1744 года ответного манифеста на объявление войны со стороны Франции, английский посол в Берлине лорд Гиндфорд получил приказ затребовать от берлинского двора обещанную по договору помощь в числе 8 000 пехотинцев и 2 000 кавалеристов. Получив ответ короля Фридриха, что он не считает угрозу Ганноверу casus foederis, так как ганноверские земли короля Англии не включены в договор, а английские войска сами находятся на чужой территории, лорд Гиндфорд 17 мая повторил запрос, прибавив, что если в договоре не указаны отдельно земли короля, нельзя считать их исключёнными. Такая настойчивость рассердила прусского короля, и он составил английскому послу резкий ответ, который, впрочем, не был вручён. Позже, 23 июня, король Фридрих в более мягких выражениях разъяснил, что если при угрозе своим владениям Его Английское Величество имеет возможность использовать войска для прочих надобностей, то, следовательно, эти угрозы не столь велики, чтобы требовать у союзников помощи в их отражении. Прусский король здесь имел в виду нахождение английских и ганноверских войск в составе Прагматической армии в Германии.]. Также была затребована помощь у Республики Соединённых Провинций, которая по условиям оборонительного договора должна была состоять из 6 000 солдат и 20 кораблей. Однако, несмотря на одобрение этой помощи, адмиралтейства Амстердама и Роттердама были готовы поставить лишь 4 корабля и только через шесть недель. Молодой граф Подевильс писал, что морские силы в Голландии никогда ещё не были в таком жалком состоянии, как в этот период. Принимая это во внимание, неудивительно, что под впечатлением французских военных усилий партия мира в Голландии вновь приобрела в весе. Отъезд французского посланника Фенелона в декабре 1743 года был воспринят как признак готовящегося вторжения, а уже известный нам греффьер Фагель в сердцах сказал молодому Подевильсу: «Почему нам не предлагают мирного плана..? Поверьте мне, мы от всего сердца желаем мира».
Помимо непосредственной военной угрозы Франция в начале 1744 года бросила вызов самой системе английского государства, её религиозным устоям и Ганноверской династии, предложив сыну Претендента Карлу-Эдуарду Стюарту возглавить экспедицию на остров, целью которой было свержение Георга II и восстановление на английском престоле династии Стюартов. Согласно плану, разработанному кардиналом Тансеном, Молодой Претендент был призван стать знаменем, под которым должны были собраться не только сторонники Стюартов, но и все недовольные английским правительством. Из Рима, где он жил в довольно скромных условиях вместе с отцом и небольшим числом верных друзей, Карл Стюарт через Париж прибыл в Дюнкерк, но, так как буря не позволила осуществиться десанту французских войск, смелое предприятие было отложено. Появление Стюарта во Франции вызвало протест английского поверенного в делах, который на основании Утрехтского договора потребовал изгнания Молодого Претендента из королевства. Ответ Амело гласил, что Англия уже два года нарушает соглашения с Францией, и французский король считает себя вправе делать всё, что сочетается с честью и интересами Франции, не отдавая при этом отчёт сент-джеймскому двору. Логичным продолжением этой политики стало объявление королём Людовиком войны Англии 15 марта 1744 года, что покончило со странным положением вещей, когда Франция и Англия, солдаты и матросы которых сражались на суше и на море, официально продолжали оставаться в мире. Теперь положение разом изменилось. Ранее противники Франции думали, что она совершенно истощена и не сможет долго продолжать борьбу. Лорд Картерет в Ганау и сэр Робинсон в Вене в один голос утверждали, что мир с Францией или Испанией возможен в любой момент, но нужно добиться полного унижения версальского двора. Теперь Франция неожиданно вновь показала решимость сражаться, однако исход этого сражения казался всё ещё в высшей степени сомнительным.
Тем не менее, прибытие графа Ротенбурга в Париж не вызвало сенсации. Граф нашёл французский двор полностью поглощённым подготовкой к новой кампании, так что в отношении решимости Франции к борьбе надежды его государя были полностью исполнены. Но решимость эта была направлена в первую очередь против Лондона, тогда как основной целью прусского короля было сдерживание Австрии, с которой Франция пока формально находилась в мире. Граф Ротенбург обратился к герцогу Ришелье и нашёл в его лице деятельного помощника. Герцог, находясь в доверительных отношениях с герцогиней Шатору и пользуясь благосклонностью Людовика XV, сообщил им о приезде графа Ротенбурга с предложениями от прусского короля, который, однако, хотел вести переговоры непосредственно между венценосными особами, без привлечения министров. Король Людовик согласился отстранить Амело от участия в переговорах, назначив в помощь Ришелье герцога Ноайля и кардинала Тансена. Переговоры пошли неожиданно быстро. 16 марта Ротенбург написал королю Фридриху: «Мне кажется, настало время заключить договор с Францией; король, по-видимому, действительно решил забыть всё то, что произошло. Он распорядился передать императору, что даёт королевское слово не складывать оружие, пока он не даст тому удовлетворения». Вскоре от короля Людовика последовал новый знак благоволения – Ротенбург получил аудиенцию у герцогини Шатору, где его ждала встреча с Его Величеством. Вероятно, эта милость побудила графа нарушить инструкции своего короля и первому озвучить его предложения и условия, на которых король Фридрих готов был заключить новый договор с Францией. 11 марта Ротенбург изложил французской стороне шесть пунктов короля и получил на них положительный ответ. Возражения касались лишь отправки армии в Германию, что в Версале готовы были сделать только после того, как наступление прусской армии в Богемии заставит австрийцев Карла Лотарингского оставить в покое границы Франции и вернуться на защиту коронных земель.
30 марта король Фридрих направил Ротенбургу депешу, в которой, будучи очень доволен приёмом, оказанным графу в Версале, тем не менее, отчитал графа за то, что он, ослеплённый блеском Версаля, нарушил данные ему инструкции. Король напомнил, что договоры заключаются не ради удовольствий и что граф не должен был говорить первым, но дать сначала сказать другим, чтобы находиться в выигрышном положении того, с кем хотят заключить союз, не показывая, что он сам к этому стремится. Посчитав, что почва для переговоров достаточно хорошо подготовлена, прусский король также уточнил и расширил свои условия вступления в войну. Главным и непреложным условием выступления Пруссии оставались гарантии дружественной или, по крайней мере, нейтральной позиции России и Швеции, в чём Франция должна была оказать содействие через своих посланников в Петербурге и Стокгольме. Также подтверждалось условие передачи Пруссии северных округов Богемии, тогда как оставшаяся часть Богемии с Прагой должна была отойти императору. На этих условиях король Фридрих был готов атаковать Богемию и Моравию, но не ранее месяца августа, объясняя это необходимостью закончить военные приготовления.
Однако Франция должна была уже весной 1744 года начать активные действия на всех трёх театрах, в Германии, во Фландрии и в Италии, а также официально объявить войну Австрии. Этим прусский король хотел оградить себя от возможного обмана – при всех внешних знаках взаимного расположения, произошедшее в Бреслау забыто не было, и между обоими дворами продолжало сохраняться взаимное недоверие. После отхода армии Карла Лотарингского имперская армия должна была освободить Баварию. По мнению короля, совместное наступление прусской, имперской и французских армий в Германии, Фландрии и Италии лишит Австрию возможностей для продолжения войны и вынудит Вену к заключению мира. Король Фридрих готов был твёрдо придерживаться этих условий, даже если из-за этого пришлось бы отложить выступление. Особенно короля беспокоила позиция России – краеугольный камень разработанного им плана. Как он писал в «Размышлениях» 30 марта 1744 года: «Чтобы исполнить мой проект против королевы Венгрии, первым делом нужно тесно привязать к себе Россию и вовлечь её в предложенный мною план». И ниже: «Ротенбург говорит, что сейчас или никогда время объединиться с Францией; он совсем не замечает, что эта война ещё очень далека от своего завершения; что для низвержения Королевы Франция всегда будет нуждаться во мне, и что, если мои дела не устроятся таким образом, чтобы нанести удар в этом году, следующий будет не менее благоприятным». Всё зависело от вестей из Петербурга, но король рассчитывал, что ему удастся заключить союз с Россией до завершения переговоров с Францией.
Тем временем, переговоры во Франции, столь активно вопреки воле своего государя начатые Ротенбургом, продолжались. Граф почти каждый день бывал у герцогини Шатору, где он беседовал с королём Людовиком об организации прусской армии, рассказывал о победах своего государя. Король восхищался прусской дисциплиной и сетовал, что во французской армии таковой уже нет. Пример прусского короля настолько вдохновил короля французского, что Его Христианнейшее Величество решил лично возглавить поход во Фландрию и командовать войсками на поле битвы. Однако маршал Ноайль вспомнил более безопасный пример, когда король Людовик XIV командовал осадой Маастрихта. Осады редко заканчиваются капитуляцией или бегством осаждающих войск, и вместо славы Александра Великого королю Людовику пришлось пока довольствоваться лаврами Деметрия Полиоркета. Что касается практической стороны дела, то французская сторона хотела получить Ипр, срыть укрепления Люксембурга и передать Парму и Пьяченцу Дону Филиппу. Кроме того, во Франкфурте император Карл и Шавиньи согласились лишь на уступку Кёниггрецкого округа в Богемии. Но дальнейшие требования прусского короля о передаче Пардубиц (Pardubitz), равно как и городов Колин (Kolin или Neu-Koln), Часлав (Czaslau), Куттенберг (Kuttenberg), Хрудим (Chrudim) и Гогенмаут (Hohenmauth) казались им чрезмерными. Король Фридрих был готов удовлетвориться линией Эльбы с Пардубиц, но без гарантий со стороны России, он не хотел подписывать ни единого документа, даже если бы ему предложили всю Богемию.
Хотя во Франкфурте император и проявлял некоторое упорство, во Франции, напротив, переговоры шли необычайно быстро и легко. 26 апреля 1744 года король Людовик объявил войну Австрии, разрушив, тем самым, последнюю надежду партии умеренных на сепаратный мир с Марией-Терезией, а несколько дней спустя Амело потерял уже давно шатающееся под ним кресло государственного секретаря[62 - После отставки Амело кресло государственного секретаря иностранных дел осталось вакантным, так как король Людовик, проявлявший последнее время необычайную активность, решил сам заниматься иностранными делами. Министр раздражал своего короля и герцогиню Шатору тяжёлыми и медлительными речами, а также частыми обвинениями в адрес прусского короля. Надо сказать, что король Фридрих платил Амело той же монетой, среди прочего, остро высмеивая его заикание. По мнению прусского короля, пока Амело сохранял место в королевском совете, Франция не могла быть надёжным союзником, что ставило под угрозу всю его систему.]. Отставка Амело, павшего жертвой восстановления дружбы между берлинским и версальским дворами, сильно уменьшила влияние в совете графа Морепа, который уже не мог помешать воинственным намерениям своего государя. 3 мая французский король выехал к войскам, чтобы, по примеру своего прадеда, возглавить поход во Фландрию. 23 апреля вернувшийся в Гаагу маркиз Фенелон объявил Генеральным Штатам, что его государь намерен начать военные действия в Австрийских Нидерландах[63 - Чтобы успокоить голландское общественное мнение, французский посланник также объявил, что король Людовик намерен завладеть крепостями «барьера» лишь на время, для размещения там депо и магазинов, и после завершения войны вернёт их обратно.]. Версаль преобразился, и там, где раньше царили уныние и разочарование, ныне поселились решимость и сила. Серьёзность намерений Франции не вызывала сомнений и здесь всё шло согласно желаниям прусского короля.
Если успех, достигнутый во Франции, даже превосходил надежды короля, то в отношении позиции России продолжала сохраняться неопределённость. К концу апреля 1744 года, то есть, к завершению переговоров о союзе с Францией, договор о Тройственном союзе России, Пруссии и Швеции был также далёк от осуществления, как и несколько месяцев назад. Братья Бестужевы, отстранение которых от власти прусский король считал conditio sine qua non для поддержания добрых отношений с Россией, продолжали блокировать все усилия барона Мардефельда. 7 мая 1744 года король Фридрих написал Мардефельду, что, хотя императрица Елизавета не намерена чинить препятствий задуманному им большому предприятию, вице-канцлер Бестужев всегда сможет найти способ обмануть её, и пока он у власти, на Россию нельзя твёрдо рассчитывать.
Наступление тёплого сезона и приближение начала кампании оставляли прусскому королю всё меньше времени для раздумий. Необходимо было принимать решение. В этой ситуации король Фридрих решил заключить союз с Францией, не дожидаясь договора с Россией и Швецией, в надежде, что до назначенного срока выступления прусской армии удастся обеспечить, по меньшей мере, невмешательство петербургского двора. Условия договора с Францией были оговорены ещё до отъезда короля Людовика к армии. 12 мая прусский король написал письма Его Христианнейшему Величеству, герцогине Шатору и герцогу Ноайлю, который в то время фактически руководил военными и иностранными делами. В них король заверил короля Людовика и герцогиню в своей искренней дружбе и уважении, а также похвалил замысел Ноайля в сражении при Дёттингене, выразив одновременно сожаление в неудачном его исполнении. Со своей стороны, король Людовик в беседе с Ротенбургом сказал, что может понять мотивы, побудившие прусского короля заключить сепаратный мир в Бреслау, так как кардинал Флери за его спиной действительно готовил соглашение с Австрией. Но теперь, когда договор заключается непосредственно королями, никто во всём мире не сможет их поссорить и он видит в короле Пруссии доброго и верного друга. Обычные в таких случаях реверансы вежливости были сделаны и стороны могли приступить к составлению статей договора.
Граф Ротенбург и герцог Ноайль составили две мемории, одна из которых касалась военной стороны дела и содержала план кампании, а в другой стороны договаривались о совместных дипломатических шагах. Теперь, после того, как твёрдая решимость пришла на место чрезмерной осторожности, военные планы французского руководства поражали своим размахом и широтой поставленных целей. Ещё ранее, 27 марта 1744 года, фельдмаршал Секендорф предложил смелый план по наступлению 70-тысячной французской армии в Германии, целью которого был главный опорный пункт австрийских войск в Передней Австрии крепость Фрайбург. Падение Фрайбурга вынуждало австрийское руководство к возвращению операционной базы к своим границам, что обезопасило бы Францию от угрозы с востока. Но после объявления войны Англии главное внимание было перенесено от Рейна к Ла-Маншу и от проекта Секендорфа вынуждены были отказаться. Теперь, по настоянию Тансена и Морепа, в Версале намеревались нанести основной удар во Фландрии. План кампании предусматривал развёртывание главных французских сил, численностью 125 000 человек, против Нидерландов, тогда как в Италии принц Конти с 40 000 человек уже стоял у Ниццы, а в Эльзасе-Лотарингии должны были действовать маршалы Куаньи и Бель-Иль c 70 000 человек. Кроме того, в Германии французское командование могло рассчитывать на имперскую армию, числом 15–18 000 человек, стоявшей у Филиппсбурга. Считалось, что войск Куаньи, Бель-Иля и Секендорфа будет достаточно, чтобы сдерживать войска Прагматической армии и Карла Лотарингского. Прусская армия, численностью около 80 000 человек, в августе должна была вторгнуться в Богемию и Моравию, вынуждая австрийские войска Карла Лотарингского вернуться от Рейна на их защиту. Тогда имперская армия, преследуя австрийцев вдоль Дуная, должна была занять важную крепость Ингольштадт и освободить Баварию. Вторая мемория предусматривала заключение трёх договоров. Договор между императором, Пруссией, Пфальцем и Гессен-Касселем имел целью поддержать императора Карла VII и заставить Вену признать его легитимным правителем. Отдельный договор должен был быть подписан между императором и королём Фридрихом, по которому Пруссии отходили северные округа Богемии. И, наконец, между Пруссией и Францией должен был быть заключён наступательный союз. После отъезда короля Людовика и Ноайля к армии, с французской стороны эту работу продолжили кардинал Тансен и генеральный контролёр финансов Орри, который, из страха разделить судьбу Амело, принял сторону союза с Пруссией.
Король Фридрих согласился с обеими частями плана – военной и дипломатической. 13 мая в письме Ротенбургу он, выразив удовлетворение отставкой Амело, изложил свой план кампании против Австрии, начало которой должно было многих удивить. Если австрийская сторона и ожидала нападения, то она ожидала его из Силезии, так как это была единственная прусская провинция, имевшая общую границу с австрийскими землями. Но король Фридрих задумал нанести удар с другой стороны. Воспользовавшись положением вспомогательных войск Карла VII, дающих ему право прохода по всей территории империи, он решил 80-тысячной армией пройти через территорию Саксонии, войска которой не успели бы подготовиться к обороне, и вторгнуться в Богемию с неожиданного для противника направления. Для действий на силезском направлении был выделен лишь относительно небольшой корпус генерала Марвица (Marwitz). Король рассчитывал 1 сентября стоять перед стенами Праги, быстро взять город и затем продолжить наступление на Будвайз и Табор, тогда как Марвиц должен был вторгнуться из Силезии в Моравию и захватить Ольмюц, чтобы защитить новую провинцию короля от возможных атак со стороны Венгрии. При приближении армии Карла Лотарингского прусский король намеревался атаковать его, разбить и вынудить отступить в Верхнюю и Нижнюю Австрию, а самому расположиться на зимних квартирах вдоль их границ. С этих позиций король планировал начать наступление на Вену весной следующего года. Согласно данному плану, кампания 1745 года должна была венчать победоносную войну.
В письме Ротенбургу король Фридрих также выразил некоторые свои пожелания относительно дипломатических мер, которые должна была предпринять Франция. В первую очередь ему казалось важным заручиться союзом с Сардинией, которую необходимо было привлечь на свою сторону, предложив больше, чем ей было предложено по условиям Вормсского договора. Без этого, по мнению прусского короля, продвижение галлиспанцев в Италии столкнётся с бесконечными сложностями, а союз с Испанией станет слишком обременительным для всех его участников. Также король Фридрих советовал привлечь к союзу Саксонию, для чего курфюрсту Августу необходимо было предложить упомянутые ранее территории в Богемии. Кроме того, он считал необходимым использовать влияние французского посланника при петербургском дворе маркиза Шетарди на императрицу Елизавету, чтобы она вынудила курфюрста саксонского и короля польского Августа принять это предложение. На сговорчивость дрезденского двора также должно было повлиять присутствие в Саксонии прусских войск, во время их движения к богемской границе. Вместе с тем, король Фридрих не скрывал от графа Ротенбурга и своих опасений, предполагая, что после выступления Пруссии венский двор сделает в Версале заманчивые предложения. Однако король рассчитывал на верность Его Христианнейшего Величества союзническим обязательствам, а также на старое стремление Франции добиться ослабления Австрийского дома.
Тем временем, переговоры во Франкфурте о заключении союза германских князей были близки к завершению. Сопротивление императора Карла VII, упорно не желавшего передавать прусскому королю округа Колин и Пардубиц, было успешно преодолено. Ландграф Гессен-Кассельский также поставил условием своего присоединения к договору предоставление ему значительных территориальных уступок после реорганизации Империи (епископство Падерборн и даже некоторые имперские города, включая Франкфурт) и курфюршеского звания – этой извечной мечты Брабантского дома[64 - По злой иронии, этой мечте суждено было осуществиться лишь в 1803 году, когда данный титул утратил своё практическое значение]. Однако королю Фридриху в личном письме удалось убедить принца Вильгельма Гессен-Кассельского отказаться пока от этих требований. 22 мая 1744 года договор между императором, королём прусским, курфюрстом пфальцским и королём шведским, как ландграфом гессен-кассельским, получивший название Франкфуртской унии, был подписан. Заявленной целью Унии являлось поддержание конституции Империи, восстановление и сохранение в ней мира и спокойствия, а также признание императора Карла VII со стороны венского двора и возвращение ему исконных владений. Споры вокруг австрийского наследства члены Унии договаривались решить путём переговоров при посредничестве имперских сословий и князей, но, в любом случае, после установления всеобщего перемирия. В сепаратной статье Франция, как гарант Вестфальского мира, приглашалась присоединиться к Унии, что и сделал именем своего короля Шавиньи. В тот же день король Фридрих ратифицировал договор.
24 июля 1744 года был подписан отдельный договор между императором Карлом и королём Фридрихом, в котором прусский король обязывался завоевать для Его Императорского Величества Богемию, за что Карл VII даровал в вечное владение ему и его наследникам округ Кёниггреца (K?niggr?tz) и расположенные к северу от Эльбы части округов Бунцлау (Bunzlau, совр. Болеславец), Лейтмерица (Leitmeritz, совр. Литомержице), а также владение Пардубиц с городом Колин. Император Карл гарантировал королю Фридриху всю Верхнюю Силезию и прежние завоевания, а прусский король взамен гарантировал императору Верхнюю Австрию. Франция также приглашалась к участию и присоединилась к договору в день его подписания. Однако, по требованию прусского короля, не желавшего раскрывать своих намерений до завершения военных приготовлений и выяснения позиции России, эти соглашения должны были держаться в тайне, а ратификация Унии, как и приглашение присоединиться к ней Саксонии и курфюршества Кёльн, были отложены на шесть недель. Необходимо отметить, что, несмотря на все усилия, число участников Унии со временем не увеличилось. Большинство князей Империи и имперские округа предпочли сохранить нейтралитет, не желая испортить отношения с Австрией и Англией. Также важно отметить, что в договоре об Унии содержалась статья о взаимной гарантии владений участников соглашения, включая Силезию и Глац, но политический вес стран-участников был слишком небольшим, чтобы успокоить прусского короля касательно надёжности своих недавних приобретений.
Сама по себе Франкфуртская Уния была почти безобидным союзом, но вскоре он был подкреплён более весомыми договорённостями. 5 июня 1744 года в Версале кардиналом Тансеном и генеральным контролёром финансов Орри от имени Его Христианнейшего Величества и графом Ротенбургом со стороны короля Пруссии был подписан франко-прусский договор. Согласно его статьям, король Фридрих обязывался произвести диверсию в Богемии, чтобы отвлечь австрийскую армию Карла Лотарингского от Эльзаса, а французские и имперские войска должны были его преследовать и освободить Баварию. Также французская армия должна была двинуться в Вестфалию для угрозы Ганноверу. По итогам войны Пруссия должна была получить земли в Богемии, указанные в договоре с императором от 24 июля, а Франция – ряд территорий в Австрийских Нидерландах с крепостями Ипр, Турне и Фурне. Договор содержал категорическое условие короля Фридриха о сохранении тайны и о том, что достигнутые договорённости имеют силу лишь при заключении договора с Россией и Швецией[65 - Король Фридрих в те дни говорил, что если бы узнал, что рубашка или даже кожа его проникли в эту тайну, он, не раздумывая, сорвал бы их со своего тела. Договор держался в тайне даже от императора Карла VII. Слухи о нём распространились сразу после его заключения, но подтверждения им не нашлось. После заключения Дрезденского мира договор, который не был даже опубликован, потерял свою силу и о нём забыли на многие годы].
Это были, так сказать, максимальные условия, на достижение которых, вероятно, не рассчитывали ни в Версале, ни в Берлине. Ситуативный союз французского и прусского дворов основывался на одной общей цели – освобождение Баварии и недопущение гегемонии Габсбургов в Германии, что было одинаково опасно как для Пруссии, так и для Франции. Иными словами, целью возвращения Пруссии в войну было восстановление равновесия сил в Германии. Территориальные приобретения в Нидерландах и Богемии были, без сомнения, желательным сопровождением данной цели, но в политических расчётах они играли подчинённую роль. Несмотря на то, что король Фридрих считал, что территориальные приобретения в Силезии и к северу от Эльбы не могут быть достаточно защищены, пока сама Богемия остаётся под властью Габсбургов, отторжение этого королевства, равно как и важных крепостей в Нидерландах было возможно только лишь при очень благоприятном развитии военных операций.
Но даже при этом другие участники европейского концерта держав, прежде всего, Англия, приложили бы все усилия, чтобы этого не допустить. План раздела австрийских владений, который потерпел фиаско в гораздо более благоприятных политических условиях трёхлетней давности, теперь, когда на стороне Вены открыто выступили морские державы и Сардиния, был заключен договор с Саксонией, а Россия пребывала в неопределённости, казался совершенно невыполнимым. Кроме того, в Берлине и Версале, в первую очередь из финансовых соображений, не рассчитывали на продолжительный конфликт и планировали закончить войну за две военных кампании. А заключение быстрого мира было возможно лишь при возвращении к умеренным условиям, выдвинутым когда-то кардиналом Флери – признание Веной императора Карла VII с возвращением ему утерянных родовых владений. Как писал король Фридрих: «Главной моей целью во всём, что я предпринимаю, является ослабление Австрии и поддержка и возвышение императора; если бы не эти два пункта, то я охотно бы отказался от всех территориальных требований и предпочёл остаться в стороне». Таков был конец переговоров, которые, по выражению маркиза Аржансона, велись с прусской стороны с большой ловкостью, а с французской – с большой глупостью, так как интриги придворных партий поставили Францию перед угрозой войны на два фронта – во Фландрии и в Германии.
Выражаясь языком поэтов, франко-прусский договор был подписан под аккомпанемент осадных орудий армии Его Христианнейшего Величества, которая в это время открыла кампанию во Фландрии. Эта кампания была ознаменована первыми победами французского оружия и взятием ряда «барьерных крепостей» – Менина (4 июня), Ипра (22 июня), форта Кнокке (29 июня) и Диксмейде ((Diksmuide) 30 июня). В то же время герцог д’Аркур (Harcourt) от Мааса угрожал Монсу и Шарлеруа (Charleroi). Присутствие в армии Людовика XV вновь придало уверенности французским солдатам и офицерам, ожидавшим теперь, что их король будет воевать также энергично, как и охотиться. С приездом короля, французская армия вновь обрела единоначалие, были устранены разногласия и интриги между маршалами, оказавшие губительное воздействие на военные операции 1741-43 годов[66 - На это время приходится взлёт военной карьеры графа Морица Саксонского, состоявшего на французской службе с 1720 года и имевшего чин генерал-лейтенанта. Из-за его религиозных убеждений (лютеранин), монарших амбиций (герцогство Курляндия) и неоднократных угроз покинуть службу короля Людовика, французское высшее военное руководство с недоверием относилось к этому германскому принцу. Сам король считал его ненадёжным, подобно его кровному брату королю Августу. Но герцогу Ноайлю, прежде других сумевшего распознать военные таланты графа, удалось, наконец, преодолеть предубеждение короля и убедить его в верности и преданности графа Саксонского французской короне. Во время кампании 1744 года графу Морицу было доверено командование французской армией во Фландрии. Несмотря на отсутствие громких побед, эту кампанию называют одной из лучших кампаний графа Саксонского, а герцог Ноайль сравнивал её с кампаниями маршала Тюренна.]. Во Фландрии, где предполагалось нанести главный удар, были собраны лучшие французские войска, но это делалось за счёт других театров военных действий и позже привело к плачевным последствиям. Объявив войну и атаковав «барьерные крепости», Франция вступила в полномасштабный конфликт с морскими державами и Австрией, что успокоило прусского короля, опасавшегося быть обманутым после своего возвращения в войну.
Примечательной особенностью франко-прусского договора стала дата его заключения. Ровно в тот же день двумя годами ранее был заключен прежний договор между двумя государями, который утратил силу после выхода Пруссии из войны сепаратным миром летом 1742 года. Но на этом удивительные совпадения не заканчиваются. Как весной-летом 1741 года король Фридрих нуждался в мощном союзнике, который отвлёк бы от него часть австрийских сил, так теперь Франции, была необходима помощь прусского короля, войска которого могли нанести неожиданный удар по незащищённым австрийским владениям и вынудить принца Карла Лотарингского спешно вернуться для обороны коронных земель. Как ранее в Потсдаме ждали месяца августа, на который было назначено выступление армии маршала Бель-Иля, так и теперь в Версале ждали наступления того же месяца, который король Фридрих определил для начала боевых действий прусской армии.
После того, как политическое решение было принято и нашло своё оформление в официальном договоре, вступление Пруссии в войну стало неизбежно и оставалось лишь вопросом времени. Для обсуждения детального плана кампании и координации военных усилий в курортный Пирмонт (Pyrmont), где в это время находился король Фридрих, прибыл бывший марешаль-де-ложи армии Богемии граф де Мортань (Mortaigne). Теперь, в чине имперского фельдмаршал-лейтенанта, он находился при армии Карла VII. Ещё со времён боевых действий в Богемии король знал Мортаня, как друга маршала Бель-Иля и сторонника активных действий против Австрии. 8 июня король и граф Мортань встретились в парке, где граф передал Его Величеству письмо от императора и замечания герцога Ноайля к плану кампании. Замечания эти касались, прежде всего, реакции союзников на возможные действия армии Карла Лотарингского. Герцог оговаривал, что если принц Карл останется с армией стоять у Гейльбронна (Heilbronn), с французских войск снимается обязательство по немедленному наступлению, так как переправа через Рейн на виду у австрийской армии была бы слишком рискованной. В этом случае герцог Ноайль предлагал сначала дождаться результатов прусской диверсии в Богемии, а когда принц Карл двинется против этого нового неприятеля, переправиться через Рейн и его преследовать. Имперская армия должна быть пополнена до 28–30 000 человек и готова к выступлению к 15 июля. Карл VII хотел, чтобы прусская армия начала наступление к этому же сроку. Также французская сторона была категорична в вопросе атаки Ганновера, на которую, при таком широком размахе, не хватило бы ни сил, ни средств и настаивала на том, чтобы Пруссия вступила в войну, по крайней мере, в июле 1744 года.
Эти предложения вызвали у короля Фридриха недовольство и подозрения. Они означали, что французская сторона намерена была сначала дождаться вступления Пруссии в войну и лишь затем действовать самой. Опасность заключалась в том, что если французы и имперцы не будут активно преследовать отступающую армию принца Карла, принц придёт в Богемию раньше, чем прусские войска смогут взять Прагу. Таким образом, король оказывался бы запертым перед лицом сильного противника на тесном пространстве между Эльбой и Силезией с ограниченными возможностями для снабжения своей армии. Он был бы поставлен перед выбором либо атаковать из невыгодной позиции австрийскую армию, имевшую опору в бастионах Праги, либо бесславно отступить в Силезию. И здесь также можно усмотреть удивительное сходство с событиями двухлетней давности. Тогда король, призывая французскую армию в Богемию, пытался избавиться от фельдмаршала Нейпперга, а сейчас сам вынужден был исполнять отвлекающую роль. Но тогда поход на Прагу для французов и их союзников закончился удачным штурмом, и шедшая на сикурс австрийская армия вынуждена была смириться с этим результатом. Теперь же, когда от взятия Праги зависел исход всей кампании, союзники должны были удерживать Карла Лотарингского как можно дольше, чтобы тот не пришёл в Богемию прежде, чем падёт её столица.
Сомнения прусского короля подтвердил граф Мортань, когда, в сообщении маршалу Бель-Илю о результатах этой встречи, он, в частности, написал, что Его Прусское Величество опасается, что Франция бросит его «когда он поднимет щит». В результате обсуждения стороны сошлись на том, что французы ограничатся взятием Фрайбурга в Передней Австрии и останутся на Верхнем Дунае. Прусская армия после взятия Праги должна была продвинуться до Табора и Будвайза и на этих позициях ожидать подхода принца Карла Лотарингского, которого будут преследовать имперские войска фельдмаршала Секендорфа. Затем король Фридрих рассчитывал атаковать и разбить австрийцев в сражении и занять зимние квартиры в Богемии. Прусский король согласился с датой выступления 15 июля, с условием, что к этому сроку будет заключен договор с Россией и Швецией. По возвращении Мортаня, прусский посланник во Франкфурте Клинггреффен сообщил королю, что Шавиньи остался доволен достигнутыми договорённостями, и теперь его тревожила лишь позиция русского двора.
Но в это время на Рейне произошли важные события, которые изменили планы прусского короля и заставили его нарушить поставленные им же условия и вступить в войну до завершения дипломатической подготовки. В конце июня 1744 года принц Карл Лотарингский открыл кампанию решительными действиями и, переправившись через Рейн у Майнца, угрожал вторжением в Эльзас и Лотарингию. Переправа произошла в зоне ответственности имперских частей, что впоследствии дало французской стороне повод обвинять фельдмаршала Секендорфа в предательстве. Французских войск оказалось недостаточно, чтобы помешать наступлению австрийцев, и теперь маршал Куаньи вместе с имперцами, в спешке отступал к Страсбургу, открыв для австрийских войск дорогу на Лотарингию.
Карл Лотарингский находился в зените славы. Даже король Фридрих сравнивал его с Юлием Цезарем и принцем Евгением Савойским, назвав операцию по форсированию Рейна образцом переправы через реку на виду у неприятеля[67 - В «Истории моего времени» и «Общих принципах ведения войны».]. Маршал Куаньи не мог сопротивляться численному превосходству противника, и настоятельно нуждался в подкреплениях, которые могли быть взяты лишь из фландрской армии. Какая польза была от французских успехов в Нидерландах, если теперь придётся останавливать там операции и переводить большую часть войск в Лотарингию для отражения австрийского наступления? Кроме того, такая сложная передислокация могла занять 3–4 недели, а в это время принц Карл мог захватить Эльзас и сломить, тем самым, недавно проявившуюся в Версале волю к борьбе. В таких обстоятельствах можно было опасаться выхода Франции из войны на условиях обмена захваченных «барьерных крепостей» на Эльзас и признания Франца-Стефана римским королём, после чего венский двор получал бы свободу рук для возврата Силезии. К этому стоит прибавить, что франко-прусский договор ещё только ждал ратификации, а заключение Тройственного союза России, Швеции и Пруссии стало почти невозможным после высылки из России маркиза Шетарди[68 - Были перехвачены и, при помощи выданного камердинером Шетарди ключа, прочитаны письма французского посла, в которых маркиз, раздосадованный неудачами при русском дворе, позволил себе неосторожные выпады в сторону императрицы Елизаветы. 17 июня 1744 года ему был вручен приказ в течение 24 часов покинуть Россию. Высылка маркиза была организована с показательной оскорбительностью – он вынужден был вернуть полученные ранее от императрицы Елизаветы подарки вместе с орденом св. Андрея Первозванного, посажен под домашний арест, а до границы его сопровождал вооружённый конвой.] и приезда в Петербург нового австрийского посланника графа Розенберга (Rosenberg), что служило верным знаком потепления в русско-австрийских отношениях после злополучного дела Ботта.
В данных условиях король Фридрих видел лишь один cпособ остановить принца Лотарингского и предотвратить выход Франции из войны. Получив 1 июля 1744 года известие о начале переправы австрийской армии через Рейн, король вынужден был принять неудобное и опасное для себя решение. И если прежде он скрывал свои намерения даже от близких министров и генералов, то теперь король пригласил к себе в Потсдам Подевильса и сообщил тому о заключении договора с Францией и предстоящем вступлении в войну. Причины и основания своего решения король представил в документе, названном «Экспозе мотивов, которые вынудили Короля предоставить вспомогательные войска Императору» (Exposе des motifs, qui ont obligе le Roi de donner des troupes auxiliaires ? l’Empereur). В этом документе он обвинял королеву Венгерскую в насилиях, чинимых австрийскими войсками в Империи, в пренебрежении её конституцией и обычаями и, наконец, в неуважении к самому Императорскому Величеству. Там говорилось, что король прибегает к силе с сожалением и только после того, как исчерпал все возможности для примирения, так как его предложения посреднических услуг были отвергнуты Англией. «Племя древних германцев, – значилось далее, – которые столько веков защищали свою родину и свои свободы против мощи древней Римской Империи, ещё существует, и оно и сегодня будет защищать их против всех тех, кто осмелится на них покуситься». Король завершал экспозе уверением, что действует не в своих интересах, но «поднял оружие только, чтобы вернуть свободу Империи, достоинство Императору и спокойствие Европе».
Подевильс выразил несогласие со своим государем. Он по-прежнему не видел непосредственной угрозы от Австрии и Саксонии и считал, что от вступления в войну Пруссии в выигрыше останется лишь Франция. Она будет вести войну, как ей удобно, брать крепости в Нидерландах, ограничиваясь в Германии лишь обороной и наблюдая за спектаклем, который будет разыгрываться в Богемии и который отвлечёт туда все австрийские силы от французских границ. В таком случае, по мнению Подевильса, Пруссия возьмёт на себя всю тяжесть войны, вступив в которую, уже не сможет из неё выйти так же, как в прошлый раз, так как королю больше не предложат мира, подобному Бреславльскому. Граф Подевильс соглашался, что в интересах Пруссии оказать поддержку императору Карлу VII, но считал противоестественным спасать утопающего, рискуя собственной жизнью. План Его Величества, продолжал Подевильс, основывается на двух предпосылках – честность Франции и дружба или бездействие России, но если хотя бы одна из них не оправдается, война может стоить даже больше, чем потеря Силезии. И советовал, что «если у Вашего Величества нет сильного предубеждения против новой связи с Англией и Австрией, а отношения с Францией ещё не так близки, то, возможно, найдётся другой способ вызволить Кайзера из затруднений и вернуть ему его земли, а, быть может, ещё и больше». Свои сомнения граф Подевильс подал королю в письменной форме, и они были опубликованы под названием «Ремарки доброго германского патриота на документ, озаглавленный «Экспозе мотивов, которые вынудили Короля предоставить вспомогательные войска Императору» (Remarques d’un bon Patriote sur l’Ecrit intitulе Exposе des motifs, qui ont obligе le Roi de donner des troupes auxiliaires ? l’Empereur). Такая форма общения министра со своим королём не должна удивлять читателя. В то время подобные памфлеты часто использовались в политической полемике. Как правило, они были анонимны, и могли принадлежать перу известных и влиятельных политиков. Но соображения министра уже не могли повлиять на решение короля, так как во время публикации этого документа в конце августа 1744 года прусские войска уже пришли в движение.
Генрих фон Подевильс, государственный и военный министр Пруссии (1695–1760).
Время покажет, насколько верны были предостережения опытного министра, но сейчас перед королём стояла одна задача – не допустить, чтобы военные неудачи на Рейне перечеркнули все дипломатические успехи последних месяцев. Необходимо было поддержать боевой дух в Версале, куда уже прибыл голландский уполномоченный граф Вассенар (Wassenar), который привёз одобренный Генеральными Штатами и Англией план по умиротворению враждующих сторон. По выражению прусского посланника в Вене графа Дона, это могло стать вторым изданием Утрехтского мира, и эти аналогии были вполне справедливы. После примирения Франции с морскими державами Австрия, оставшись в одиночестве и без субсидий, не смогла бы продолжать войну, и вынуждена была бы также заключить мир, рассчитывая при этом найти удовлетворение в другом месте. И место это было слишком хорошо известно прусскому королю, чтобы он мог спокойно наблюдать за происходящими событиями. Поэтому 12 июля, уже зная о спешном отступлении Куаньи и Секендорфа, король Фридрих написал Его Христианнейшему Величеству эмоциональное письмо, в котором сообщал, что тяжёлое положение Франции заставило его принять решение и выступить на помощь своему союзнику, не дожидаясь гарантий со стороны России и Швеции. Датой выступления прусской армии король назвал 13 августа, а в конце этого месяца намеревался быть под Прагой. Письмо было исполнено выражениями дружбы и убеждениями в общности интересов, которые «как никогда тесно связаны и неразрывны». Далее король просил поставить во главе армии Баварии маршала Бель-Иля, с которым у Его Прусского Величества сложились добрые отношения ещё со времён богемской кампании, и призвал к решительным действиям, «как действовали великий Конде, маршал Тюренн, маршал Люксембург и маршал Катина, …, которые стяжали бессмертную славу французским войскам, а для себя известность на все времена».
В тот же день, 12 июля, в не менее страстном письме к маршалу Ноайлю король Фридрих настойчиво потребовал активного преследования армии принца Карла и занятия Баварии, равно как и вторжения в Ганновер, без чего, как он выразился, «всё наше дело полетит ко всем чертям». Прусский король также призвал маршала к решительным действиям, выразив опасение, что в случае затягивания конфликта военные расходы достигнут чрезвычайных размеров, а успех будет всё более сомнителен. В качестве подтверждения своих слов король привёл в пример события 1741-42 годов, когда кардинал Флери, страшась решительных действий и больших расходов, упустил верную возможность покончить с гегемонией Габсбургского дома в Германии, из-за чего теперь продолжение этой войны обойдётся французской казне в три-четыре раза дороже. Как писал король далее: «Одним словом, я доверяюсь честности государя просвещённого и мудрого, который никогда за всю жизнь свою не нарушал своих обещаний…».
Для координации военных операций прусский король направил во французскую штаб-квартиру фельдмаршала графа Шметтау (Schmettau). Граф уже имел опыт подобного рода поручений во время кампаний в Австрии и Богемии 1741-42 годов, когда он в подобном качестве пребывал при штабе Карла-Альбрехта Баварского. Как и тогда, в его обязанности входило воодушевлять союзников на решительные действия. Граф был старым другом Секендорфа ещё со времён войны за Испанское наследство. Оба служили императору Карлу VI, но после его кончины покинули австрийскую армию и перешли на службу к другим государям. В те времена присягали не государству, а государю, после смерти которого не считалось бесчестьем найти себе нового сеньора. Теперь король Фридрих решил использовать это знакомство для своей пользы. В инструкциях графу значилось, что он должен побуждать короля Людовика к активным действиям против армии принца Карла, чтобы помешать ему вернуться в Богемию прежде, чем прусская армия возьмёт Прагу. Французы должны были атаковать его при переправе через Рейн, затем энергично преследовать и освободить Баварию. Кроме того, он должен был «не упускать ни единого повода, чтобы убеждать и доказывать королю Франции, что теперь и навсегда интересы Франции неотделимы от интересов Пруссии». Опасения насчёт верности Франции союзническому долгу не покидали короля Фридриха вплоть до начала кампании. В письме герцогу Ноайлю от 5 августа 1744 года, то есть, за неделю до выступления прусских войск, король предположил, что после начала военных действий австрийская сторона обратится в Версаль с мирными предложениями. Предвосхищая это, он выразил надежду, что Его Христианнейшее Величество «предпочтёт дурному миру, который навсегда лишит его доверия всех государей Европы, мир добрый, который навечно обеспечит ему славу и спокойствие». Мы умолчим об оценке благородного призыва к соблюдению союзнического долга со стороны прусского короля, за два года дважды нарушившего свои обязательства и теперь готового сделать это в третий раз.
Наряду с угрозой заключения сепаратного мира со стороны Франции, над королём Фридрихом давлела неопределённость в отношениях с Россией и Швецией. Проект Тройственного союза Пруссии, Швеции и России, как уже было сказано, потерпел неудачу, но там, где оказались бессильны самые ловкие посланники, успех принесла дипломатия совсем иного рода. Весной 1744 года при посредничестве короля Фридриха были заключены два брачных союза, которые призваны были обеспечить ему спокойный тыл во время будущих баталий в Европе. Эта была та самая брачная дипломатия, которая позже дала повод Вольтеру иронически называть прусского короля дядей всей Европы. 17 марта было оглашено, а 10 июня, сразу после возвращения короля Фридриха из Пирмонта, торжественно отпраздновано обручение сестры короля Луизы Ульрики Прусской с князем-администратором Голштинии Адольфом Фридрихом Гольштейн-Готторпским, под влиянием России избранного Риксдагом наследником шведской короны. А ровно через месяц, 10 июля 1744 года, состоялось обручение Софии Августы Ангальт-Цербсткой с наследником российского престола великим князем Петром. Оба из Голштинского дома, оба были избраны в наследники трона в других странах, и оба почти одновременно обручены с принцессами, которые были обязаны своими партиями исключительно усилиям короля Фридриха. Молодость и неопытность невест, вместе с влиянием, которые они приобретут вскоре на своих мужей, позволяли рассчитывать, что эти супружеские пары позволят управлять собой в интересах прусской политики. Данный расчёт очень скоро оправдал себя в Швеции. После брака Адольфа Фридриха с сестрой прусского короля влияние прусской партии в Стокгольме выросло настолько, что в Берлине могли уже не опасаться выступления Швеции против Пруссии, а в мае 1747 года стороны заключат желанный для прусского монарха оборонительный союз. Однако императрица Елизавета, от решений которой теперь зависели широкие планы и даже вся система короля Фридриха, пока не готова была занять определённую позицию. Несмотря на хитроумные интриги прусской партии при русском дворе, императрица Елизавета отвергала все попытки склонить её к заключению союза с Пруссией.
При этих попытках важную роль играла княгиня Иоганна Елизавета Ангальт-Цербсткая, мать будущей императрицы Екатерины Великой. Энергичная и амбициозная представительница младшей, Гольштейн-Готторпской, ветви Ольденбургского дома, внучка датского короля, сестра наследника шведского престола и мать будущей супруги императора Всероссийского, Иоганна Елизавета стремилась обернуть свою блестящую родословную в осязаемое политическое влияние. По прибытии в Россию и вплоть до своего отъезда княгине было отведено значительное место в расчётах прусского короля, с которым она состояла в переписке, и который пытался использовать в своих интересах её положение при русском дворе. Так называемый, «малый двор», возглавляемый великокняжеской четой и, конечно, Иоганной Елизаветой, стал инструментом короля Фридриха для проведения прусских интересов и опорой прусской партии при петербургском дворе. Высылка маркиза Шетарди была тяжёлым ударом для сторонников Версаля и Берлина (после заключения франко-прусского союза представители обеих стран сообща работали в Петербурге)[69 - Король Фридрих даже опасался, что немилость Шетарди приведёт к осложнениям в его отношениях с Россией, но российская сторона заявила, что это дело касается лишь персоны маркиза и не повлияет на добрые связи с французским двором.], и на некоторое время княгиня Иоганна Елизавета стала главным её орудием. Однако настойчивость «королевы-матери», как метко назвал княгиню английский посол Тироли, в намерении уговорить российскую императрицу пойти на Тройственный союз возымела обратный результат. На очередной её совет выслушать предложения барона Мардефельда по поводу союза с Пруссией императрица в резкой форме посоветовала княгине не вмешиваться не в свои дела. Попытки подкупить вице-канцлера Бестужева, предпринятые сменившим маркиза Шетарди д’Альоном и бароном Мардефельдом, оказались безуспешными, как и интриги против него, единственным результатом которых стало удаление от двора брата вице-канцлера обер-гофмаршала Бестужева. Об этом писал лорд Картерет английскому послу Тироли: «Нет измышления, клеветы, лжи, на которую сторонники Франции не были бы готовы для удаления Бестужева».
Императрица Елизавета хорошо сознавала слабые стороны вице-канцлера, но пока Бестужев избавлял её от бремени государственных забот, он мог рассчитывать на благоволение российской императрицы. Подтверждением этой благосклонности стало назначение Бестужева канцлером в июле 1744 года. Не оправдался расчёт прусского короля и на нового вице-канцлера князя Воронцова, известного своими симпатиями к Франции и Пруссии, от которых он получил титул имперского графа и орден Чёрного орла. Но князь действовал настолько осторожно, что франко-прусской партии не удалось получить от этой привязанности никакого действительного результата. Также не увенчались успехом попытки французского и прусского дворов привлечь к Франкфуртской Унии великого князя Петра, который, как герцог Голштинский, был одним из князей Империи. Присоединение к Унии наследника российского престола сильно добавило бы влияния этому объединению, но предложение встретило категорический отказ императрицы Елизаветы, не желавшей участия великого князя в чужих для России ссорах. Противной стороне также не удавалось добиться от русского двора ничего определённого. Несмотря на явный успех с высылкой маркиза Шетарди, которого лорд Тироли называл «боевым конём наших врагов», запросы английского короля Георга о поставке вспомогательного корпуса для сдерживания прусского короля встречали лишь отговорки и увёртки. Бестужеву всякий раз удавалось отделываться от Тироли, ссылаясь на нежелание императрицы заниматься государственными делами. Очень кстати для русских министров пришлась поездка императрицы в Киев, что дало возможность отложить принятие решения.
А. Менцель. Императрица Елизавета выслушивает доклад вице-канцлера графа Бестужева-Рюмина.
Русский двор, не желая открытой конфронтации с Пруссией, пытался избежать вмешательства в конфликт и одновременно сохранить в силе обязательства по договору. Это требовало тонкой и осторожной политики от вице-канцлера Бестужева, связанного нежеланием императрицы вмешиваться в эту войну[70 - В 1741-45 годах Россия находилась в выгодном, но одновременно сложном положении. Россия была связана договорами одновременно с Пруссией (1740 и 1743 гг.) и с Австрией (1726 г.), что позволило петербургскому двору чувствовать себя в безопасности и даже претендовать на посредничество при разрешении конфликта. Такое положение, однако, требовало осторожной и взвешенной политики, чтобы избежать обвинений в неисполнении принятых обязательств и не допустить чрезмерного усиления одной из сторон. Интересно, что впоследствии, в начале Семилетней войны, русский двор оказался в подобном положении, будучи связанным обязательствами одновременно с Австрией и Пруссией. В этой связи, решение императрицы Елизаветы о вступлении в войну на стороне Австрии выглядит спорным, так как лишило Россию возможности проведения посреднической политики в выгодной политической ситуации, когда ведущие европейские державы оказались втянутыми в крупный конфликт.]. Этого же требовали большие затруднения в финансах и необходимость восстановления сил после войны со Швецией. Как остроумно охарактеризовал данную позицию русского двора неизвестный автор «Memoires de la reine de Hongrie…»: «Петербургский двор считал себя божеством, которое могло принимать одной рукой гинеи, а другой – луидоры». Опытный дипломат барон Мардефельд хорошо понимал эти мотивы русского двора. Он также понимал, что Петербург не выступит против короля Фридриха, пока не оправится от войны со Швецией, либо пока прусский король не будет угрожать непосредственно российским интересам. Таким образом, без формального подтверждения, но исходя из сложившейся ситуации, 23 июля 1744 года прусский посланник мог заверить своего государя, что «в ближайшие шесть месяцев Вашему Величеству нечего опасаться от Императрицы, но и не на что надеяться». В этой же депеше Мардефельд советует королю: «если государственные соображения привели Ваше Величество к необходимости начать войну, чтобы защитить свои владения, я считаю, что в его интересах войти в игру теперь же, нежели чем откладывать это до следующего года …», так как промедление может привести Россию в лагерь его противников. Однако на данном этапе король Фридрих получил главное – до весны 1745 года русская армия не двинется с места, и за это время необходимо было принудить Вену к заключению мирного договора.
Таким образом, внешнеполитические расчёты короля Фридриха за два года после заключения Бреславльского мира претерпели существенные изменения. Во второй половине 1742 года король-триумфатор спокойно смотрел на карту Европы, где в полную силу бушевал пожар начатой им войны. Заручившись двумя важнейшими для себя союзами, он ожидал, пока воюющие стороны истощат себя и будут готовы к общему миру, по условиям которого Пруссия получит твёрдые гарантии Силезии и Глаца. Договор с Англией защищал короля от посягательств Австрии на случай, если в Вене решатся заключить мир с Францией и попытаются вернуть утерянную Силезию. Финансовые возможности венского двора были ограничены и не позволяли выступить против Пруссии без согласия и помощи Его Британского Величества. Но, по расчётам прусского короля, Англия никогда не дала бы Австрии деньги на войну с Пруссией, тем более, если венский двор перед этим примирился бы с её извечным соперником Францией. Договор с Англией, помимо прочего, призван был продемонстрировать австрийскому министерству, что его цели находятся не на востоке, а на западе, в прирейнских провинциях Франции. На случай, если в Вене проявят несогласие с данной политической формулой и, в расчёте компенсировать английские гинеи русскими штыками, попытаются вовлечь Россию в будущую войну с Пруссией, король Фридрих предусмотрительно заручился поддержкой петербургского двора. Русско-прусский договор должен был стать надёжной гарантией, что, в случае попытки со стороны Австрии пересмотреть условия Бреславльского мира, восточные границы Прусского королевства останутся в спокойствии.
Однако результаты кампании 1743 года вынудили короля Фридриха к действию. Намерение Лондона двинуть Прагматическую армию в пределы границ Рейха вызывало воспоминания о походе герцога Мальборо и принца Евгения в Южную Германию, закончившегося разгромом франко-баварских войск при Гохштедте и оккупацией Баварии. Но сейчас от союзников не потребовалось даже этого – Бавария была захвачена стремительным наступлением принца Карла Лотарингского, а французские войска столь же быстро отступали к Рейну. Зная о твёрдом намерении венского двора получить компенсацию за утерянную Силезию, король Фридрих не мог допустить аннексии Баварии, что грозило бы восстановлением габсбургской гегемонии в Германии. Вместе с тем, поражения французских войск и угроза вторжения союзных войск в пределы Франции могли сломить и без того слабую волю французского министерства к сопротивлению и заставить его пойти на мир с Австрией, после чего вновь мог быть поставлен вопрос о пересмотре условий Бреслау. Протесты и даже угрозы из Берлина в адрес английского министерства из-за движения Прагматической армии в Германию не возымели действия. Попытки организации в Империи «третьей силы» из имперских князей в пользу гонимого и лишённого родной земли императора Карла VII также не привели к успеху, равно как и посреднические усилия с целью умиротворения Германии и возвращения императору Баварии в обмен на его разрыв с французским двором.
Начало 1744 года принесло королю Фридриху новые серьёзные беспокойства. Отсутствие упоминания о Бреславльском договоре в Вормсском трактате создавало важный и опасный для Пруссии прецедент, когда третья сторона (Сардиния) не признавала территориальных изменений лета 1742 года. Ещё более опасным сигналом было то, что этот трактат был заключён при посредничестве Англии, благожелательный нейтралитет которой являлся краеугольным камнем в системе прусского короля. Заключение якобы при английском посредничестве австро-саксонского договора и письмо короля Георга к Марии-Терезии, при всей сомнительности его происхождения, оформили в представлении короля Фридриха картину ближайшего будущего. У прусского монарха не оставалось сомнений, что после поражения Франции австрийская сторона, при помощи Саксонии и при возможной финансовой поддержке Англии, попытается взять реванш за поражение двухлетней давности. Это побудило короля Фридриха попытаться восстановить равновесие сил и пойти на сближение с Францией, где его ещё недавно проклинали как предателя и клятвопреступника. Обещаниями скорого вступления в войну он хотел удержать французское министерство от заключения мира с Австрией. Также необходимо было подтвердить или даже расширить союзные обязательства с Россией, в нейтралитете которой он не мог быть уверен, пока власть сохранялась в руках Бестужева.
Заключение договора с Францией перевело конфликт за австрийское наследство на новый уровень эскалации. Следствием договорённостей в Версале стало объявление Францией войны Австрии и наступление французской армии в Нидерландах. Несколько позже в войну должна была вступить Пруссия, армия которой, выступая под флагом вспомогательных войск императора Карла VII, открыла второй фронт против Австрии в Богемии. Успехи австрийских войск в Эльзасе вынудили короля Фридриха сбросить маску раньше времени и выступить, не дожидаясь гарантий со стороны России, каковые король прежде считал conditio sine qua non для участия в войне. Соглашения, достигнутые в 1742 году в Бреслау и Берлине, были отринуты и целью новой антиавстрийской коалиции вновь стали земли Богемии и Австрии. Вместе с этим, венский двор, не связанный более обязательствами по договору с Берлином, получил свободу рук для действий в Силезии, а возвращение этой провинции под скипетр Габсбургов отныне и на добрые два десятка лет вперёд станет главной внешнеполитической задачей венского кабинета. Исследователи расходятся во мнениях о целесообразности решения короля Фридриха вернуться в войну, неудачный исход которой не только погубил бы все его предыдущие достижения, но и, как предупреждал граф Подевильс, мог стоить намного большего, чем Силезия. Сам прусский монарх хорошо осознавал все риски этого предприятия, но считал, что время для выступления настало. Несколькими годами позже, в 1746 году, в «Истории моего времени» он напишет об этих событиях так: «Во время такого кризиса нужно решаться; худший выбор, который можно сделать, это ничего не выбрать».
Часть II
Погоня за миражом
Глава I. Перед вторжением
Несмотря на внешнюю беззаботность прусского двора и показную увлечённость короля Фридриха светскими мероприятиями, в Потсдаме внимательно следили за развитием событий во втором акте драмы под названием Война за Австрийское наследство. Ещё 19 июня 1742 года, то есть сразу после подписания прелиминарий в Бреслау, король Фридрих писал о неизбежности возобновления войны через несколько лет. Эти тревожные ожидания заставляли его уделять особенное внимание повышению обороноспособности Прусского королевства. Король Фридрих постарался наиболее рационально использовать отведённые ему годы мира для увеличения армии, модернизации крепостей, а также для исправления недостатков, выявленных в ходе Первой Силезской войны. Прежде всего, это касалось улучшения тактических приёмов и ещё большего сокращения срока мобилизации. Этот срок в Пруссии и без того был удивительно коротким, составляя три недели против трёх-четырёх месяцев, необходимых для приведения армии в боевую готовность в прочих европейских странах.
Пехота, это любимое детище «короля-сержанта» Фридриха Вильгельма I, воспитанное его другом и фельдмаршалом Леопольдом Ангальт-Дессауским (Anhalt-Dessau), в кампаниях прошедшей войны показала себя с самой лучшей стороны. Однако регламент для пехотных частей, изданный ещё в 1726 году, устарел и нуждался в доработке. Новый пехотный регламент от 1 июня 1743 года основывался на «Инструкции», изданной королём ещё в лагере у Куттенберга 20 июня 1742 года. Нет нужды перечислять все пункты данного регламента. Скажем лишь, что огневая подготовка пехоты и её стойкость во время сражения были выше всяких похвал и основные усовершенствования касались некоторых тактических приёмов, в особенности, улучшения манёвренности пехотных линий в бою. При этом особенно подчёркивалась необходимость быстрой и решительной атаки, чтобы «вынудить неприятеля оставить занимаемую им позицию».
Также особое внимание уделялось непрерывности атаки, так что батальонам предписывалось сократить время остановок, отводимых на стрельбу. Темп атаки, как следует из циркулярного письма короля от 1747 года, достигал в первую минуту 90–95, в последующее время 70–75 шагов в минуту. Интервалы между полками в линии составляли 26 шагов, фронт гренадерского батальона – 180, мушкетёрского – 200 шагов. Длина «ординарного» или обычного шага составляла 2 фута (werkschuh) или 45 сантиметров. Образцовым подразделением в пехоте был Потсдамский гренадерский батальон – любимые великаны короля Фридриха-Вильгельма – в котором король опробывал все нововведения, такие, например, как быстрый огонь в ночное время суток. Для равномерного обучения всей армии этим новым приёмам в Потсдамский батальон командировались офицеры из других подразделений или офицеры батальона временно придавались другим частям. При этом особое внимание уделялось поддержанию дисциплины в офицерском корпусе. Нерадивые офицеры подвергались штрафам или увольнению.
Более значительным изменениям был подвергнут регламент для кавалерии, новые предписания для которой учитывали опыт последних военных кампаний. Основным отличием кавалерийского регламента 1743 года от регламента 1727 года было введение галопа, как для манёвров, так и для кавалерийской атаки, которая должна была начинаться на быстрых рысях с переходом на полный галоп. Кавалерийским офицерам предписывалось всегда атаковать неприятеля первыми и пытаться зайти тому во фланг. Стрельба была разрешена лишь после того, как обе неприятельские кавалерийские линии были опрокинуты, то есть, иными словами, когда сражение на кавалерийских крыльях будет уже выиграно. При развёртывании во время сражения фронт пяти эскадронов должен был составлять 240 шагов с интервалами между полками в 20 шагов, между эскадронами в 10 шагов для первой линии и 60 шагов для второй линии. Дистанция между линиями устанавливалась в 300 шагов.
Прусские гусарские части, в отличие от их коллег из других европейских армий, нашли широкое применение не только во время малой войны, но и в полевых сражениях, где они, благодаря умению держать строй и хорошей дисциплине, подчас не уступали тяжёлой кавалерии. Согласно «Диспозиции» составленной королём для кавалерийских офицеров 25 июля 1744 года, гусарские части в сражении должны были прикрывать фланги кавалерийских и драгунских полков. При столкновении с противником гусарам также предписывалось атаковать противника по фронту и во фланг, причём пока одни 4 гусарских эскадрона удерживали фронт, другие 4 эскадрона должны были охватить неприятеля с обоих флангов. Гусарская атака также должна была начинаться на рысях, переходя в 90-120 шагах от неприятеля на полный галоп. Особенно подчёркивалось, что гусары не должны были ввязываться в бой сразу всеми своими силами, но оставлять некоторое подобие резерва для преследования противника вместе с кавалерией первой линии. При этом эскадроны второй кавалерийской линии должны были обрушиться на неприятельскую пехоту. Однако король также предостерегал от поспешных атак, которые часто приводили к поражению кавалерии: «Большинство несчастий для кавалерии происходит оттого, что она яростно атакует прежде, чем завершить построение».
При таком наступательном образе действий, прусская кавалерия гораздо меньше нуждалась в навыках огневого боя. Уже сразу после Мольвицкого сражения, изучив весь его горький для прусской кавалерии опыт, король уделил основное внимание обучению кавалерийских частей маневрированию на поле боя и атаке холодным оружием, что полностью оправдало себя в сражении при Хотузице. Эта линия была продолжена и в мирные годы. Несмотря на то, что драгуны ещё продолжали обучаться пешему строю и стрельбе, подобно пехотным частям, обучение кавалерийских (кирасирских) полков в пешем строю было отменено, а обучение стрельбе проводилось на самом примитивном уровне. Владение огнестрельным оружием для кавалеристов было необходимо для того, чтобы, к примеру, если кавалерийская часть будет застигнута врасплох на постое или во время фуражировки, они могли прикрыть огнём своих товарищей и дать им время оседлать лошадей. На марше каждый кавалерийский полк должен был выдвигать вперёд на 500 шагов авангард в составе 1 офицера и 40 лошадей, а также обеспечивать фланговое охранение на дистанции 150 метров. Кавалерийские и драгунские полки теперь могли проводить разведку лишь в непосредственной близости от лагеря (400–500 метров), а основная задача по несению караульной и разведывательной служб на дальних подступах возлагалась на гусар. Для этого, по примеру австрийских лёгких войск, отлично проявивших себя в недавних кампаниях, они объединялись в большие отряды по 2–4 000 лошадей. Гусарам предписывалось «держать неприятеля в напряжении и постоянно беспокоить, чтобы он каждую минуту ожидал их атаки…». В кавалерии образцовыми считались драгунский полк Байрётского (Bayreuth) и полк Жандармов (Gendarmes).
В артиллерии сохранилось разделение на полковую и тяжёлую или батарейную, причём, согласно «Диспозиции» от октября 1744 года, 12- и 24-фунтовые пушки батарейной артиллерии в сражении должны были быть распределены в первой боевой линии между батальонами обоих крыльев и центра. Позже это нововведение будет с успехом применено в сражении при Гогенфридберге. Для защиты батарей выделялись отдельные батальоны. Сначала артиллерийский огонь должен был вестись по кавалерии противника, а затем, когда она будет атакована прусской кавалерией, по неприятельской пехоте. О контрбатарейной борьбе в «Диспозиции» для артиллерии упоминания не было. В 1743 году на вооружение была принята сконструированная подполковником фон Хольцманом (Holtzmann) 10-фунтовая гаубица, но главным изобретением Хольцмана стали передки с зарядными ящиками для 3-фунтовых орудий, вмещавшие 100 зарядов. Кроме того, новые передки были введены для 12- и 24-фунтовых пушек, а для 50-фунтовой мортиры – передвижные лафеты. В большом количестве были заготовлены, пожалуй, самые незаметные, но чрезвычайно важные виды военного имущества – зарядные ящики и мучные повозки, которые в походах того времени всегда были в недостатке. В 1743 году Хольцман организовал в Бреслау вторую литейно-пушечную мастерскую по образцу берлинской, в которой отливалось по 12 орудий ежемесячно. Туда для перелива были переданы захваченные в Силезии австрийские орудия. Всего, за 1742-44 годы, в Берлине и Бреслау было изготовлено 516 новых орудий. Потребности в порохе для будущих кампаний должны были покрывать шесть пороховых фабрик. К примеру, в начале кампании на каждого пехотинца, приходилось по 300 патронов.
В мирные годы проходило интенсивное обучение войск. К примеру, с 1 мая по 1 ноября 1743 года близ Берлина состоялись учения гусар, на которых по десять лучших солдат от каждого гусарского эскадрона демонстрировали товарищам свои умения в вольтижировке, стрельбе по мишеням и разведывательной службе. Подобные учения прошли у Ораниенбаумских ворот Берлина весной и осенью 1743 года также и для артиллерии, которая вела стрельбу и бросала бомбы по мишеням. Артиллерия небольших калибров упражнялась в скорости стрельбы. За этими учениями наблюдал сам король. Для офицеров пионерного полка были организованы инженерные курсы, а их коллеги из берлинского гарнизона зимой 1743-44 годов прослушали курс об искусстве атаки и обороны крепостей. Также были организованы совместные учения для разных родов войск. 2 сентября 1743 года 12 гренадерских рот были назначены для обороны деревни, которую должны были атаковать 5 эскадронов гусар Цитена (Zieten). Более значительные манёвры состоялись 30 сентября 1743 года, когда большое полевое укрепление было атаковано одной кавалерийской и двумя пехотными колоннами с участием Жандармов и Гард дю Кор (Garde du Corps). Также упорядочена была служба снабжения. Был сформирован внушительный армейский обоз из 468 повозок, запряжённых четырьмя лошадьми или волами. Согласно новому регламенту от декабря 1742 года дистанция одного перехода была установлена в 2–2,5 немецкие мили (немецкая миля = 7 420 метров), а темп перехода составлял 1,5 мили за 2 часа по хорошим дорогам.
А. Менцель. Король Фридрих на смотре гусарского полка.
Однако король Фридрих старался усилить свою армию не только усовершенствованием тактических приёмов. Постепенно, на всём протяжении этих двух мирных лет, осуществлялось увеличение численности прусской армии. Всего за 1742-44 годы было сформировано 9 полевых батальонов, 7 гарнизонных батальонов и 20 гусарских эскадронов. 1 августа 1742 года был сформирован постоянный гренадерский батальон Била (Byla). В 1743 году из полевых батальонов Бофора (Beaufort) и Крёхера (Kr?cher) был сформирован фузилерный полк Юнг-Шверина (Jung-Schwerin), а 1 августа 1744 года гарнизонный полк Брандиса (Brandis) был передан в полевую армию под новым именем фузилерного полка Циммернова (Zimmernow). В Везеле генерал фон Доссов (Dossow) на основе 120 человек своего прежнего полка сформировал новый фузилерный полк Доссова, пополненный в основном рекрутами из имперских земель. Сформированные осенью 1743 года фузилерные полки Вюртембергского (W?rttemberg) и Гессен-Дармштадтского (Hessen-Darmstadt) также почти полностью состояли из иностранцев, причём для первого полка новый шеф привёл солдат из Вюртемберга, а основу второго полка образовали два батальона, стоявшие ранее имперским гарнизоном в Мекленбурге.
Из 10 эскадронов драгунского полка Платена (Platen) 1 декабря 1743 года были сформированы полки Голштинского (Holstein) и Юнг-Мёллендорфа (Jung-M?llendorf) по 5 эскадронов каждый, а из 10 эскадронов драгунского полка Роеля (Roehl) – полки Роеля и Штоша (Stosch). 16 мая 1743 года был подписан приказ об образовании двух новых гусарских полков 10-эскадронного состава, командиры которых перешли из австрийской службы, и которые получили название красных (Галласа (Hallasz)) и жёлтых (Дьёри (Gyory)) гусар. Основой для этих полков послужили эскадрон чёрных гусар и команды из полка Брониковского (Bronikowsky). В 1744 году они были пополнены до штатной численности иностранцами, в основном австрийцами и венграми. Набранный во второй половине 1745 года отряд «босняков» был придан полку чёрных гусар. Гарнизонные батальоны Лопиталя (L’H?pital) и Рёдера (R?der) 1 февраля 1744 года были преобразованы в гарнизонные полки двухбатальонного состава. Из части команд бывших полевых батальонов Крёхера и Бофора в 1743 году были сформированы одноимённые гарнизонные батальоны в Гельдерне и Миндене. В Глац был отправлен новый гарнизонный полк Риттберга (Rittberg), набранный в имперских землях, а в Ангербурге (Angerburg) сформирован гарнизонный полк Путткамера (Puttkamer), получивший своих рекрутов из Пруссии, Польши и имперских земель. Последним в 1744 году был сформирован в Эмдене (Emden) гарнизонный батальон Калькрёта (Kalkreuth)[71 - Грен. бат. Била, 2 бат. фуз. полка Циммернова, 6 бат. пех. полков Доссова, Вюртембергского и принца Георга Гессен-Дарштадтского, всего 9 бат.; 2 бат. гарн. полков Лопиталя и Рёдера, 4 бат. двух новых гарн. полков Риттберга и Путткамера, 3 гарн. бат. Крёхера, Бофора и Калькрёта, всего 9 бат., но гарн. полк Брандиса из 2 бат. был переименован в фуз. Циммернова, так что общее увеличение гарнизонных войск составило 7 бат.].
Увеличение армии довело число полевых батальонов до 98, к которым, в военное время, могли быть добавлены сводные гренадерские батальоны, сформированные каждый из гренадерских рот двух пехотных полков. При этом численность гренадерской роты была доведена до 120 гренадер и 10 человек сверхштатных резервистов (?berkomplette). Кавалерия, с учётом новосформированных частей, состояла из 211 эскадронов (61 кирасирский, 70 драгунских и 80 гусарских). На основе опыта прошедшей войны главное внимание было уделено лёгким войскам. Поэтому кавалерия получила пополнение в числе двух новых гусарских полков, для службы в которых стремились переманить опытных офицеров из австрийской армии. Штаты гусарских полков были увеличены до 1 200 человек. Король собирался было ещё более увеличить численность лёгкой кавалерии за счёт вербовки в России казаков, калмыков и татар, но в этом ему было отказано. Наряду с конными фельдъегерями, 15 июня 1744 года был сформирован отряд пеших егерей. Численность каждого из них планировалось довести до 200 человек в двух эскадронах или ротах, но начало войны нарушило эти планы. Гарнизонные войска теперь состояли из 21 гарнизонного батальона с 16 гренадерскими ротами, 23 рот новых гарнизонов и 8 новых гарнизонных полков (из 6 гренадерских рот которых был сформирован гренадерский батальон Била). В 1744 году два батальона полевой артиллерии были объединены в один артиллерийский полк, а в 1742 году была сформирована Силезская гарнизонная артиллерийская рота из 155 человек. Всего армия должна была увеличиться на 18 000 человек (около 15 %) и основные военные приготовления были предприняты в 1743–1744 годах, когда поражения французов в Баварии и при Дёттингене вынудили короля Фридриха начать активную подготовку к новой войне. Поставка в армию такого большого числа рекрутов столкнулась в малонаселённых старых прусских провинциях со значительными сложностями, так что принц Фердинанд Брауншвейгский был вынужден обратиться за помощью к своему брату, герцогу Брауншвейг-Вольфенбюттельскому.
Общая численность прусской армии на июль 1744 года по оценке того же принца Фердинанда составила 142 714 человек, из которых 96 000 пехоты, 28 850 кавалерии и 13 570 сверштатного резерва без учёта ландмилиции, корпуса егерей и войск, размещённых в Восточной Фрисландии. Но не всё шло гладко. На пути укрепления обороноспособности своего королевства прусского монарха также встречали трудности и неудачи. Введение в Силезии кантонной системы столкнулось со значительными сложностями, так как население новой прусской провинции было совершенно чуждо военным повинностям. Сословно-представительская система управления Силезией при Габсбургах предусматривала совещательный порядок назначения налогов и повинностей и введение обязательных и директивных повинностей, обычных для прочих прусских провинций, требовало определённого времени. Шесть силезских кантонов, в которых была особенно развита текстильная промышленность, освобождались от рекрутского набора, вместо которого обязаны были создать отряды ландмилиции для защиты границы. Ландмилиция должна была состоять из 20 рот по 100 человек в каждой и собираться для учений весной и осенью. Несмотря на то, что в 1744 году было собрано несколько отрядов, попытка образования ландмилиции закончилась неудачей и, так как финансовых средств на униформу, вооружение и снабжение изыскать не удалось, уже после начала войны они были расформированы.
Наряду с увеличением армии, главного инструмента своей внешней политики, король также обращал пристальное внимание на модернизацию крепостей, призванных сдерживать продвижение неприятеля на тех участках, которые король не успеет или не сможет прикрыть войсками. При этом главной его заботой была оборона новой провинции, тогда как фортификационные работы в старых землях были отложены. Крепости Глац, Нейссе, Козель должны были прикрывать основные дороги, ведущие в Силезию из Богемии и Моравии, а Глогау, Бриг и Бреслау – контролировать течение Одера. Основное внимание уделялось восстановлению и модернизации укреплений крепости Нейссе (Neisse, совр. Ныса), стратегическое значение которой король на собственном опыте понял во время кампании 1741 года. Тогда оставшаяся в руках австрийцев крепость позволила фельдмаршалу Найппергу беспрепятственно войти в Силезию, быстрым ударом достичь Одера и угрожать Бреслау. Предполагая, что наступления противника следует ожидать с нескольких направлений, а сам он с армией может быть занят в другом месте и не иметь возможности своевременно прийти на помощь, король Фридрих решил как можно лучше укрепить эту крепость. Как позже напишет король, «австрийский гарнизон не успел ещё выйти, как прусские инженеры уже чертили новые укрепления, которые впоследствии сделают Нейссе одной из мощнейших крепостей». Уже 30 марта 1743 года король Фридрих самолично заложил первый камень нового форта «Пруссия» на том самом месте, откуда в январе 1741 года прусские орудия обстреливали город. Несколько тысяч рабочих неустанно трудились над возведением укреплений Нейссе, строительство которых должно было быть закончено к июлю 1744 года, но, несмотря на выделение значительных денежных сумм, не было завершено в срок. В Нейссе, где предполагалось соорудить большой магазин, в значительных объёмах свозились свинец, порох, лес и военные материалы. Для защиты Верхней Силезии король избрал Козель. В ноябре 1743 года он одобрил план расширения укреплений этой крепости, работа над которыми, однако, будет закончена лишь в 1745 году. Новые укрепления Нейссе вызывали восхищение современников. В частности, Валори, осмотрев работы по строительству бастионов, сказал королю, что для взятия крепости будет недостаточно всех австрийских и саксонских войск вместе взятых. «И французских» – удовлетворённо добавил король. По его рассчётам, теперь только для блокады Глаца и Нейссе понадобится 40 000 человек.
Большое значение приобрела крепость Бриг, расположенная рядом с местом впадения реки Нейссе в Одер. Король помнил, с какими трудностями была связана осада Брига в кампанию 1740-41 годов. Крепость контролировала течение Одера – эту жизненно важную для ведения военных действий водную дорогу Силезии, которую сам король называл «приёмной матерью прусской армии». Первоначально рядом с Бригом планировалось возвести новую крепость Шургаст (Schurgast), но в 1744 году от этого намерения окончательно отказались в пользу усиления Брига. В силезские крепости свозились орудия и военные материалы из других провинций королевства, и после завершения фортификационных работ Силезия была защищена несравнимо лучше, чем во время австрийского правления. Крепости Глац, Нейссе и Козель запирали входы в провинцию со стороны Богемии, Моравии и Венгрии, а Глогау, Бреслау и Бриг служили тыловыми опорными пунктами, державшими под контролем течение Одера. Король Фридрих лично осматривал работы по укреплению крепостей и даже делал наброски и чертежи, которые затем передавал своему активному помощнику в деле фортификации известному военному инженеру фон Вальраву (Walrave), в 1741 году вместе с чином генерал-майора получившему командование над корпусом инженеров.
Подобные широкие военные приготовления требовали больших затрат. Доходы Прусского королевства с приобретением Силезии и графства Глац значительно выросли и в 1744 году составляли около 10,6 миллионов талеров (7,4 миллиона со старых провинций и 3,2 миллиона с Силезии и Глаца). По уровню доходов Пруссия приблизилась к ведущим державам континента (доходы Австрии на 1740 год составляли около 14 миллионов талеров) и оставила далеко позади своих германских соседей (Бавария с 4,2 и Саксония с 6 миллионами талеров). Однако затраты на содержание вооружённых сил были огромны. В 1743 году только для силезских крепостей была составлена смета в 460 000 талеров. Увеличение армии на 18 000 человек также потребовало колоссальных сумм. Из 3,2 миллионов талеров доходов с Силезии и Глаца на армию тратилось 2,14 миллионов талеров. Помимо этих затрат королю приходилось оплачивать долги императора Карла VI, взятые им под залог доходов с Силезии и принятые затем королём Фридрихом по условиям мира в Бреслау. Одни только эти выплаты составляли 500 000 талеров в год. В такую же сумму прусской казне обошлись мобилизационные мероприятия летом 1744 года. Даже в мирное время военный бюджет составлял 80 % от государственных доходов, тогда как во время войны затраты на вооружённые силы ещё более возрастали. Несмотря на большие траты перед войной (увеличение армии, укрепление крепостей, заготовка магазинов и прочее), оцениваемые в 3,5 миллиона талеров, на конец 1744 года в прусской казне находилось около 6,4 миллиона талеров, которые, вместе с регулярными доходами, по расчётам короля, должны были покрыть издержки двух военных кампаний[72 - В «Политическом завещании» от 1768 года король Фридрих оценивал стоимость одной военной кампании в 12 млн. талеров. Кроме того, кантонная система позволяла экономить средства на пополнении армии, так как, в случае необходимости, король мог рассчитывать на призыв обученного резерва. Это также повлияло на расчёты короля относительно длительности войны.]. Важным условием при этом было снабжение армии за счёт неприятельских территорий. Это позволяло сберечь собранные в прусских магазинах припасы, и существенно сэкономить средства короля. Спустя полстолетия об этом, как об одной из аксиом полководческого искусства, напишет оракул военной науки Клаузевиц. Две блестящие кампании и общий мир – в этом состоял план прусского короля на предстоящую войну, затягивание которой грозило обернуться для Пруссии финансовой катастрофой.
Таким образом, основной предпосылкой осуществления данного амбициозного и рискованного плана была скорость его исполнения. Как уже говорилось выше, силезская граница была единственной, соединяющей Пруссию с Австрией, но было очевидно, что австрийцы, узнав о сборе прусской армии в Силезии, будут ожидать атаки оттуда и смогут хорошо подготовиться к обороне. Кроме того, переброска значительных сил в Силезию должна была отнять большое количество времени, а любое промедление, учитывая скорое наступление холодного сезона, было крайне нежелательно. Король Фридрих решил эту задачу в свойственной ему манере. Прусские войска должны были развернуться не в Силезии, а в Марке, быстрым маршем пройти через территорию нейтральной Саксонии и вторгнуться в Богемию с неожиданного для австрийского командования направления. Правовая сторона вопроса не слишком беспокоила прусского короля, но и на этот счёт у него имелись определённые аргументы. Предполагалось, что прусская армия будет объявлена вспомогательной для императора Карла VII, от имени которого 12 июня было составлено реквизиционное письмо о проходе войск короля через Саксонское герцогство, как территорию Священной Римской империи. Кроме того, в Берлине вспомнили, что в ходе Северной войны саксонские войска, по меньшей мере, дважды, в 1711 и в 1713, пересекали прусские земли, не получив на это согласие из Берлина. Ещё раз подчеркнём, что и здесь прусские войска названы вспомогательными. Прусский король, как ранее Франция и Англия, отправившие свои войска на помощь Карлу-Альбрехту Баварскому и Марии-Терезии Австрийской, также постарался убедить Европу в том, что действует исключительно в рамках правового поля и ради блага законной императорской власти. Главным адресатом этого посыла была Россия.
Подготовка армии к новой войне началась ещё весной 1744 года. 4 марта было отдано распоряжение о приведении в порядок обозов и закупке лошадей. Войска должны были подготовиться к походу в 14-дневный срок. 1 июля было объявлено о сборе войск на учения и возвращении отпускников, а 23 июля в полки был отправлен приказ перейти на штаты военного времени и привести войска в 24-часовую боевую готовность. Спустя сутки, 24 июля, шефы и командиры полков доложили о готовности своих частей к маршу[73 - Еежедневный рацион прусского солдата состоял из 1 фунта (берлинский фунт = 0,468 кг.) мяса, 2 фунтов хлеба и 1,5 литров пива. На каждую лошадь выдавалось 6 кг. овса или ржи, 0,5 кг. насечённой соломы и 8-10 фунтов сена. На каждых двух человек или лошадей полагалась одна связка соломы, весом 18–20 фунтов. На каждые две роты или два эскадрона имелась одна санитарная повозка, на каждую роту или эскадрон – походная кухня с тремя бочками муки, использование которой разрешалось лишь по приказу короля.]. Артиллерия в Берлине и Бреслау также была подготовлена к выступлению, хотя и находилась далеко не в лучшем состоянии. Главная забота короля посвящалась двум другим родам войск, пехоте и кавалерии, тогда как артиллерия оснащалась по остаточному принципу. Поэтому, по свидетельству очевидцев, состояние прусской артиллерии было жалким – у лошадей зачастую отсутствовали поводья, не было кормушек, кнехты не были обмундированы и не имели палаток. Все военные приготовления были исполнены точно в назначенный срок, причём цель данных мероприятий держалась в строгой тайне. Наконец, 29 июля полкам был отдан приказ к выступлению. При этом высшие офицеры получили новые инструкции по управлению и снабжению войск, составленные на основе приобретённого в Первой Силезской войне опыта. 30 июля король распорядился о формировании 16-ти сводных гренадерских батальонов, но позже это решение было отложено до сбора корпусов, назначенных к выдвижению к богемской границе[74 - См. Приложение № 1.].
Войска, назначенные для кампании в Богемии, были разделены на три группы. Первый корпус, численностью около 40 000 человек, который возглавил сам король Фридрих, был сформирован из войск, расквартированных в Берлине и западнее от столицы. Он должен был двигаться через Саксонию к Петерсвальду (Peterswald, совр. Петровице) и затем наступать вдоль левого берега Эльбы на Прагу. Второй корпус, состоявший из войск, стоявших в Померании, восточной части Марки и северной Силезии, получил приказ собраться у Циттау (Zittau) и быстро выдвинуться к Брандайзу (Brandeis, совр. Брандыс). Несколько батальонов из этого корпуса должны были занять стратегически важный Лейтмериц, обеспечивавший контроль над течением Эльбы, и организовать там большой магазин. Командование над вторым корпусом (16 батальонов, 20 эскадронов, всего около 16 000 человек) было доверено герою Хотузица фельдмаршалу Леопольду наследному принцу Ангальт-Дессаускому. В армии принца называли Молодым Дессаусцем (Der Junge Dessauer), во избежание путаницы с его знаменитым отцом, князем Леопольдом Ангальт-Дессауским (Старый Дессауец (Der Alte Dessauer)). Наследный принц был одним из лучших военачальников прусской армии. Он не обладал харизмой и подавляющим авторитетом своего отца, чей менторский тон часто раздражал короля. Зато принц перенял от великого родителя такие необходимые для полководца качества, как методичность и хладнокровие, точный расчёт и прекрасное понимание поля боя. Ему действительно недоставало духа авантюризма и азарта, этих спутников гениальности, но он был в высшей степени надёжным генералом, которому король мог спокойно доверить самостоятельное командование. Он хорошо показал себя в Мольвицком сражении, но в тот день Шверин затмил всех своей славой. Уже через год, в сражении при Хотузице, принц в полной мере проявил свой талант полководца и получил фельдмаршальский жезл на поле боя из рук короля. Для ускорения марша к Эльбе войска короля и принца Леопольда должны были реквизировать все найденные упряжки для нужд прусской армии.
Леопольд II Максимилиан Ангальт-Дессауский (1700–1751), прусский фельдмаршал и один из лучших прусских полководцев в период первых двух Силезских войн (1740–1745).
Третьим корпусом, численностью около 16 000 человек, состоявшим из силезских полков, командовал старый и опытный солдат Его Прусского Величества фельдмаршал Шверин (Schwerin). По полководческому опыту и умению Шверин в прусской армии уступал разве только князю Дессаускому. В молодости будущий фельдмаршал учился в Лейдене, имел галантные манеры и предпочитал общество образованных людей грубым лагерным компаниям. Шверин был прямой противоположностью простому до грубости старому князю Дессаускому, так что неудивительно, что он состоял в открытой вражде с Ангальтским кланом. Импульсивный и отважный до безрассудства, Шверин не страшился рискованных решений, которые на советах он отстаивал со всей горячностью. Иногда это приводило к ссорам с королём, который после Мольвицского сражения очень чувствительно относился к советам фельдмаршала. За эти качества, а также за свои тщеславность и обидчивость Шверин получил прозвище «маленький Мальборо». Фельдмаршал сохранил этот безудержный темперамент до последних дней, когда, несмотря на свои 72 года, в сражении при Праге со знаменем в руках бросился навстречу своей смерти. В королевской инструкции значилось, что фельдмаршал должен вторгнуться из Силезии в Богемию через Браунау, занять Кёниггрец и Пардубиц и заложить в последнем городе магазин. Его войска должны быди прикрывать первые два корпуса от возможных атак неприятеля, для чего Шверину была придана сильная кавалерия. Особенно подчёркивалось, что фельдмаршал должен был рассчитать марш таким образом, чтобы прибыть к Праге одновременно с королём. День встречи под Прагой был назначен на 30 августа.
Прусский фельдмаршал Курт Кристоф, граф Шверин (1684–1757). В несколько необычном виде.
Из-за своих размеров Прага в то время была крайне неудобным для обороны городом, для занятия протяжённых стен и бастионов которого требовалось около 20 000 человек. Укрепления города находились в таком же плохом состоянии, какими они были в начале 1743 года, когда Прагу покидали французы. Поэтому, если гарнизон богемской столицы оказался бы недостаточно сильным, король планировал немедленно штурмовать город и взять его «эскаладой», то есть, штурмом без предварительной артиллерийской подготовки. При этом пример удачного штурма Праги войсками антиавстрийской коалиции осенью 1741 года давал основания рассчитывать на успех. Но если крепость оказалась бы снабжена достаточным для обороны гарнизоном, возникала необходимость в регулярной осаде. На этот случай генерал-майор Бонин (Bonin) должен был переправить осадный парк по Эльбе из Магдебурга через территорию Саксонии в Лейтмериц. Так как выше Лейтмерица глубина Эльбы не позволяла конвою двигаться дальше водным путём, осадный парк планировалось выгрузить в этом порту и отправить к стенам Праги по суше. Также Бонин должен был привезти запасы фуража и муки для армии на три месяца и большое количество упряжек для организации снабжения армии на богемской территории. В конвой столь ценного груза были выделены пехотный полк и сводный отряд из гренадер четырёх полков[75 - Пех. полк Бонина и гренадеры пех. полков Бонина, Принца Леопольда (Prinz Leopold), Принца Фердинанда (Prinz Ferdinand) и Герцберга (Herzberg).], а во избежание возможных посягательств с саксонской стороны Бонину предписывалось проделать весь путь быстро и без ночных остановок. Если бы в Виттенберге и Дрездене попытались остановить транспорт, Бонин должен был предъявить императорское письмо, предоставлявшее прусским войска право прохода через имперскую территорию. При попытках наложить арест на груз, конвой должен был применить силу, для чего солдатам был отдан приказ всегда держать оружие наготове и заряженным.
Четвёртый корпус под командованием генерала от инфантерии фон дер Марвица в количестве около 18 500 человек должен был собраться в Верхней Силезии. Марвиц был опытным генералом старой школы. Он отличился в сражении при Мольвице, где в кризисный момент был рядом со Швериным, помогая ему перестроить пехоту и двинуть её на неприятеля. В этом сражении он был тяжело ранен и обнаружен среди убитых лишь на следующий день. Назначение его во многом был обусловлено тем, что генерал со времён Первой Силезской войны хорошо знал местность, где ему надлежало действовать. В 1741-42 годах он был губернатором Нижней Силезии и оказал королю важные услуги при подписании Кляйн-Шнеллендорфского соглашения. Из Верхней Силезии его корпус должен был двинуться в Моравию, осадить и взять Ольмюц (Olm?tz, совр. Оломоуц) и там занять оборонительные позиции. По 5 эскадронов из этого корпуса должны были быть оставлены для охраны границ в районе Тешена и Глаца (Glatz, совр. Клодзко). Марвиц должен был распространить среди местного населения королевский патент, в котором жителям обещалась полная безопасность, если они не будут препятствовать действиям прусских войск. Грабежи и насилия были строжайшим образом запрещены, но в занятой части Моравии предполагалось провести набор рекрутов, которые должны были быть отправлены в Нейссе. После этого Марвицу предписывалось встать на зимние квартиры в окрестностях Ольмюца, чтобы снабжать войска за счёт территории неприятеля. Всего в походе, с учётом войск Марвица, участвовали около 90 000 человек[76 - См. Приложение № 2.].
