Светлейший

Миних слышал, что у императора геморрой, и, видимо, сейчас у него опять началось обострение этой мерзопакостной болезни.

– Ну что, маршал, поди, знаете, что в Кронштадте уже не признали меня? Не дали пришвартоваться даже. Обещали огонь открыть, коли не покину гавань. И что удивительно, фельдмаршал, по пути назад большая часть придворных и вельмож исчезли. Мерзавцы! Подле меня остались единицы.

– Простите старого солдата за откровенность, ваше величество, но решаться надо было раньше, – не ожидая от себя подобной смелости, произнёс Миних.

Император не ответил. Он аккуратно положил на кресло скрипку, взглянул на фельдмаршала и безнадёжно махнул рукой. По его лицу пробежала болезненная усмешка. Пётр осторожно умостился на стуле и, видимо, найдя удобное для себя положение, облегчённо вздохнул.

– Скоро здесь будут гвардейцы. Вас арестуют, ваше величество, – осмелев, продолжил Миних.

– План у меня есть.

– Ну-ну. И какой же? – раздался голос Воронцова.

– А план такой, господа. На шлюпах, что у причалов стоят, доплыть его величеству до Ревеля, там сесть на военный корабль и отправиться в Померанию, где стоят наши войска. Император примет начальство над войском и поведёт его в Россию. И я ручаюсь вашему величеству, что Петербург и вся Россия опять будут у ваших ног.

Наступила тишина. Император молчал.

– Неплохая идея, ваше величество, – произнёс Гольц. – Надеюсь, войска вас поддержат? Тогда я берусь отправить моему королю срочную весточку, чтобы он с непобедимой прусской армией поддержал вас.

«Знаем, какая она непобедимая!..» – с неприязнью подумал фельдмаршал, однако спорить сейчас с пруссаком смысла не имело.

– Не думаю, что это хороший план, господа, – раздался из полумрака голос не знакомого Миниху господина. Голос смелый, уверенный, но, как Миних ни напрягался, вспомнить этот голос он не смог.

– Во-первых, команда шлюпов не станет перевозить императора, я в этом уверен; во-вторых, самое главное: готовы ли войска подчиниться и пойдут ли они войной на свою же страну?

– А если король прусский в самом деле поддержит нас?.. Ведь вы, ваше величество, спасли Пруссию от неминуемого поражения и позора. Очередь теперь за королём Фридрихом прийти вам на помощь, – опять подал голос канцлер Воронцов.

– Помог ужо однажды: принцессу Фике за меня посватал тётушке. Не будь Екатерины, другой расклад был бы сейчас, – недовольно пробурчал Пётр.

– Ну что уж, ваше величество, об этом думать? Случилось, как случилось. О насущном думать потребно. Как-никак у нас с Пруссией подписан мирный договор, в коем есть пункт взаимной помощи… Но это война, господа! И потом, ваше величество, пути к отступлению у вас уже не будет. Не лучше ли вам всё-таки договориться с супругой?

– Договориться?! Я уже предлагал ей покинуть Россию. И она вроде бы даже согласилась. Да только… вместе с сыном! Каково?! Разве такое возможно? Это стало бы вечной мне угрозой. Признаю: ошибка моя, в монастырь её постричь нужно было… в монастырь… Да что говорить об этом? Третьего дня послал вице-канцлера Голицына на переговоры к бунтовщикам, предложил своей супруге разделить со мной власть и вот – жду ответа.

– Не ждите, ваше величество, присягнул Голицын супруге вашей, точно знаю, – твёрдо произнёс Миних. – Мы все: и сидящие здесь, и преданные вам голштинцы, и часть гвардейцев, и верные присяге войска – готовы защищать вас.

Петр криво усмехнулся и с горечью, как будто сам для себя, произнёс:

– Только в такие минуты монарх имеет возможность убедиться воочию, на кого он действительно может положиться. Как правило, такие люди всегда в меньшинстве. О Main Got! Как часто мы бываем слепы! Как был слеп и я!

Император перекрестился и продолжил:

– И напротив, многие из любимцев, поднятых мною из ничтожества и возвысившихся, не встали на мою защиту, опасаясь навлечь на себя гнев новой хозяйки, супруги моей, Екатерины.

Лицо императора изменилось, оно будто бы на глазах постарело; Петр сгорбился, левая рука безвольно опустилась, правая грозила кому-то в темноту. «Мерзавцы, мерзавцы!» – всё шептал и шептал Пётр.

Присутствующие поразились не столько словам императора, сколько метаморфозе, произошедшей у них на глазах. Перед ними сидел несчастный человек, допустивший роковую ошибку. И все понимали: исправить её уже невозможно. Дни монарха сочтены!

Установилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием воска в свечах да далёким шумом веселящейся компании, доносившимся из открытого окна.

Император брезгливо поморщился, сам закрыл окно и печально произнёс:

– Спасибо, Христофор Антонович, за план. Но должна же Екатерина дать мне хоть какой-нибудь ответ, – затем тихо неуверенно добавил: – Лучше подождать? Ан нет… завтра пошлю к бунтовщикам Гудовича. А сейчас давайте отдыхать, господа. Садитесь, маршал. Господа, налейте вина Христофору Антоновичу.

– Нельзя ждать, государь, нельзя. Вот-вот сюда заявятся гвардейцы для вашего ареста, – возбуждённо воскликнул Миних. – Вам, ваше величество, надо покинуть Ораниенбаум. Немедленно!

В это время из того же тёмного угла, откуда появился император, раздался скрип открываемой двери. В гостиную влетела Елизавета Воронцова. Растрёпанное платье, всклокоченные волосы, непудреное лицо, заплаканные припухшие глаза выдавали её отчаяние.

Мужчины встали. Фаворитка остановилась напротив императора и, не обращая внимания на присутствующих, заговорила в своей обычной крикливой манере:

– Не слушайте фельдмаршала, ваше величество! Никто вас не арестует! Они не посмеют этого сделать! Завтра мы сядем на корабль и покинем эту страну.

Она подошла к Петру и обняла его. И уже совсем тихо плаксивым голосом добавила:

– Не можно уезжать сейчас, Пётр Фёдорович. Я послала в Петербург за своими драгоценностями. К утру их привезут. Дядя, – надув губки, обратилась она к канцлеру, – скажите государю, что так будет лучше.

Слова любимой женщины придали императору некоторую решимость. Он словно ждал этих слов и уже более бодрым голосом произнёс:

– Да, господа! Я остаюсь. Попрошу вас, канцлер, утром отправиться на решающие переговоры. Покинуть страну я всегда успею, и пусть сам Господь укажет нам, как быть дальше. К столу, господа, к столу! Елизавета Романовна, прошу, – галантно произнёс император, подвигая стул фаворитке.

Однако письменного ответа император так и не получил. Той же ночью войска заговорщиков окружили дворец. Чтобы сохранить свою жизнь, Петр III подписал отречение. Также он подал прошение новой императрице с просьбой разрешить ему вместе с фавориткой выехать в Голштинию. Однако отрёкшегося императора отвезли в Ропшу, где он всего через неделю скоропостижно скончался. От чего?!.. Да, разное говорят…

Фридрих II потом скажет:

– Он позволил свергнуть себя с престола, как ребёнок, которого отсылают спать…

А старый фельдмаршал Миних позже произнесёт:

– Одна жизнь, одна смерть. Раз ошибёшься, второй не поправишь…

Жалел ли он о том, что Пётр III не заточил в своё время супругу в монастырь, или же о том, что в решающий час так и не решился направить в столицу войска на подавление мятежа, доподлинно неизвестно.

Новая императрица помнила заслуги короля Пруссии в своём замужестве. Она не стала аннулировать условия невыгодного для России договора с побеждённой Пруссией, не потребовала контрибуций и подтвердила мир между государствами ранее подписанный её супругом. Всё, что она изменила – оставила в покое Данию. Зачем она России?!..

***

Шахин-Гирей

Бывшая немецкая принцесса Фике, а теперь уже российская самодержица, энергично занялась внутренним переустройством своей новой родины – России! Нет, она не расправлялась с недовольными, не сажала их в тюрьму и не отправляла на каторгу неугодных. Екатерина II стала собирать вокруг себя людей умных (по возможности, конечно) и преданных ей и стране. Она не скупилась и на награды, щедро раздавала имения, деревни, звания, деньги, подарки… Отметила она и нашего героя – Григория Потёмкина: очередное воинское звание, деньги, крепостные души, светские должности… Однако к себе не приблизила. Её сердце в то время прочно занимал красавец из лейб-гвардии Григорий Орлов.

Дорогой читатель, нам обязательно нужно узнать и о другом человеке, как ни странно, сыгравшем значительную роль в укреплении российской государственности. Без него, пожалуй, судьбы Потёмкина и России сложились бы иначе. Этот человек живёт пока в Италии и не знает, что пройдёт не так уж много времени, и имя его войдёт в историю XVIII века. Он вольно или невольно будет способствовать величию одной страны, упадку второй и падению третьей. ***

Прошло несколько лет. Италия.

Венеция – город шумный. Толпы иностранцев на главной площади Сан-Марко, теснота на узких улочках, бесконечные каналы, мосты и масса развлечений на любой вкус.

Вот и сегодня, в честь очередного мудрого христианского святого, местные власти организовали грандиозный праздник-маскарад. Повсюду шла бойкая торговля масками, петардами и прочими атрибутами, прославляющими этого самого святого.

С самого утра разношерстная масса людей кружила по торговым рядам. Продавцы в честь праздника взвинтили цены, и гости самозабвенно с ними торговались. В конце концов набив, к вящему удовольствию продавцов, полные корзины, счастливые покупатели расходились по домам в предвкушении вечерних гуляний.

Молодой человек, судя по одежде, приезжий с Востока, осторожно шагнул на горбатый, грязный, без ограждений мост. Плотный поток людей вынудил его двигаться почти у края моста и, чтобы не свалиться вниз, он хватался руками за одежду прохожих, боком продвигаясь вперёд. Полы его жёлтого, в зелёную полоску халата то и дело застревали в толпе: парень терпеливо вытягивал их, бормоча извинения.

Толкотня, гортанные выкрики лавочных зазывал, яростные споры продавцов и вообще уличный шум его, видимо, не раздражал, даже казалось, успокаивал.

Парень был не очень высок ростом, но правильно, пропорционально сложен, сухощав, узок в кости. Его красивое монголоидное лицо с прямым тонким носом и довольно широкими скулами украшали небольшие чёрные усики. Если бы, как уже говорилось, не восточное одеяние, парня можно было принять и за местного итальянца.

Вот уже довольно продолжительное время, как Шахин Гирей38 (так звали молодого человека) жил в этом суматошном европейском городе.

Шахину Венеция нравилась. Она не была похожа на города его детства: Андрианополис39, где он родился, и Фессалоники40, где жил с матерью после смерти отца, Топал Ахмед-Гирея.

Отпрыск монгольской династии, племянник нынешнего крымского хана Кырым-Гирея, по настоянию своей матери, он учился в местном университете.

От природы любознательный, Шахин старался постичь новые для себя науки: европейские обычаи, искусство управления городами, систему сбора налогов, воинские дисциплины и многое другое. Любил он посещать местные театры, знакомился с картинами венецианских художников, а также усердно штудировал итальянский, греческий языки, старался не забывать арабский. Он много читал, благо в университете была прекрасная библиотека.

Мать лелеяла мечту увидеть из всех своих сыновей именно Шахина на троне или, на крайний случай, высокой должности. Она уговорила Кырым-Гирея выделить денег для учёбы его племянника в Венеции. Вскоре мать сняла недалеко от университета небольшой дом в районе моста Риальто, переброшенного через Большой канал. Каждый день, провожая сына на занятия, она молила Аллаха о его благополучии.

И сын её не подводил: учился усердно, а главное – с удовольствием. Потомок Чингиз-хана41 порой искренне удивлялся непохожести приобретаемых им знаний с обычаями и вековыми традициями своих предков.

Часто перед тем как заснуть уставший Шахин в своих снах видел себя ханом Крыма. Видел процветающее государство, каким он сделает его благодаря новым знаниям. Ему виделись счастливые лица подданных, неторопливые беседы с государями соседних стран… Но эти счастливые минуты быстро исчезали, внутренний голос этак ехидно ему намекал: «Остынь парень, ханом тебе никогда не быть». И тут же в голове Шахина звучал голос матери: «У Кырым-Гирея свои сыновья, а ты всего лишь его племянник, каких у него много. Учись, сын, учись! Всевышний вознаградит тебя за усердие!». На этом его мечты заканчивались, и он засыпал. Сейчас Шахин торопился на занятия в университет.

Несколько поотдаль от молодого человека следовал его слуга Аскер, высокий парень с мощными плечами. Он держал в руках корзину, в которой лежала связка хозяйских учебников.

Аскер тоже одно время жил с родителями в Андрианополисе, на одной улице с Гиреями. Мать Аскера была из русских рабынь, отец – турок. Несколько лет назад семья переехала в Неаполь. Посылая своего сына на учёбу в Венецию, мать Шахина списалась с бывшими соседями и остановила свой выбор именно на их сыне, Аскере, вполне сносно к тому времени владеющим итальянским и русским языками. К тому же он был физически крепким парнем. Эти два обстоятельства и решили её выбор. И вот теперь каждое утро, провожая из дому молодых людей, она давала слуге задание на день и при этом обязательно строго добавляла:

– Аскер, всегда будь рядом с Шахином. Венеция – большой город, в нём много народа и всегда есть преступники. Оружие держи при себе. Смотри в оба, Аскер, голова у тебя одна. Слуга привычно выслушивал наставления и в знак согласия смиренно кивал головой.

Дом, где жили Гиреи, располагался в районе оживлённого торгового центра: народу здесь всегда хватало. Но сегодня благодаря празднику людей было особенно много. Не любивший опаздывать Шахин нервничал.

Поправив закреплённый под халатом кинжал, Аскер своей мощной фигурой, словно таран, прокладывал в толпе дорогу хозяину. На недовольные возгласы прохожих внимания он не обращал: хозяин опаздывал на занятия.

Через какое-то время потный немного уставший слуга несколько отвлёкся.

Выйдя на площадь Святого Бартоломея, парень стал разглядывать двух симпатичных девиц, по внешнему виду кухарок. Те весело смеялись и игриво стреляли глазками в его сторону, явно давая сигналы к знакомству. В уличной толкотне плетёные корзины с овощами мешали девушкам быстро идти, и слуга без проблем быстро их догнал. Разговора, как такового с девицами не получилось; во-первых, мешал уличный шум, во-вторых, уличная давка не давала ему возможности постоять рядом с ними даже минуту. Однако Аскер успел узнать, где их можно найти, на том и расстались.

Хихикнув в последний раз, девушки свернули в переулок. Спохватившись, Аскер заработал локтями, пробиваясь сквозь людской поток, и вскоре нагнал хозяина. Тот стоял с недовольным видом, разглядывая свой халат.

Увидев слугу, Шахин пробурчал:

– В честь праздника надел лучший халат!.. И зря… А теперь что?.. Сальные пятна, потёртости… Радости мало…

Определив, что хозяин не заметил его отсутствия, Аскер облегчённо вздохнул.

Выбравшись наконец из общей сутолоки, молодые люди ускорили шаг. По привычке Аскер внимательно всматривался в лица прохожих, выискивая недоброжелательные взгляды, и одновременно, настороженно оглядывал пространство вокруг хозяина. Всякий раз при малейшем подозрении его рука мгновенно ныряла под халат, хватаясь за рукоять кинжала. Но сегодня было спокойно.

Вдоль главного городского канала в ожидании клиентов стояли окрашенные в чёрный цвет гондолы, на которых гондольеры в ярких костюмах пели серенады, заманивая гостей.

– Всё хочу спросить, хозяин, почему лодки чёрные? – на секунду остановившись, спросил Аскер.

– Эпидемия чумы в 1630 году. Она больше половины жителей Венеции тогда выкосила. Тысяч двести, а то и больше. В знак траура гондолы стали красить чёрной краской. Ну, так говорят по крайней мере. И уже в сердцах, добавил:

– Не задавай глупых вопросов, опаздываем.

– Успеем, хозяин, – успокаивающе произнёс слуга. Но, оглядевшись, неуверенно пробормотал: – Университет-то недалеко, но эти мосты… Жаль, по воде ходить не умеем, как ихний христианский Бог.

В ответ Шахин неодобрительно покачал головой:

– Аллах поможет, коль надо будет.

Через какое-то время молодые люди достигли цели. Забрав учебники, Шахин произнёс:

– Заберешь дома бауту42, вдруг сгодится, – и быстрым шагом направился в сторону университета.

Убедившись, что хозяин благополучно зашёл в здание учебного заведения, слуга направился на городской базар выполнять поручения матери хозяина.

Вода в каналах воняла: над городом, особенно в районе базара, стоял удушливый запах гнилостных испарений, протухшего мяса и людских испражнений, стекавших в тот же канал.

Набив свою корзину продуктами, Аскер не спеша поплёлся в сторону дома. Хозяйка ждала его на кухне. Поставив корзину на стол, Аскер приготовился выслушать от хозяйки очередные причитания о дороговизне, и её упрёки в адрес родного дяди, Кырым-Гирея, что тот мог бы и побольше давать денег своему племяннику. Однако, к своему удивлению, причитаний хозяйки на этот раз он не услышал. Она была чем-то очень встревожена. Даже не потребовав от него отчета о потраченных деньгах (что было крайне удивительно), мать Шахина передала ему свёрнутое трубочкой письмо. На нём, как заметил Аскер, не было сургучной печати, оно было просто накрепко перевязано бечёвкой.

– От хана письмо для Шахина. И, видно, личное. Визирь его не писал – печати нет, – непривычно тихим, несколько испуганным голосом произнесла она. – Не к добру это, не к добру. Иди, Аскер, передай письмо сыну. Сегодня ты мне больше не нужен. Да не задерживайтесь, домой сразу идите.

Подойдя к университету, Аскер уселся на скамейку напротив ворот учебного заведения. Времени впереди много, ждать долго, и Аскер стал размышлять о событиях последних дней.

Он вспомнил недавнее свидание хозяина с похотливыми девушками. Одна из них досталась и ему.

«Какая она выдумщица! У неё шайтан в одном месте. Что вытворяла!.. Вах, вах», – и от сладких воспоминаний он закрыл глаза. Под впечатлением прошлой встречи с «выдумщицей» у молодого человека возникло желание найти утренних красавец, благо место, где они работали, было совсем недалеко. Убедившись в сохранности письма во внутреннем кармане халата, Аскер направился по адресу.

Этим местом оказалась гостиница с пышным названием «Золотой рог». Стены красивого двухэтажного здания с широким крыльцом и достаточно большим навесом над ним были увиты зелёным плющом. На подоконниках первого этажа стояли горшки с красными цветами.

На крыльце гостиницы мирно беседовали трое мужчин. Двое из них, богато одетых, эффектно держа руки на эфесах своих шпаг, внимательно слушали своего собеседника, изредка бросая короткие фразы на плохом итальянском. И Аскеру показалось, что эти синьоры были чем-то похожи между собой. Их собеседник, пожилой небольшого роста господин с ослепительно белым жабо вокруг шеи, по-видимому, из здешних, о чём-то бегло говорил на местном диалекте, при этом, как и положено итальянцам, энергично жестикулировал руками.

Аскер скромно встал недалеко от них, рассчитывая увидеть подружек, выходящих из гостиницы. Синьоры, что со шпагами, внимательно посмотрели в его сторону. Господин в жабо, видимо, увидев в нём простолюдина-иностранца, недружелюбно поинтересовался:

– Ты кто?

– С хозяином я, учимся в университете, – скромно ответил Аскер.

– Татарин, что ль, судя по халату? – уточнил один из синьоров со шпагой.

Слуга молча кивнул.

Потеряв к Аскеру интерес, господа отвернулись, и продолжили разговор.

– Ваша дипмиссия мне понятна. Вы, господа Орловы, на правильном пути, должен сказать я. Россия – большая страна, замыслы вашей государыни дальновидны. Венеция, господа, – прекрасный город, с ней не грех и торговать. Но помимо Венеции есть и другие, не менее прекрасные города в этих краях, – невольно подслушал Аскер речь мужчины с жабо. Синьоры говорили на русском языке.

– Мы на это и надеемся, синьор Маруцци, – произнёс один из собеседников.

– Вы нам уже помогли, маркиз. Ваша информация для нас бесценна. Государыня наша очень высокого мнения о вас, – вставил другой.

В это время из здания вышли люди, и Аскер отвлёкся. Синьоры, поговорив какое-то время, удалились. Аскер остался один. Прождав ещё около часа, неудавшийся ловелас отправился восвояси. Начинало темнеть. Вскоре он занял своё обычное место на скамейке вблизи университета.

Уличный шум несколько стих. Городская публика в поисках вечерних удовольствий только-только стала заполнять улицы. Внимание Аскера привлёк голос мальчишки, продавца театральных билетов.

– Синьоры, театр Сан-Кассиано ждёт вас. Подходите, покупайте билеты… Синьоры… Синьоры…

Мимо Аскера прошла группа городских дозорных обеспечивающих безопасность жителей в тёмное время. Их обувь, подбитая гвоздями, на мраморных плитах с мелкой насечкой, издавала цокающий звук. Позже, когда утихнут от галдежа ночные улицы, этот цокот будет слышен издалека: спящие граждане должны знать, что нанятая ими стража не дремлет.

Один из дозорных хмуро посмотрел на сидящего иностранца, но, не найдя ничего подозрительного, прошёл мимо. Аскер облегчённо вздохнул. Попасть в руки этих мрачных стражей порядка – дело не самое приятное, тем более, иностранцу. Избить могут… Брр..

Наконец, двери университета отворились. Появился Шахин-Гирей. В руках он держал знакомую стопку учебников. Слуга облегчённо вздохнул.

– Устал, – передавая книги слуге, произнёс Шахин. Голос театрального зазывалы тоже привлёк его внимание.

– Синьоры-ы-ы, подходите, покупайте билеты. Синьоры-ы-ы…

– Нет, сегодня театр отпадает, другая программа. Вот что, Аскер! Давай, заглянем в «Греческий мост». Помнишь эту таверну?

– Обижаете, хозяин. Как не помнить. Вам письмо передала мать. Сказала – важное, от дяди вашего, – почтительно, произнёс он.

Шахин удивился и, тут же разорвав бечёвку, вскрыл послание. Содержание письма его насторожило. Слуга увидел встревоженные глаза хозяина.

– Всё, Аскер! Видит Аллах, закончились моё учение и беззаботная жизнь. Дядя срочно зовёт меня в Крым. Зачем?!.. Я вроде бы не провинился перед ним.

Зная со слов матери хозяина о жестокости дяди, слуга тоже испугался.

– Может, обойдётся, хозяин? – неуверенно, произнёс он.

– Дядю не знаешь?!.. У него всё возможно. Ладно, пойдём. Праздник всё же. Бауту принёс?

Вечерняя публика уже запрудила улицы, и молодым людям опять пришлось основательно потолкаться на пути к намеченной цели.

Неожиданно шумная группа людей с факелами в руках и в масках, изображавших чудищ, весело отплясывая, взяла наших героев в плотный круг. Особенно бесновались двое здоровенных парней. Один них, хлопнув Аскера по плечу и сняв маску, заорал:

– Бонжорно, татарин! – и, глядя на Шахина, смеясь, добавил: – Так это и есть твой хозяин? С нами пошли, повеселимся в «Греческой таверне».

В воздух взлетели петарды, и под общее улюлюканье вся шумная компания двинулась вперёд.

Шахин вопросительно посмотрел на слугу.

– Потом расскажу, хозяин, – произнёс Аскер.

Минут через двадцать, едва не сбив зажжённый фонарь возле входа, ликующая компания ввалилась в таверну. Шахин со слугой остался снаружи. Мысль о предстоящем отъезде за время пути в таверну внесла свои печальные коррективы и несколько охладила желание студента повеселиться. Шахин как-то нерешительно произнёс:

– Я ненадолго, жди, Аскер, – и открыл дверь в таверну.

В нос ему ударил запах дыма от жаровен, табака и духов сеньорит; яркий свет от множества горящих свечей ослепил; шум, прерываемый громким хохотом публики, оглушил. Шахин стоял на площадке возле двери, не решаясь спуститься по ступенькам вниз. На вошедшего молодого человека в восточном халате никто не обратил внимания. Шахин стал внимательно разглядывать зал.

В честь праздника стены таверны были украшены цветными лентами, яркими бумажными узорами и прочей блестящей мишурой. У самого входа, под дверью, за длинным деревянным столом сидели посетители: двое монахов в рясах, рядом – трое мужчин и толстая женщина с яркой раскраской на лице. Компания была без масок и баут. «Монахам не полагается, – решил Шахин, – а троица, очевидно, местные завсегдаи и, судя по их возбуждённым голосам и красным лицам, вина они выпили уже немало. На столе перед ними стояли большие тарелки с мясом и лапшой, и, как ещё успел отметить Шахин, все было полито красным соусом.

Из дальнего угла зала доносились шумные выкрики. Там веселилась большая группа ряженых посетителей в масках и причудливых костюмах. На некотором возвышении, напротив окон, где, как правило, располагалась более знатная публика, Шахин обратил внимание на двух сеньорит, сидевших за столом в широких шляпах и ярких платьях. Напротив – их кавалеры в костюмах римских патрициев. Остальная публика слилась в глазах Шахина в общую малоразличимую галдящую разноцветную выставку масок и баут. Однако это не помешало ему под некоторыми из них узнать особ противоположного пола. Настроение Шахина несколько улучшилось.