Родственные Души

Виталий Эхт

Родственные Души

Пролог

1938 год. Мир перед бурей

Всё, что было прежде, сгорало в медленном, негаснущем пламени. Европу лихорадило от ощущения надвигающейся войны. Политики делали вид, что большой войны можно избежать – стоит лишь договориться с Гитлером и отдать ему те земли, которые он хотел присоединить к Великой Германии. Но пока в Европе рассуждали о всеобщем мире, Германия шаг за шагом восстанавливала свой Рейх, униженный и расчленённый по условиям Версальского договора.

Вооружённые силы возрождались стремительно. Вермахт набирал мощь, Кригсмарине получал на вооружение новейшие подлодки, Люфтваффе осваивал новые модели самолётов. Новое оружие обкатывалось в Испании, истекавшей кровью гражданской войны. Япония поднимала свой флаг над обугленными руинами Нанкина и с беспощадной жёсткостью наводила порядок на захваченных территориях. В Москве тысячи людей исчезали в темноте ночных арестов.

А в Берлине, в просторных кабинетах с высокими потолками и под мерцающим светом хрустальных люстр, рождались планы, о которых не писали в газетах. Даже тем, кто участвовал в их разработке и реализации, запрещалось обсуждать их между собой за пределами стен этих кабинетов.

Это были планы, связанные с поисками знаний из столь древнего прошлого, что каждый найденный фрагмент отнимал столько времени, сил и средств, что даже поиск иголки в стоге сена казался бы задачей для школьника.

Идеология Третьего рейха нуждалась в материальном подтверждении мифа – новой великой истории, построенной на фундаменте Древней. Истории, которая оправдывала бы исключительность и господство арийской расы. Требовались доказательства, что немецкий народ – не просто население с общим языком, а потомки Великой Расы, унаследовавшей силу и знание самих богов. Найти такие доказательства можно было лишь там, где, по мнению немецких учёных, скрывались истоки самого рода германцев – в местах, закрытых от глаз, в легендах, переживших империи.

Именно поэтому в 1938 году Третий рейх обратил пристальный взор в двух направлениях. Первое – в самое сердце Азии, к вершинам Тибета. Второе – строго на юг, к загадочной Антарктиде. Там, под километровыми слоями льда, скрывалась древняя земля. На территории, называемой «Земля Королевы Мод», уже несколько лет тайно работали специальные подразделения, подчинённые лично рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. До недавнего времени их усилия давали мало плодов: за всё время не удалось найти ничего по-настоящему значимого.

И именно тогда события начали развиваться стремительно…Но, как это часто бывает, вмешался Его Величество Случай.

Часть 1

Глава 1

Экспедиция в Антарктиду

На борту корабля «Швабенланд» морская вода пахла льдом. Серые облака висели очень низко над океаном, словно гигантский ватный саван, который, казалось, окутал собой всё вокруг, оставив в пределах видимости лишь само судно и его немногочисленных пассажиров. Они направлялись туда, куда прежде добирались лишь китобои и полярные исследователи. Но на этот раз немцев не интересовал китобойный промысел. Они искали место для основания нового форпоста – Базы 211, будущей колонии Третьего рейха в Антарктиде.

Они высаживались, изучали, ставили флаги со свастикой там, где прежде не ступала нога человека. И везде с одинаковым «успехом» – то есть впустую. Но однажды всё изменилось. Было ли это закономерным переходом количества в качество, случайностью или чьей-то волей свыше – но рутинное бурение льда в глубину дало совершенно неожиданный результат.

В тот день они собирались достичь глубины в три километра. Ведущий инженер и техник буровой установки внимательно следили за процессом. Счётчик неумолимо отсчитывал последние сантиметры до критической отметки. В инструкциях, присланных из Берлина, цифра «3000» упоминалась неоднократно, как своего рода рубеж, который следовало достичь, но не переходить. Было решено остановить бур точно на этой глубине, всё запротоколировать, сфотографировать установку и завершить работу до понедельника. Немцы, даже находясь в тысячах километров от Родины, старались соблюдать распорядок и дисциплину. Возможно, они бы даже позволили себе по маленькой рюмке шнапса…

Когда до заветной отметки оставалось всего несколько сантиметров, техник, следивший за счётчиком, неожиданно отвлёкся – одна из сигнальных ламп на панели управления внезапно замигала тревожным красным светом, сигнализируя о колебаниях давления в системе. Тех нескольких секунд, пока он беглым взглядом проверял показатели и возвращал внимание на счётчик, хватило, чтобы бур миновал критическую отметку. Так бур прошёл чуть дальше, на три лишних сантиметра… и это стало отправной точкой, за которой последовали события, буквально изменившие будущее всей Германии.

На отметке 3000, 03 метра бур внезапно увеличил обороты вдвое, затем стал вращаться всё быстрее – словно ротор турбины, – пока не достиг пронзительного визга и вдруг… замер. Издав напоследок громкий металлический скрежет, механизм окончательно остановился.

Техник, не дожидаясь команды инженера, лихорадочно нажал на кнопку подъёма. Минуты тянулись невыносимо медленно. Оба наблюдали, как счётчик отмеряет пройденное вверх расстояние. И вот показалась задняя часть бура, а затем, поднявшись ещё на пару сантиметров, то, что осталось от наконечника, словно с облегчением, вывалилось из скважины. Немцы не могли поверить своим глазам: изготовленный из самой прочной стали и снабжённый фрезой с алмазным напылением бур был срезан идеально ровно – как будто катана самурая рассекла бамбуковый ствол. Ни следов оплавления, ни заусенцев – только идеальный, пугающе чистый срез.

И в ту же секунду из недр скважины потянуло воздухом. Тёплым, свежим воздухом с ароматом сырой земли и молодой зелени. Казалось невозможным, но он был настоящим. Впрочем, уже через несколько секунд воздушный поток сначала ослаб, а потом и вовсе прекратился.

Немцы быстро пришли в себя. Согласно уставу, всё было задокументировано и сфотографировано. Радиограмма с кратким сообщением о находке немедленно ушла в Берлин. Подробный отчёт с приложением снимков предстояло отправить с очередным визитом «Швабенланда», намеченным через две недели. Но в этот раз ситуация вышла из ряда вон, и в Берлине решили действовать. Высокие чины, ознакомившись с телеграммой, ускорили возвращение судна в Антарктиду. Уже в следующую пятницу «Швабенланд» снова показался на горизонте.

Полтора месяца спустя, когда отчёт и фотографии добрались до берлинских кабинетов, было принято неожиданное решение. После тщательных допросов инженера и техника, рассмотрения снимков и анализа среза, в самом сердце рейха было решено: нужно отправлять экспедицию в Тибет. Место уже удалось приблизительно определить, но требовались практические указания, как туда добраться. С этого момента началась новая фаза – фаза, где на карту было поставлено куда больше, чем просто научное открытие.

Гиммлер взялся за подготовку с удвоенной энергией. Отныне экспедиция в Тибет становилась вопросом не просто стратегии, но и судьбы.

Глава 2.

Призрачный зов

Берлин, штаб-квартира «Аненербе», январь 1938 года

Стук каблуков гулко разносился по мраморному коридору. Бумаги в руках помощника дрожали не от холода – от осознания, к чьим дверям он приближается.

Гиммлер сидел за массивным письменным столом, склонившись над фотографиями. Его пальцы, длинные и сухие, словно когти хищной птицы, неспешно перебирали листы.

– Три километра, говорите? – голос прозвучал едва слышным шёпотом. – И срез… идеальный?

– Да, рейхсфюрер. Словно лезвием, – ответил старший инженер фон Гайн. Его ладони слегка дрожали – он знал: доклады Гиммлеру редко проходили без последствий.

На стол легли чёткие снимки: фрагмент бура, отметка глубины, термограммы, схема потоков воздуха, вырвавшегося из скважины. Хотя фотографии не могли передавать запах, казалось, что от них исходит еле уловимый аромат лета. Это ощущение пронизывало сознание, будто навеянное сном или воспоминанием.

– Наш эксперт уверен? – сухо спросил Гиммлер, не отрывая взгляда.

– Абсолютно. Бур не сломался – его срезало. И воздух… он пах землёй и молодой зеленью, как в оранжерее. Поверьте, господин рейхсфюрер, я чувствовал этот запах совершенно отчётливо. Ошибиться было невозможно. И техник Мольтке тоже. Мы оба испытали странное ощущение – словно бы из самой глубины нам навстречу подул ветер из другого мира. Мы не нашли другого слова, как назвать его «волшебным».

Гиммлер поднял голову, глаза его сузились:

– Немедленно отправьте за фон Штайнбахом.

Замок фон Штайнбах, Бавария

Сквозь арочные окна в старинную библиотеку проникал холодный рассвет. Вальтер сидел в кожаном кресле с сигарой в зубах, перелистывая том с гравюрами тибетских монастырей. На его коленях дремал ирландский сеттер, лениво шевеля ушами.

Когда в комнату вошёл ординарец, пёс зарычал и привстал.

– Письмо, господин гауптштурмфюрер. Из Берлина.

Вальтер надорвал конверт. Внутри – чёткие строки приказа, напечатанные на кремовой бумаге с водяными знаками. В левом верхнем углу – личная печать Гиммлера. Отдельно – символ «Аненербе».

Место назначения: Тибет. Срок – немедленно.

На обороте – короткая приписка, выведенная округлым, чуть покачивающимся почерком:

«Ты знаешь, куда идёшь. Вспомни, что тебе было сказано. – Н.»

Норбу.

Имя, забытое и вытесненное десятилетием службы, прозвучало, как удар колокола в безмолвной долине.

Он медленно поднялся, подошёл к книжной полке, отодвинул фальшпанель и извлёк скрытый ящик. Внутри – книга бордовой кожаной обложке. Наследие рода фон Штайнбах.

На первой странице – древний, почти исчезнувший символ. Ниже:

(Мир – тем, кто познал: знание есть плата кровью.)Pax sapientibus: scientia est pretium sanguinis.

Он помнил, как в детстве стоял у огня в далёком монастыре, где среди запахов ладана и каменного холода старец с лицом, исписанным морщинами, говорил ему слова, которые тогда казались загадкой. Норбу. Наставник. Оракул. Или нечто большее?

Берлин, аэродром Темпельхофф, две недели спустя

Снежный ветер гнал по взлётной полосе обрывки газет и пепел сигарет. К борту Ju-52 один за другим подходили офицеры и учёные. Грузчики тащили ящики с приборами, архивами, картами. Всё говорило о спешке, но и о точности – немецкой педантичности даже в преддверии неизвестного.

Вальтер стоял чуть в стороне, провожая экспедицию. На нём было длинное кожаное пальто с меховым воротником, слегка распахнутое. В левой руке – трость, чёрное дерево, серебряный набалдашник в форме змеиной головы. Внутри трости скрывался секрет – но о нём знал только он.

Снаружи он был спокоен. Внутри же всё кипело. Что-то звало, тянуло вперёд, к истоку. Не к цели – к началу.

В детстве он считал всё это сказками – разговоры с Норбу, вырезанные амулеты, истории о земле, где свет идёт не от солнца, а изнутри. Тогда он верил. Теперь – знал.

Он не просто провожал. Он готовился вернуться. По приказу. По зову.

Экспедиция как зеркало

Немецкий Тибет 1938 года – не столько географическая цель, сколько мираж. Проекция идей, окутанных мистикой, национальным пафосом и древними страхами. Для одних – научная экспедиция. Для других – поиск духовной легитимации Третьего рейха. В этом противоречии Вальтер чувствовал себя как дома.

А сам Вальтер… нечто другое. Ускользающее. Неуловимое даже для него самого.Каждый из участников нёс не только багаж и оборудование – но и собственную тень. Шефер – гремучую смесь честолюбия и научной страсти. Бруно Бегер – гипнотическую одержимость арийскими черепами. Эдмунд Гауш – тёмную решимость выполнить всё, что потребуется.

Иногда по ночам он просыпался от странных снов. Голоса, будто идущие из трещин под кожей мира, шептали слова на незнакомом, но пугающе узнаваемом языке. Иногда ему казалось: Тибет не ждёт их. Он уже смотрит. Оценивает. Взвешивает.

Призрак между строк

Шефер водил пальцем по тонкой линии, словно дирижёр по невидимым нотам. Он был похож на человека, играющего музыку, которую никто другой не слышит.Вальтер вспомнил их встречу с Шефером, произошедшую перед самым отъездом. Один из секретных кабинетов. Карта маршрута, разложенная на столе. От Дармшалы – через перевалы – в Лхасу.

– Здесь, – сказал он, – мы пересечём Занскар. Сложный участок. Высота, погодные условия. Главное – никто не ждёт здесь европейцев. Это почти белое пятно.

– Как и большинство нашего знания, – отозвался Вальтер. – Белые пятна часто бывают самыми густыми.

– Ты всё ещё сомневаешься?

Знак защиты. Или предупреждения.Вальтер не ответил. Он достал из внутреннего кармана тонкую тетрадь. На её обложке – руна «ᛉ». Альгиз.

Он пролистал несколько страниц. Мелкие, чёткие записи. Наблюдения, сны, символы. И нечто ещё – фразы, будто записанные в трансе:

«Он под снегом. Он помнит. Не буди его именем.»

Шефер заметил. Не сказал ничего, но взгляд выдал. Он хотел спросить – и передумал.

Контрольная проверка

Поезд увозил группу Шеффера все дальше на восток. Во Вроцлаве к ним присоединился человек из СС – доктор Хайнц Гебель. Связной от Аненербе. Хищная манера держаться. Отстранённость. Уверенность человека, который знает: выстрел прозвучит по его команде.

– Вам не холодно, доктор Шефер? – спросил он однажды, увидев, как тот без пиджака читает справочник.

– Холод? – переспросил Шефер. – Это зависит от широты духа.

Гебель усмехнулся:

– В Тибете с этим не поспоришь. Особенно если дух начнёт играть против вас.

Шефер всё отчётливее понимал: их экспедиция – не просто научный проект. Это проникновение. И не факт, что в одну сторону.

Письмо из тьмы

Он вручил его Вальтеру уже в Калькутте.На станции в Катовице Эрнсту передали письмо. Доставил фельдъегерь.

Конверт без обратного адреса. Бумага чуть влажная, как будто хранилась в подвале. Почерк – его собственный. Хотя он не помнил, чтобы писал это.

Ты знаешь, о ком я.»«Вальтер. Если ты читаешь это – значит, уже поздно. Не доверяй Шеферу. Не доверяй себе. Ты был там раньше. Ты знал. Он ждёт. Он помнит. Не зови его по имени.

Потом аккуратно сложил её и убрал в тот же карман, где хранилась тетрадь.Он перечитал письмо трижды. Бумага дрожала в его руках.

И вдруг понял:

Тибет смотрит в него.Не он смотрит в Тибет.

Глава 3

Ночь в горах

Ветер рвал полог палатки, словно когтистая лапа зверя, проникая внутрь ледяными потоками. За тонкими стенами из брезента царил мрак. Темнота была всепоглощающей: стоило выйти наружу – и через секунду тебя поглотило бы «ничто». Разреженный на высоте воздух колол лёгкие, как битое стекло. Ночь в тибетских горах не прощала слабости.

Внутри, под тёплым, дрожащим светом керосиновой лампы, сгрудились пятеро. Каждый по-своему пытался согреться: кто-то растирал замёрзшие пальцы, кто-то молча жевал сухой паёк. Но никто не говорил.

Шестым был Норбу сидевший у самого входа. Его лицо было неподвижным, словно вырезанная из красного дерева маска. Лишь тень улыбки порой мелькала в уголках губ. Он знал – этой ночью кое-что изменится. Остальные были уверены: он всего лишь проводник. Норбу не укутывался в шкуры, не двигался ближе к теплу – холод будто вовсе не касался его. Его тонкие губы шевелились в беззвучной молитве, а узкие глаза на широкоскулом лице внимательно наблюдали за одним человеком.

Тем, у кого на запястье была метка.

Палатка молчала, словно затаила дыхание вместе с горами.

Ткань стен натянута на деревянные колья, укреплённые камнями. Внутри – приглушённый свет, пятна тепла на лицах, тени, шевелящиеся от пламени лампы. Воздух пах смесью сырого холста, оружейного масла и… старого пергамента – запах, внезапно просочившийся из раскрытого чемодана у койки Вальтера. Этот запах заставил его мысли внезапно свернуть в странное, почти забытое направление.

Когда-то его звали иначе. Звали так, как впоследствии почти никто и не вспомнит.

Он сидел, прислонившись к рюкзаку, и с удивлением замечал: память о юных годах в Шанхае начинала оживать. Внутри рюкзака, среди припасов и оружия, хранилась тёмно-бордовая записная книга. Многие страницы были заполнены расчётами, наблюдениями, зарисовками, сделанными им самим. Но были там и записи куда древнее. Некоторые, возможно, пережили уже не одно столетие.

И Вальтер знал: очень скоро в этой книге появятся новые строки.

Он уже записал путь через Индию, странные взгляды на улицах, тени, следовавшие за ними, и шёпоты в переулках – слова, звучавшие почти знакомо, но всё же неразборчиво. Он записывал всё. Но о себе – почти ничего.

Потому что не знал.

Не знал, что значит знак под кожей. Не знал, почему здесь, в этих беспощадных горах, чувствует себя так, будто возвращается домой после долгого отсутствия.

Норбу знал. Но молчал. Монах помнил всё – до мельчайших подробностей. Он бывал в Берлине чаще, чем можно было предположить, и пару раз запросто мог встретиться с Вальтером в коридорах Аненербе… но избегал этого. Тогда время их встречи ещё не пришло.

Они искали древнее, забытое знание. А если оно где и уцелело, то, конечно, в Тибете. Он прикрыл глаза – и воспоминание всплыло с такой же остротой, словно он вдруг оказался снова в той берлинской приемной, где воздух пах лаком, пылью и чем-то ещё – непроницаемым, как сам Рейхсфюрер.Эрнст Шеффер, мысленно отгородившись, прислушивался к завываниям ветра. Острые порывы гудели в натянутых канатах, будто напоминали: дорога, которую он выбрал, проложена не по карте. Она вилась между тенями, сквозь горы, пепел древних легенд и чьи-то забытые шаги. Он знал: их путешествие – не просто научная экспедиция. Он знал: его спутники – не только учёные, не только солдаты.

Берлин, лето 1938 года. Кабинет Гиммлера. Секретная приёмная в штабе СС. Гиммлер (не поднимая глаз от папки):

– Уверен, рейхсфюрер. Геология, флора, высотные адаптации – у нас есть данные, которые невозможно собрать иначе как на месте. И, как вы сами говорили, нужные книги не лежат на полках. Их хранят горы и люди, живущие в них.– Вы всё ещё уверены, Шеффер, что Тибет – это не просто красивое слово для светской беседы? Шеффер (ровно):

Но вы же не за книгами туда идёте. Точнее, не только за книгами.Гиммлер (подымает взгляд, прищурившись): – Вы хорошо учитесь цитировать. Пауза.

Третьего знайте по имени: Вальтер. Больше вам знать не нужно. Он – ключ.Шеффер: – Я иду как учёный. Но понимаю, что мы несём ещё одну задачу. Гиммлер (встаёт, подходит ближе, голос понижается): – Ваша задача – выглядеть как учёный. Ваш разум нам нужен. Ваша репутация – тоже. Но вы не один. В Калькутте к вам присоединятся трое. Не удивляйтесь, не расспрашивайте. Один из них – радист, обеспечит специальную связь со штабом. Другой – деликатные вопросы в условиях гор. Альпиец. Он умеет исчезать в снегу, как волк. Третий… (пауза)

– Ключ к чему?Шеффер (чуть нахмурившись):

У нас есть основания полагать, что некоторые знания, очень старые знания, были перенесены в те края задолго до того, как там появился Будда.Гиммлер (задержав взгляд): – К тем дверям, которые вы даже не сможете разглядеть. Пауза.

– Я слышал подобные теории.Шеффер:

А я – тот, кто никогда не забывает. Воспоминание рассыпается, как пепел, и ветер снова бьётся в ткань палатки. Шеффер открывает глаза. Ему холодно. Но не от воздуха. Холод этотГиммлер (улыбнувшись): – Надеюсь, вы научитесь слышать их иначе. Вам обеспечено финансирование. Вы же нашли себе друзей среди промышленников. Очень полезная черта. Но помните: если кто-то спросит, вы – руководитель экспедиции.

Порывы ветра били в брезент, словно кто-то из тьмы пытался войти без разрешения. Огонёк лампы рябил, отражаясь в глазах сидящих. Шестеро мужчин – пятеро европейцев и монах в коричневом плаще.

Они молчали. У каждого были свои причины хранить тишину. Вечерний ритуал завершился, и теперь говорила ночь.

Рядом с Вальтером, прислонившись к тюкам снаряжения, сидел высокий мужчина в форме без знаков различия. Лишь серебряный значок эдельвейса на кепи говорил, кто он: альпийский стрелок. Это был Конрад Вайсснер – молчаливый, с обветренным лицом, будто родившийся на высоте. Он не доверял этим горам – ни их воздуху, ни тишине – но уважал Вальтера и следовал за ним.

Молодой Фон Штайнбах наблюдал за Норбу, делая вид, что смотрит в пламя. Ему казалось: монах не просто молчит – он слушает. Но что именно? Ветер? Время? Память?

Слева от Вальтера, за листом аппаратуры, сидел радист – Герхард Йоахим Дитер. Мужчина с цепкими пальцами и глазами цвета высокогорного неба. Глаза эти были пугающе неподвижны, напоминая зрачки рептилии. Он курил и ловил эфир. Хотя здесь, по всем расчётам, не должно было быть никакого сигнала.

Иногда он усмехался.

Наконец, у противоположной стенки, развалившись на спальном мешке, лежал профессор Йозеф Штирль – упрямый учёный, блестящий лингвист и человек, который знал больше, чем позволяли обстоятельства. Время было жестоко к тем, кто искал ответы вне формул. Но Йозеф не сдавался – он верил, что где-то, за слоями мифов и пропаганды, прячется истина, способная изменить всё.

Эрнст Шеффер, руководитель экспедиции, переместился ближе к выходу. Он потирал руки, не от холода – от нетерпения. Впереди был путь. А здесь, в этой палатке, всё будто застыло. Ветер гудел.

– Итак, – произнёс он наконец, – до рассвета ещё несколько часов. Завтра мы выйдем. Есть что сказать?

Шеффер не выглядел человеком, который страдал от холода, но его губы были плотно сжаты, и время от времени он поглядывал на вход в палатку, прислушиваясь к вою ветра.

Ближе всех к нему сидел на своём ранце с инструментами ещё один радист – человек, выглядевший излишне суетливым. Его руки постоянно что-то перебирали в коробке с аппаратурой, будто пытались согреться движением. Он что-то бормотал себе под нос, но никто не обращал внимания. Вместе Вальтером и Конрадом он втроём присоединился к группе Шеффера в Калькутте.

Его называли по имени, но оно не цеплялось за память. Его глаза не отражали огонь, а голос был хриплым, как шёпот надгробных плит. Он мог идти три дня без сна, не выказывая усталости. Когда они переходили перевалы, он не спотыкался. Когда у других синели губы от холода, он просто продолжал идти. И сейчас, внешне выглядя суетливым, он молча наблюдал за каждым, скользя равнодушным взглядом по лицам. Суетливость была для него лишь маской.

Шеффер взглянул на него, затем на остальных. Никто не собирался говорить первым.

Ночь продолжалась. Снаружи, за стенами палатки, ветер свистел, будто кто-то звал их по имени. Она была не просто холодной – она была хрустальной. Казалось, каждый миллиметр воздуха был замороженным, наполненным древним знанием. В этих горах, где звёзды висели так низко, что, казалось, можно было коснуться их пальцами, ночь наполнялась тишиной, давящей на уши, пугающей своей безмолвной мощью. За пределами палатки не было ничего, кроме снегов и безмолвия, среди которого пряталось древнее царство, избегающее чужих глаз.

Внутри палатки, согреваемой лишь лампой и дыханием, люди сидели в тусклом свете, едва различимом. Лишь на самых высоких вершинах небо разрывалось мириадами звёзд, как если бы сама Вселенная хотела поглотить эту маленькую группу.

И вот наконец профессор Штирль нарушил молчание. Его голос был низким, словно рычание, но твёрдым.

– Мы все знаем, зачем здесь. У каждого своя роль. Но что мы нашли в Антарктиде, Эрнст? Что скрывает этот ледяной мир, которого мы ещё не поняли?

Эрнст Шеффер, не поднимая взгляда, ответил холодно:

– Ответы – в Лхассе. Я уверен, они там. Мы не просто ищем древние следы. Мы ищем истину. А истина часто спрятана под оболочкой. Важно не то, что мы нашли, а что готовы понять. Тайна не сдаётся без борьбы.

Конрад Вайсснер не отреагировал. Но его взгляд стал острее. Он вглядывался в темноту палатки, будто уже знал, что произойдёт.

Норбу задержал взгляд на Вальтере. Тот почувствовал запах – тонкий, почти забытый. Пергамент. Старый, хрупкий, живой. Пахло не предметом, а знанием.

Ответный взгляд Вальтера был напряжён, как натянутая струна. Он следил за каждым движением монаха. пытаясь почувствовать, что будет дальше. Он опустил глаза. И в этот момент метка на его запястье – та, что он скрывал с детства – вспыхнула. Слабым, зеленоватым светом, едва заметным в полумраке. Ни лампа, ни огонь не могли дать такого оттенка. Он прижал руку к груди – и свет исчез.

В ту же секунду раздался щелчок. Радист обернулся:

– Шеффер… – прохрипел он, не отрываясь от наушников. – Сигнал. Из гор.

– Какой? – быстро спросил Эрнст.

– Координаты. И дата. Завтрашняя.

Он замолчал, прислушиваясь к эфиру.