скачать книгу бесплатно
– Ничего, ничего! Это сейчас полегче стало, а поначалу, в первую зиму, у нас на заводе настоящая нищета во всём была. Не хватало даже элементарных канцелярских принадлежностей и писчей бумаги! Приказы по заводу писались вручную на старых немецких бланках, на оберточной бумаге. Даже иногда на обратной стороне историй болезни из немецкой травматологической клиники! С кёнигсбергских фабрик, которые не сгорели, наши мужики привозили целые пачки фактурных счетов, однажды даже притащили мне целую коробку старых бумаг из какого-то важного архива института восточноевропейской экономики, во как! До сих пор то название помню…
Наталья Владимировна не сидела, даже чай допила стоя, полила герань на подоконнике, поправила цветные карандаши в стакане на столе.
– Людей поначалу тоже не хватало… Недостаток в квалифицированных кадрах испытывали все цеха. Рабочих, кто приезжал сюда, кого принимали на завод, наспех учили и тут же ставили за станки. Многие не имели ни достаточного опыта, ни сноровки, ни технических знаний. И вот таким малоквалифицированным кадрам приходилось работать на никудышном оборудовании! Рабочие допускали много брака, напрасно перегоняли дефицитный металл в стружку, давали поначалу крайне низкую выработку. Отдельные личности жаловались ещё, что дисциплина на заводе строгая, почти военная, но ведь время-то какое страшное! Да и город чужой, незнакомый, мало ли что может каждую минуту случиться… Вот поэтому, Михаил, прошу тебя как грамотного, воспитанного человека, всячески соблюдать порядок и заводские правила!
Наталья Владимировна подняла вверх синий карандаш.
– Обстановка в Кёнигсберге пока ещё военная, сам понимаешь… За всеми видами деятельности на нашем заводе поддерживается строгий контроль и, в первую очередь, за хранением и состоянием технической документации. В случае потери чертежа, например, предусматривается, кроме административного наказания и общественного порицания, ещё и удержание стоимости чертежа с виновного.
Сейчас мы вводим всеобщую дисциплину, значительное внимание уделяется дисциплине труда. Директор завода, а он у нас подполковник, имеет право подвергать рабочих аресту, правда, с обязательным приводом на работу! Каждый такой невыход или прогул – трое суток ареста, вот так. Все наши оформленные рабочие допускаются на территорию завода по спецпропускам, утеря которых тоже наказывается.
– Наталья Владимировна, я вам принёс мои документы… Вот. Для оформления. Паспорт, прописка московская. Продовольственные карточки тоже оттуда, из дома; ребята сказали, что вы их можете здесь прикрепить. Правильно же?
– Да, да, всё правильно.
– А рабочие талоны тоже вы выдаёте? Ну, которые в заводскую столовую? А то меня ребята из бригады пока на свои кормят…
– И талоны тоже я оформляю. Сегодня к вечеру забеги сюда, я всё подготовлю, распишешься. Кстати, Михаил, тебе сколько полных лет?
– Шестнадцать.
– Совсем взрослый…
– Ну вот, пока вроде всё… Я пошёл в цех.
Мишка улыбнулся, потеребил чуб, комкая в руке кепку.
– А...., а вот те люди, которые с ломами и лопатами работают на дальнем здании, они кто? Я проходил сейчас, видел, что их солдаты с автоматами охраняют.
– Это пленные. У нас сейчас много вольнонаёмных немцев работает, они из города каждое утро сюда, на завод, приходят, и ещё пленные, на восстановлении цехов и зданий, развалины разбирают, землю роют. Их с комендатурским конвоем привозят, на грузовиках.
– А они, эти самые пленные, уже мирные или всё ещё враждебные? Я ведь их первый раз вижу!
– Мирные. Их в строгости охрана держит, да и они сами особо никак не проказничают, спокойно работают. Живут они в бараках за городом, кормят их нормально, нормы установлены хорошие, хлеба положено военнопленным по шестьсот граммов, дают рыбу, крупы. Двадцать граммов сахара в сутки, немного растительного масла. Мыло тоже, одежда. Ну, конечно, когда трудно, перебои с продуктами во всём городе случаются, то их пайку тоже урезают, недостающие продукты заменяют простым хлебом, но сознательно голодом пленных никто не морит! Да и денежное довольствие военнопленным положено.
– Мы им ещё и деньги платим?! И сколько?
– По семь рублей рядовым, по десять – офицерам. Им даже премия предусмотрена, за ударную работу, пятьдесят рублей в месяц. Я знаю, что многим пленным сюда, в Кёнигсберг, письма с родины приходят, денежные переводы.
– Ого! Ну, ладно, спасибо вам. Я, пожалуй, пойду…
Мишка нахлобучил кепку, взялся за ручку двери.
Открыть не успел, дверь распахнулась.
– Здравствуйте!
– Ага… Да. Здравствуйте…
Мишка растерялся.
На пороге стояла и улыбалась румяная девчонка, придерживая за руль красивый красный велосипед.
– Ой, Анка! Проходи, проходи!
Наталья Владимировна взяла девчонку за руку.
– Транспорт свой оставляй за порогом, проходи, знакомься! Это Михаил, наш новый работник, хороший токарь. Приехал сюда из Москвы по комсомольской путёвке!
– А чего он на меня так уставился?!
Девчонка словно и не замечала Мишку, разговаривала только с Натальей Владимировной.
Та расхохоталась.
– Михаил, ну чего ты на самом-то деле?! Скажи хоть слово, поздоровайся по-настоящему! Кстати, Анна – моя племянница, работает на заводе, в отделе кадров, курьером, развозит по городу, по организациям, разную документацию, приказы и сводки. Вот, на велосипеде! Работа очень ответственная.
Мишка наконец закрыл рот, очнулся.
– Ты же на сестрёнку мою, на младшую, на Варьку, ужас как похожа! Такая же… С косичками, с бантиками, курносая.
– Ну уж нет, совсем я и не курносая!
Девчонка фыркнула, отвернулась к окну.
Мишка спохватился.
– Да ты не обижайся! Варька у меня красивая.
– А я?
– И ты тоже.
– Ах, так! Ну хорошо…
Наталья Владимировна смотрела на них и молча улыбалась.
Мишка тоже вздохнул, радостно блеснув глазами.
– Ты на заводе после школы или ещё учишься?
– Мы с мамой и бабушкой переехали сюда осенью, учиться здесь пока негде, советская школа в Кёнисберге пока только одна, но она мужская, вот я и работаю на заводе. Мы живём почти в центре города, у озера.
– А как на работу добираешься? На велосипеде? Немецкий?
– Ага! Видишь, он у меня дамский, цепь закрытая и заднее колесо тоже в решёточке, юбку не забирает. Хочешь прокатиться?
Наталья Владимировна замахала руками.
– Нет, нет, Анка! Отстань от Михаила, ему сейчас в цех быстрее идти надо, на рабочее место! Не сегодня, потом как-нибудь встретитесь, в свободное время, поговорите.
Упрямая девчонка не отставала.
– А завтра?! Завтра же у всех выходной день!
– Да, завтра можно.
– Михаил, давай завтра днём погуляем, я тебе город покажу, а?
– Здорово! Только мне с утра нужно в комендатуру. Знаешь, как до неё добраться?
– Конечно! Я эту дорогу наизусть знаю. Два раза в неделю езжу туда с поручениями. Давай встретимся у озера, ну, у того, что около площади!
– Я мимо него проходил.
– Тогда до завтра! В десять, не опаздывай.
– Ты что?! Ни за что не опоздаю.
В цех, к своему станку, Мишка почти бежал.
И дальние здания завода казались ему уже не такими чёрными и горелыми, и кто-то из пленных немцев вроде как улыбнулся, и солнце с высоты жарило вовсю, почти по-летнему…
А цех почему-то уже казался странным…
Молчали станки, а шумели люди.
Резкие слова, отдельные выкрики.
В центральном проходе стояли дядя Серёжа, Усаныч, непривычно серьёзный Николай, какие-то другие хмурые люди.
Перед рабочей толпой махал руками незнакомый человек, чисто одетый, в пиджаке, в шляпе.
Рядом с ним молча, опустив голову, мял кепку мастер.
– Товарищи! Уважаемые! Дорогие мои! Чего тут попусту спорить и рассуждать?! Это же не наша придумка, не мы здесь сгоряча решились на такое! Время тяжёлое, послевоенное… Нужно иметь общую рабочую сознательность и понимание момента.
Мишка подошёл, тихо тронул Николая за рукав.
– Чего это тут? Случилось что?
Николай кивнул.
– Слушай…
Выступающий продолжал горячиться.
– … По всей нашей великой стране началась кампания по упорядочению расценок на производствах! По всей! И мы не должны отставать, идти так сказать, в русле…
– Платить, что ли, будут меньше?
Пожилой рабочий в плотной войлочной куртке литейщика громко выкрикнул, перебивая, махнул рукой.
– А нам такое зачем?! На кой чёрт нам ещё снижение зарплаты?!
– Как вы не понимаете?! Нужно проявлять солидарность…
Николай повернулся к Мишке.
– Хорош, пошли работать. Чепуха, незачем такое и слушать! Как начальство придумает, так и сделает… Всё равно мы ничего не решим, и самовольно тоже никто из нас с работы не уйдёт – посадят. Не понос, так золотуха!
Утро наступившего дня получилось хорошим, солнечным и тёплым.
Без вещей, со свободными руками, шагалось легко.
Мишка шёл по улицам, которые уже не казались ему такими уж совсем мрачными, да и людей навстречу попадалось больше; некоторые даже улыбались.
Многие здания были разрушены, а вот высоченные, с густыми кронами и странными листьями деревья почти все сохранились…
Каштаны.
Мишка узнал их не сразу, а вспомнив, заулыбался.
В Москве рос только один знакомый ему каштан, около заводоуправления. Зимой, когда Мишка пришёл оформляться на комбинат, листьев на дереве уже не было. А тут – огромные, старинные, выше некоторых домов, и листья у всех большие, широкие, как растопыренные ладони!
Мишка остановился, достал из-за ремня альбом, из кармана куртки – красно-синий карандаш. Быстро, торопясь, с удовольствием нарисовал на чистой странице и на обороте само дерево, и его удивительный лист.
Минут десять, как и положено, он походил по набережной озера, спустился там, где почище, к песчаному берегу, посмотрел на мелкую воду.
– А вот и я! Совсем и не опоздала!
Анка, улыбаясь, ловко соскочила с велосипеда.
– Ты тут места уже изучаешь?
– Изучаю…
– Ну что, пошли в комендатуру?
– Пошли.
В некоторых спокойных местах, в затишке между угловыми домами, каштаны уже понемногу начинали пушисто цвести.
– Давай остановимся, я зарисую. Красиво как!
– А ты умеешь рисовать?! Хорошо получается?
Мишка присел на разломанную кирпичную глыбу, положил на колено альбомчик.
