Жизнь. Ключи к пробуждению

Чашечка моря

Воздух был размыт светом и всё казалось полу-реальным, охваченным дымкой. Знойный полдень Крымского лета. Со всех ног я неслась к пристани в ожидании «спального парохода», совершавшего рейсы в Турцию. Он был символом приключений и неизвестности и сеял во мне щекочущую мечту. Взойти по трапу на шаткую палубу, поймать солёные брызги щекой, вглядеться в пляс колыхающих чёрную простыню волн. А проснуться на утро уже у незнакомых диковинных берегов. Став открывателем новой земли. Трёхлетним Колумбом, дождавшимся суши.

Ещё до школы, каждое лето мама и тётя везли меня в странствие на свою родину – в Крым. Начиналось всё с Евпатории. Я бежала навестить статуи молодых оленей в парке, каталась на раскрашенном пластиковом дельфине, фотографировалась на полароид с обезьянкой у искусственных пальм мощёной набережной. По дороге к морю мы заходили в наводящую на меня ужас пельменную. Во дворе стояли пластиковые столы в тенистой прохладе деревьев. Мама ставила передо мной дымящуюся тарелку и усаживалась напротив. Я с опаской поглядывала по сторонам. Они были на соседних столах, под ногами, на ветках, норовя то и дело упасть прямо в ложку. Это была империя зелёных гусениц. Кусок пельменя застревал в горле, когда рядом с тарелкой плюхалась одна из них. Но пельмени были слишком вкусны, чтобы отказывать себе в удовольствии.

На теплоходе из Евпатории мы ехали в Севастополь. Пассажиров вели в дельфинарий, расположенный в маленькой бухте. Потом везли в Панораму Севастопольской битвы. Мне хотелось запрыгнуть на поле сражения, потрогать бегущего с котомкой на перевес дедушку, забраться в избушку с проломленной крышей. В глазах разворачивался эпический фильм, а картины битвы захватывали фантазию. После Панорамы наш путь лежал в гости к родственникам. «Так далеко от дома, а всё то же самое: панельная многоэтажка, двор с качелями, лавочки у подъезда», – никак не могла я поверить глазам.

Больше всего из этих поездок мне запомнился свой эксперимент на кухне прабабушки. Заварив чай, она поставила передо мной маленькую белую чашку, добавив: «Здесь сахар, а соль – там». В большой красивой пиале с цветочной росписью. Конечно, я потянулась к пиале, в ней должно было быть что-то прекрасное, как и она сама. Смакуя ожидание, я насыпала в свою чашку полную ложку белого порошка. И позвякивая о стенки, долго размешивала. Отхлебнув чай, я с ужасом выплюнула его обратно. Пить это было невозможно. «Как жаль, – подумала я тогда. – Жизнь странная штука». Во рту оставался ошеломляющий и тошнотворный вкус солёного моря.

Мамин дар

Мама впитала с грудным молоком любовь к пению. В яслях она уже пела дуэтом со своей сестрёнкой-близняшкой. В детстве мама мечтала стать дирижёром. Но фортепиано у них появилось, когда девочки выросли. И музыкальная школа досталась мне. Мама и тётя были известным дуэтом на бардовских слётах в 70-х. А сейчас у них снова бурная жизнь: бард-кафе, квартирники и свой ежемесячный музыкальный салон.

В детстве я ненавидела бардовскую песню. А может, просто ревновала к гитаре маму, и мешала ей петь. Учась в школе, я уже мечтала сама, как мама, петь под гитару со сцены. И мама научила меня аккордам и песням. В роли режиссёра мама ставила музыкальные спектакли с ребятами из моего класса и продюсировала наш школьный дуэт с одноклассником. Скоро я стала писать и петь свои песни. Как бард.

За время музыкальной школы мы с мамой побывали на гастролях детского хора в Болгарии и Голландии. Исполняли на сцене Ave Maria, а голландские школьники хором пели хиты из мультфильма «Русалочка». Разница культур нас влюбила друг в друга. А потом как-то раз директриса пригласила маму петь в хоровую капеллу. Так мама побывала уже со своим хором в Европе, в Канаде, в Израиле. «Во время выступления в храме Гроба Господня в Иерусалиме было особое ощущение, что-то невероятное, благодать, – делилась мама. – А главное моё счастье – это семья. Ты и папа. В молодости на набережной Евпатории ко мне подошла цыганка, посмотрела руку и сказала: счастливой будешь.»

Старейшина рода

Свидетельство о рождении бабушки написано на иврите. Это обнаружили, когда я уезжала в Израиль на ПМЖ. Она родилась и вышла замуж в Крыму. Детство провела с мамой и сёстрами в эвакуации в Ташкенте. Брат бабушки ушёл военным лётчиком на фронт и был награждён орденом за заслуги перед Отечеством. Множество семейных историй хранят бабушкины рукописные дневники.

Во время крымского знакомства со своим женихом, бабушка уже работала в Москве и была завидной невестой. Там и обосновалась молодая семья. «Надо приносить пользу», – таков девиз бабушки. Работая на текстильной фабрике, она потеряла слух. Поэтому с ней всегда нужно было говорить очень громко и чётко.

Бабушка – летописец семьи. В её комнате хранится толстенный альбом с фотографиями. Чёрно-белые карточки с аристократичными лицами будто сошли со съёмок исторического кино. Плёночные фотографии, проявленные родителями в домашней ванной. И наконец, фото правнука, добытые в семейной страничке инстаграм. Бабушке 92, и её альбом хранит архив почти целого века.

В детстве, топая из комнаты в комнату, я заучивала с бабушкой «У Лукоморья» Пушкина и отрывок из «Железной дороги» Некрасова. В бабушкиной спальне стояло пианино, прошедшее со мной семь то прекрасных, то мучительных лет музыкальной школы. Деревянные полки с книгами до потолка, меня очаровывали маленькие томики пьес. Письменный стол превращался от момента к моменту в гладильный. На подоконнике расцветали красные соцветия ноготков, которые выращивала мамина сестра. Здесь всегда был тропический воздух, будто в теплице. Холод бабушка не признаёт. И походы на улицу тоже. Другое дело – составлять обзоры мировых теленовостей. Однажды это меня буквально спасло – при поступлении во французский колледж. Нам устроили экзамен на знание мировых событий за последние несколько лет. Тут на помощь пришли бабушкины тетради с тонной конспектов.

Из-за бабушкиной аллергии запрещалось заводить домашних животных. Как-то я забрела в зоомагазин «поглядеть» и ушла с джунгарским хомячком. «Его и хомяком-то не назовёшь – такой кроха», – понадеялась я в 11 лет. Карманных денег хватило на пластиковую переноску и коробочку корма. Мама предложила отнести хомяка обратно. Но, приглядевшись к нему, передумала. Мы спрятали переноску за занавеской, чтобы бабушка не нашла, и отправились на птичий рынок за большой клеткой. Договорившись, что уход за новым жильцом останется на моей совести. Дома мы обнаружили очаровательную картину: бабушка сидит перед крохой и причитает: «Оставили малыша под самой форточкой, он же замёрзнет, бедняжка!» Джунька стал семейным любимцем. По ночам его клетку выносили на кухню, и он вдоволь крутил колесо. Он обожал косточки свежих перцев, и бабушка первой несла ему лакомство. Садилась рядышком и с ним разговаривала. Это был маленький генератор радости.

Сейчас у бабушки в комнате стоит фотография правнука. Он её внимательный собеседник и хранитель душевных тайн.

Творцы

Творческое начало было у каждого в нашей семье. Дедушка писал стихи и составлял целые бизи-буки с загадками и смешными историями мне в подарок. Бабушка пекла неповторимые пирожки и ватрушки, выращивала овощи на огороде и заботилась о животных. Другая бабушка пела и вела дневники. Мама гастролировала с народной капеллой. Папа писал посвящения на дни рождения друзей.

Лет в 5 я затеяла домашние концерты. Придумывала программу и договаривалась с участниками. Бабушка пела. Тётя рассказывала рецепт оригинального блюда. Папа показывал фокус. Зрителям выдавалась рукописная программка концерта. По третьему звонку колокольчика все собирались в большой комнате на высоком диване. Сцена располагалась перед выходом на балкон. Там же под новый год стояла большая ёлка с гирляндами. Пролетая мимо нашего дома, Дед Мороз опускал подарки в окно – комнату накрывала тень, свет гас. А когда становилось светло, я бежала смотреть коробочки. Как-то мама сама рассказала, что это она выключала свет и подкладывала подарки. «Серьёзно? А я верила в Деда Мороза…» – расстроилась я.

Однажды, уже студенткой, я оказалась с друзьями в Лапландии. Дело было в конце лета, и очереди в резиденцию Санты почти не было. «My friends, что вы хотите в подарок?» – спросил плечистый неспешный хозяин в очках. Мы рассмеялись и запели хором английскую песню о путешествиях. Друзья засняли маленький клип, как Санта поёт её вместе с нами.

Мне нравилась импровизация и смешение жанров. Но в нашем поколении считалось, что заниматься всем – значит ничем. И главная задача, перепробовав многое – определиться, что же твоё, чтобы встроиться в колею. Поверив в эту идею, годам к 25 я чувствовала себя «никем и ничем» – ни работы, ни семьи, ни определённого рода занятий, ни понятия «какая страна – моё ПМЖ», ни тем более плана на пятилетку. Это была разрушающая идея. В то время в Европе 30-летние молодые люди, поездив по миру и попробовав множество направлений, только начинали подумывать о поступлении в университет. Ближе к 35 – о семье. К 40 – о переезде в свой новый дом.

Теперь обнаруживаю, что синтез всех знаний, навыков и, казалось бы, незначительных опытов даёт творческий вихрь и возможность импровизировать. Творить, не задумываясь, как бы стать лучше или успешней кого-то. Когда достаточно уже того, каков ты есть. В этом секрет простоты, радости и удовлетворения, а не в бесконечном повышении планки и самооценки. Каждый в нашей семье, хоть и придерживался социальных мотивов, шёл своим направлением. Разделяя радости и преодоления с близкими, но не настаивая на погружении соплеменников в свою реку. Разности создавали совместный танец, лишь подбрасывая дров в творческое горение.

Дрессировщик печали

Детский сад. На столах разбросаны длинные цветные карандаши и листы в клетку, рисуем пейзажи. На моей картине лес, речка, облака и целых два солнца, с обеих сторон. Воспитательница в роли художественного критика берёт мой листок: «Два солнца – это неправильно. Так не бывает. Нарисуй другую картинку.»

Взрослые думают, что ребёнок мал и глуп, многого не понимает. У него просто ещё нет ярлыков, он более проницателен. И это пугает.

– Что опять рыдаешь? Ну-ка посмотри на ту девочку! Она не плачет! А тебе палец покажи – слёзы. Что же ты за рёва такая?

Так начинаешь ненавидеть тех, кем тебя тыкают в чувство несовершенства. И вздрагивать каждый раз, когда мама кого-то хвалит: другую девочку, фигуристку из телевизора, свою подругу. Срочно надо быть как они, иначе опять ткнут.

– Как у нас с поведением? – папа пришёл с работы.

– Кошмар. Новых игрушек сегодня не заслужила.

О методе поощрительного подкрепления я прочту много лет спустя в книге «Не рычите на собаку». Автор Карен Прайор, дрессировщица дельфинов, описывает, как можно выдрессировать даже цыплёнка. В человеческой среде вместо цирковых цыплят пачками готовят «хороших девочек», которые потом ходят к психологу и не знают, чего хотят. Как в анекдоте: жила была девочка, и не было у неё ни стыда, ни совести, а всё остальное было. Из курса нейрофизиологии я потом узнаю любопытный факт: стремясь стать хорошим, мозг сначала рисует «себя нехорошего», чтобы создать иллюзию движения. Триггеры воспитания нашего поколения – «будь лучшим, счастливым, успешным» – только закрепляют в уме идею, что ты уже неуспешен, несчастлив и точно кого-то хуже. Если у вас есть ребёнок, не заставляйте его петь и танцевать для развлечения родственников, не подсаживайте на наркотики одобрений. Иначе внешняя похвала станет ему важнее, чем ощущение своих желаний и вкусов.

В детстве я насмотрелась кино «Освободите Вилли» и «Флиппер» и мечтала стать океанологом.

– Глупости, – возразила мама. – У нас в Москве моря нет. Где ты будешь работать, в пыльной лаборатории?

Позже я решила, что буду ведущей на телевидении.

– У тебя не получится – махнула рукой бабушка. – На телевидении яркое освещение, а ты даже на фотографиях щуришься.

Годам к 12 я уже никем не хотела быть, а тайком писала стихи и рассказы. Как-то раз я дала прочесть рассказ маме. Главного героя звали Брэд – это был набросок сценария для кинофильма.

– Рассказ, как имя главного героя, – отрезала мама – бред.

В тот день я решила больше никогда не писать. Но долго не продержалась.

Ш*о*а

1294 – эти цифры я вижу кровавым знамением в небе Армагеддона. Как три шестёрки на выбритой голове в фильме «Омен». Как когти «зубастиков», торчащие в ванной из потолка. Как надвигающийся ужас «томатов убийц». Как воронка птиц-пожирателей из фильма Хичкока. Вот набор ужасов моего детства, от которого на руках вздымались тоненькие волоски. 1294 – номер моей школы. У школы было две фишки. Углублённое изучение немецкого языка. И программа подготовки по МЧС, под покровом Шойгу. Сначала немецкий. До сих пор помню песенку про бородатых пиратов и маленькое привидение Людвига из новомодных по тем временам немецких учебников. «Jan und Hein und Klass und Piet! Sie haben Berten, sie trinken mit». «Ян, Класс, Хайн и Пит, у них есть бороды, и они пьют вместе». Наверное, пиратский ром.

В кабинете завуча висела сувенирная дощечка, привезённая из Берлина. Надпись гласила: «Весь мир – это сумасшедший дом, а здесь – его центр». Пожалуй, наша завуч была одним из любимых детьми и взрослыми педагогом. И преподавала немецкий для старших классов. К сожалению, мы её уже не застали. Помню, как вся школа на месте торжественной линейки молчаливо провожала её чёрный гроб в неизведанное «ничто». Многие плакали.

Теперь МЧС. В праздничные даты, вместо парадных линеек, в школе проводили «торжественную эвакуацию». Звенел запланированный сигнал тревоги, все классы выходили на улицу и строились на линейку метрах в двадцати от здания школы. То же действие происходило, когда в кабинет директора поступал звонок «у вас в школе заложена бомба». Никто не понимал, зачем стоять здесь и ждать, пока все взорвутся. К эвакуации добавили спасательные учения. Старшеклассники, занимавшиеся в кружке МЧС, вытаскивали на носилках Гошу и демонстрировали искусственное дыхание. Гоша был электронной куклой размером с десятилетнего пацана. С дыркой во рту, куда накладывалась марлевая повязка. Затем следовало три вдоха рот в рот и непрямой массаж сердца. Эту операцию мы изучали на уроках ОБЖ. Гоша говорил всего несколько фраз: «Гоша жив» или «Сломано четыре ребра. Гоша умер». Но главным хитом торжественной эвакуации был случай, когда два друга – молодые преподаватели – физик и информатик – прыгали из окна второго этажа на высокий спасательный батут. Принимающий после прыжка форму смятой лепёшки.

Мама очень радела за то, чтобы я поступила в эту школу. Хотя она была минутах в 20 ходьбы от нашего дома, и меня долго водили «за ручку» через большую дорогу без светофора. В школу надо было «поступить». Лет в шесть мама нависла надо мной со странными сказками без картинок, отпечатанными мелким шрифтом, заставляя читать хотя бы страницу в день. Чтение я возненавидела, за что получила прозвище «чукча не читатель, чукча писатель». Но на собеседовании предложили прочесть «Семерых козлят» гигантскими буквами! Спросили, «какие знаешь города». Я назвала Новый Иерусалим. Это было в Подмосковье, куда мы ездили с родителями на выходные. Учителя удивились, но к поступлению приняли.

В шестом классе мне объявили бойкот. У нас была девочка, над которой все издевались. Она была меньше всех ростом, тараторила, воспитывалась мамой-одиночкой и ровно в четыре часа на продлёнке доставала свой йогурт с фразой «мне пора есть». Её называли дурой и сумасшедшей. У меня ещё с детства откуда-то было рвение защищать «униженных и оскорблённых». И я бросила вызов своим одноклассникам. Когда бойкот объявили мне, она его поддержала с радостью – её оставят в покое. Ещё у меня была лучшая подруга, с которой мы сидели за партой и вместе гуляли по вечерам. Как-то она позвала кататься на горке, а я не хотела идти. Чуть позже позвонила другая подружка, и мне уже захотелось гулять. Мимо проходил папа одноклассницы и доложил, что «я гуляю с другой девочкой». На следующий день в школе я почувствовала, что началась молчаливая война. Ничего мне не сказав, подруга потихоньку сплела воедино все удобные ситуации, и обратила меня во врага народа. Став сама звездой класса.

Когда на уроке, стоя у парты, я отвечала учителю, соседи сзади в последний момент выдёргивали из-под попы мой стул. И ржали на весь класс, когда я в растерянности оказывалась на полу. Вышвыривали мой рюкзак в туалет, пиная его ногами. Клеймили обидными прозвищами. А один мальчик (как выяснилось потом, он был тайно в меня влюблён), стащил на уроке мой пенал и выкинул в окно третьего этажа. Вылетевший циркуль чуть было не воткнулся в голову прыгающей под окнами детворе.

В это смутное время я научилась не скучать сама по себе. Подружилась с девочками из параллельного класса и даже хотела перевестись к ним. Но у них были свои лидеры, свои изгои, и меня быстро отговорили. Я подружилась с одной тихой девочкой в нашем классе. Она была незаметной, училась на тройки, к бойкоту была равнодушной, и оказалась отличной напарницей по авантюрам. Как-то мы сбежали с ней в гости к моей бабушке. Ехать надо было на метро и двух автобусах и потом искать дом пешком. В поездке с родителями я намеренно записывала схему пути: выйти из первого вагона, повернуть налево на лестницу вверх, по коридору пройти до конца и спуститься на эскалаторе… Это было больше часа езды. Увидев нас на пороге, бабушка ахнула, позвонила сообщить маме, и тут же стала накрывать стол – обед из нескольких блюд.

Череда изоляции, унижений и издевательств длилась почти в 2 года. Потом как-то все повзрослели и «стали дружить», будто и не было никакого бойкота.

Звёздный час

В детстве нет даже сомнений, что жизнь – это чудо. Оно учит мечтать легко и свободно. Наслаждаться процессом без погони за результатом. Моим обожанием детства была передача «Звёздный час». Каждый понедельник я с нетерпением ждала появления на экране ведущего Сергея Супонева и новых приключений участников. В этой программе школьники отвечали на интересные вопросы и собирали звёзды за каждый верный ответ. А любимое состязание было в финале. Двое оставшихся игроков получали длинное слово и составляли из него как можно больше маленьких слов. Побеждал тот, кто назвал слово последним. Каждый раз с финалистами я брала в руки лист и ручку и погружалась в мир букв. Мама устраивала похожий турнир, когда в гости приходили мои друзья. Конечно, я мечтала однажды попасть в любимую передачу или хотя бы заглянуть в студию одним глазком. Посмотреть, как вообще люди работают на телевидении. Мне было 12, и я уже знала фразу «мечтать не вредно».

Как-то в школу к нам пришли телепродюсеры – набирать детей для участия в телепрограмме. Той самой! Учительница свернула маленькие бумажки: пустые и с плюсиком. Плюсики в количестве участников от одного класса. Все по очереди тянули счастливый билет. У меня оказалась пустышка. Зависание, шок. Счастье было так близко… Моё выражение лица, похоже, говорило без слов.

– Хочешь со мной поменяться? – окликнула одноклассница. – У меня плюсик, но я не хочу участвовать.

Эта девочка считалась самой красивой в классе, танцевала в популярном школьном ансамбле и общалась с друзьями старшего брата. Ей было не до того.

– Да-а-а… – всё, что смогла выдавить я, не успевая осознать поворот…

В начале программы участники дарят что-то ведущему, и он вправе дать первую звезду на свой вкус. Ребята из нашего «выпуска» дарили пирог, ручные поделки, футбольный мяч. Я сочинила песню и исполнила под гитару. Помню текст до сих пор.

Мир наш огромен и тесен,

В нём сто дорог, сто путей,

Он невозможен без песен

И без прекрасных людей.

Звёзды волшебно мерцают

Даже в полуденный час,

Пусть же весь мир это знает,

Звёзды есть здесь среди нас.

И сквозь верхушки деревьев,

Чтобы к звезде улететь,

Не надо ни капли сомнений,

Надо лишь вам захотеть.

В свете огней и мерцаний

Падают звёзды для нас,

Для исполненья желаний

Ты наступил, Звёздный Час!

Звезда ведущего упала ко мне на тележку. А в третьем туре, набрав рекордное количество звёзд, я отправилась к ящикам с призами. Надо было открывать наугад. На экране показывали все спрятанные призы. «Танцевальная приставка», – нацелилась я, а вытянула гигантский калькулятор. «Что же ты выбрала такой маленький ящик? Такая приставка туда бы не поместилась. Натура ты, похоже, не практичная, но ничего, калькулятор тебе тоже пригодиться!» – подбодрил Супонев.

Помимо школьников, в «Звёздном часе» участвовали родители. Не успев опомниться, мы с мамой вышли в финал. Напротив сидела девочка из параллельного класса со своим папой. Все волновались. Ведущий открыл табличку со словом «киностудия». Чего мы только ни придумали в финальном поединке, который длился минуту, а в моём ощущении – час. «Всё, время вышло! Вот наш победитель, – ведущий поднял мою руку вверх. – И главный приз – видеокамера!» В то время у школьников не было даже мобильного телефона. Помню, как не могла понять, плакать или смеяться. Сжимая холодный блестящий кубок, я изливала финальную речь: «Верьте, и ваш звёздный час обязательно наступит!». Стоп, снято! Супонев тут же куда-то исчез. Я спросила у оператора, можно ли ещё взять автограф Сергея. «А не много тебе будет? Давай тогда камеру нам отдавай», – он рассмеялся в ответ. Супонев вынырнул из-под земли, прогнал оператора и пожал руку: «Конечно, давай! Поздравляю!»

Та самая видеокамера вдохновила меня снимать первые репортажи. И даже отправилась со мной в Индию на втором курсе журфака. Из пяти часов материала, талантливый и терпеливый монтажёр телеканала, где я работала, набрал видео для трёх сюжетов. И устроил мне лекцию про основы видеосъёмки: «Крутить камерой не надо, достаточно просто её поставить, выбрав хороший ракурс. Есть общий план, средний и крупный». Позже я объехала Европу автостопом, снимая травел-кино. И затеяла в Москве международный кинофестиваль путешествий, собрав любимых друзей из разных городов мира.

Надежда

Его звали Ефим Борисович. Когда-то он сам оканчивал школу и шёл поступать в театральное училище. Горел идеей стать актёром и режиссёром. Но педагоги постановили: «При драматической внешности у вас комическое нутро.» И не приняли. Тогда Ефим создал свою «Надежду» длиною в жизнь. Сначала руководил Куйбышевским пионерским штабом, а с 1990 г. дружный коллектив ребят и педагогов эволюционировал в разновозрастный отряд «Надежда». Сегодня коллективу идёт седьмой десяток, бывшие выпускники приводят заниматься в отряд своих детей, а то и внуков. Бессменный руководитель, бессменный девиз отряда «Нести добро и радость людям».

«Надежда» появилась в моём сердце посреди выжженной земли, бойкота и одиночества. Будто вулкан изверг свой живой огонь. Летние лагеря, трудовые десанты, походы, концерты в больницах, детских домах и воинских частях, почётные караулы у братской могилы, занятия танцами, музыкой, актёрским мастерством – это лишь внешняя сторона жизни. Самый сок – равное взаимодействие младших и старших ребят, подростков, взрослых педагогов и вчерашних выпускников.

Моя любимая подружка по музыкальной школе, с которой мы неустанно хохотали на уроках музлитературы, жила в соседней квартире с Ефимом Борисовичем. Её мама рассказала моей про лагерь, куда можно поехать летом. А потом – поступить отряд. Мама привела меня за руку на собеседование, когда список отъезжающих был уже переполнен. Я смущённо разглядывала стены кабинета, обклеенные яркими фотографиями концертных поездок и спортивных матчей. «Пожалуйста, возьмите её. Это точно будет ваш человек», – уговаривала моя мама Ефима. И уговорила.

Лагерь оказался той жизнь, из которой ни за что не хотелось уезжать. Каждая минута была наполнена новизной, изумлением, волнением, вкусом. Программу лагеря в начале смены дети придумывали и утверждали вместе со взрослыми общим голосованием. Каждый день нужно было что-то организовывать, от концепции и программы до костюмов и воплощения. Поэтический вечер, философский клуб, олимпийские игры, цирк, экстремальная эстафета, бои без правил, кинофестиваль. Я попала в то место, где надо было творить-творить-творить и материализовывать идеи в команде единомышленников. Писать стихи, помогать младшим ребятам, создавать аквагримом образ для вечеринки, делиться переживаниями о прожитом дне на общем кругу из сотни друзей.

А какие там были мальчики! Я не успевала влюбляться, разбегались глаза. Точнее, чувство влюблённости не покидало меня, переходя к новым героям. Одни порывы были тайными (хотя скрывала я их откровенно плохо), другие обрубались гордо задранным носом кумиров. Как-то два лучших друга поссорились в байдарочном походе. Один был в меня влюблён и угощал спрятанными печеньками, на что его друг сурово вздыхал. Ожидая, когда закончится помраченье рассудка. Позже, в лагере, мы попали с тем другом в одно звено и подружились. «Должен перед тобой извиниться, – серьёзно сказал он, – в походе я считал, что ты эх-х-х, – он махнул рукой, – недалёкая, а ты совсем не то, что я думал».