Двигатель истории

Адриан и его сокамерники только вышли из своей камеры, как охранник остановил их и спросил на китайском, откуда каждый из них; не с первого раза, но японец и Адриан его поняли. Когда Адриан сказал, что из Хартса, охранник кивнул и жестами указал ему, куда надо идти. Адриан оторвался от своих сокамерников и пошёл по коридору, теснясь с другими арестантами и охранниками.

Задев одного неизвестного арестанта, тот выкрикнул Адриану на английском:

– Hey, dude, do you shitting?

Он оказался из буйных; он хотел догнать Адриана, который быстро шёл по коридору налево, куда следовало идти русскоговорящим арестантам, но охранник, находившийся рядом, успел среагировать и остановил буйного арестанта.

Адриан слился с толпой русскоговорящих арестантов, среди которых были китайцы, японцы, монголы.

Один монгол, проходивший рядом с ним, обратил внимание на арестанта с европейской внешностью и сказал высоким голосом:

– Ты не в ту кучу попал, парень.

Адриан ответил:

– В ту, в ту, я русский.

Монгол сказал:

– Как тебя зовут?

– Адриан.

– Класс. А ты знаешь, парень, что здесь в основном азиаты?

Адриан ответил:

– И что с того? Великая миграция размыла границы между странами, как и разницу между нациями.

Монгол сказал:

– Да, ты прав. А ты сам откуда?

– Из Хартса.

– Где? – удивлённо спросил монгол.

– Из Хартса. Хартс, остров Сахалин, остров к востоку от России.

– А-а!

Они шли дальше.

Когда конвои с арестантами вышли на улицу, их ждали несколько десятков других китайских конвоиров. Три группы заключённых: говорящие на китайском (вместе с японским), говорящие на английском и говорящие на русском, встали в три длинных шеренги. Китайский офицер жестами и словами «китайцы», «русские» и «англичане», по звучанию понятными для всех арестантов, указал, куда идти какой группе. Каждая группа шла на указанные места, где их ждали три эшелона бронетранспортёров, которые собирались отвезти их на космодром.

Через полчаса, когда все, кому надо, отчитались, когда каждого арестанта отметили и когда объявили об отъезде, три эшелона бронетранспортёров с конвоем и арестантами двинулись в путь.

Когда эшелоны оказались на космодроме, большой корабль, напоминающий по форме небоскрёб, уже ожидал всех пассажиров.

Он имел привычные очертания старых цилиндрических и конусообразных ракет и не выглядел изощрённо, как какие-нибудь космические корабли будущего, так как обтекаемые цилиндрические и конусообразные формы наиболее оптимальны при взлёте в атмосферу, которая оказывала минимальное сопротивление кораблю при данных формах.

После получасовых построений, смотров и указаний три эшелона осужденных, знающих китайский, английский и русский, вместе с конвоирами погрузились в корабль.

На пассажирском корабле, который предназначен не только для осуждённых законом, но и для исследователей Луны и Марса и военных, имелись отделения «первого класса» и «эконом-класса». В отделении эконом-класса находились камеры, в которых осуждённым предстояло находиться около полугода, пока корабль будет лететь до Марса. Камерное отделение разделено на три сектора, и в каждом секторе находились отдельно друг от друга три группы осуждённых, различных по национальному, государственному и языковому признаку.

После получасовых инструктажей, проверок и наладок, когда всё стало почти готово, пилоты, сидевшие на своих местах, дали команду компьютеру о включении. Компьютер включился.

Вахтёр, стоявший рядом с пилотами, смотрел на свой электронный таймер. Когда прошло несколько минут, вахтёр внезапно дал команду пилотам:

– Всё, пора!

Пилоты повторили за вахтёром каждый:

– Всё, пора!

Компьютер обработал команду пилотов и подал сигналы на все инстанции. Электродвигатели зашумели; кроме них зашумела также станция-аккумулятор, ядерной энергии которой и должно было хватить на несколько месяцев полёта.

Тем временем несколько офицеров и солдат в респираторах смотрели в бинокли, как корабль наполнил станцию газом и тронулся в воздух.

Корабль работал на ядерной энергии, которая по своему качеству не была слишком опасной, но и не позволяла никому находиться рядом без специальной защиты. Космодром был огорожен и охраняем в радиусе тридцати километров, и доступ к нему имели исключительно уполномоченные лица – военные, исследователи и осуждённые на несколько лет пребывания на Марсе. На территории космодрома регулярно, особенно после каждого вылета, проводились радиационные чистки. Специалисты проводили дезинфекции и измеряли приборами уровень радиации.

Когда корабль взлетел, все, кто имел доступ к иллюминаторам, в том числе и заключённые, могли увидеть, как дальние панорамы китайских гор и облачного неба постепенно сменялись всё более тёмным чистым небом, и через полчаса корабль преодолел атмосферу и оказался в тёмном космическом пространстве.

Для заключённых, которые смотрели в иллюминаторы, их жизни и трудность их положения смягчились завораживающими видами космоса, и один осуждённый, русскоговорящий китаец, живший до этого в России на Дальнем Востоке и оказавшийся с Адрианом в одной камере, сказал ему:

– А знаешь, в чём здесь вся ирония?

– В чём? – спросил Адриан.

– В том, что, если бы мы не сделали то, что сделали, из-за чего оказались здесь, на этом корабле и в этих клетках, то мы не смогли бы никогда увидеть эту удивительную и страшную красоту. – ответил китаец.

– И правда. – задумчиво ответил Адриан.

Все, кто могли, продолжали с трепетом смотреть на страшную тёмную бездну вокруг них, и многие стали думать об одном и том же. Многим стало легче и даже хорошо от того, что их жизни и тяжесть их положения показались им совершенно ничтожной мелочью перед этой темной, холодной и равнодушной космической бездной.

Заключённые, уже успевшие привыкнуть к невероятному виду космоса, перестали любоваться им из иллюминаторов и вернулись к самим себе, к своим жизням и к своему положению.

Поскольку люди уже научились создавать искусственную гравитацию в закрытых помещениях, что весьма недёшево, постольку этот корабль снабжён этой системой, и никому на этом корабле не пришлось левитировать или питаться продуктами из пакетов и тюбиков.

В течение полёта осуждённых каждые земные сутки один раз обходил медицинский персонал, спрашивал про самочувствие и давал принимать таблетки, которые, похоже, были тем самым «допингом», которым их кормили ещё во время промежуточного пребывания в тюрьме в Китае.

Заключённых выпускали три раза в сутки в столовую (на самом корабле работали часы, которые работали как на Земле), а всё основное время они сидели в своих камерах и «убивали время» как могли: одни боролись на руках, другие смотрели в иллюминаторы, третьи лежали и смотрели в потолок, а четвертые и пятые болтали друг с другом.

Адриан был не слишком общительным, но он привык к сокамерникам и чувствовал себя с ними как со своими.

Рядом с ним обычно лежал монгол, с которым он познакомился ещё на Земле в Китае, когда они отправлялись на космодром. Сам монгол разговаривал так, что можно подумать, что Адриан несправедливо был назван «больным», тогда как манера общения у его соседа Бауыржана достаточно своеобразная и несуразная. Сам он и внешне не слишком притягателен, но Адриан, тем не менее, не брезговал общения с ним, так у них повелось.

Монгол обычно сам начинал разговоры, а Адриан, в отличие от других русскоговорящих сокамерников, не уничижал монгола и вежливо слушал его странные россказни. Только один раз юродивый монгол смог действительно заинтересовать слушающих сокамерников.

Через час после ужина, когда все стали заниматься привычной прокрастинацией, он внезапно заговорил, не то сам с собой, не то со всеми:

– Говорят, что на Марсе пытают.

– Кого? – на повышенном тоне спросил один русский китаец.

–Тебя! – звонко ответил Бауыржан.

Все решили, что монгол опять юродствует, но, когда Бауыржан стал развивать повествование, у присутствующих сокамерников возник неподдельный интерес.

– Берут заключённых и относят в страшные тёмные помещения, гик…

Бауыржан часто икал, когда что-то рассказывал.

– Там, короче, стулья, приборы разные. Кажется, где-то пентаграмма нарисована, ещё факела есть и колонны. Говорят, что когда мучают, то кажется, что не люди-мучители, а монстры и демоны вокруг измываются, а на красном Марсе так и подумаешь, что в аду оказался, жуть такая…

– Это ты сегодня выдумал или раньше придумал? – спросил мужественным голосом Адриан.

– Кого?! Я знал это! – воскликнул Бауыржан.

Все решили, что Бауыржан снова юродствует, и не обращали уже на него внимания. Однако потом обратили, когда он сказал:

– Вы то, может, и не верите мне, но как хотите. Когда там окажитесь, на «Новой Америке», тогда вспомните Бауыржана. – сказал он про себя в третьем лице.

– В какой «Новой Америке»? Что за чушь? – спросил тот же русский китаец.

– Да такой, что тюрьма, колония так и называется – «Новая Америка». Прилетим – увидите.

– А ты это откуда знаешь, монгол? – спросил китаец.

– Да оттуда, что мне мой знакомый, Магнус, об этом рассказывал! – на повышенном тоне эмоционально ответил юродствующий Бауыржан.

Никто из заключённых не знал и понятия не имел, как называется колония на Марсе, куда они летят. Они не знали, одна там большая колония для всех преступников или множество небольших. Заключённых никто не уведомил, никто им не рассказал. Когда Адриан услышал произнесение приговора на трибунале, он не услышал название марсианской колонии, он только и услышал, что приговорён к марсианской колонии и подлежит обязательному лечению как признанный душевно больным. Также никто и ни один из других двухсот осуждённых преступников, когда каждый услышал свой приговор на своём суде, не услышал названия колонии.

Когда Бауыржан закончил, Адриан, внимательно слушавший его, задумался. Он то опускал взгляд в пол, то смотрел на Бауыржана, который не замечал, как на него смотрят, и Адриан, казалось, был чем-то шокирован, о чём он сам думал. Он думал об Бауыржане и о том, откуда он мог это знать. Если рассказ про пытки на Марсе был очередным бредом юродивого монгола, то название колонии «Новая Америка» звучит достаточно правдоподобно. Адриан хотел бы узнать, откуда Бауыржан это знает – сказал ли ему об этом его знакомый по имени Магнус или никакого Магнуса нет и не было и Бауыржан знает об этом по другой причине. Разные мысли и варианты были в голове у Адриана, и он уже не считал монгола таким дураком и юродивым, как раньше. Он так и не решился сразу об этом спросить Бауыржана и решил ждать, когда они прилетят на Марс. Тогда он сможет узнать, был ли это больной вымысел монгола или он оказался прав.

Через несколько месяцев, когда все окончательно привыкли к космическим видам, многие люди, особенно заключённые, стали чувствовать недомогание.

Им стало сложно целые сутки быть взаперти в одних и тех же стенах, лишь периодически покидая свои камеры в столовую или в уборную. Им надоело безделье и однообразие, некоторые с нетерпением ждали прилёта на Марс и даже начала их марсианской трудовой деятельности, когда они могли бы получить физическую и психологическую разрядку, меньше времени находиться в своих камерах взаперти и больше времени быть активными, двигаться, работать, даже если это будет каторжный труд. Некоторым становилось легче от того, что с каждым часом они всё ближе к Марсу.

Вместе с тем, однако, в головах многих заключённых возникло непонятное напряжение. У некоторых осуждённых иногда возникала даже дрожь: они дрожали, стучали зубами, как от холода, дрожали колени. У некоторых возникали негативные мысли о своём будущем, о том, что ждёт их на Марсе. Некоторые чувствовали себя как солдаты, которые целыми эшелонами на грузовиках отправлялись на фронт в горячие точки, непонятное напряжение среди заключённых можно сравнить с напряжённостью солдат перед началом боевых действий. Некоторым становилось страшно, и они не могли понять и объяснить это чувство, этот панический страх перед непонятным и туманным будущим.

Для тех, кто находился в одной комнате с монголом Бауыржаном, его предыдущее «откровение» подействовало ещё более впечатляюще, оно только усугубило настроение среди заключённых. Непонятный рассказ монгола про пытки на Марсе в страшных комнатах и ощущения жертвами пыток среди мучителей на красной планете как «пребывания в аду» усугубили напряжение и негатив для сокамерников Бауыржана. Воображение некоторых осуждённых рисовало им мрачные и страшные картины.

Некоторые думали и надеялись, что это «страх страха», и когда они прибудут на Марс, это чувство уйдёт и они поймут, что сами ожидания оказались страшней реальности. С каждым часом, приближаясь к Марсу, их волнение усиливалось: одни волновались так, словно их долго ведут на войну или на казнь, а другие волновались так, словно их ждут спортивные соревнования.

Адриан ждал Марса для того, чтобы понять, был ли прав Бауыржан или нет. Он хотел узнать, действительно ли он будет лечиться как признанный душевно больным или это оказалось ложью, и он будет жить и работать наравне с остальными заключёнными. Он хотел узнать, единственная ли эта каторга, международная ли она, или этих марсианских тюрем несколько.

Осуждённых не уведомляли о том, сколько времени им осталось лететь, и эта неизвестность только возбуждала и искушала их. Они не могли увидеть из иллюминаторов, где они и долго ли ещё лететь; некоторым было любопытно и волнительно, некоторым было несколько страшно, но когда они пробовали узнать время у охранников, те всегда им отказывали.

Некоторые заключенные пробовали считать количество прошедших дней по тому, сколько раз они слышали команду «Отбой!» и сколько раз они ложились и просыпались, как на Земле. Все рано или поздно сбивались со счёта, но все, кто считали, поняли, что они летят уже, по меньшей мере, месяца два или больше.

Те, кто пробовали считать, зная это и зная то, что до Марса им лететь не менее чем шесть месяцев, стали успокаивались и меньше волновались, несмотря на общий климат напряжённости. Однако быть совершенно спокойным не удавалось никому.

Однажды у Адриана завязался разговор со своим соседом китайцем:

– Дали бы наушники – слушал бы музыку, глядя в иллюминатор, было бы круто. – сказал Адриан.

– Кроме еды и наручников при выходе в сортир ничего не дают. – ответил китаец.

– Как вспомнишь, чем была эта вода до переработки, так пить забрезгуешь. Мерзость!

– На Марсе мы будем лопать всё, что придётся.

– Лишь бы нас там не слопали.

– Монгола нашего, Бауыржана слопают.

Бауыржан, который лежал на своей койке, ничего не ответил.

– Как думаешь, он сказал правду тогда, про «Новую Америку» и комнату пыток?

– Пытки арестантов в тюрьмах запрещены на международном уровне.

– Мы не на Земле, а там могут быть свои порядки.

– У них есть связь с Землёй и, я думаю, они отчитываются о своей работе, не могут не отчитываться.

– Я слышал, что есть возможность получать сообщения от родных с помощью сложной техники и радиосвязи.

– А обратная связь там есть?

– Не знаю.

– У тебя ведь есть от кого получать сообщения? – спросил Адриана китаец.

– Думаю, есть.

– Почему думаешь?

– Я разошёлся со своей женой, а потом жил с «умной супругой» – андроидом, которая покончила с собой перед тем, как меня забрали в Китай.

– Робот?

– Ну, да.

– Вот дела бывают в нашем мире…

– У меня есть родственники и знакомые, если захотят, напишут. А у тебя есть?

– Да, есть семья…

Беседа прервалась на полминуты, а потом китаец продолжил:

– Это правда, что русские вновь пытаются стать мировой державой?

– Я жил не в России, а в Хартсе.

– Но ты русский.

– Да, хотя сейчас в России русских становится меньше из-за приезжих мигрантов с Азии и Европы. Русский – это понятие растяжимое, зато вот китайцы так за себя не скажут, у вас большинство коренные.

– Ты прав.

– У нас и здесь смесь из национальностей.

– Вообще, в тюрьмах по понятиям не говорят о нациях. – вмешался их сосед.

– Правда? – спросил Адриан.

– Да, поэтому вам лучше не говорить об этом так, лучше смените тему.

– Хорошо.

Адриан, посмотрев на Бауыржана, спросил:

– Так откуда ты знаешь про камеру пыток и название колонии?

– Я?

– Да, ты.

– Забудь…

– Значит, шутка была?

– Про камеру пыток забудь; надеюсь, её там и в самом деле нет. А «Новая Америка» – то да, это правда. Я слышал это от одного охранника, как он сказал, куда нас везут.

– Вот оно как. Давно ты людей разыгрываешь камерами пыток?

– Это было расстройство, наверное, забудь…

– Понял. – сказал Адриан и прилёг на кровать.

– Сюда и душевно больных могут взять, ты знал? – спросил китаец.

– Знал. У меня, вон, диагноз тоже есть, истерия.

– Ну, это не страшно, лишь бы не было чего серьёзного…

Адриан сидел на своей койке, когда к нему обратился Бауыржан:

– Адриан, ты как?

– Не жалуюсь, хотя есть недомогание от отсутствия нормального солнечного света.

– Знаешь, мы ведь будем там как рабы. Посуди сам: на Марс и Луну не отправляют рабочих, труд которых высоко оплачивается. Отправляют нас, бесплатную рабочую силу…

– Оно и понятно. Лишь бы там были сносные условия и с нами по-человечески обращались.

– Это несправедливо – отправлять в такую даль рисковать здоровьем и жизнью.

– Обидно, что вердикты, которые нам вынесли, зависели от нас самих. При лучшем исходе для нас не было бы ни Марса, ни этого корабля.

– Мы уголовники, и на Земле наши сроки были бы дольше. На Марсе лично я буду два года, а на Земле меня бы посадили на лет шесть-семь.

– Нужно добавить к этим двум годам время перелёта.

– И тогда выходит три с лишним года.

– Все равно меньше. – сказал китаец.

– Не хватало бы карт, шахмат или игровых приставок, чтобы скоротать время здесь. – сказал четвертый из них.

– Тут с нами не церемонится, а тобою перечисленное не для уголовников. – сказал Адриан.

– Разве что карты и шахматы. – ответил Бауыржан.

– Давайте заговорим за серьёзные вещи.

– Пока что нам можно, но я знаю, что в тюрьмах живут по понятиям, и по этим понятиям лучше не касаться политики и тому подобного.

– Кто это придумал? – спросил Бауыржан.

– Это традиции, которые не были придуманы каким-то одним человеком. – сказал сокамерник.

– И мы приобщились к «культуре», надо же. – сказал Адриан.

– Скоро обед. – сказал Бауыржан.

– Мне вот интересно. – сказал китаец. – как они смогли всё рассчитать, чтобы припасов и консерв хватило на время полёта.

– Это для них не первый полёт, уже научились считать.

– А пилоты-то, небось, дико устали управлять кораблём. Хотя, там, должно быть, и автопилот есть.

– Есть, конечно, как без него.

Через пять минут все пошли на обед, а после вернулись и продолжили разговор:

– Так вот, слышал я, как сказали в столовой, что есть возможность связи с Землёй с помощью спутников. Можно будет получать сообщения с Земли в виде телеграмм, а вот можно ли отправлять их, того я не знаю.

– Обнадёжил. – сказал китаец.

– Это хорошо. – ответил Адриан.

– И как это будет? Нас будут отводить на станцию или отдавать телеграммы в руки?

– Не знаю, увидим.

– Я бы уже сейчас не прочь узнать новости с Земли. – сказал китаец.

– Придется без новостей ещё некоторое время, не это главное, хотя хотелось бы.

Через десять минут начался тихий час. Готовые уснуть легли на свои койки, а другие просто лежали или сидели и фантазировали, лишь бы как-то занять своё время.

Адриан не спал. Он фантазировал, как будет жить новой жизнью, когда вернётся на Землю: заведёт новую семью либо вернётся к прежней, устроится на новую работу, будет заниматься саморазвитием. Фантазии придали ему некоторое вдохновение, и он смог на время забыть о своём непростом положении, в котором ему придётся задержаться на длительный срок.

Соперничество стран за передел Марса и Луны на колонии и добыча их ресурсы не дошли до конфликтов, но стали гонкой космических отраслей и аналогом Нового времени, когда возникли европейские колониальные империи. Право владеть территориями определяется наличием ранее установленных флагов как фактов принадлежности данному государству.

Значительные запасы невосполнимых природных ресурсов Земли истощены. Люди достигли точки невозврата, когда невосполнимые ресурсы стали истощены. Перенаселённость человечества определила Великую миграцию народов из густонаселённых регионов в свободные территории.

Луна и Марс не могут стать вторым домом для всех людей, они непригодны для этого и сделать их пригодными весьма сложно. Надо переделать эти небесные тела под параметры, приближённые к земным. Такие возможности могли быть у людей только в мечтах и в кино, несмотря на то, что всё невозможное уже кажется возможным.

Марс и Луну стали использовать как колонии для добычи ресурсов, проведения научных исследований и содержания преступников на каторгах, где именно их трудом добываются марсианские и лунные камни. Эти ресурсы стали обесцениваться, за породы камней платят уже не такие большие суммы, как раньше, ведь часто ценность заключается в редкости.

Красная планета уже имела видимые очертания, но заключённые не могли увидеть её через иллюминаторы, видеть Марс целиком могли только пилоты корабля и другие пассажиры, которые находились рядом с ними.

Командиры приказали всем заключённым из каждого сектора выходить из своих камер и строиться шеренгами вдоль них. Когда более сотни осуждённых стояли, со скованными магнитными наручниками руками и под контролем стоявших напротив них вооруженных охранников, командиры с помощью переводчиков проводили инструктаж перед посадкой и сказали всем одевать скафандры, которые им ещё не принесли.

Когда скафандры принесли, многие заключённые, не понимавшие, как их одеть и как в них ходить, ворчали и смотрели на других, у кого получалось их одеть и в них ходить. Многим скафандры понравились, люди в них чувствовали себя разными персонажами, которыми они в жизни не являлись, но они перестали им нравиться, когда охранники одели им наручники на перчатки, регулируя толщину обхвата руки. Эти костюмы (скафандры можно назвать костюмами) не такие громоздкие и тучные, какими они были, когда только появилась космическая отрасль, что было в далёком прошлом, и все заключённые, командиры, охранники и персонал чувствовали себя достаточно комфортно в них. Заключённые могли ходить в них со связанными руками, а охранники могли ходить в них и держать в руках пушки.

Искусственная гравитация уже была отключена, стала действовать естественная гравитация Марса. Когда врата корабля открылись, всех обдал яркий свет марсианской атмосферы, но все были в скафандрах, и никто не щурил глаза. Всем приказали выходить, и они выходили под присмотром командиров и охранников с пушками, тогда как персонал с пилотами на время остался в открытом корабле и занимался выключением систем и настройкой корабля в спящий режим.

Гравитация Марса слабее земной, все вышедшие стали порхать.

Когда они вышли на широкую платформу, на которую был посажен корабль, все построились в три больших шеренги, как они стояли перед тем, как зайти в корабль несколько месяцев назад на Земле в Китае. Вдоль платформы стояли несколько флагов разных государств, которые имеют свои колонии на Марсе, что означает, что данная платформа является международной, на ней может останавливаться не только китайский, но и американский, российский, бразильский, южноафриканский и канадский корабли.

Три эшелона осуждённых шли не быстрым шагом, вокруг них шли командиры и конвой вооруженных охранников, а следом поспел персонал корабля.

В тонированных лицевых щитках всем казалось, что они идут по земной пустыне, в них не видно красно-оранжевого неземного оттенка марсианской атмосферы. Все осуждённые любопытно оглядывались по сторонам, крутили головами и с интересом смотрели на новый мир, в котором они оказались, но охранники их окрикивали и делали жесты пушками, не разрешая им рассматривать марсианскую поверхность и атмосферу. Все чувствовали некоторый жар, и им казалось, что этот жар издаёт марсианская поверхность, которая далеко не жаркая, а не обогреватели в их скафандрах, которые не дают их носителям чувствовать сильный холод, свойственный Марсу.

В течение полёта они принимали мощные стимуляторы, помогавшие их неприспособленным организмам выжить в неземных условиях. Они будут принимать их и на Марсе, и после Марса, когда будут возвращаться домой. Эти стимуляторы, в отличие от сенсоров чувств, стоят средств, но даже они не дают стопроцентной гарантии от недомоганий, не говоря о сохранности жизни, поэтому жизни осуждённых застрахованы – в худшем случае их семьи и родственники получат компенсации.