скачать книгу бесплатно
– Ну что же, – голос зазвучал знакомой холодностью, – мне осталось лишь извиниться за возможно причинённое беспокойство. У вас теперь есть мой номер телефона, и я думаю, что вы всё-таки захотите им воспользоваться.
– Ну, это вряд ли. Конец связи, – сказала я и нажала на отбой. Потом несколько секунд смотрела на высветившийся номер и нажала на сброс и удаление из памяти. Нет номера – нет искушения позвонить. Зачем эти иллюзии, всё известно, как и что будет. Вначале театр, затем недорогой ресторан (нельзя недооценивать его интеллект, откуда у меня могут быть наряды для дорогих), потом подарки и ужин при свечах с определённого характера десертом в виде интима. Обязательно какое-нибудь путешествие к морю. А затем, когда ему надоест экзотическая старая «обезьяна» не из его роскошного мира, у него появятся неотложные дела. Сначала прекратятся встречи (у него же столько работы!), а затем телефонные звонки станут реже и реже и, в конце концов, тоже прекратятся. А я начну восстанавливать с таким трудом созданный и разрушенный только по его прихоти мой мир, срываясь на работе и, что самое страшное, на своём родном ребёнке. Буду плакать в автобусе днём, уткнувшись носом в стекло, и дома по ночам в подушку от какой-то противной жалости к себе и от обиды на весь мир. Ну и, спрашивается, «на фига козе баян»? Звучит, конечно, не интеллигентно, но из песни слов не выкинешь, что есть, то есть. И всё же, всё же, всё же…
Грохот тяжёлой обуви в коридоре и одновременно оглушающий приказ: «Не двигаться! Руки за голову! Лицом к стене!» (хорошо хоть не на пол, вот была бы картина маслом – я в кровавой луже рядом с трупом в «весёленьком» халате). Всё происходящее просто впечатало меня в стену, руки я подняла, но до затылка не дотянула. Сумка, которую я продолжала судорожно сжимать в руке, довольно чувствительно треснула меня по физиономии и, раскрывшись, вывалила всё своё содержимое, которое тут же рассыпалось, разлетелось и раскатилось по всей комнате.
Содержимого было немало: папка с больничными листами, рецептами и направлениями; несколько плохо склеенных историй болезни; фонендоскоп и тонометр. Косметика россыпью, если можно так назвать сломанную пудреницу и пустой тюбик из-под помады, который я постоянно забываю выбросить, полупустое портмоне; какие-то мои личные бумажки, записные книжки; куча пустых старых полиэтиленовых мешков. Венцом этой лавины был огромный пакет с пирогами.
Развернуться лицом к стене, естественно, я не успела, да и не могла.
В комнату сразу ввалилось пять или шесть мужчин среднего возраста и внешности, которые моментально рассредоточились по всей комнате. Один из них подошёл ко мне почти вплотную и тяжёлым взглядом упёрся где-то в области моей переносицы. Он смотрел так пристально и долго, что мне сразу захотелось признаться во всех грехах. Наверное, надо начинать с далёкого детства, когда я в песочнице у кого-то отобрала понравившуюся формочку (кажется, это называется какое-то там нападение с целью завладения чужим имуществом), а закончить днём сегодняшним, когда я выдала больничный лист (использование служебного положения, хотя я действовала «не корысти ради») с диагнозом «гастрит», которого в действительности не было.
Молчание продолжалось. Он, наверное, думает, что я сейчас признаюсь не только в этом убийстве, но и в ряде других вплоть до Джона Кеннеди. Не дождётся: когда убили Кеннеди, мне было всего шесть лет.
– Я капитан милиции Мильченко. Кто вы? И что вы здесь делаете? И опустите руки.
– Это я вызвала вас, – произнесла я вновь севшим голосом. Немного откашлявшись, я представилась и рассказала, как всё было, начиная с момента, как первый раз увидела приоткрытую дверь (чёрт меня дёрнул за язык).
Фотограф, безумствующий в пляске святого Витта вокруг трупа, снимая его из всех возможных и невозможных позиций, вдруг обернулся ко мне и спросил:
– А почему вы тогда сразу не зашли в квартиру?
– Интересный вопрос, ответьте нам, пожалуйста, – тут же подключился капитан Мильченко, и его круглое, с рыжими веснушками лицо осветилось радостью и робкой надеждой – может, хоть теперь признаюсь.
– Я подумала, что хозяева могли пойти выносить мусор на улицу. В этом доме нет мусоропровода. Когда же через час я увидела, что дверь по-прежнему открыта, мне это, конечно, показалось странным. Ну и тогда я зашла…
Мильченко откровенно загрустил.
– Да, если бы вы зашли сразу, то могли бы вспугнуть или хотя бы увидеть убийцу.
– А вас, капитан, не смущает мысль, что убийца тоже мог меня увидеть, и у вашего фотографа сейчас работы было бы в два раза больше, а мой сын уже два часа был бы сиротой? – выпалила я.
И тут, наконец, мне стало плохо. Нестерпимая боль тугим узлом завязала желудок, просто сломав меня пополам, к горлу подступила тошнота, перед глазами поплыли красные круги, ноги как-то сами собой подломились в коленях, и я стала медленно оседать на пол.
Мощные руки подхватили меня под мышки, и я была восстановлена в вертикальном положении, после чего достаточно бережно (примерно, как мешок с картошкой) усажена на кем-то подставленный стул.
– Если это возможно, дайте, пожалуйста, чашку горячего и сладкого чаю, мне сразу станет лучше, – попросила я. Кто-то тут же вышел на кухню.
Я, всё ещё прижимая руки к области желудка, боль постепенно начала уходить, откинулась на спинку стула и подняла глаза. Кажется, у меня начались галлюцинации. В дверном проёме стояла, одетая во всё розовое, почти двухметровая, головоногая (то есть ноги росли прямо из зубов), самая что ни на есть живая кукла Барби.
Разрисованное кукольное лицо обрамляли эффектно взбитые белокурые локоны, а огромных размеров шарообразная грудь, казалось, заняла треть комнаты.
Правоохранительные органы, озабоченные тем, чтобы я не отдала Богу душу, в этот момент были увлечены только мной.
Капитан Мильченко первым обратил внимание на моё изменившееся выражение лица и проследил взглядом до объекта, таким чудесным образом меня реанимировавшего. За ним развернулась и вся команда.
Я была забыта мгновенно и окончательно.
Если бы на них посмотрела Медуза Горгона, они бы каменели более медленно, чем глядя на эту «розовую нимфу».
«Дылда» в розовом костюме, таких же туфельках, размера эдак сорокового – сорок первого, вытянула руку вперёд и указала холёным пальчиком с необыкновенным маникюром (ногти, естественно, тоже были розовыми) на труп.
В тот же момент её глаза, и так невероятно больших размеров, вылезли из орбит (так выглядит рак, когда его живым опускают в кипяток), и вдруг она стала складываться, буквально как карточный домик.
Что тут началось!
Оперативники ринулись к ней с энтузиазмом стада слонов, увидевших водоём во время длительной засухи. Труп, оказавшийся на их пути, едва не был затоптан, зато следы, если, конечно, таковые имелись, были уничтожены этой лавиной тестостерона (мужского полового гормона).
Тело «Барби» нежно легло практически одновременно на руки всех особей мужского пола, находящихся в комнате (благо её длина это позволяла). Складывалось впечатление, что это был не столько акт милосердия, сколь удовлетворение желания подержаться за формы «эфирного» создания гренадёрского роста, упакованные в одежду для пупсов, где не хватало только рюшиков и кружавчиков.
В это время в комнату вошёл молодой человек с чашкой чая в руках, с которой он и замер, не дойдя до меня где-то чуть более метра. Его лицо выражало крайнюю степень изумления. Ещё бы! Вся бригада столпилась возле белого кожаного дивана, куда была помещена сия дива, и видны были лишь её стопы в умопомрачительных туфлях, в данной ситуации напоминающих скорее розовые ласты.
Чашка с моим чаем в руках оперативника заметно дрогнула, и я сразу поняла, что сейчас могу остаться без живительного напитка, и так как «спасение утопающих – дело рук самих утопающих», пришлось взять инициативу в свои руки. Довольно бодрой рысцой я потрусила к каменеющему на глазах оперативнику и бережно взяла из его рук чашку. Кстати, он этого не заметил.
Из-за «мужественных» спин раздался томный голос: «Что здесь произошло? Что с Гиви?» Голос звучал так, как будто его обладательнице предстояла сейчас мучительная смерть, и она, зная это, прощала всех присутствующих и заодно весь мир, ведь он так несправедлив к таким вот тонким натурам. Меня опять затошнило; хорошо, что удалось добыть чай, а иначе сейчас бы чашка валялась на ковре, и её содержимое заливало бы огромное кровавое пятно, вместо того, чтобы успокоить мой бунтующий желудок.
Мужчины постепенно стали приходить в себя, хотя, несмотря на заметные усилия, которые они явно прилагали, их глаза постоянно возвращались к «Барби», особенно к её наиболее «выдающимся» местам. Со стороны это выглядело, мягко говоря, весьма забавно. Но у меня не было времени на это веселье, кстати, весьма сомнительного характера. Дома меня ждёт Глаша с моим сокровищем и ещё должна прийти крёстная, там тоже какие-то проблемы.
– Товарищ капитан (на господина он явно не тянул), я могу идти?
– Да, – последовал ответ, – только оставьте свои координаты и пока никуда не уезжайте из города, вдруг вы нам ещё понадобитесь.
Произносил он это, повернувшись ко мне вполоборота, чтобы не упустить момента лишний раз посмотреть на диван, где в «царственной» позе, в представлении самой «Барби», возлежала ещё живая (и это должно было обязательно вызывать удивление и восхищение окружающих) «жертва» трагических обстоятельств. И ведь вызывала и то, и другое (у всех, кроме, естественно, меня). В действительности она скорее была похожа на достаточно бесформенную, в такой позе, розовую глыбу засыхающего крема.
«Барби» усердно изображала неимоверные страдания. Здесь было всё: бурно вздымающаяся грудь, одна рука безвольно свисала, а другая, трагически заломленная, прикрывала верхнюю часть лица. Между тем, глаза были чуть приоткрыты и внимательно меня рассматривали. В них какое-то тревожное удивление быстро сменилось брезгливой жалостью.
Э, «душечка», да ты не так проста, как кажешься, и трагическая роль тебе, с трёхклассным общеобразовательным и панельным высшим образованием (это просто огромными буквами было написано на её лице), явно не под силу. Я вложила в ответный взгляд все оставшиеся силы: «Душечка, я про тебя знаю больше, чем ты себе можешь представить!» И тут мне что-то показалось: то ли это был страх, то ли ненависть, вдруг промелькнувшие в её глазах, которые она сразу закрыла, издав при этом лёгкий стон. Мужчины, как по команде, ринулись к ней на помощь. Так, ну, здесь всё понятно, обойдутся без меня; да и действительно, если начала всякая ерунда мерещиться, то пора домой, и поскорее.
Я закончила собирать свои вещи, разбросанные по комнате, вышла из «нехорошей» квартиры, не прощаясь, и, по-моему, этого никто не заметил. Честно говоря, моё самолюбие от этого совсем не пострадало.
В коридоре я на секунду остановилась, чтобы в очередной раз убедиться при помощи зеркал в несомненных достоинствах своей внешности.
Да, что есть, то есть: бледная, с голубоватым оттенком умеренной насыщенности, кожа; запавшие глаза с чёрно-фиолетовыми кругами под ними; чуть ниже левого глаза появилось значительных размеров багровое пятно, грозящее превратиться в сочный синяк (Федоркина была права, сумку надо менять). На причёску даже смотреть не хочу, и так знаю, что «живенько».
Под ногами раздался шорох, но мне уже было всё равно (вздрагивать не было сил), и, взглянув вниз, я увидела выползающую из-под нагромождения обуви маленькую черепаху.
– Милое создание, ты мне сегодня стоило нескольких лет жизни.
– С кем вы там разговариваете? – раздался голос бдительного капитана Мильченко.
– С черепахой! – бодро ответила я и закрыла за собой дверь.
До поликлиники я добралась на автопилоте. Кое-как отметившись во всех нужных и ненужных журналах, наконец, почувствовала, что рабочий день закончился. Теперь домой, и поскорее. На сегодня приключений более чем достаточно, иначе, действительно, могут возникнуть проблемы со здоровьем и психиатр станет любимым доктором. Хочу горячую ванну и чашку душистого, терпкого кофе. Сейчас устрою себе праздник и поеду на маршрутке, гулять так гулять. Никаких сегодня автобусов, даже в магазин за хлебом не пойду. Учитывая всё то, что сегодня со мной произошло, надо избегать мест значительного скопления людей, а заодно и тех мест, где людей вообще нет. Приеду домой и попрошу Глашу ещё полчаса посидеть с Вадимом, а если придёт крёстная, пусть она им займётся, пока я не приведу себя в порядок. Без ванны я сейчас просто не человек, а полуфабрикат, непригодный к употреблению.
На автобусной остановке народу была тьма-тьмущая: видно, последний автобус был утром, причём утром вчерашнего дня. Люди штурмом брали все проходящие маршрутные такси. Тоска смертная: кажется, домой я сегодня не попаду, участвовать в бойне за общественный транспорт просто не было сил.
Встав чуть поодаль от основной массы народа, я не выдержала и, достав сигарету, закурила. Конечно, курить на улице, а тем более женщине, это признак верха неприличия, но в данный момент мне было абсолютно всё равно. Гори оно всё ярким пламенем!
Где-то невдалеке настойчиво сигналила машина, она гудела долго и нудно. Наконец я не выдержала и обернулась. На обочине стоял ободранный «Запорожец» со знаком на заднем стекле: «Автомобилем управляет инвалид». За рулём, размахивая руками, сидел живущий в соседнем подъезде Иван Семёнович Следков, персональный пенсионер, инвалид без обеих ног (давно ампутированных вследствие какой-то производственной травмы) и, ко всему прочему, мой пациент. От радости я взбрыкнула, как скаковая лошадь, и бешеным галопом с сумкой наперевес помчалась к этой самой прекрасной машине на свете. Кое-как вбившись в маленький салон, я радостно поздоровалась:
– Это так здорово, что я вас встретила!
– Здравствуйте, уважаемая Владислава Владиславовна! Вы меня, старика, извините за такой способ приглашения, но уж очень трудно мне лишний раз вылезать из этой колымаги, а ещё труднее забираться в неё. Мы же со старухой сейчас на даче, – продолжал он, потихоньку тронув машину с места, – это я домой за рассадой еду. Уже третью ездку делаю, у нас не квартира, а филиал фирмы «Лето», тут не «Запорожец» нужен, а джип-внедорожник какой-нибудь.
Я чуть не брякнула, что у меня как раз есть один на примете, вспомнив монстроподобный джип, на котором уехал кашемировый «денди».
– У вас очень усталый вид, Владислава Владиславовна, – переключился с дачи на меня Иван Семёнович.
– Да, у меня сегодня был нелёгкий день. Но с завтрашнего дня я в отпуске.
– Куда-нибудь с Вадиком поедете отдыхать?
– Ещё не знаю, – осторожно ответила я.
– Слушайте, а берите Вадима и приезжайте к нам с Марией Ивановной на дачу.
Перед глазами сразу встала картина огромного, пошинкованного на участки по шесть соток садоводства с фанерными домиками, где жарко днём и холодно ночью, где тучи комаров, нет горячей воды и «удобства» на улице. Вот отдых, которого мне именно сейчас не хватало. Мечта, а не отпуск! Канары и Анталия в одном флаконе. Нет, уж лучше, как говорил Козюльский из фильма «Ширли-Мырли»: «Хочешь лёгкой смерти, сделай сам себе харакири!»
– Спасибо, Иван Семёнович, – я начала очень деликатно, – но боюсь, что ваша дача посещения моего чада просто физически не выдержит. Помните, у О Генри был рассказ «Вождь краснокожих», так его герой – просто чистый ангел по сравнению с моим неслухняшкой.
– Ну, как знаете, а если передумаете, то мы только рады будем, – рассмеявшись, сказал Иван Семёнович.
За разговором мы незаметно подъехали к нашей многоэтажке. Сердечно поблагодарив и попрощавшись со своим спасителем, я, выбравшись из машины, направилась к своему подъезду. Вот они, знакомые разрисованные стены «родной» парадной.
Наконец я добралась до лифта. Кнопка вызова светилась с каким-то подозрительным постоянством. Напрасно я рассчитывала, что в конце такого «весёлого» дня ещё и лифт будет работать. Ха, «не дождётесь, господин Гадюкин», следует вторая часть «марлезонского балета», а именно – восхождение на восьмой этаж без страховки: «альпинистка моя, скалолазка!» Я ползла по загаженным ступенькам лестницы, и в голове крутилась только ненормативная лексика. Оказывается, в определённой ситуации я способна на весьма неординарные выражения, а на уровне шестого этажа буйство моей фантазии уже не знало предела.
На горизонте показалась до боли знакомая дверь, из-за которой доносились дикий визг и мяуканье, гомерический хохот и грохот падающей мебели. Над моей квартирой даже не надо было вывешивать табличку «Филиал сумасшедшего дома», и так было всё понятно. Нажав на кнопку звонка, я прислонилась разгорячённой головой к выкрашенной в серый мышиный цвет стене. Мне вдруг очень захотелось сесть, а лучше прилечь на резиновый коврик у двери.
Вдруг в стремительно распахнувшуюся дверь, я едва успела отскочить, одновременно вылетели мой кот, мой сын и его крёстная. С первого же взгляда стало предельно ясно, что в квартире на месте остались только обои, и то, кажется, только местами.
Квартира была в руинах.
– Здесь что, взорвалась бомба? – деликатно поинтересовалась я, целуя всех почти одновременно. – Или, может, вы пытались, и, судя по всему, достаточно успешно, изобразить сцену из «Звездных войн», эпизод второй – атака клонов?
– Не-е-е, ну их!! Мамулечка! Мы иглали в индейцев! И я был индеец, и кока, и Кося! – вопило моё сокровище, подпрыгивая от избытка эмоций.
– Замечательно! Интересно, кому пытались снять скальп «кровожадные» индейцы? – спросила я, переводя весьма «грозный» взгляд с изрядно потрёпанного кота на такую же потрёпанную в сражении крёстную.
«Смущённо» потупив глаза, Ирка фальшиво пропела:
– «Вторая молодость приходит к тому, кто первую сберёг!»
Ирка, маленькая, пухленькая, голубоглазая блондинка, старше меня на полгода, а выглядит на десять лет моложе. Имеет за плечами печальный пятнадцатилетний опыт замужества, закончившийся крахом, и свой бизнес в виде маленького и очень уютного кафе. В личной жизни она никогда не была одна, и, между тем, это не мешало ей находиться в состоянии постоянного поиска чего-то или кого-то нового. В общем, очень энергичная, деятельная и неунывающая натура. У неё была одна замечательная способность: где бы она ни находилась (даже если это был другой край света), как бы она себя плохо ни чувствовала, в трудную минуту, а у меня их бывало немало, всегда умудрялась оказаться рядом. До сих пор для меня остаётся загадкой, как это у неё получается.
– Значит так, орлы, я сейчас иду в ванную, у вас двадцать минут на реставрацию квартиры, а потом будем пить чай с очень вкусными пирогами. Задача понятна? Выполняйте!
– Понятно! – завопило юное поколение и, оглашая квартиру криками, что он «кровожадный индеец», вихрем умчался в комнату, а за ним, истошно мяукая, нёсся кот. Ирка, постанывая и покряхтывая, показывая всем своим видом недовольство командным методом воспитания, начала собирать разбросанные по полу игрушки, книги, обувь.
С оптимизирующим напутствием «пилите, Шура, пилите!» я, наконец, скрылась в ванной. Пустив воду, бухнув в ванну более половины флакона успокаивающего бальзама из трав и буквально сорвав с себя одежду, я с максимальным комфортом расположилась в благоухающей пене и закрыла глаза.
– Слушай, ты думаешь выходить из ванны или нет? – раздался Иркин голос прямо над моей головой. – Ты здесь киснешь уже минут сорок, мы уже давно всё сделали, осталось только потолки побелить. Так нам начинать белить или ты всё-таки выйдешь?
Из ванны я вышла выспавшаяся и замёрзшая, мой жизненный тонус был на высочайшем уровне. Теперь единственным желанием было как можно скорее согреться.
Ирка, молодец, уже вскипятила чайник и накрыла на стол, сообразив вытащить пироги из сумки.
– Ты чего меня раньше не разбудила? Я чуть в пингвина не превратилась.
– Мы не успевали убрать, и я не думала, что ты можешь уснуть в ванной. А потом как посмотрела на часы, а ты там уже почти час и оттуда ни звука. Всё, думаю, утонула, испугалась до смерти, а как посмотрела, что ты спишь, чуть в обморок от зависти не упала. Вот, думаю, нахалка! Мы здесь в поте лица трудимся, а она себе спокойненько плавает в пене и дрыхнет. Ну ладно, давай быстренько посмотри на кухне, всё ли в порядке, а я Вадимку помою и уложу, он еле на ногах держится. Не делай круглые глаза: пока ты спала, я его уже накормила ужином.
Подхватив брыкающегося и визжащего от удовольствия «индейца», разрисованного остатками моей косметики, Ирка скрылась в ванной комнате. Что-то не очень заметно, что наше дитя еле держится на ногах. К визгам, доносящимся из ванной, присоединился шум воды – так, наверное, шумит океан во время девятибалльного шторма. Сейчас соседи снизу придут, подумалось равнодушно, скажут, что мы их опять затопили. Шум воды вдруг прекратился, а визг перешёл в отчаянный рёв: так начался самый трудный этап – извлечение Вадима из ванны. Быстро налив молоко в стакан, я помчалась на помощь. Общими усилиями мы его извлекли, высушили, упаковали в пижаму, напоили молоком, обцеловали с ног до головы и уложили спать. Дверь спальни ещё за нами не закрылась, а мой котёнок уже сладко спал.
Удобно устроившись на кухне, мы наконец передохнули от весьма продуктивно проведённых последних тридцати минут.
– Как твои дела? – спросила Ирка, держа в одной руке кусок пирога, а в другой чашку с кофе.
Мой рассказ о событиях прошедшего дня занял не более десяти минут, её монолог о моих умственных способностях звучал в два раза дольше.
– Кравцова, ты такая дура! Ты что, собираешься жить вечно? Ты в свой паспорт давно заглядывала? Если нет, то иди и посмотри, особенно год рождения!
– Я его и так хорошо помню, – насупившись, буркнула я в ответ.
– Нет, вы только её послушайте! – продолжала Ирка, обращаясь к кому-то неведомому. – Нищета, ты на что собираешься Вадьку растить? Это же надо, такого мужика на фиг послать! У тебя что, куча поклонников, что ты так разбрасываешься? Я, наверное, ослепла и поэтому не заметила давки перед твоей квартирой. Или ты думаешь, что задела его самолюбие и он будет теперь бегать за тобой, как мальчик? Да даже если бы и не сложилось, хоть неделю-другую пожила бы как человек, женщиной себя почувствовала, а то на тебя посмотришь и не поймёшь сразу, то ли перед тобой загнанная лошадь, то ли верблюд!
– Ну спасибо, дорогая крёстная! Тебе, видно, очень нравится меня из депресняков вытаскивать. Этому «кашемиру», может, разнообразия в жизни не хватает, а тут я под руку попалась. Знаешь, это только в Голливуде красотка с панели (и то в исполнении Джулии Робертс) в состоянии покорить молодого красавца-миллионера. У нас далеко не Голливуд, и я не Робертс.
– Но и ты не с панели, – добавила Ирка, – ты же у нас чистоплюйка: «лучше жить с голым задом (извини за грубость), но честно». Ты скоро со своей честностью на паперти окажешься. Кстати, а зачем ты в чужую квартиру полезла? Тоже мне «экстремалка»! Это ты у нас всё острых ощущений ищешь: то родишь в сорок лет, то роскошного мужика кинешь, то труп найдёшь.
На этой высокой ноте она на секунду замолчала, чтобы дастать из сумки сигареты.
– В квартире не курим, – решительно напомнила я ей.
– Да помню я все, просто хотела для успокоения нервной системы в руках покрутить, – нахмурившись, заныла Ирина. – Ну что за жизнь… Ее стенания были прерваны звонком в дверь. Мы переглянулись.
– Ты кого-нибудь ждёшь? – спросила Ирка.
– Нет, – растерянно ответила я, выдвигаясь в коридор. Ирина, прижимаясь к стене, осторожно кралась за мной, держа в одной руке незажженную сигарету, а в другой – кухонный нож.
– Ирка, ты совсем свихнулась, положи нож на место, – прошипела я шёпотом.
– И не подумаю, – ответила она также шёпотом, – давай иди открывай.
– Кто там?
– Влада, это я, Глаша, открой, пожалуйста!
Пока я боролась с замками и постоянно перекручивающейся дверной цепочкой, Ирка метнулась на кухню, бросила нож и, как ни в чём не бывало, уселась на своё место.
Глаша появилась на пороге с неимоверно огромным букетом белых гвоздик, поздоровалась с Ириной и протянула мне цветы.
