Глаз Дракона. Хранитель

– Да, извините… – виновато улыбнулся Тим, зашагав к стеклянной лестнице в середине помещения.

Мисс Харингхтон, идя рядом, немного подкорректировала его курс – они направились, обходя длинный стол, по кругу к тому месту, от которого телепортировались.

– Как я говорила, посох Власти, его ещё называют посохом Вильгельма Неправого, первого тёмного мага. И…

– Япосохом. – перебил её Тим.

– Да. У него много имён. Ты о нём что-нибудь слышал? – спросила мисс Харингхтон, не ожидавшая, что пытливый ум мальчика успеет найти и поглотить из книг информацию и о запрещённых тёмных артефактах.

– Я читал о нём… – подтвердил Тим. – Как вы его достали? – (мисс Харингхтон не ответила. По её лицу было видно, что и начинать она не намерена.) – Он… – мальчик запнулся, собирая мысли в кучу. – Это запрещённый артефакт, ещё с тысяча шестьсот тридцать пятого, кажется. При его последних использованиях пропало сорок четыре существа, семнадцать были магами. Использование Япосоха возможно только при согласии всего магического сообщества, другими словами – невозможно. Там ещё что-то было о впитывании скверной магии. Говорилось, что только сильный человек может выжить при использовании Япосоха… Не было про то, как.

– Япосох забирает себе всю скверную магию или иную тёмную Силу, какая есть в человеке или другом существе. Процесс занимает разное количество времени. Зависит от того, сколько у, так скажем, «пользователя» этой, нужной Революции, Силы. Как сработает с тобой? Из-за того, что ты сам не носитель и не магическое существо, Япосох поглотит в себя твою внутреннюю сущность, – Тим хотел задать вопрос, но мисс. Харингхтон не дала ему оборвать свою мысль и продолжила, показав жестом, что он должен подождать. – Да, забрать её полностью невозможно, именно поэтому у оборотня останется с тобой связь. Любая физическая связь оборвётся сразу, ты не будешь ощущать постоянного давления инстинктов, тебе не нужно будет больше принимать яд, но ваши сознания сейчас капля разорвать не сможет. Так же, как и раньше, тебе придётся сдерживать всплески эмоций, чтобы не позволить оборотню завладеть твоим сознанием, подавить его. Может, делать это станет легче, тогда не расслабляйся, если прекратишь сопротивление, на всю выстроенную защиту можно будет не надеяться, он её проломит. Думаю, на время сущность затаится, сделает вид, что исчезла, не доверяй этому чувству пустоты в её темнице твоего сознания. Если оборотень сможет подчинить себе твою волю и вызвать Япосох, где его основная часть будет заключена, он сможет вернуть телу способность оборачиваться. Тогда не знаю, к чему это сможет привести. Скорее всего, сущность станет сильнее, пробыв внутри Капли, и даже мы не сможем вызволить тебя из этого состояния, как это вышло сделать в прошлый раз. Яд не поможет, полнолуние перестанет влиять. Не знаю, как долго это продлится. Япосох сможет полностью вобрать в себя твою внутреннюю сущность только тогда, когда ты истратишь все запасы светлой Силы одного из твоих предшественников. Я не могу сказать, как много её будет, ты не сможешь почувствовать, когда её запасы подойдут к концу. Ты понимаешь, насколько это рискованно? Вильгельм Неправый создал Япосох для этого, чтобы забирать себе тёмную Силу других существ и, если выйдет, устранять их самих, убивая Каплей. Распоряжаться ей мог только он один. И до этого момента это – всё ещё так, – сделала отступление она, – старый революционер не побеспокоился, что после его смерти наследие, какое он собирал, никому не достанется: только того, кто опорочил магию, слушалась Розовая капля. Вильгельм находил колдуна, которому завидовал, и посылал ему Япосох с письмом, где говорилось, что Вильгельм восхищается его навыками и величием и желает, чтобы тот принял от него скромный подарок. Как ты мог заметить, Япосох очень притягателен, правда, только тем, у кого есть тёмная сторона. Чаще всего, колдуны, даже самые сильные, не могли дочитать до середины и касались посоха. Тут обрушивалось проклятье. Посох забирал в себя всю Силу колдуна, ведьмы, оборотня или другого тёмного существа. «Пользователь» вынужден был добровольно отдать чары и истинную магию. Вильгельм обошёл это. Колдуну следовало потратить всю свою светлую Силу на тёмные дела. С условием: никого нельзя убить, если бы он убил, хоть одного, Япосох в очередной раз бы подпитался скверной магией или колдовством, которые забрал бы вместе с «пользователем». В обратном случае существо сохраняло все свои способности, кроме способности преобразовывать Силу во тьму, и освобождалось. Вот это шанс – потратить всё и никого не убить. Условие исполнялось нечасто: не каждый мог бороться со злобой, наполнявшей душу. Эти чувства: ненависть, отвращение, желание мстить всем, кто на свободе, исходят от тех, кто оказался слабым, от тех, кого поглотил Япосох…

– Ложь!! – вывел Тима из задумчивости пронзительный крик. – Она лжёт! Это всё – неправда! – вскричал срывающийся голос у него в голове. В глазах мальчика начало темнеть, медленно и всё сильнее и сильнее. Мир начал меркнуть, зато пелена ужаса успела занять его место. – Ложь, ложь, ложь, ложь! – в такт знакомой для Тима зловещей мелодии выкрикивал целый хор голосов.

С каждым разом, как звучало это слово – мальчик чувствовал нарастающую пульсирующую головную боль. Радужки Тима засветились отрешённым голубым оттенком, он широко открывал глаза, но кроме тьмы ничего не попадало в них. Этот хор наслаждался своим положением, эффект от слов выходил больше, чем тот мог предполагать, а это его веселило.

– Неужели ты решил обмануть нас, Тим?! – прозвучал другой голос, более грубый и напористый. – Ответь! Не будь тряпкой! – слова принесли новую порцию боли: всё его тело пронзила судорога.

Мальчик пытался вдыхать глубже, а воздух, казалось, не доходил до лёгких, заставляя его задыхаться.

– Обмануть каплю можно, обмануть нас нельзя! – этот голос принадлежал женщине.

Тим сильно ударился обо что-то головой, через большие усилия он смог сконцентрировать внимание и увидеть, что этим «чем-то» был пол, на который он упал. Просветление посетило его всего на один миг, после чего оставило прозябать во тьме дальше.

– Тим, прости нас, Тим, тебе больно? – спросил его жалостливый, но насмехавшийся над мальчиком голос старичка.

Тима тошнило, чувство жа́ра, охватившего всё внутренности, заставляло руки невольно царапать грудь в порыве, наверное, вспороть её и достать разбушевавшийся огонь. Он вдруг почувствовал себя оборотнем в ту страшную ночь. Эти движения были до боли в душе знакомы. Думать об этом не удавалось: голоса не успокаивались.

– Отомсти им, Тим, мсти за свои мучения! Она знала, знала, что ты станешь таким! Что сущность твоя будет осквернена, и не попыталась предотвратить этого, – каждое слово заставляло мальчика биться в агонии: его захлёстывали новые волны, а всё, что ему оставалось, – тонуть в них.

Вскоре голоса слились, кто-то умолял, кто-то ругался, кто-то угрожал, обещал… А после Тим и вовсе перестал понимать их. Он не мог различить реальность, шум голосов звучал не в ушах, он путешествовал по всему телу. По венам и капиллярам, проходя в самые отдалённые его уголки, даже собственный мизинец осуждал его. Тело взбунтовалось против сознания. Не сознания сотен существ, вторгшихся без разрешения, а сознания Тима – его законного владельца.

– Тим, – выделился тихий голос из этого адского хора, причинявшего ему столько боли, повергшего мальчика в пучины отчаяния.

Ему показалось, что голос принадлежал ребёнку. Беззащитному мальчику, забытому кем-то здесь.

Тим узнавал в нём себя: одинокого, оставленного страдать, не в силах изменить хоть что-то. Он собрал всю свою оставшуюся, ещё не сломленную волю в кулак и попытался сосредоточиться, чтобы снова услышать его.

– Тим, – прозвучало чуть громче, – Тим, ты меня слышишь? – интонация удивления пронизывала вопрос. Голос пропитался усталостью и скорбью: они буквально сочились из него.

– Да, – ответил Тим и сам не понял, сказал это вслух или про себя. – Кто… Кто ты? – каждый звук, произносимый им, казался незначительным, настолько, что он не мог различить: подумал ли он вообще об этом или нет? О голосе и говорить было лишним.

– Меня зовут Лир и… и мне очень больно, Тим… – на последнем слове он всхлипнул. – Помоги мне, Тим, помоги мне…

– Ч-что я могу сделать?

– Мне больно, потому, что я… я защищаю тебя, и… и поэтому, ты ещё… ж… живой… – тихая, порождающая ощущение, что она совсем скоро угаснет вместе с хозяином, просьба ранила Тима.

Ему стало плохо, эта боль не шла ни в какое сравнение со всей предыдущей – ужаснее в тысячи раз. Он не сможет выдержать, если из-за него снова погибнет кто-нибудь. Сначала мама, потом отец, тот колдун и ещё семь не повинных ни в чём людей, оказавшихся не в то время не в том месте, магов, пытавшихся его спасти.

Тим не вынесет ещё одного потрясения. Он еле как сумел выкарабкаться из последнего, отказавшись от всего, что было у него хорошего и прижимая как можно сильнее к себе все шипы жизни. Он отказался не только от своего прошлого, себя самого, но и от любого будущего. У него его не будет. Тим решил разорвать связь со всем и не вязать новые нитки. Ему не хотелось иметь пути спасения. Мальчик ждал кары. Не хотел, когда она придёт, причинять неудобства хоть кому-то ещё. Он отвернулся от непонимания, непринятия, своей боли. А когда не осталось ничего…

Прошло несколько минут томительного молчания, Тим всё пытался дозваться того мальчика, у него ничего не выходило. Он слабел, угасал, растворялся во тьме. На время разговора боль и голоса немного утихли, а сейчас возвращались вновь. Голос самого Тима уже ничуть не выделялся из общего фона; и он сам не мог разобрать его, ни как звук, ни как мысли. Всё превратилось в ничто. Больше его не будет, вдруг подумалось мальчику. Собрав все силы, что остались, Тим крикнул в эту неясную пустоту:

– Что я могу сделать?! Я сделаю всё, что угодно, пожалуйста, скажи!

– Всё, ты готов на всё? – отозвался слабый мальчишечий голос.

– Да… – ответил Тим. Он погибал.

– Ответь полностью, – попросил мальчик.

– Нет!! Не смей! – перебил, начавшего говорить Тима, строгий мужской голос, новый голос. В этой фразе чувствовалось облегчение: он успел.

– Папа! Не мешай мне!! – закричал на него мальчик, голос его стал совсем иным и, если бы Тим тогда мог, он бы понял, что доверился настоящему монстру.

Вот только заметить этого мальчик не смог. Силы его были исчерпаны.

– Папа? – переспросил Тим.

– Тей, умоляю, помоги мне, скажи… – голос мальчика звучал отчаянно.

Тим даже не обратил внимания на имя, которым его назвал Лир – Тей, так называл его только отец.

– Я готов на всё, чтоб… – он запнулся, чтобы что? Чтобы помочь голосу у себя в голове? Тим понял, что не знает, на что идёт. Начала фразы хватило.

– Теперь ты под моим контролем! – голос мальчика менялся, становился всё более грубым и твёрдым, всё более взрослым. – А теперь, мстить, нужно им отомстить, УБИТЬ! – какая неописуемая радость звучала в этом призыве, какой восторг проходил по всему телу, будоража кровь, рвущуюся к мщению. Оборотень, что так долго спал, несмотря на весь яд, и все старания мисс Харингхтон, и все желания и упорства мальчика, проснулся и начал править. Как же отвратительно он торжествовал.

Отомстить, убить – эти идеи захватили весь разум Тима, он захотел этого всем своим существом, хотя в подсознании понимал – это не его желание. И в самый последний момент, перед тем, как его сопротивление было подавлено чужой волей, камнем сброшенной на него и придавившей к полу, Тим увидел, что в кабинете кто-то есть. Ужасная мысль окончательно добила мальчика.

Это была Лидия Владимировна…

***

– Мисс Харингхтон! – увидела Лидия Владимировна директрису Облачного замка, выйдя из пространственного коридора, или, как его привыкли называть люди – зеркала.

Мисс Харингхтон стояла совсем рядом, справа от неё, и обсуждала что-то с двумя участниками ВСМС, Великого Собрания Магического Совета.

По сути, название Совет носил несоответствующее действительности: он был далеко не магическим. Конечно, большинство заседателей являлись магами, но светлые маги, представлявшие интересы магии, составляли лишь половину от общего числа советников. Другую делили между собой представители колдовства и тёмной магии. Магия, особенно высшая, часто приравнивалась к свету, поэтому наличие тёмной стороны звучало сомнительно.

– Здравствуйте! – радостно выкрикнула Лидия Владимировна, смотря на директрису. Два мага почтительно поклонились мисс Харингхтон, с которой вели беседу, и ушли. – Я вас так давно не видела! Как дела в школе? Как новый набор? Вы совсем не изменились! – заговорила она, не успев и подойти к женщине.

Несколько последних месяцев Совет почти каждый раз собирался в своём неполном составе из главных и постоянных советников. А полный созывался во время их собраний, только если нужно было принимать значительные решения.

Благодаря своей особенности, Лидия нечасто выбиралась в люди. Насчёт директрисы Облачного замка она не ошибалась: с тех пор, как в свои тринадцать Лидия поступила в школу, мисс Харингхтон не изменилась. У неё оставались всё те же чёрные густые волосы длинной чуть ниже плеч, никогда не выраставшие длиннее; изумрудные глаза, из которых на мир смотрела истинная мудрость (их Лидия неосознанно примерила и на себя, изменив цвет глаз на идентичный); маленький аккуратный нос, тонкие губы и небольшая родинка в виде сердца над левой бровью – всё оставалось идентичным. Это лицо знал практически каждый высший маг в их мире, каждого шестого из них она лично обучала.

– Лида, – приятно улыбнулась она. Лидия просияла: она обожала эту улыбку с самого детства, – здравствуй, всё хорошо, набралось всего…

– Всего пятьдесят два ученика, – услышала продолжение у себя за спиной Лидия.

– А вот и наш дорогой Аллар, – произнесла мисс Харингхтон, разводя руки по сторонам, словно собираясь обнять мужчину в чёрной рясе, рукава и воротник которой были расшиты серебряным узором.

– Ужасный день, граф, – поприветствовала его Лидия, не оборачиваясь, зная, что он сейчас вольётся в их компанию, заняв место по левую руку от неё. Она вновь обратилась к мисс Харингхтон: – пятьдесят два – не плохо, вы ведь помните, что со мной на потоке было всего пятьдесят семь детей.

Директриса кивнула, конечно, она помнила каждого лично. До шестидесяти учащихся класс считался маленьким. Столько высших магов со всей Земли за один год – совсем неважное количество, особенно, если в их число ещё и входили дети, которых мисс Харингхтон периодически находила и обучала, из других миров. Плохо было не то, что такие дети учились, отнюдь. Но сокращение количества детей с высшей магией не предвещало ничего хорошего: они либо оказывались убитыми в младенчестве, либо Земля как мир теряла в год их рождения значительные крохи равновесия Сил. Количество тринадцатилетних высших магов во все времена считали отражением обстановки – «высшим метром», как именовали из-за этого явления потери миром мизерных, хотя не передать насколько важных, частиц света.

– Похоже, решили созвать весь Совет, – сказала Лидия, оглядевшись.

В холе находилось около сотни разномастных заседателей, остальная их часть пока оставалась на улице перед временным зданием ВСМС. Те, кто представлял магию (истинную магию – свет), носили белые рясы, а представители колдовства – чёрные. Одежды заседателей отличались не только цветами. У шести главных членов ряса имела самое богатое убранство: конец рукавов, воротник о подол их одежд были украшены золотой вышивкой. За ними, по пышности убранства, следовали двадцать четыре постоянных заседателей, серебряная вышивка на одеждах которых красовалась на воротниках и краях рукавов. У остальных рясы оставались одноцветными (белыми или чёрными) костюмами. – К чему бы это?

– До Совета дошла информация, что Глаз Дракона обрёл Хранителя…

– И два года не прошло, – вставил граф язвительно, указывая на нерасторопность того.

– И что этот Хранитель – маленькая девочка, – с нажимом закончила мисс Харингхтон, окинув недовольным, но весёлым, взглядом графа.

– Неужели?! – ужаснулась Лидия, подавшись вперёд всем телом: ей очень хотелось узнать деталей; точнее, чтобы сделать вид, что ей не терпится это сделать.

– Да, это так, – снисходительно подтвердил граф, бывший, как и мисс Харингхтон, постоянным заседателем Совета, обсуждавшим на предыдущем сборе эту новость. Они все трое играли, вот только у Оливии Харингхтон и Аллара Минха выходило в тысячи раз лучше. Примерно во столько же, насколько они и были старше Лидии, – и, как вы понимаете Лидия, ещё не ясно, чем девочка обладает, и какую дорогу выберет. Ей нужно отдать предпочтение Тьме.

– Или Свету, не забывайте, что у медали две стороны, Аллар, – напомнила директриса Облачного замка, поняв, что граф не собирается продолжать и решительно остановился на тьме.

– Да, да, Оливия, ты как всегда права, – Аллар был одним из немногих существ в этом мире, кто мог позволить себе разговаривать с Оливией на ты: он был знаком с ней с самого того момента, когда вампиры впервые посетили Землю, и практически не уступал по возрасту. – Не будем же мы причислять к великим нам, обладателям Силы, каких-то людей с их третьей стороной, – ухмыльнулся он.

– Я не это имела в виду. Признайтесь; вы ловко обернули мои слова против меня самой. Истинный тёмный никогда не упустит такого развлечения.

– Что вы, не причисляйте меня к их лику, я самый обычный вампир нескольких тысяч лет от роду, – отмахнулся Аллар от замечания Оливии, смотря только на Лидию. В лице его читался интерес, не простым любопытством он был движим.

– Не преуменьшайте, граф, я-то знаю, сколько вам тысяч лет. И не думайте, что я позволю вам захватить сердце моей дорогой ученицы, я воспитала её не настолько глупой.

Щёки Лидии покрылись румянцем:

– Что же вы, мисс Харингхтон, такое говорите, ничего большего, чем сотрудничество мне от нашего Аллара не нужно.

– Думаю, девочку отправят в Звезду, – перевёл тему граф, делая вид, что он заскучал. Все здесь понимали, что если бы он чего-то захотел, то взял бы это в тот же миг, не пошевелив и пальцем.

– Скорее всего, не зря же она выслуживается перед обоими сторонами Совета всё это время. Как неопределившуюся девочку точно отправят туда. Вопрос только в том, будет ли соблюдаться необходимый нейтралитет и дистанция, – заметила Оливия.

Прозвучал первый сигнал, означавший, что всем постоянным членам необходимо пройти в зал заседаний. Мисс Харингхтон спешно откланялась и поспешила туда. А Лидия и Аллар остались около зеркала размером во всю западную стену, откуда ещё прибывали последние члены Совета. Граф задержался, зная, что, кроме него ещё не явилось несколько других постоянных заседателей.

– Знаете, Лидия, я не удивлюсь, если девочка не доживёт до нового года… – хищно произнёс он, выдвинув свои клыки, и улыбнулся, спрашивая: – А вы в этом собираетесь идти? Мода у вас на Земле, конечно…

Лидия хмыкнула:

– Лет через семьсот тоже будете так ходить.

Зал осветила белая вспышка, словно от большого фотоаппарата. Теперь Лидия Владимировна стояла в белоснежной рясе, как и половина собравшихся тут.

– Кстати, – упомянул вампир между прочим, – удивление у вас лучше получается играть чем злость и обиду.

– Я не понимаю, о чём вы, граф.

– Конечно… мы вдвоём прекрасно знаем, – произнёс он, внезапно взяв её за руку, чтобы она не успела уйти прежде, чем он договорит, – что гончие не ошибаются… никогда…

Прозвучал второй сигнал. Для Лидии Владимировны он оказался спасительным. Учтиво улыбнувшись и смешавшись с толпой, она вошла в зал заседаний ВСМС.

После заседания Лидия Владимировна пребывала в лёгком шоке. Оказалось, Совет в полном составе созвали не для Хранителя, или не только для решения его вопроса: это, на данном этапе, могли сделать неполным составом. Собрание состоялось из-за Революции, или, как его все привыкли называть, Япосоха.

Одним из главных членов светлой стороны был подан запрос на использование Япосоха. И, как бы это не считалось нереальным, Совет дал согласие на рассмотрение дела. Хотя раньше все предложения подобного рода безапелляционно отклонялись. Возможно, на решение влиял тот, кто подал запрос: это сделал Лукас ван Фан, Линхуон или же душа, одного из древнейших миров. В магическом сообществе таких принято называть сердцами мира, а чаще всего просто сердцами.

Линхуон – существо, появляющееся с зарождением мира. Древнейший, живущий сейчас Линхуон, заставший рождение и гибель множества миллионов миров, по этому поводу сказал: «Появляется мир – появляется душа. С изменением мира изменяется душа. Растёт, развивается, стареет, разрушается, вместе с миром уходит. У каждого мира есть душа, если души нет, можно считать: с миром покончено. Душа – отображение мира».

Решив не дожидаться мисс Харингхтон, видимо, надолго застрявшую в зале, где поднялся спор о восстании джиннов, Лидия Владимировна направилась к переходу, или западной стене, или зеркалу, кому как нравилось это называть.

Представив сначала нужный мир, затем саму школу и свой кабинет, она поспешно шагнула в зеркальную гладь. Сделав один шаг, директриса увидела синие стены и зашторенные окна, рабочий стол, свой маленький синий диванчик и журнальный столик. Со следующим шагом Лидия должна была оказаться в кабинете, вместо этого она столкнулась с невидимой преградой. Что-то не позволяло проходу открыться.

Первый раз в практике Лидии Владимировны возник такой случай. Нет, конечно, она знала, что можно закрыть переход. Её личный проход был защищён, и, вряд ли, двенадцатилетний мальчик без магической практики смог бы закрыть его, а разрешений на доступ к её территории магическим существам Совет пока не давал: он прекратил движение Силы в этом и близлежащих районах вовсе, лишь началась история с Хранителем. Для того чтобы окончательно убедиться в реальности происшествия, директриса коснулась преграды, которой служила обратная сторона зеркала из её кабинета. Не пускало. Собственное зеркало не разрешило ей пройти! Лидия ударила по нему – боль вспыхнула такая, будто руку пронзила молния, на ладони выступила кровь, а обратная сторона зеркала не получила ни малейшего ущерба. Решив больше не рисковать, директриса вернулась в здание, замещающее Совет.

Её кто-то окликнул. Лидия огляделась, через переполненный коридор, смахивавший на муравейник, к ней направлялся советник из тёмной стороны. Он выглядел как гном, хотя, в отличие от этого коренастого народа, в ширину старик был заметно больше. Двигался советник уверенно и как ледокол – напролом. «Гнома» никак не смущало расталкивание всех по сторонам, казалось, это наоборот лишь раззадоривало его ещё упорнее работать локтями.

Лидия никак не могла припомнить его имени. Кажется, около месяца назад они заключили выгодную сделку, и он всё же решил исполнить свою угрозу: продолжить сотрудничество.

Директриса покачала головой, мол, не сейчас. У неё появились дела важнее ядов. Во-первых, рука продолжала кровоточить – у её ног собралась небольшая лужица крови; во-вторых, необходимо срочно выяснить, что за проблема образовалась с зеркалом во время её отсутствия.

Быстро проделав манипуляцию, нужную для перемещения, директриса шагнула в зеркало, оставив почти добравшегося до неё советника недоумевать.

Лидия Владимировна вышла из зеркала, расположившегося на первом этаже школы. Было рискованно использовать его, находившееся около главного входа и недалеко от столовой, то есть – самого людного места здания. Конечно, стереть память полусотне человек не слишком сложно, но это заняло бы некоторое время, которого терять было нельзя ни минуты. По воле судьбы директрису не застали, ей повезло: судя по времени, шла середина шестого урока.

Лидия попыталась телепортировать. «Попыталась» потому, что у неё не вышло. Кто-то или, возможно, что-то блокировало телепортации. Блокировало телепортации на территории ЕЁ СОБСТВЕННОЙ школы!

Со всех ног Лидия Владимировна понеслась в свой кабинет, пожалев, что решила сменить его расположение с первого этажа на второй. На лестнице ей повстречался мальчик, по виду восьмиклассник, которого она едва не снесла с ног. Застав свою директрису в таком положении, он сказал что-то невразумительное, похожее на «з-здлавствт», и метнулся к стене, пропуская её. После чего ещё около минуты, стоял на том же месте, прижавшись к стене.

Преодолев препятствие в лице запуганного Володи из шестого класса, хотя в жизни он выглядел намного старше своих лет, и нескольких десятков метров коридора Лидия Владимировна добралась до входа в свой кабинет. Она повернула ручку и толкнула дверь, боясь за мальчика, которого там оставила. Ничего не произошло. Директриса в смятении не могла поверить в это, повторив данную операцию ещё несколько раз, Лидия попыталась предпринять попытку вынести дверь, это у неё тоже не вышло. Дверь была запечатана тёмной Силой. Даже если она умудрилась бы убрать петли, на которых держалась та, её это мало бы смутило: она бы продолжала упрямо стоять и выполнять свою миссию: «всех выпускать и никого не впускать».