Детство на тёмной стороне Луны

– Матвей, ёбанный ты в рот! Блядь, сука, я убью тебя, как только ты заснёшь!!!

Гад рывком обернулся. Его рот открылся, и вниз потянулась слюна, а его глаза стали круглыми, а его грязные в жёлтом дерьме штаны вмиг потемнели от удара мочи. Он затрясся всем телом, вскинул вверх дрожавшие руки, что-то тонко закричал и метнулся в мою сторону. Я выронил нож и убежал на берег реки. И там я понял, что ублюдок бросился не ко мне, а к входной двери домика. Я вернулся, чтобы подобрать нож, чтобы ночью убить гада. Но ножа на земле не было. А входная дверь была закрыта на крючок.

Я вместе с мальчиками нашей банды приходил днём и ночью к домику, чтобы напугать Матвея. Дверь всегда была закрытой. Мы стучали в окна, кидали кирпичинки в печную трубу. Потом я сказал брату, что когда я вырасту, я посажу гада на собачью цепь, чтобы он жил в собачьей конуре. И мы смеялись. Но Матвей увернулся от такой участи. Он подох страшной смертью через три года.

О том, как гад избивал меня палкой, поленом и табуреткой, как я бросился с ножом в руке, чтобы убить ублюдка, я рассказал гладколицей девушке в парке университета. Она в состоянии дикого ужаса бросилась бежать прочь от меня. Это действительно ужасно, когда шестилетний ребёнок с ножом в руке бросается на своего отца. Но на «тёмной стороне Луны» такое поведение никого не удивило бы.

Глава 8

Я шёл по мелководью и смотрел себе под ноги, потому что искал монеты царской чеканки. Мы, дети, часто находили монеты, потому что река из года в год разрушала берег, и улица за улицей уходили под воду.

И вдруг я увидел впереди свою очаровательную соседку Лилию. Она сидела на мелководье, голая, лицом к реке. А за спиной девушки стояли её молодые родители. Я подошёл к юной девушке и начал её рассматривать. У неё уже сформировались «молочные железы». Черты её необычайно белого тела были очень нежными.

Лилия продолжала смотреть прямо перед собой, её левая щека порозовела. Девушка вытянула руки в стороны и начала похлопывать пальцами по воде. К нам подбежал голый Костик, брат Лилии. Он что-то кричал, махал руками. Он, как и сопливый, гундосливый Колька, сын тёти Нюры, хотел играть со мной. А я зачарованно смотрел на его сестру. Я не обращал внимания на своих ровесниц или на девочек старше меня, которым я очень нравился. Я замечал только девушек и женщин, и замирал, когда смотрел на них. Я не мог удивляться своему поведению в шесть лет, потому что я не умел думать. Я ничего не хотел получить от женщин. Я ничего не ощущал в душе, когда смотрел зачарованно на их лица, на их руки. Возможно, я искал в каждой женщине маму, которая могла бы полюбить меня.

Наверное, я очень долго стоял перед очаровательной девушкой, и её родители предложили мне прийти к ним вечером. Я обошёл Лилию и направился дальше по мелководью реки.

Из-за глупости, невежества и равнодушия люди потеряли село, которое было старше города Томска на шесть лет. Наше село – а вначале острог – построили переселенцы, возможно казаки, которые спускались на лодках вниз по реке в 1558 году. Построили на очень высоком берегу. С южной стороны острог прикрывал приток реки. Он вырывался под прямым углом в Обь и приостанавливал её течение, усмирял её волны, которые могли бить по берегу широкой реки.

Земля была чрезвычайно плодородной. Всюду был рыхлый, мягкий чернозём, всюду были чистые берёзовые рощи. Огромное количество болот и речушек в верховьях питали собой глубокий приток Оби и порождали его стремительное течение, которое усмиряло волны великой реки.

Люди начали вырубать берёзовые рощи в верховьях для посева жито – быстро исчезли болота и речушки, а приток стал маленьким ручейком с очень крутыми, высокими берегами. Мы, дети, называли эти берега «мыльными», потому что зимой подняться по крутым склонам наверх, на лыжах было трудно, а порой – невозможно из-за вертикальности подъёма. А спуститься на лыжах вниз сверху решались не многие мальчики.

Только в том месте, где на берегу были берёзовые рощи и где появился острог – под чернозёмом находился песок. Высокий берег был слабым и беззащитным перед волнами реки. Его защищал приток. Люди уничтожили приток, и река начала «поедать» старинное село. Песчаный берег легко размывался во время половодья и летом, когда в горах начинали таять ледники и уровень реки резко поднимался. Вода подступала к мягкому песчаному берегу, и он – даже без ударов волны – огромными кусками падал вниз. Каждый день на реке звучало тяжёлое уханье. Под воду уходили огороды, улицы, дома. И люди отступали в глубину берёзовых рощ, а вода шла за ними четыреста лет. Кладбище переносилось много раз. А в советское время оно оказалось в центре села. А большая церковь была разобрана… А из хорошего церковного леса был построен магазин с очень высокими дверями, с огромными – от пола до потолка – окнами. Это был наш магазин. Мы постоянно играли вокруг него, а в дождливую погоду сидели на высоких деревянных «завалинках». Я не мог просто сидеть, как все мальчики. Я ходил по «завалинкам», осматривал кедровые брёвна. Из них в жаркую погоду выступала смола. Я соскабливал её ногтями, жевал и ел, чтобы хоть немного утолить свой голод. В шесть лет я уже знал, что наш магазин – это бывшая церковь. Мать рассказала мне то, что она видела в начале тридцатых годов.

В огромной церкви было три священника. Они все были расстреляны «ПолиНКВД» на берегу реки и сброшены в воду.

И вначале советская власть хотела уничтожить церковь по-советски: с речами, с духовым оркестром и, конечно, с активистом, который должен был срубить топором большой крест на головном куполе церкви.

Оркестр играл, когда сельский активист – лодырь и пьяница – полез на крышу церкви. Народ, само собой понятно, безмолвствовал, когда стоял и смотрел на действия советской (нашенской!) власти.

Активист добрался до креста и взмахнул топором. И вдруг покатился по крыше вниз. Он упал на землю с большой высоты и затих на земле. Тотчас затихли речи коммуняк, затихла музыка. Районная власть и музыканты бегом покинули опасное для них место.

И уже никто не пытался разрушить церковь. Люди не подошли к активисту. Он сам дополз до домика. Там кричал, просил еду. Люди приносили хлеб, воду, варёную картошку. Всё ставили на порог…

Вечером я пришёл к соседям. У них в огороде была водоразборная колонка. И к моему приходу родители наполнили три бочки водой. Костик, весело смеясь, скинул трусы и забрался в бочку. Я замялся, потому что знал от матери, что быть голым – неприлично. Но тоже скинул трусы и запрыгнул во вторую бочку.

Лилия сняла трусы. Это не могло меня заинтересовать, я смотрел в её очаровательное белое лицо. Её родители стояли рядом с бочками, переглядывались и улыбались.

Лилия хорошо бегала, но руки у неё были слабые. И она, обхватив руками края бочки, раз за разом подпрыгивала и не могла поднять себя в бочку. Её смущал мой пристальный взгляд, потому что так, как я смотрел на женщин, начинали смотреть только юноши в пятнадцать – шестнадцать лет, а иные – после двадцати лет.

Она оборачивалась и молча посматривала на родителей. Но они улыбались и не помогали ей. Вскоре Лилия запрыгнула на край бочки и замерла наверху, опираясь о края руками и ногами, потому что большой палец её левой ноги оказался на внешней стороне края бочки. Девушка боялась поднять ногу и тянула её вперёд, а палец держал Лилию на месте. И она стояла над бочкой «раком» и очаровательно краснела щёчками, потому что я снизу смотрел на неё, видел девичий половой орган…

Лилия умоляюще, тихо сказала:

– Ну, мама.

А мама стояла и улыбалась. Наконец, Лилия очень сильно дёрнула ногу и неуклюже рухнула в бочку. Девушка тотчас повернулась лицом ко мне и, свирепо глядя на меня, начала плескать ладонями воду в мою сторону.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.