Звёзды в глазах

Андрей делает последний оборот и обнимает Сан, прижимаясь щекой к её гладкой макушке. Та вздёргивает мордочку и резко кусает за подбородок, но он не реагирует, трётся о кошку, а та отпускает, чувствуя, что проиграла.

– Эх, Сан, хотел бы я, чтобы ты всё понимала, но ты говоришь на другом языке… – Андрей подходит к шкафу, и позволяет кошке запрыгнуть обратно, но Сан это место уже не интересует. Она выпрыгивает и начинает с упорством вылизываться, а Андрей смотрит с улыбкой и достаёт телефон, делает несколько скользящих фотографий, где видел только один язык да золотистые глаза, а потом отсылает в группу одноклассников-кошатников, в другую группу, где он общался с самыми близкими, пишет о том, что идёт на стажировку в «Орион».

Пальца дрожат. Будто оттаивают после часовой игры в снежки. После такого захода в «живых» оставался один Андрей, и не один из его друзей на ногах, как правило, не стоял, только лежал на снегу и махал воображаемым белым флагом или лепил флаг из снега.

Первым отвечает Вася:

Охренеть!

Поздравляю!

!!!

И салюты, и взрывающиеся хлопушки. Следом идут ААА: Ангелина, Алина и Аня. Желают удачи, сил и хорошего наставника. О наставнике пока Андрей молчит. Хочет похвастаться, что это сам Матвей Григорьев, но вдруг он откажется? Вдруг проведёт экскурс и передаст Андрея своего близкому товарищу? Андрей так не хотел. Не надо. Надо до конца. Но спешить и говорить друзьям он тоже не стал. Пусть лучше сначала всё уляжется, всё определиться. Пусть Матвей… а что Матвей может сделать? Пообещать? Написать расписку? Андрей не знает. Сжимает улыбающиеся губы и видит всё приходящие сообщения: Гриши, Стёпы. Все желают покорить вершину. Все желают стать номером один.

Звезде, у которой звёзды в глазах, это предначертано.

Слова друзей вселяют надежду и веру. Так и есть. Эти слова – новое дыхание, свежий бриз, альпийский снег, северное сияние. Даже Сан прощает за выходку и трётся о ногу, а Андрей треплет её за ушком, а она подставляет подбородок, чтобы он почесал его – её любимое место. Так и просится, так и требует, так и хочет, чтобы хозяин оказывал знаки внимания, которые он обязан ей давать.

Андрей присаживается на пол, а Сан залезает к нему на колени и сворачивается клубком. Пока он гладит её по шерсти, слегка чешет по носику, между ушек, кошка мурчит и доставляет сигнал: «Ты всё делаешь правильно. Я довольно. Хороший хозяин».

Андрей смотрит на лайки под фотографией Сан в чате, потом сам лайкает сообщения друзей и пишет каждому спасибо. Сердечное спасибо, которое он готов заскриншотить и добавить в избранное или поставить на заставку блокировки и рабочего стола, чтобы видеть, какая вера таится в сердцах его друзей, которые уже без него продолжат путь. Без которых он пойдёт дальше.

Его рука замирает на вибрирующем животе Сан, он вспоминает, как мамуля смотрела на него со слезами и говорила: «Пойди, пойди, Андрей, пожалуйста…» Андрей не хотел, чтобы мамуля плакала, он хотел её обнять, успокоить, но стоило ему подойти, раскинуть руки, как она вся сжималась, складывалась как оригами и отходила, продолжая умолять его и просить прощения.

Прости меня.

Окажи мне услугу.

Только бы мамуля не плакала. Даже если это означало расстаться с друзьями, ведь работа героя – это уже работа, а не учёба. Их графики не будут совпадать. Он будет уже в другом мире, но пока их связывал телефон, чаты, сеть, разговоры, фотографии – они ещё были вместе, они ещё здесь, рядом, они ещё всё могут обсудить, обо всём могут договориться, а мамуля не будет плакать, плакать и отходить всё дальше и дальше от сына, который только хочет, чтобы мамуле стало легче, но она не примет от него никакой подачки, кроме исполнения, как она считает, своих эгоистичных желаний.

Если это закроет её раны, если это её исцелит, если это выпрямит её переломанное, покорёженное тело, Андрей был согласен. Это было совсем не сложно. Он был рождён Звездой, а значит, ему лишь было необходимо быть тем, кем он и так был, просто сначала мамуля хотела другого. Передумала. Бывает. Она слишком много нервничает. Слишком много работает, её часто нет дома, она даже торт не может съесть…

Андрей никогда не хочет видеть её слёз, но он видел их столько, сколько не мог сосчитать её улыбок. Не только для него, а для всех людей. Мамуля была потерянным для общества человеком, но горевала она как все.

Сан поднимает голову и смотрит на хозяина, а тот одумывается, отходит от дурмана материнских слёз, и снова принимается ублажать свою питомицу. Но та уже не мурлычет. Смотрит внимательно в глаза хозяина.

– Хочешь есть? – спрашивает он, зная, что ответа не получит, но Сан всё не отводит прозорливого взгляда. – Когда ты так смотришь, мне неловко становится. Словно ты всё понимаешь…

Сан лизнула ребро ладони и положила подбородок на колено.

– Знать бы ещё, что это значит… – выдыхает Андрей и снова берёт телефон.

Последние сообщения и чат с мамулей.

Сейчас она на работе. Стоит ли обрадовать? Или обрадовать с порога? Обрадуется же? Она не Сан, она понимает человеческие слова, точно обрадуется! Скажет, какой Андрей молодец, только начал, а уже на виду у такого знаменитого человека!

У Андрея щёки алеют от фантазий, и он не удерживается, пишет сразу, что у него стажировка под начальством Матвея Григорьева. Мамуля ожидаемо не читает ни через минуту, ни через пять.

Андрей поджимает губы и хмурит брови, при этом не бросая улыбки. Мамуля вся в делах, стирает руки на мойке. Считает, что больше ни на что не способна… А Андрей говорил, что сам пойдёт работать, что будет её обеспечивать, а она всегда отказывалась, никогда не признавалась, как ей нужна помощь. Андрей не хотел – никогда не хотел, чтобы выглядело так, будто мамулины слова ничего для него не значат, поэтому слушался, но теперь мамуля сама позволила ему выйти на тропу самостоятельной жизни…

Сан дёргает уходом и резко цепляется когтем, а затем встаёт. Запрыгивает на кровать и останавливается там.

– Привередливая ты дама.

Андрей встаёт с пола и идёт на кухню. Открывает холодильник. Смотрит на упаковку торта и на развороченный кусок. Он его не трогает, а лишь осматривает, как мамуля пыталась отрезать от него ложкой кусочек за кусочком, а затем оставляла на тарелке, собирая новый «торт», только это уже был не тот, а другой – другой формы, содержания, смысла. Какой-то торта, а уже не целый, разбитый на части, наполненный непринятием.

Андрей достаёт коробку и отрезает себе, чтобы отпраздновать в тишине, но понимает: одного кусочка мало, надо поесть. Он ещё сегодня не ел, и желудок взывает, его звёзды в глазах осматривают холодильник и цепляются за картошку с большими кусками мяса. Её и берёт, наваливает себе и ждёт, когда подогреется, подтирая слюни.

Ест одно за другим, пытается различать вкусы, но всё сливается в одно – в энергию, которая станет его живительной силой, силой его звёзд, его альфа-распределения, которое прячется под кожей, в волокнах мышц, перебегает от нейрона к нейрону в головном мозге.

Иногда Андрей чувствовал себя контейнером, который служит только для того, чтобы потреблять. Потреблял он исключительно еду, в бóльших количествах, чем следовало. Сладкое умеряло аппетит, но мамуле приходилось на него тратиться. За это было стыдно, совестно, неловко – словно в одежде не по размеру, которая сковывает движения, но уже взял и сказать, что хочешь вернуть, никак не можешь. Андрей пускал в себя еду, она переваривалась, давала энергию, а потом исчезала, и так раз за разом, долго-долго. Иногда Андрей даже ловил себя на мысли, что он живёт от одного акта потребления до второго, и так до третьего, и до четвёртого, не замечая за собой ничего, что стоит вокруг – ни друзей, ни мамулю, ни Сан, но затем – вспышка, как обухом по голове, и контейнер открывался, одумывался. Я не только для еды, я и для людей, для отношений. Но всегда это получилось самим собой.

За посудой Андрей к приходу мамули пропылесосил квартиру, прибрал лоток Сан, поменял ей воду в прозрачных кружках по комнатам и помыл её маленькие, опустевшие тарелочки. Услышав знакомый шум, кошка прибегает и начинает виться вокруг ног.

– Сан, ещё не время… – повторяет ей Андрей, протирая тарелку, но Сан не отступает, не даёт и шагу ступить. Хвостик у неё дрожит, а она жалобно мяукает, словно ни разу в своей жизни не ела. – Придёт мамуля, тогда и покушаем все вместе, а у тебя сухой корм есть. – Андрей указывает на корм, но кошке это ни о чём не говорит, она его даже не видит, игнорирует, а Андрей переставляет кошку мордочкой к миске, но та разворачивается и начинает переминаться лапками о руки. – Ты меня не заставишь. У тебя есть расписание! – Но Сан смотрит и продолжает мявкать. – И что, что у меня его нет? Ты же не Звезда? Я не слышал про Звёзд-животных! Да и будь у тебя силы, ты бы сама у меня еду забрала!

И пусть Сан не Звезда, еду она нацелена добыть, поэтому продолжает выпрашивать и жалобно смотреть, мяукая под ухом и носясь за хозяином. Для Андрея это испытание, но мамуля просила, не мог же Андрей пройти против её слов! Даже если Сан так просила… так вилась и мяукала…

– Чёрные кошки, правда, черти! – говорит он, но не сдаётся. Хочет даже дверь закрыть, но знает, что Сан начнёт скрестись когтями – и не выбрать, что лучше!

Он подбирает её, прижимает к себе, целует в ушки.

– Ну потерпи, подружка, немного. До прихода мамули.

Когда Сан не хотела, на руках её ничего не могло удержать, даже поцарапать могла, но Андрей лишь обращал внимание на то, как кошка извивается, как ей неприятно быть в руках, и отпускал. Та терпит своё поражение и с заносчиво поднятым хвостом принимает.

Андрей проверяет телефон, но не видит сообщений от мамули. Там и до прихода её недалеко, так что можно обождать, сказать с порога. Объятие она не подарит, улыбку из закромов не достанет, но скажет что-нибудь подарочное.

Только стоит ключу заскрипеть в замочной скважине, как Андрей подпрыгивает и вместе с Сан семенит к двери. Чуть не сталкиваются, но Андрей равновесие удерживает, уже привыкший к этой игре: «Кто будет первым». Кто первым увидит мамулю, кто первым посмотрит в её уставшие глаза, кто первым заметит пластырь на руках или забинтованный палец, который она ненароком порезала о тёрку.

– Привет, мам! – кричит в чувствах Андрей, стоит двери открыться, а мамуля вздрагивает, роняет связку ключей. Та бренчит и крякает о тишине. Тишине в квартире, зале, душе.

Андрей не думая бросается вперёд, хватает ключи и поднимает их, и только потом смотрит на мамулю с пола. Та готова бежать, в подъезд, на работу, снова браться за посуду, шпарить руки в кипятке.

– Я закрою. – Андрей отскакивает назад, прижимает к себе ключи и освобождает мамуле пространство, только бы она не ушла никуда, не передумала, не испугалась. Перенервничал и слишком близко к ней приблизился.

Мамуля неуверенно заходит, словно и не в свой дом вовсе, словно она в страшном притоне, где валяются грязные матрасы, ломанные шприцы и иглы, обугленные ложки и стаканчики. Осматривает с осторожностью место, как никогда Сан не обнюхивала новые фрукт, который Андрей нашёл в продуктовом и решил купить для мамули, показать Сан – та не была вегетарианкой, но считала своим долгом допустить каждый купленный товар до кухни.

Мамуля медленно стягивает потрёпанные балетки, а из-под копронок виднеются всё новые и новые красные мозоли и серые пластыри. Андрею жалко на мамулю смотреть. Когда он получит первую зарплату, купит ей новую обувь, потом обновит ей гардероб, поменяет всё постельное бельё в квартире, которое он помнит с далёкого детства, когда ещё и помнить ничего не должен был. Он много чего сделает для мамули, её не касаясь. Она сама всё увидит, сама поймёт, что её ребёнок теперь взрослый и самостоятельный, и улыбнётся, что такого воспитала.

Сам в сторону отходит, чтобы она в комнату свою прошла, и закрывает дверь. Ключи её вешает на крючок. Дожидается её на кухне, где Сан уже чавкает своим влажным кормом и довольно крутит хвостом по часовой стрелке, ударяя им непроизвольно по полу.

Мамуля тянется, как тень на закате, в старом потрёпанном розовом халате, щурит глаза, как от солнца, которого нет, а потом глядит на сына.

– Мам, – он улыбается счастливее, – я завтра на стажировку иду. – Удерживает свои чувства, чтобы не обваливать их на свою мамулю, которая, казалась, упадёт, стоит услышать ещё одно громкое слово. Но Андрей такого сегодня уже не скажет. Мамуля устала, слишком устала от работы, которая тянется день ото дня.

– Да? – выдыхает она с облегчением. – К тому мальчику? Матвею?

– К нему! – Андрей чуть ли не прыгает, но заставляет себя сидеть на месте. – Он позвонил – сам позвонил, представляешь? Я думал, его секретарь позво́нит, скажет, что нужно, а он сам, представляешь?

Мамуля кивает еле-еле, трогает себя за лицо, расправляет морщинки засевшие, как грязь в коже.

– У тебя, получается, теперь его номер есть?

– Ну… – Андрей и задуматься не успел об этом. – Наверное, это его рабочий номер. Не стал бы он звонить мне с обычного, да?

– Д-даже если рабочий… – Мамуля опускается к повязанному бантиком поясу. – М-можешь дать мне его? Я бы… хоть звонила… звонила узнать, как ты… Я бы не стала, – оправляет мамуля плечи, – звонить по всякой мелочи. Только если важное. И ты… т-ты же сам мне пишешь… Для крайнего случая…

– Да… – Андрей сам и не замечает, как это говорит. – То есть… да, это логично. Сейчас возьму телефон…

Он ждёт, когда мамуля отойдёт от дверного проёма и только потом встаёт, чтобы не задеть её, не вломиться в её личное пространство, которое она с таким упорством защищала. Принёс, продиктовал, сам добавил к себе в контакты. Даже если рабочий, с ним можно поговорить, но мамуля верно заметила, по мелочи не стоит, только по важным делам. Самым важным.

– Т-ты уже покушал? – спрашивает она.

Андрей жалеет, что думал именно о Матвее Григорьеве в этот момент. Голос мамули звучал тихо, он его почти не разобрал.

– Давно ел… Я поем с тобой?

Она лишь кивает и достаёт кастрюлю. Знает, как накладывать: сыну в два-три раза больше, чем самой себе. Ест мамуля катастрофически мало, но на замечания и беспокойства она говорила, что её телу больше и не нужно. Ест больше, будет мутить, тошнить, она этого не хочет, пусть сын поест побольше, ему это нужнее, его звёздам это необходимо.

– Т-ты и тортик ешь, – говорит мама, клюя картошку, – я не б-буду… много мне этого. Да и от усталости… не очень хорошо.

– Полежи тогда потом, мам, хорошо?

Та лишь безучастно кивает и продолжает ковыряться в еде, а Андрей смотрит на её токую фигуру, собирая на лбу морщины. Не может он так спокойно на неё смотреть, понимать, что ей плохо и он ничего не может с этим поделать.

Посуду сам вызывается мыть, мамулю отправляет лежать в кровати, но перед тем, как уйти, мамуля роняет:

– Удачи тебе…

Андрей схватывает слова, прижимает их к сердцу, но не находится даже с прозаическим «спасибо». Сан мяукает под ногами, знает, что эта «удача» стоит слишком многого.

Первый день стажировки полон путешествий на лифте, ходьбы по коридорам и чтения табличек с именами и должностями. Их Андрей фотографирует себя, хоть и без смысла, без осознания того, что потом снова откроет и будет их перечитывать. Игорь – помощник Матвея, который сидел в кабинете перед кабинетом самого Матвея, скинул достаточно много файлов, в которых была и эта информация: множество имён, множество людей, которых Андрей, возможно, никогда не увидит.

У помощника Матвея трекера на руке не было: ни белого, ни прозрачного, ни такого, который теперь был у Андрея. Он был обычным человеком. У многих людей в «Орионе» трекеров не было, наоборот, все они были не-Звёздами, которые решили помочь Звёздам функционировать в этом обществе: работать в отделе кадров, на ресепшене, в финансовом отделе, в столовой… Андрей улыбался, когда не обнаруживал браслетом на запястьях, и в нём разливалась солнечная благодарность. Как и его друзья, эти люди были за Звёзд, за альф, омег, за то, что общество меняется, за то, что люди бывают настолько разными, что ради них нужно создавать целые государственные службы.

По пути домой Андрей завалил чат с друзьями, который они скромно наименовали «СуПеРлЮдИ!», фотографиями «Ориона» и тем фактом, что его директор не Матвей Григорьев.

Вася:

Ты не знал???

Он же за Пояс

А начальник там какой-то дядька

Андрей:

НЕ ЗНАД

Я ДУМАЛ

ЧТО

МАТВЕЙ

В СМЫСЛЕ

Аня:

Чей-то мир сейчас слмоался

Ангелина:

пазхпзхапзха

андрей как всегда

ты бы хоть прочитал чтобы не стыдиться

Алина:

Лина, не будь занозой

Я тоже думала, как Андрей

Андрей, ты не один! Я с тобой!

Вася:

Приехали

Вы чем новости читаете?

Андрей:

Я ТОЛЬКО ВИДЕО СМОТРЮ

Вася:

Тогда я отзываю свой последний вопрос

Мне этот мир абсолютно понятен

Ангелина:

азахпзахпах

я не могу уже ребят вы чо

Алина:

А ты фото, случайно, Матвея не делал?

Вася:

Погнали…

Алина:

Ну а что?

Андрей:

А

Ой

Нет

Я не думал об этом

Там столько инфы

Кстати

Андрей фотографирует свой новый трекер и показывает друзьям.

Это от Ориона.

Ангелина:

ну панты ваще

Алина:

А у Матвея он красный?

Значит, можно поменять, да?

Будешь менять?

Андрей:

Я на стажировке

Надо

Чтобы меня потом ещё взяли на работу

Алина:

Тоже верно…

Вася:

Удачи, боец!

Ангелина:

goodu rakku

Андрей улыбается своим друзьям и лайкает их пожелания, а потом спрашивает, как дела у них. Все друзья празднуют последнее лето. Кто-то празднует перед тем, как пройти практику перед первым курсом (оказывается, у кого-то и такая была). ААА присылают фотографию совместного времяпрепровождения на речке, в купальниках, мокрых футболках, с чипсами и газировкой. Вася жалуется, что его там нет, а потом думает о том, сколько сообщений разбирать Стёпе и Грише.

Если они ничего не напишут, не пожелают удачи, не скажут, как у них дела, Андрей не расстроиться – все заняты своим. Все начинают свой собственный путь. Важнее всего было рассказать мамуле… Сообщение вчерашнее она прочитала только сегодня утром. Наверное, когда ехала в метро. Отвечать уже не стала, всё сказала уже.

Уставшая от ожидания Сан набрасывается с порога, запрыгивает на плечи и трётся о затылок, крепко впиваясь когтями.

– Изголодалась, подружка? – смеётся Андрей, снимая кроссовки и откладывая очки. – Сейчас покормлю.

Он так и идёт полусогнувшись до кухни, чтобы не уронить кошку, открывает холодильник, достаёт пакетики и только когда открывает, Сан разрешает себе спрыгнуть на пол. На еду не кидается, ест аккуратно, без претензии на недовольство. Сам Андрей моет руки, смотрит, что есть в холодильнике, обнаруживает остатки картошки и развороченного торта. Проверяет, что по полкам, в морозилке, сверяется с временем и решает не кулинарничать сегодня: макароны и сардельки вполне сойдут на ужин.

Как раз, когда он сливает воду, приходит и мамуля.

– Привет, мам, – говорит лишь тогда, когда она заходит на кухню.

У той хватает сил только бы кивнуть и заметить тарелки на столе.

– Я не буду… – поникше отзывается она. – На р-работе поела… аппетита нет…

– Хорошо… – Андрей только касается её тарелки, чтобы раскидать сваренное обратно, как мамуля делает громкий вздох:

– Как… как твоя стажировка?

Он поднимает широкие глаза. Мамуля его спрашивает, интересуется, ей любопытно.

Он готов к ней подлететь, взять за руки и всё-всё рассказать: какой Матвей классный, взрослый, как он умеет шутить, какой у него прикольный помощник, вроде бы парень, а секретарь, но при этом не производит впечатления какого-то наивного мальчишки… И вообще в «Орионе» классно – последний пик современных технологий – один лифт, который бесшумно передвигается за стёклами, чего только стоит…

– Н-ну… – Андрей запинается от предвкушения и снова делает неправильный шаг, сам отступает назад, прежде чем мамуля заметила своими маленькими глазами. – Там так классно… Столько всего есть, такая большая компания… И… мне дали новый трекер. – Он показывает его мамуле. Та признаёт, потому что видела такие по новостям. Андрей и сам такие видел, но никогда не думал, что у него будет такой же.

– Новый? – Мамуля неожиданно взбодрилась, сама чуть не подступила на шаг. На непозволительный шаг, только глаза прекрасно видели с расстояния. – А как… поменяли?

– Матвей сделал запрос вчера, как я понял… А сегодня мы пришли в отдел, мой старый синхронизировался с этим, и все данные в него перекачались. И надели. Старый у них, если что, остался!

– А зачем… з-зачем новый нужен?

– Матвей сказал, что у него другой порог восприятия альфа-распределения. Думаю, что и омега-распределения тоже другой. Я использовал силу, и он не отреагировал.

Мамуля замирает, хватается за розовые ворот халата.

– Но всё записывается! – спешит напомнить Андрей. – То есть если я буду использовать силу не при Матвее или не на стажировке, то об этом, скорее всего, придётся докладывать! По сути, всё осталось, как было… Мам, всё хорошо!

Но та уже сера, как стёршийся металл.

– П-понятно… Не злоупотребляй этим… – Она резко разворачивается и убегает, закрывается в своей комнате, а Андрей остаётся наедине со своими макаронами.

Зря сказал про этот трекер… Он поджимает улыбку и смотрит на Сан, которая будто бы плечами жмёт: она тоже не знает, как поступила бы в этой ситуации. Рассказала бы, промолчала бы… Мамуля бы всё равно заметила сине-красные полосы на трекере, заметила бы, что это новый… Всё равно бы нужно было рассказать, поздно или рано… Но Андрея одолевало разрушительное сомнение: снова всё сделал неправильно, навредил мамуле… А она убежала. Убежала от него, её единственного сына.

Сан запрыгивает на стул, на мамулин стул и тянет лапу к тарелке.

– Нельзя, Сан. – Андрей берёт кошку, думает отпустить, но руки не разжимаются, и он прижимает этот тёплый дышащий тихой силой комок к себе.

Берёт за лапку и покачивается из стороны в сторону, а затем делает шаг назад – от мамули, и шаг вперёд – снова к ней, только она от него. Один, второй, третий, а Андрей всё танцует медленно с Сан, которая послушно сидит на руках и вбирает тоску и грусть хозяина, чтобы залечить своим шершавым языком, который скользит по коже.

Андрей качает головой, телом, качает Сан, как на люльке, ждёт, когда она занервничает, перестанет спокойно полусидеть. Но её всё устраивает. Или терпит. Андрей целует её в чёрную, блестящую шёрстку и отпускает, а кошка хвостом задевает по лицу.

Есть уже и самому не хочется, только звёзд в глазах это не касается. Они хотят.

Это был самый безвкусный ужин, несмотря на кетчуп, майонез, на то, что приходилось отгонять Сан и выплёвывать шерстинки изо рта. В комнате Андрей берёт свой бордовый ноутбук и устраивается на кровати. Скидывает новые данные с трекера и понимает, что такого объёма данных он не ожидал. Его же не считают омегой, которая может поглотить сколько угодно информации за один час? Андрей только читать это всё будет несколько дней, а учить когда? Это вообще возможно?.. Матвей, конечно, говорил, что сразу никто ничего просить не будет, но чем быстрее, никто этого отрицать не будет, тем лучше.

Файлы с именами Андрей оставляет на потом, как и устройство «Ориона», а потом документы хочется и вовсе закрыть. Один беглый просмотр заставляет голову напрячься. Он сегодня сделал то, чего не делал почти никогда – узнавал новое. Если оставит на завтра, это же не страшно? Тем более что завтра у него выходной, нужно его чему-то посвятить. Например, горе документов.

Вот и решили.

Только утро начинается совсем не так, как Андрей себе его представлял. Спал до обеда. Когда залезает в холодильник и тянет кастрюлю, роняет её и вспыхивает альфа-распределением, совсем незаметно, но ощутимо для внутреннего съёживания органов. Макароны не рассыпались, слиплись из-за масла, выпавшую сардельку Андрей просто моет под краном.

Когда ставит кастрюлю обратно, замечает, что одного элемента не хватает – мамулиного куска торта. Съела, тарелку помыла и убрала ещё утром. Либо… Андрей открывает мусорку и там лежат разволоченные куски белых сливок и светлого бисквита. Буквально как развалины падшего замка на горе очисток от картошки, упаковок и зубочисток.

Андрей лишь выдыхает и уходит к себе, садится за компьютер, но никакого продвижения нет. Дома совсем нерабочая атмосфера: не тот свет, не то место для сидения, не та обстановка, что осталась со школьных времён, ещё холодильник бурчит рядом, но никто не спрашивает о кофе или чае. Если бы было можно, Андрей бы пришёл в офис «Ориона» и сидел там вместе с бумагами. А бумаги-то он куда дел? Только сейчас о них вспомнил.