скачать книгу бесплатно
– Что то тревожно мне Анфиса… Душа мается, места не найдёт, – сказала она, вглядываясь сквозь стекло в темноту пустых улиц.
– Ты о чём, голубушка? – не поняла Смыковская, поправляя у зеркала, чуть растрепавшуюся причёску.
– Антона Андреевича всё нет. Не случилось бы с ним чего.
– Ты слишком мнительна Поля, тебе нужно попросить доктора прописать тебе успокаивающие порошки. Он задержался верно, на заводе. Нынче у него столько дел, скоро не управишься.
За окном подул резкий ветер и несколько липовых веток, задели по стеклу, издавая неприятный скрипящий звук.
– Слышишь? – испуганно спросила Полина Евсеевна, – будто застонал кто-то.
– Да что же это с тобой сегодня? – раздраженно отмахнулась от неё Анфиса Афанасьевна, – мерещатся тебе всякие страхи. Лучше ступай, в самом деле, погляди как там твой супруг, скажи ему, что скоро будем ужинать.
– Я уж была у него. Он нетрезв, впрочем, как и всегда. Заснул. И храпит так, что сотрясаются, кажется и потолок, и стены. Я скажу тебе прямо, не верю больше, что когда-нибудь это переменится. Из одного дня в другой он пьян, неопрятен, не способен ни говорить, ни размышлять ясно.
В гостиной появилась Катя, аккуратная, в белом, накрахмаленном переднике.
– Что же барыня, – спросила она, обращаясь к Анфисе Афанасьевне, – подавать ли ужин?
– Подождём ещё немного, – ответила Смыковская, – вот явится Антон Андреевич, тогда и станешь подавать. А пока ступай, прибери в моей спальне. Я после сама позову тебя.
Выслушав со вниманием распоряжения хозяйки своей, Катя затем и удалилась, передвигаясь неторопливо и важно, как большая птица.
Анфиса Афанасьевна уселась на диван.
– Присядь со мной Поля, – сказала она, и дождавшись, когда Полина Евсеевна устроиться рядом, обратила к ней свой пристальный взгляд.
– Я давно уж спросить тебя хотела, отчего это ты всех в доме попросту зовёшь, и только Антошу моего, величаешь всегда с отчеством, и чувствуя я, что почтения у тебя к нему больше, чем к другим, а ведь он старше тебя, всего только на пять лет.
Менее всего ожидая сейчас вопроса такого, Полина Евсеевна не сразу смогла ответить ей.
– Дело и вовсе, Анфиса не в возрасте, – постаралась объяснить она, – Антон Андреевич личность. И мне нечего будет добавить тут ещё…
– А я, по-твоему значит, не представляю из себя личности? Нет уж ты изволь тогда и ко мне обращаться с почтением, – обиженно произнесла Смыковская, отворачиваясь в противоположную от Полины Евсеевны, сторону.
– Ты другое, ты для меня словно сестра родная.
– Пусть и так, ну а супруг твой? Что же и он никакого уважения не стоит?
– В Андрее Андреевиче ничего от личности нет. И мне о том давно известно.
– Так ты не любишь его совсем? – удивилась Смыковская, заглядывая в лицо Полине Евсеевне, словно пытаясь отыскать там самую правду, – Ну уж, душенька, не ожидала я от тебя!
– Я что-то испытываю к нему, – старалась рассуждать Полина Евсеевна, – Но вот что? Любовь… Нет, нет, без сомнения то, что я ещё чувствую, любовью назвать нельзя. Может быть терпением, состраданием, не знаю, впрочем, чем ещё… Он болен, неизлечимо… Не проживая в трезвом сознании ни дня, ни часа, он беспричинно убивает себя, и я не нашла ничего другого, как только гибнуть вместе с ним. Покорно. Молчаливо. И верно так же беспричинно. Сама не представляю для чего.
Полина Евсеевна стала печальной, мрачной, и лицо её переменилось так сильно, что казалось теперь совсем измученным.
– Ещё немного и он затянет меня в эту бездну, из которой мне уже не выбраться. И знаю я это. И остановиться не могу. Словно попала в водоворот на реке.
– Поля? Неужто это правда всё? – теребя её за плечо, повторяла Смыковская, – Ужели ты погибаешь вместе с ним? И готова гибнуть?
– К несчастью всё это правда, – с тоской произнесла Полина Евсеевна.
– А я ведь и сейчас помню, как став законной супругой Андрея, ты отказалась принять фамилию его и осталось Еспетовой. Всё это оттого, что ты любви к нему никогда не имела?
– Разумеется дело не в том, оставшись Еспетовой, я только предсмертную волю приёмной матушки своей исполнила. Я тогда ещё не успела разгадать, что Андрей болен пьянством и относилась к нему много лучше, чем теперь, а потому и фамилию бы сменила, если бы не матушкин запрет.
– Отчего же она запретила? – не скрывая интереса, допытывалась Анфиса Афанасьевна.
– Из-за родителей моих, которых я не знала. Истинная моя матушка, рожала меня не в поместье, где с отцом моим жила, а у своей тётки в соседнем владении. Родила она легко, без тягостных последствий, и батюшка уже на следующий день решил забрать её обратно. Ехали они зимним лесом и встретились им дорожные грабители. Те пограбили их, взяли всё, что смогли, матушку с отцом не пощадили, забили до смерти, да потопили в проруби. А тут уж крепостные мужики подоспели и меня отстояли. Неделю крестьянка меня выхаживала, кормила своим молоком. А уж потом матушкина тётка к себе забрала и записала в приёмные дочери. Я от неё умирающей эту тайну узнала, и клятву ей принесла, что ни в жизнь не забуду о родителях своих невинно убиенных и фамилию отца сберегу. На следующий день, как тетушку схоронили, супруг её и сын, подобрали мне вещи, самые надобные, завернули их в узел и за воротами меня оставили. Побродила я тогда по свету. У кого только горничной не служила. Вышла замуж, да мальчика родила.
– Что же у тебя и сын есть? – всё больше поражалась услышанному Анфиса Афанасьевна, – Где же он теперь?
– Нет его. И Алексей Лукич, муж мой, рано в иной мир отправился. Заболел тяжко. А от него видно и Николушка, сынок, захворал. Он заразился, а мне ничего… Чудно в этом мире всё. Лечила я его, из сил выбивалась, себя не жалела ни вот столечко, а всё одно, и он не остался со мной… Десяти годков ещё не было. Андрей поди помнит его. Он Николушку в гимназии словесности учил.
– Как же ты несчастлива, в самом деле, Поля, – огорчённо произнесла Смыковская, – когда бы хоть что-нибудь случилась с моими мальчиками, я бы верно с ума сошла или руки к себе приложила.
– И я в ту пору, словно с ума сошла. Чего только с собой не творила, бывало целыми ночами думала, какое ещё убийство над собой совершить, что бы уже наверное, без возврата, да всё не выходило. Андрей неведомым образом, всякий раз подле меня оказывался и смерть мою отводил. А после и жениться пожелал. Я то о себе давно позабыла. Он пожелал. Я отчего то согласие дала.
За окнами послышались негромкие разговоры, необъяснимый шум, возня. Затем постучал кто-то в тяжелую входную дверь.
– Антон наконец! – воскликнула Анфиса Афанасьевна, легко и скоро вскочив с дивана.
– Постой, удерживая её за руку, настороженно прошептала Полина Евсеевна, – чужие там, не он.
Смыковская остановилась, прислушиваясь к голосам за дверью.
– Фёдор! – отступив медленно назад, позвала она.
Перед ней появился Катин муж, служивший им так же давно, рябой, широкоплечий и низкорослый.
– Здесь я барыня, – откликнулся он.
– Отвори-ка братец, дверь, да погляди, кто пожаловал.
– Тяжело шагая, Фёдор подошёл к двери, прислонил к ней ухо, чтобы сперва послушать, что там на улице делается, и лишь затем, отодвинул засов и открыл.
На крыльце ждал седой, щуплый старик, несмело войдя в гостиную из темноты и не оглядевшись, он поклонился низко сначала угрюмому Фёдору, потом одной и другой барыням.
Анфиса Афанасьевна сразу признала его. Это был человек с завода, служивший сторожем уже много лет, ещё у прежнего владельца.
– Аверьян, – тот час спросила она.
– Добро вам здравствовать, – поклонившись ещё раз, произнес старик.
– А завод что же, без присмотра оставил? – недоумевала Смыковская.
– Как же это можно без присмотра? Без присмотра никогда не бросил бы. Сын мой там, Никифор, глядит, что бы всё ладно было. Строго глядит.
Полина Евсеевна всё это время напряжённо молчала, с трудом унимая странную дрожь в холодных руках.
– Так вот значит, – суетливо огляделся старик, – надо бы барина в дом занести.
Услышав слова сторожа, Еспетова встала с дивана, побледнела и пошатнулась.
– Да о чём ты Аверьян, какого барина? Право чудно так говоришь и сути не разобрать, – всё так же растерянно сказала Анфиса Афанасьевна.
– Обыкновенного барина, – удивляясь её непонятливости, объяснил старик, – моего хозяина, а вашего стало быть супруга.
Смыковская обернулась к Полине Евсеевне. Недоумение её сменилось вначале едва заметной улыбкой, будто она решила, что с ней глупо и неинтересно шутят, а после ужасом и страхом.
– Где он теперь? Жив? – набравшись сил, спросила Еспетова.
– Живой ещё, – ответил Аверьян и обернувшись, указал рукой на дверь, – там он, на улице лежит. Мы с Маркелом, меньшим сыном моим, насилу донесли его.
Полина Евсеевна метнулась к двери и распахнув её настежь, выбежала на улицу. За ней бросилась и Анфиса Афанасьевна, после подоспели Аверьян с Фёдором.
Увидев Антона Андреевича на земле, окровавленного и лишенного сознания, Еспетова замерла и чувствуя, как всё в ней слабеет, медленно опустилась рядом с ним на колени. Однако Смыковская тут же подняла её, обхватив за плечи.
– Ну, что же ты, милая, что ты, возвращайся в дом, – приговаривала она, отводя Полину в сторону.
На улицу высыпали Катя, Дарья Аполинарьевна, и сразу же за ними Анна Антоновна.
– Что же это делается?! Да что же это?! – причитали в два голоса няня и служанка, оббегая почти мертвого Антона Андреевича, и чуть не сталкиваясь друг с другом. Анна Антоновна же, совершенно испуганная всем происходящим, стояла не шевелясь, лишь изредка вытирая крупные слёзы, текущие по щекам.
– Оставьте ваши истерики! До них ли теперь? – прикрикнула Смыковская на галдящих женщин, – Катя! Беги за доктором! Да скорее, слышишь! Скорее! Скажи ему Анфиса Афанасьевна просили непременно прибыть и без промедления.
– Это что же, к господину Клюквину? В Скворцовый переулок? – переспросила Катя.
– Да, да! К нему! Ну зачем же ты ещё здесь? Скорее нужно! – негодовала Смыковская, – Дарья, а ты уведи Анну Антоновну! Незачем ей здесь. Фёдор! Что же ты глядишь, болван! Бери осторожно барина, да неси его в дом. Маркел! Голубчик, помоги ему…
Со всей аккуратностью, какая только была возможна, Фёдор и Маркел приподняли Антона Андреевича с земли. Смыковский застонал тяжело, ресницы его вздрогнули, но глаза так и не раскрылись. Молча переглянувшись, Фёдор и Маркел, с барином на руках, направились в дом.
Антона Андреевича уложили на диван в гостиной. Он был совсем не похож на себя. Всегда отличавшаяся лоском, и со вкусом подобранная, одежда его, теперь оказалась изодрана в клочья и вся сплошь перепачкана дорожной пылью и грязью. Правая рука бессильно свисала вниз, левая, вяло сжатая в кулак, лежала на груди. По вискам и по шее, извилистыми струйками стекала темная кровь, ударяясь об пол, густыми частыми каплями. Прежде непременно гладковыбритое и даже моложавое лицо, затянулось мелкими морщинами и оттого казалось постаревшим на много лет.
Заметив, что Смыковский шевелит губами, будто произнося что-то, совсем тихо, Анфиса Афанасьевна склонилась над ним, и явственно услышала только одно, повторяющееся слово «Нехристь»
– Что же это, в самом деле, – спросила она, – и отчего доктора всё нет…
К Антону Андреевичу приблизился несмело Аверьян.
– Должно быть напали на барина, – предположил он, – вон как искалечили то всего… Ах страдалец, какие муки принимает…
– Кто же мог напасть? – сквозь слёзы произнесла потеряно Полина Евсеевна, – Грабители?
– Я сам не видал, – развёл руками Аверьян, – пришли ко мне сыновья, молока принесли, хлеба, пришли и говорят дескать бежим батька скорее, на улице хозяин твой лежит, вроде помирает.
– А ты Маркел, никого не видел? Не приметил ли чего? – спросила Анфиса Афанасьевна.
Маркел заметил взгляды, обращённые к нему, смутился, пожал плечами и опустил молча голову.
– Маркелка! – зашипел старик, – а ну соображай кого видал! А может и вовсе, это вы с Никишкой сами то и покалечили барина? Отвечай!
Маркел тут же поднял голову и закивал ею в разные стороны.
– Нет, нет, – твердил он испуганно, – да что ты, батя, когда мы барина увидели, он уж вот такой, как сейчас был, а за углом тень мелькнула и пропала совсем.
– Не врёт, – махнув рукой и отвернувшись от сына, сказал облегченно Аверьян, – я его шельму знаю, он всякий раз, когда лукавит, весь наружностью белеет и в глаза мне страшится поглядеть. Стало быть другой душегубец такое греховное дело сотворил.
Полина Евсеевна подошла к Смыковскому ближе.
– Не могу понять, – сказала она, стараясь сдерживать тот сумасшедший страх, который постепенно заполнял ее всю, – чем заслужил Антон Андреевич такое испытание, за что он так Богом наказан? Или нет его вовсе, Бога-то?
Аверьян окинул ее презрительным взглядом, отошел чуть в сторону и перекрестился.
– Пойдём мы барыня, – сказал он, подталкивая вперед сына.
– Ступайте. Вот-вот доктор появиться. Здесь лишних не нужно, – ответила Смыковская.
Старик поклонился ещё раз, сам не зная кому, словно всем разом, и ухватив Маркела за руку, ушёл. Фёдор молча закрыл за ним дверь и вернулся в гостиную.
– Как бы не преставился в самом деле супруг мой, как жить тогда стану, с тремя то детьми, – вздохнула Анфиса Афанасьевна, обращаясь к Еспетовой, но та молчала.
– Поля? Ты слышишь? – громко позвала Смыковская.
Полина Евсеевна обернулась к ней.
– Я спрашиваю, голубушка, как ты полагаешь, умрёт он или всё же нет?
Полина Евсеевна ответила не сразу, она как-будто задумалась о чем-то слишком глубоко и не смогла тут же оставить свои мысли.
– Нет, он не умрет, – твердо произнесла она, – разве он способен поступить с нами так страшно. Я совсем забыла….Я сейчас! Я скоро! – добавила она, неожиданно рванувшись к двери и выбежав на улицу.
– Куда же она? Неужто разума лишилась в довершении ко всему? И отчего до сей поры нет здесь врача? Право, силы кончились его ожидать, – рассердилась Смыковская.
Когда Полина Евсеевна оказалась за дверью, на крыльце, старик Аверьян с сыном, были уже далеко от дома Смыковских, еще немного, и они окончательно скрылись бы в ночной тьме. Испугавшись этого, Еспетова крикнула:
– Маркел! – очень громко, как только могла.
Маркел оглянулся, вслед за ним повернулся и старик.
– Подождите, прошу вас! Не уходите! – кричала Полина Евсеевна, и увидев, что они остановились, она сама бросилась к ним.
– Я так боялась, что вы уйдете, – говорила она, задыхаясь, то сторожу, то его сыну, – уйдете совсем, и я уж более не увижу вас.
Маркел удивленно переглянулся с отцом.
– А зачем мы вам, барыня, понадобились? – настороженно спросил Аверьян, – мы уж свое отслужили, и рассказали то, о чем самим известно. Так, чего ж ещё?
