скачать книгу бесплатно
Провинциальная дворянская семья Кордэ жила очень бедно, по крайней мере, по меркам своего класса. Тем не менее, и родственники и всё окружение мадемуазель Кордэ принадлежали к «правоверным» роялистам, её брат в начале революции эмигрировал.
Сама Шарлотта гордо считала себя республиканкой, так, однажды за столом она решительно отказалась пить за здоровье короля, чем возмутила отца и шокировала остальных присутствующих.
Свой вызывающий поступок она объясняла тем, что Людовик, как правитель, слаб, а слабый король не сможет принести счастье и процветание своей стране.
Кажется, ее представления о Республике носят скорее отвлеченно-идеализированный характер, замешанный на фантазиях об античном Риме, и к реальности имеют мало отношения.
Зато вполне очевидна ненависть баронессы Кордэ д А,рмон к якобинцам и страх, отвращение к живому реальному народу, к санкюлотам.
Желание героического поступка в духе Древнего Рима, известности любой ценой, вера в свою исключительную судьбу, это Герострат в юбке, убийство Марата дало этой особе шанс «сохранить свое имя в истории».
Она взяла с собой «на дело» свидетельство о рождении. Зачем? Ответ очевиден, если взбешённая толпа убьёт её на месте, она умрёт безымянной и не попадет на страницы Истории…
Почему жертвой был избран именно тяжелобольной 50-летний Марат, а не молодые и здоровые Робеспьер, Дантон или Эбер, которые (чисто теоретически) проживут еще очень долго или кто-либо еще из видных якобинцев?
Понять нетрудно, Марат активнее других способствовал падению Жиронды и их ораторы, чьи выступления в Канне она посещала, проклинали главным образом именно его, не сдерживаясь в выражениях: « Свирепый зверь, кровожадный монстр, маньяк», фанатичка Кордэ узрела в этом шанс и воображала себя «девой мстительницей», едва ли не Жанной д, Арк.
Прибыв в Париж, она не обнаружила на улицах ни крови, ни трупов, как то расписали предатели, бежавшие в Канн, да и сами парижане отнюдь не выглядели запуганными и не шарахались как тени вдоль стен домов, казалось бы, задумайся… Но нет, минуя громкое убийство, она никогда не прославится, о ней не напишут в газетах!
На суде девица Кордэ, по свидетельствам современников, вела себя холодно и отстраненно, словно презирая всех окружающих, этих ненавистных якобинцев и народ, санкюлотов, эту «грязную чернь в красных колпаках».
Ответы поражали четкостью, скорее всего даже, что они были заготовлены заранее, замкнутая и честолюбивая, Кордэ «спала и видела» свое имя на скрижалях истории. По дороге на эшафот её сопровождали крики возмущения, гнева и ненависти, хотя нельзя не отметить, что раздавались и приветственные крики…
Незначительная сама по себе, Кордэ своего добилась, ее имя осталось в истории Франции, но ее помнят именно как убийцу Друга Народа…
На родине Шарлотты Кордэ в нормандском городе Кане по улицам маршировали отряды, состоявшие из бывших членов местной Национальной гвардии, которых аристократы презрительно обозвали «каработами», то есть «бандитами, злоумышленниками».
Девизом отрядов каработов стал прозрачный ребус «Законы или…», а далее, вместо слов, мертвая голова. Они носили на рукавах черные повязки, где серебром поблескивал пиратский череп со скрещенными костями.
Противники Марата и якобинцев, летом 1793 каработы присоединились к жирондистам, вошли в состав армии роялистского генерала барона Вимпфена, готовившейся для похода на революционный Париж и были разбиты при Верноне. В августе 1793 якобинцы законодательным путем распустили отряды каработов…
В день казни Шарлотты Кордэ 17 июля 1793 года в Лионе был убит, притом с особой жестокостью, председатель Якобинского клуба Жозеф Шалье , тупое лезвие гильотины превратило его казнь в жуткую пытку, трижды опускался тупой нож, дробя позвонки, но не отсекая головы осужденного, нервы сдали даже у палача, добившего несчастного милосердным ударом сабли ..
Это был прямой вызов Парижу и новой власти. И Париж на него ответит…
Что характерно, до убийства якобинца Шалье, гильотина в Лионе стояла без употребления, если бы её активно использовали, лезвие было бы наточено, и смерть Шалье не была бы так ужасна.
Как раз до убийства Марата о многочисленных казнях говорить в действительности не приходилось. Предательство жирондистов и цепь политических убийств спровоцировали Париж на агрессивные меры.
И всё же, прав Альбер Матьез, когда пишет, что даже убийство Марата не сделало парижский трибунал более активным, что и вызвало возмущение Робеспьера в августе 93…
Реки крови после 10 августа? Очередная сентиментальная чушь роялистов и Жиронды.
Почти не бывало в истории примера, чтобы в стране ведущей одновременно и внешнюю и гражданскую войну, правительство не ввело сокращенного и ускоренного судопроизводства для предотвращения любых сношений с врагом, подавления заговоров и измены, которые отнюдь не являлись измышлениями…
Французский революционный трибунал был основан 17 августа 1792 года, через неделю после штурма Тюильри. Он произнес буквально несколько смертных приговоров и был упразднен по настоянию жирондистов (а их позиции в реальности были еще очень сильны в Конвенте ) уже 29 ноября 1792 года.
В августе 92 Робеспьеру предлагалась должность председателя трибунала, однако Неподкупный отказался в открытом письме. В чем тут дело? Сам он пишет, что среди арестованных у него слишком много врагов, и он не сможет соблюсти беспристрастность. Можно сказать, что это не аргумент.
Возможно, он не хотел взваливать на себя прямую ответственность, возможно, думал о предстоящих выборах в Конвент, это более важно, возможно, наконец, отказ от должности был ответом на обвинения в честолюбивых устремлениях, уже тогда, сыпавшихся на него со стороны бриссотинцев.. Любили они перекладывать собственные умыслы на других…
Революция лишилась политического судопроизводства. Обвиняемые в заговорах против безопасности государства приказчики королевских имуществ Сен-Фуа и Дюфрен-Сен-Лион, мадам де Роган-Рошфор, обвиненная с отношениях с эмигрантом Бертраном де Мольвиль, бывший страсбургский мэр Дитрих, соучастник мятежа Лафайетта в этот период привлекались к суду обычных уголовных трибуналов, которые по большей части, их оправдывали.
Только 10 марта 1793 года был вновь создан и заработал реорганизованный политический трибунал.
Действия жирондистов поначалу противившихся учреждению трибунала и даже обозвавших это политическое судопроизводство учреждением «инквизиционным» тут же назначили комиссию 6-и, но только из своих, которые одни и имели право привлекать людей в этот трибунал, практически парализовали его работу и на этом этапе.
Как уже было сказано, письма депутатов Жиронды к коллегам в провинции от 15, 24 мая показывают, что они сами готовили переворот, устранение якобинцев из Конвента и казни их руководителей.
Якобинцы восстанием 31 мая всего лишь упредили их намерения. Бриссотинцы станут утверждать, что именно якобинцы «развязали агрессию» и единственно виновны в гражданской войне лета 1793 года.
Невзирая на восстание 31 мая, федералистский мятеж лета 1793 года и убийство Марата трибунал отнюдь не ускорил своей деятельности, вопреки распространенным представлениям о «массовых казнях» этого периода.
С марта по сентябрь 1793 года предстали перед трибуналом всего 266 человек и только 66 из них были казнены. Стоит учесть, что по понятиям восемнадцатого столетия это отнюдь не «море крови».
А сочувствовавший жирондистам председатель трибунала Монтанэ даже явно пытался выгородить убийцу Марата, представив ее действия как помешательство или обычное уголовное преступление.
При этом подсудимая возмутилась подобной формой защиты и заявила, что действовала в здравом уме, не имея ничего личного против убитого, но только под влиянием убеждений.
И это не случайность, еще ранее, когда судили убийц депутата Конвента, Монтанэ убрал из текста приговора формулировку о том, что имущества осужденных поступают в казну Республики, таким образом, конфискация не могла произойти, а среди обвиняемых был миллионер. И это не единственный раз, когда Монтанэ «забывает» именно эту формулу, чуть позднее ему жёстко напомнят об этом.
Андрэ Шенье, при жизни известный как крайне агрессивный контрреволюционный публицист, призывавший к расправам над якобинцами, но не как поэт, прославлял убийцу Марата, как «героиню», в крайне грубой форме нападал на Комитет Общественного Спасения, на Робеспьера и Колло персонально, затем более полугода скрывался, и был в итоге арестован и заключен в Сен-Лазар.
Но в сентябре 1793 года ультра-радикальное течение эбертистов возобладало в Конвенте и прозвучало грозное: «Поставим Террор на повестку дня!» Трибунал был реорганизован еще раз, его состав расширен.
И только с октября 1793 года начались крупные политические процессы: 14-16 число, процесс Марии-Антуанетты, 28-30 октября процесс 22-х жирондистов.
С октября по декабрь 1793 года в Париже были казнены 177 человек. И всё же и это не «реки крови» по меркам эпохи.
Репрессии в провинциях напрямую зависели от того, была ли их территория захвачена мятежом, какова была степень его опасности, какова близость к границе, где шли бои с интервентами.
Существует статистика, что 90% известных нам крайностей революционного террора происходили именно в западных и южных департаментах Франции, но не растекались равномерно по всей стране, как обычно все думают. По меркам этого сурового времени, как раз в Париже было вполне спокойно, чиновники находились под жестким контролем правительственных Комитетов.
Хороший пример, за все время Террора в нормандском округе Кальвадос, к слову, откуда родом Шарлотта Кордэ, не произошло вообще ни одной казни! Чаще комиссары ограничивались снятием с должности провинившихся чиновников и тюремным заключением, при необходимости вмешивались в дела местной администрации, на фронтах наблюдали за политической благонадежностью генералов.
Но мятежи в Лионе, в Бордо, в Нанте, в Тулоне и Марселе приняли крайний, чрезвычайный характер. Там жирондисты, открыто объединившись с роялистами, в отдельных случаях даже с интервентами, массово убивали якобинцев, нередко с исключительной жестокостью.
Федералистский мятеж лета 1793-го, охвативший 60 департаментов Франции из 83, это вовсе не «народное восстание», а бунт буржуазной, т.е. жирондистской администрации запада и юга Франции против решений якобинского Парижа.
Жирондистский мятеж – это прежде всего бунт потесненных от власти крупных собственников, уже видевших себя новой «аристократией», новой «элитой», рвущихся на смену дворянству.
В дикой ненависти к якобинцам, эти вчерашние революционеры приняли в свои ряды открытых врагов молодой Республики, аристократов-монархистов, чем и поставили сами себя «вне закона», показавшись открытыми контрреволюционерами.
Летом 1793 они объединили свои силы с роялистами, граф де Пюизе, барон де Вимпфен должны был возглавить совместное наступление на Париж…
Настало раздолье для многочисленных преступных шаек, бандиты пользовались тем, что власти временно стало не до них.
В 1793 году бандиты и грабители, насильники и убийцы часто напяливали на головы красные колпаки и переодевались в мундиры жандармов, снятые с убитых республиканцев и терроризировали население, предъявляя даже поддельные документы, грабили под видом реквизиций, безнаказанно убивали и насиловали, запуганные люди уже не понимали, с кем действительно они имеют дело, вследствие чего некоторые поверили, что грабежи и насилия дело рук революционеров…
Впрочем, по справедливости нельзя не отметить и того, что некоторое количество контрреволюционных партизан, шуанов также имели темное уголовное прошлое. Возможно, что особые зверства с обоих сторон совершались именно подобными личностями, а не собственно идейными "синими" и "белыми". Возможно…
Существование Королевской Католической Армии Вандеи в каком-то смысле миф, созданный самими сторонниками старого режима.
В западных департаментах Франции действовали разрозненные вооруженные формирования.
Полевые командиры «белых» соперничали между собой за влияние, иногда они объединялись, посланцы от принцев-эмигрантов могли на некоторое время добиться этого. Но принцы далеко за границей… и внутренние раздоры и склоки продолжались… Для них это был минус, но для защитников молодой Республики плюс.
Самые известные полевые командиры роялистов это Ларош-Жаклен, де Боншан, д,Эльбэ, Пюизэ, Лескюр, Шаретт.
Одних можно назвать вполне честными противниками, другие, среди них граф Шаретт добивали раненых республиканских солдат, бросали людей в колодцы и забивали камнями, сотнями расстреливали пленных, разрешали своим шуанам развлекаться пытками якобинцев, насиловали их жён и убивали детей.
Эта информация может не нравиться сторонникам роялистов и шуанов, но эти многочисленные зверства «белой» партии имели место.
В ряде департаментов власть захватили тёмные личности анархистского толка вроде самозваного «комиссара» Шнейдера в Эльзасе, арестованного позднее Сен-Жюстом и отданного под трибунал.
Контрреволюционно настроенные обыватели, однако, с готовностью поверили, что эти бесчинства творят якобинцы.
Отряды шуанов Бретани и Вандеи тоже нередко перемещались по департаментам, переодетые для безопасности под солдат-республиканцев, их главари использовали подлинные бланки пропусков, щедро выдаваемые им изменниками-жирондистами.
А пока что, аресту и казни подлежали 22 лидера Жиронды и т.н. «федералисты», участники мятежа, а вовсе не все члены этой партии.
Часть жирондистов согласилась на сотрудничество с якобинцами во имя общих целей и победы революции, но часть высокомерно отвергла мирную инициативу и превратилась в глубоко враждебную силу.
«Мирные» бриссотинцы оставались в Конвенте и далее, по крайней мере, до октября 1793 года. Позднее именно Робеспьер личным вмешательством не раз спасал жизни этих 73 человек, отбивая атаки ультра-радикалов Эбера:
– Пусть не будет новых и напрасных жертв гильотины!
Он имел огромное моральное влияние, но не был правителем, поэтому не имел возможности освободить их, учитывая жесткое сопротивление коллег по Комитету. Но, по крайней мере, благодаря этому вмешательству они остались живы и даже вернулись в Конвент после Термидора, чтобы в общем хоре осыпать проклятиями имена казненных якобинских лидеров, проклиная среди них и человека, который по существу спас им жизнь.
Летом-осенью 1793 года в департаментах Запада и Юга Франции (в Бордо, в Нанте, в Лионе, в Марселе, в Тулоне и др.) образовалась смешанная жирондистско-монархическая администрация, начались репрессии и казни якобинцев. Эти области отказывались подчиниться Парижу!
Характерно, что Марсель восстал и сдался врагу еще до событий 31 мая… из чего видно, что Жиронда имела собственный план уничтожения якобинцев, и эти последние лишь опередили их намерения…
Именно эта смешанная власть сдала английским интервентам Марсель и Тулон в мае 1793 года и подняла там белый флаг Бурбонов.
И этой чёрной измене тоже нашли оправдание, штамп, ставший широко известным в литературе – «несчастные искали спасения у иностранцев от якобинских зверств»! В то время, как именно якобинцев и убивали в этот момент в Марселе и в Тулоне…
В маленьком городке Юга в том же июле был убит председатель Якобинского клуба. С ним безжалостно расправились прямо во дворе собственного дома.
– Как там у вас говорится «если враги не сочтут меня достойным казни, значит, мои заслуги перед революцией недостаточны?» Или еще лучше, «ненависть врагов лучшее украшение патриота?» Ты своего добился! Твои заслуги, любезный, в таком случае даже чрезмерны! Ты достоин и пули, и веревки, и ножа гильотины разом!
– Едва ли это возможно одновременно… Остановитесь на чём-нибудь одном…, – ирония слышалась в голосе председателя. Обреченный на смерть держался удивительно спокойно.
– А мы попробуем совершить чудо, тебе достанется всего понемногу! Держите же его!
Сначала его повесили, следя при этом, чтобы он не умер. Быстро перерезали веревку и затем в корчащееся полузадушенное тело несколько раз стреляли, но так, чтобы причиняя мучительную боль не убить при этом. Роль «гильотины» выполнила сабля в руках одного из убийц якобинца…
Летом 1793 подобное происходило повсеместно там, где власть захватывали роялисты и их новые союзники бриссотинцы.
Всё это не оставляло повода для благодушия и дальнейшей игры в терпимость. Враг вспомнит еще о милосердии, тогда, когда оно понадобится ему самому, завопит о «ужасах революции и варварстве санкюлотов», но будет слишком поздно.
Лион 14 июля 1793 года
Жак Ранси с трудом пробирался сквозь возбужденную шумную толпу к зданию администрации Лиона. Озабоченные, испуганные обыватели толпились вокруг агитатора-бриссотинца. О чем же возбужденно кричит этот тип, отчаянно жестикулируя и срывая голос? Ранси прислушался.
– Надо остановить этот буйный поток, влекущий нас к варварству! Сейчас пытаются внушить, что Республика погибнет, если на все должности не будут назначены кровожадные люди!! Нас спасет только крестовый поход на Париж и истребление якобинских выродков, поправших своей жестокостью все человеческие нормы!! И самый страшный… гнусный из этих звероподобных существ, Марат, пока он жив, жизни сотен тысяч честных мирных людей в опасности! Вспомним ужасные события 31 мая в Париже, насилие над принципом парламентаризма… молчание запуганного народа… окровавленные трупы на улицах города!! Только созыв ополчения во всех преданных истинным республиканцам городах спасет Францию от этих чудовищ!!
Онемевший от наглой лжи и чудовищных инсинуаций Ранси живо протолкался сквозь толпу и приблизившись к импровизированной трибуне крикнул:
– Дайте мне слово, гражданин! Я только утром приехал из Парижа!
Заняв место на возвышении Ранси с нарастающей страстью начал речь:
– Граждане Лиона! Я сам был в Париже 31 мая… Со всей ответственностью заявляю, никаких ужасов, о которых говорил этот человек там не происходило, никакого моря крови и гор трупов… Отстранены от власти только 22 человека, чьи интриги мешали работе Конвента больше полугода и ничего более не изменилось…другие жирондисты, не поддержавшие вождей-изменников остались в составе Конвента…
Граждане! Не откликайтесь опрометчиво на безумную идею ополчения и похода на Париж, своекорыстные политики, из тех, что были отстранены от власти, сознательно толкают вас к гражданской войне!! Люди, опомнитесь! Причем здесь 31 мая?! Ваша администрация взбунтовалась еще 12 мая, в это же самое время жирондистская администрация Тулона сдала город англичанам и роялистам!! Граждане…
Далее ему не дали произнести ни слова. Поднялся страшный крик, ругательства и проклятия, одни были напуганы прежними ораторами и сбиты с толку, другие хотели услышать совсем другое. Ранси стащили с трибуны, крепко держа за руки и за воротник.
– А-а…проклятый якобинец!! Смерть ему!! Смерть всем им!!
– Что, мерзавец, ca ira?!, – грубый хохот, – обновим песенку…якобинцев на фонарь!! Что, хороша идея?!
Задыхаясь, он бился в сильных руках державших его людей. Один из них резким движением приставил острие сабли к горлу Ранси, брызнула кровь.
– Убей,… но сначала выслушай…Люди должны знать правду… иначе..в городе начнется братоубийственная резня…пусть меня выслушают…
– В аду тебя выслушают!
Спасение пришло в последнюю секунду.
– Этих мерзавцев нельзя пускать даже в ад,… они и там устроят революцию!
Замечание вызвало хохот в толпе. Несостоявшийся убийца опустил саблю.
– Так это же Ранси!, – человек узнал нового председателя лионских якобинцев, временно заменившего арестованного Шалье.
– Прошу вас, молчите, не продолжайте!, – Ранси умоляюще поднял руки, – я не так наивен, чтобы рассчитывать на ваше сочувствие, но, проводите меня в мэрию, у меня крайне серьезное дело к Дюбо…Вы окажете этим услугу не лично мне, а Республике…
Неожиданный спаситель резко поднял руку и закричал:
– Оставьте же этого негодяя! Его нужно срочно доставить в мэрию!
– Благодарю вас, гражданин…, – Ранси вытер рукой влажный лоб.
Человек резко обернулся и зарычал:
– Ты что думаешь, я тебя вытащил из жалости, якобинец?!
