Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры

А тогда, двадцать лет назад, вся халястра дружно меня поддержала. Никогда я не чувствовала себя матерью-одиночкой. Расти Даша с родным отцом, наверное, она не была бы так присмотрена и ухожена, как в нашей халястре. Подружки с детьми делились опытом и детскими вещичками, бездетные с упоением нянчились с нею, Мишка-большой присматривал за нею как врач, а Мишка-маленький, геолог, уговорил меня, когда Дашке было три года и остро встал вопрос дачи, поехать с ним на Урал поварихой в геологическую партию и взять с собой Дашку, которая часто простужалась и которую надо было закалять. Я отважилась на эту авантюру, и не зря. Как же там было здорово! Дашка целыми днями паслась на лужайке под присмотром кого-то из наших, плескалась в речке, загорела дочерна, забыла о простудах и диатезе, а я, помимо поварской деятельности, с которой легко справлялась, очень много рисовала. Красота там была необычайная. Синие горы! Мы жили на просторной круглой поляне, на берегу мелкой, но чистой речки Демид. Я вставала в шесть утра, вылезала из палатки и в утренней дымке шла мыть оставленную с вечера посуду. Я мыла ее в речке, с песком, вода была необычайно теплая, и эта простая работа доставляла мне огромное удовольствие. Тишина, только пение птиц да плеск воды. Потом я готовила нехитрый завтрак и шла будить команду. После завтрака все уезжали, но кто-нибудь один оставался со мной и Дашкой. Ах, что это было за время! Я попала совсем в другой мир. Домашняя девочка, выросшая в семье старых московских интеллигентов, воспитанная в правилах хорошего тона, я вдруг попала в среду работяг, да и интеллигенты в нашей партии были тоже не знакомого мне розлива. Но я мгновенно освоилась, мне было хорошо с ними, я полюбила их, а они полюбили меня, о Дашке и говорить нечего, в ней все души не чаяли. Никто никогда словечка дурного мне не сказал. А один из наших шоферов, двадцатитрехлетний красавец Митька, влюбился в меня и служил мне верой и правдой – таскал воду, чистил картошку и грибы, привозил букеты полевых цветов и кружки лесной малины, ничего не требуя взамен. Но однажды, когда мы на целый день остались вдвоем, не считая Дашки и двух «партийных» собак, он вдруг подошел ко мне сзади и крепко обнял. Я хотела было оттолкнуть его, возмутиться, но день был жаркий, головокружительно пахло травой, рекой, лесом, и этот запах мешался с легким запахом бензина и молодого мужского тела… Короче, природа взяла свое. Я только успела прошептать:

– А где же Дашка?

– Спит, не бойся, я сам ее уложил. Идем скорее!

Мы любили друг друга в высокой траве за палатками. Три с лишним года воздержания дали себя знать, а он был так молод, так силен, так хорош. Истомленные, мы лежали в траве, забыв обо всем, и вдруг раздался звон колокольчика.

– Что это? – вскинулась я.

– Дашка проснулась. Я ей к ноге колокольчик привязал, чтоб не убежала.

– Ну ты и хитер! – засмеялась я.

– Нужда заставит – будешь хитрым!

Он приходил ко мне каждую ночь и был моей отрадой до конца сезона. А в Москве мы почему-то потеряли друг друга из виду. Может, оно и к лучшему.

– Мамуля, ты не спишь?

– Нет, детка, не сплю, так лежу, вспоминаю разное. Даже Урал вспомнила.

– Да, там было здорово!

– Неужели ты что-то помнишь?

– Конечно, речку помню, собак и костры. И еще помню, как руками рыбу поймала.

– И тут же отпустила!

– Да, она скользкая была, противная. До сих пор мне противно брать в руки живую рыбу.

– Дуреха ты у меня, иди сюда, поцелуемся. Дарья, я хочу к морю!

– Так вставай и пошли.

– А далеко?

– Пешедралом полчаса, а можно поехать на машине.

– Никаких машин! Пошли пешком. С городом надо знакомиться без колес, а то не почувствуешь его как следует.

– Без колес так без колес!

– Дарья, а купаться тут можно?

– Мадам, сейчас еще никто не купается, ты что? Вот через недельку-другую…

– Ой, я не доживу! Да, кстати, надо срочно поменять деньги, а то у меня только доллары, их ведь тут не принимают, да?

– Не волнуйся, все предусмотрено! Завтра утречком заедет Левушка Абезгауз и поменяет тебе нормальненько, один к трем.

– То есть?

– То есть три шекеля за доллар, а в банке с тебя такие проценты сдерут, ой-ой-ой! Так что сегодня будешь на моем иждивении.

– А мороженое мне купишь?

– И мороженое, и орешки.

– Какие орешки?

– А какие захочешь – миндаль, фисташки, кешью, арахис, хочешь с сахаром, хочешь с солью! Короче, купим все, что понравится.

– Ура! Живем!

Мы вышли на улицу, тихую, безлюдную, потом свернули, прошли еще минут пять и очутились на Алленби, неширокой, но чрезвычайно оживленной улице, где на каждом шагу были магазины и магазинчики, экзотические лавчонки и просто заныры, набитые каким-то линялым тряпьем.

– Идем, мамуля, здесь не стоит задерживаться, ничего интересного!

В какой-то подворотне, сплошь уставленной белыми полотняными мешками с орехами, крупами и сушеными фруктами, Дашка купила кулек миндаля, и мы дружно на него накинулись.

– Как вкусно!

Но вскоре от соленого миндаля захотелось пить.

– Что ты предпочитаешь – свежий сок или какую-нибудь воду?

– Разумеется, свежий сок.

Мы подошли к торговцу соками.

– Слушай, Дашка, а чего это у них мешки с морковью стоят?

– Для морковного сока, они тут на нем помешаны. Хочешь?

– Ни за что! Только апельсиновый!

– А может, эшкалиот?

– Чего?

– Грейпфрутовый.

– Давай!

Мы с наслаждением выпили грейпфрутового сока, выжатого на наших глазах.

– Кайф, мамуля?

– Кайф!

– Вот смотри, слева серое здание – это самая большая в Тель-Авиве синагога. А кстати, знаешь, что такое Тель-Авив? Холм весны – красиво, правда?

– Боже, Дашка, что это за деревья такие удивительные – голые и с красными цветами?

– Говорят, это разновидность акации, я к твоему приезду всех знакомых опрашивала, но точно никто не знает. Чуяла, что будешь приставать с расспросами.

– Но ведь и вправду интересно, сроду таких не видывала. Ой, а тут все стволы какие-то перекрученные! Это от ветра?

– Понятия не имею. Это бульвар Ротшильда. Кстати, мама, ты не устала, а то можно до набережной доехать на автобусе.

– Ничуть я не устала, мне так все тут нравится!

Я и впрямь наслаждалась жизнью. В Москве снег, слякоть, холодрыга, а тут весна, все цветет, теплынь, никуда не надо спешить и Дашка рядом.

– Дарья, ты чего меня все за руку держишь, боишься, что я потеряюсь?

– Нет, просто так приятно, когда мама тебя за ручку ведет!

– Еще кто кого ведет! Даш, а что это там за столпотворение?

– О, это замечательное место – шук Кармель! Базар! Вон там, чуть левее, что-то вроде Арбата, художники тусуются, продают всякую прикладную дребедень, хотя бывают очень красивые вещи, но не дешевые, надо сказать. Мы непременно туда с тобой сходим. А правее – это уже собственно базар.

– Туда мы тоже должны сходить!

– А как же! В пятницу с самого утра туда и пойдем, чтобы все закупить на субботу.

– Ты что, субботу отмечаешь? – изумилась я.

– Да нет, еще чего, – рассмеялась Дашка, – но просто часов с пяти в пятницу и до вечера субботы тут ничего не купишь, хоть тресни.

– Ну это-то я знаю.

– Еще немножко, мамуля, и мы у моря!

И вот я вижу его, море! Средиземное! Божественно красивое, сине-зеленое! И набережная красивая, с шикарными отелями! Господи, море! С этой нашей перестройкой я уже лет пять не видела моря! Куда податься-то? Чтобы поехать в Таллин к старой подруге – ах, кажется, надо писать «Таллинн», а то эстонцы обижаются, если у них отнять одно «н», – надо получить приглашение, а потом еще корячиться в нескончаемой очереди в посольстве. Нет уж, увольте! В Ленинград мне ехать не к кому. Крым, Кавказ не больно-то к себе влекут, тем более что цены там почище, чем где-нибудь в Анталии. Нет, я здорово устроилась, отпустив дочку в Израиль!

– Ну как тебе наше еврейское море?

– Класс! Я лично пошла к воде, а ты как хочешь!

Сняв босоножки, я бегом помчалась к воде.

– Ой, Дашка, какая теплая! И почему я, дура, не взяла купальник!

– Мама, опомнись, посмотри – ни одна живая душа не купается!

– А черта ли мне в этих живых душах! Да тут градусов двадцать, не меньше! Бедная я, бедная! Ну ладно, завтра утречком одна сюда пойду, дорогу я теперь знаю! А ты дрыхни! Тебе небось стыдно будет за полоумную мамашу, которая лезет в воду, когда все приличные тельавивцы еще не купаются? Ведь стыдно, признайся?

Дашка ничего не успела ответить, потому что вдруг кто-то кинулся мне на шею с криком:

– Кирка, зараза!

Боже мой, Любка!

– Я вас еще у шука приметила, – запыхавшись, докладывала она. – Кричала, кричала, да вы как оглохли, а побежать к вам я не могла, сумки сторожила, Пашку ждала. Просто хоть плачь! А когда Пашка подоспел, я вас уже из виду потеряла, но сообразила-таки: Кирка к морю рвется! Кирюха, родная!

Я безумно обрадовалась Любке, четыре года мы не виделись. О, как она изменилась, чуть ли не наголо обрила свои роскошные волосы.

– Любонька, ты чего так оболванилась?

– Попробуй тут летом с волосами походить! Сдохнуть можно! А ты, Кирюшка, совсем не изменилась, все такая же. Ох, до чего ж я тебе рада! Эта твоя церберша бессовестная никого не желает к тебе допускать. Монополистка хренова! А вот не вышло у тебя, не вышло!

Смотрю на Любку – все тот же милый прокуренный голос и она все такая же красивая, несмотря на стрижку.

– Ну как тебе наша Израиловка?

– Да я же ничего еще не видела, но мне пока нравится.

– А я – ненавижу! – с сердцем сказала Любка. – Так в Москву хочется, что хоть пешком беги!

– Тетя Люба, ты опять за свое? Куда ты побежишь? Небось все твои здесь, кому ты там нужна?

– А здесь я кому нужна? – вскинулась Любка. – Думаешь, Лизка очень во мне нуждается? Как бы не так! Мама, у тебя не убрано, мама, у тебя плита грязная, а я сижу как проклятая за компьютером, да еще с внуком нянчусь, так что же мне – в свободное время плиту драить? – Любка явно продолжала препираться с дочерью. – Ох, Кирюшка, прости, я даже мысленно и то все время с Лизкой ругаюсь! Когда твоя оглоедка тебя отпустит, уж мы с тобой всласть наговоримся!

– Тетя Люба, а ты в воскресенье свободна с утра?

– А что?

– Понимаешь, я купила путевки в Иерусалим, а вчера выяснилось, что мне бы надо смотаться в Ашкелон по одному делу. Ты не съездишь с мамой?

– Конечно! С удовольствием!

– Мамуля, ты не против?

– С чего это я буду против! Ой, девчонки, какая же я счастливая, что я тут, с вами!

– Вот что, мои дорогие, – строго заявила Люба, – сегодня вечером часов в восемь ждем вас к себе. Лизаня вся трясется, жаждет пообщаться с тетей Кирой, узнать все про Ваську. Короче, Дарья, чтобы к восьми привела мамашу к нам! Согласна?

– А почему бы и нет? Мне же лучше, ужин не готовить, посуду не мыть!

– Засранка! – нежно прохрипела Любка. – Кирюха, а как твой Жукентий? С кем ты его оставила? С Алькой?

– Конечно, кому же я еще его доверю, моего Жукочку!

– Сегодня познакомишься с нашим Шмуликом. Красавец, глаз не оторвешь! Ладно, девчонки, я побежала, надо Лизку предупредить, что вы придете! Привет!

И она унеслась.

– Вот, мамуля, не успела ступить на израильскую землю, как уже начались встречи. То ли еще будет!

О, тут она как в воду глядела!

Мы долго, с упоением гуляли, разговаривая обо всем сразу, и никак не могли наговориться и нагуляться. Дашка только время от времени спрашивала:

– Мамуля, ты не устала?

– Ничуточки, – отвечала я, сама себе удивляясь. В Москве, пройдя такое расстояние, я бы уже давно издохла, а здесь просто чудо – даже ноги не болят. То ли душевный подъем, то ли морской воздух, а скорее всего и то и другое.

Вот так и потекли мои первые израильские денечки. Безоблачно-счастливые. На другой день с утра Дашка повезла меня в восхитительный курортный городок Нетанию, где я впервые в жизни купалась в Средиземном море. Ни с чем не сравнимое впечатление. Моя ставшая уже южанкой дочь в свитере стояла на берегу, покуда я плавала. А когда я наконец вылезла, она не без зависти воскликнула:

– Мамуля, такой счастливой рожи я еще никогда ни у кого не видела!

В субботу, часов в десять утра, когда мы с Дашкой завтракали, раздался телефонный звонок. Дашка взяла трубку.

– Алло! Да. Киру Кирилловну? Одну минутку! Мамуля, тебя!

– Кто? Любка?

– Нет, какой-то мужчина, судя по вежливости, твой попутчик.

Я почему-то покраснела. И в самом деле звонил Викентий.

Начал он странно:

– Доброе утро, Кира, знаете, на кого вы больше всего похожи?

– На кого? – перепугалась я.

– На чеширского кота. Вот вас нет, а ваша улыбка у меня перед глазами.

Это меня сразило наповал. Да сравни он меня хоть с Софи Лорен, я бы не испытала такого удовольствия, во-первых, потому что это было бы явным враньем, а во-вторых, я обожаю чеширского кота.

– Кира, почему вы молчите? Алло! Вы обиделись?

– Да нет, я просто перевариваю… Знаете, лучшего комплимента я в жизни не получала, а потому заранее согласна на любое ваше предложение.

– Маманя, полегче! – шепнула Дашка.

– Вы молодчина, Кира, я в вас не ошибся. Итак, что вы делаете завтра?

– Завтра я еду в Иерусалим с экскурсией.

– Ох, какая жалость! А сегодня?

– Сегодня ничего особенного, погуляю с дочкой…

– А на понедельник есть какие-нибудь планы?

– Нет, в понедельник я свободна как птица!

– Вот и чудесно! В понедельник я вам позвоню в это же время, и мы что-нибудь придумаем!

– Но вы, кажется, живете в Реховоте?

– Собирался, но сестра моя человек сложный, а племянник живет в Тель-Авиве, сейчас он в отъезде и оставил мне свою квартиру.

«Так, – пронеслось у меня в голове, – сейчас он пригласит меня к себе».

– Понятно, – проговорила я, но тут Дашка зашептала:

– Если хочешь, пригласи его к нам на обед, часов в пять. Он, по-моему, славный!

– Гм! Викентий Болеславович!

– Ух ты! – восхитилась Дашка.

– Викентий Болеславович, вот тут моя дочка решила пригласить вас сегодня к нам на обед, в пять часов, как вы на это смотрите?

– Весьма польщен. И с удовольствием принимаю приглашение. Обед с двумя такими дамами для меня великая честь! Но как вас найти?

Я передала трубку Даше, и она подробно все ему объяснила.

– Дарья, что это тебе вздумалось приглашать его?

– Но ты же, кажется, не возражала? – вопросом на вопрос ответила она. – Ну что, мамуля, будем прокладывать путь?

– Какой путь?

– Через желудок! Но это уж я предоставлю тебе!

– Если ты просто не хотела готовить обед, то так бы и говорила! Неужто я для своей единственной дочки не сготовила бы обед? Правильно Любка говорит – засранка ты!

– Нет, мамуля, все гораздо сложнее. Дело в том, что мне надоел твой Юрик.

– Позволь, а при чем здесь ты, тем более что Юрик в Москве, а ты в Тель-Авиве?

– Просто пора его менять! Вот признайся, я все хочу спросить, но как-то не выходит, кто тебя провожал в аэропорт?

– Васька с Алевтиной.

– А Юрий Петрович не удосужился?

– Но рейс же был ночной, как бы он вырвался?

– Мамуля, меняем! И вообще, тебе пора замуж! Правда, я хотела тут тебя замуж выдать, но, боюсь, климат уж очень не твой. А вот этот, как его, Жукентий Станиславович…

– Викентий Болеславович.

– Да, имечко еще то, впрочем, будем звать его Викешей или лучше Кентом, здорово, правда?

– Ладно, Дарья, давай-ка займемся обедом, ты меня будешь морально поддерживать, больше мне ничего не требуется.

– Нет, я буду ассистировать, потом, ближе к делу, приготовлю фруктовый салат, это мое фирменное блюдо!

Мы отправились на кухню и взялись за дело. Продукты тут, конечно, замечательные! Вчера мы с утра пошли на базар – шук Кармель (когда-то у меня была прекрасная косметичка по фамилии Кармель!) и накупили прорву всякой всячины. Удивительное дело, я совершенно не чувствовала себя за границей, уж очень этот базар напоминал тбилисский или ереванский. Вероятно, осенью это выглядит иначе, когда много экзотических плодов, а сейчас особой экзотики еще нет. Мы подошли к продавцу апельсинов, и Дашка что-то сказала ему на иврите.

– Смотри, мама! Я беру два кило!

Продавец насыпает в пакет добрых пять килограммов.

Дашка отрицательно мотает головой и на пальцах показывает – два!

– Матана`! Матана`! – радостно кричит продавец и берет деньги за два килограмма.

– Что все это значит? – спрашиваю я, сгибаясь под тяжестью сумки.

– Матана, мамуля, это подарок! Апельсины тут почти даровые, он хочет поскорее их распродать!

– А я думала, ты ему приглянулась!

– Ну, это само собой, – скромно ответила дочка.

За разговорами я и не заметила, как приготовила роскошный обед.

– Дарья, а есть у нас какие-нибудь напитки?

– Есть, конечно. И водка, и вино, и даже джин. Кроме того, можешь быть уверена, твой Жукентий принесет что-нибудь эдакое!

– А где он возьмет в субботу?

– Не знаю, но уверена – с пустыми руками он не придет.

Ровно в пять раздался звонок в дверь.

– Вот это точность! – восхитилась Дашка. – Король да и только! Иди сама открывай!

Викентий Болеславович и впрямь явился с бутылкой французского вина и двумя прелестными букетами. Один, поменьше, – Дашке, второй, побольше, – мне.

– Где вам удалось все это раздобыть в субботу? – поинтересовалась Даша.

– Кто ищет, тот всегда найдет, даже в Израиле в субботу! О, какой стол! С ума сойти! И все готово, дамы в полном порядке – какая прелесть!

– А у мамы это вопрос принципа! – пояснила Даша. – Она и меня так выдрессировала.

– И кто же всю эту красоту готовил?

– Мама. Я только десерт сделала.

– Ну что ж, давайте сразу за стол! – предложила я. – Поскольку мы еще очень мало знакомы, за столом нам будет легче общаться.

Попробовав мою баклажанную икру и салат с брынзой, Викентий застонал:

– Боже правый, Кира, я каждую минуту открываю в вас все новые и новые достоинства, куда это меня заведет? Дашенька, вы уже поняли, что я ухаживаю за вашей мамой?

– Я это еще в аэропорту просекла!

– Просекли? И ничего не имеете против?

– Наоборот!

– Дарья!

– А что тут такого, мама? Викентий Болеславович хочет удостовериться, что я не стану устраивать сцены, дуться и вести себя как последняя идиотка. Я отлично знаю, что у меня мама умная и красивая, а за умными и красивыми женщинами надо ухаживать.

– Браво, Дашенька! Вы тоже вся в маму – умная и красивая, но ухаживать за вами я уже староват!

– Пожалуй! – заявила Дашка.

Он от души расхохотался.

– Кира, дайте-ка мне еще ваших баклажанов, это что-то неземное!

Время летело незаметно. После обеда мы пили кофе на балконе. Было удивительно легко и уютно.

Зазвонил телефон, и Даша вступила в долгие пререкания по поводу какого-то компьютера. Мы остались на балконе вдвоем.

– Викентий Болеславович, а как вас сокращенно называют?

– Кто как – Кеша, Викеша, Витя, а мама звала Котей.

– Какая прелесть! Можно, я тоже буду звать вас Котей?

– Буду счастлив!

– Как приятно иметь дело с воспитанным человеком!

– Кира, вы заблуждаетесь, я могу быть ужасающим нахалом.

– Не верю!

– Ах не верите?

Он вскочил, выдернул меня за руку из кресла и крепко обнял.

– Ты еще убедишься, каким я могу быть нахалом и хулиганом!

От его поцелуя у меня голова пошла кругом. С ума сойти! Как же здорово он целуется!

– Вот это темпы! – раздался вдруг Дашин голос.

– Даша, вы сами меня спровоцировали, оставив наедине и так надолго с вашей обворожительной мамой!

– Я, значит, еще и виновата?

– Разумеется, я ведь только слабый мужчина, не устоял перед женскими чарами. Что с меня возьмешь!

Я смутилась, Дашка залилась хохотом, а Викентий как ни в чем не бывало уселся в кресло и с удовольствием закурил.

– А вы и в самом деле нахал, – заметила я.

– А что я вам говорил?

Дашка деликатно удалилась на кухню. Он было рванулся ко мне, но я строго на него посмотрела, и он покорно остался сидеть.

– Кира, мне ужасно понравилось с вами целоваться. И вы, по-моему, тоже не испытали отвращения?

– Отнюдь.

– Вы мне с каждой минутой все больше и больше нравитесь, боюсь, я уже не смогу спокойно спать. Со мной давненько ничего похожего не было.

– Послушайте, Котя, это даже неинтересно, так сразу…

– А вам хотелось бы теряться в догадках, прикидывать, насколько вы мне нравитесь, и так далее? Побойтесь Бога, Кира, у нас нет на это времени! Мне уже пятьдесят восемь, и я предпочитаю играть в открытую. Поверьте мне, такая игра ничуть не хуже других. Вы мне нравитесь до умопомрачения, меня к вам тянет как магнитом, так чего ради это скрывать? И, простите за нескромность, я вам, кажется, не противен?

– Нет.

– Вот и славно! Значит, теперь надо только дожить до понедельника.

– То есть?

– Мы же условились провести понедельник вместе!

– И какая же будет программа?

– Во-первых, я поведу вас в Яффо в музей Франка Мейслера. Это потрясающий скульптор по металлу, Шолом-Алейхем в скульптуре. Вся суть еврейского народа и бездна юмора. Чудо! Вы уже были в Яффо?

– Да, мы там гуляли с Дашей. Но я с удовольствием еще пойду.

– А потом где-нибудь пообедаем, отдохнем, ну а там дальше видно будет…

– Программу принимаю.

– Что ж, не буду вам больше надоедать, вам надо завтра рано подняться, желаю приятной поездки, и будьте готовы к настоящему потрясению. Иерусалим никого не может оставить равнодушным. В понедельник утром я позвоню. Позвольте поцеловать вашу руку.

Я думала, что в отсутствие Дашки он поцелует меня на прощание. Но нет, он пошел проститься с Дашей. И только уже в дверях прошептал:

– Я не поцеловал вас, чтобы вы спокойно спали!

Действительно нахал!

– Мамуля, какой клевый мужик!

– Он тебе понравился?

– Еще как! Умница, с юмором и внешне интересный. А от тебя просто балдеет! Мам, он женатый?

– Вдовец.

– Вот здорово!

– Почему?

– Не притворяйся, мамуля, что не понимаешь! Я думаю, еще дня два – и он сделает тебе предложение. Только не вздумай ему отказать!

– Да ты с ума сошла! Мы едва знакомы!

– Подумаешь, велика важность! Но имей в виду – в твоем возрасте лучше тебе не найти!

– А я и не ищу! Меньше всего на свете хотела бы выйти замуж! Нет, я слишком ценю свою свободу! Я не могу без ужаса думать о том, что у меня в квартире поселится какой-то мужик, которого надо будет кормить, обстирывать… Брр! Я терпеть не могу Ахмадулину, но одну ее строчку – «…и ощутить сиротство как блаженство» – принимаю полностью!

– Мамуля, но я же видела, что он тебе жутко нравится!

– Нравится, не спорю. Но одно дело роман и совсем другое – брак. Нет, доченька, этого ты от меня не жди.

– Ну и зря. Такие на дороге не валяются.

– Ладно, детка, давай-ка помоем посуду и ляжем спать. Завтра надо встать очень рано.

На другой день мы спозаранок заехали за Любой и помчались туда, где останавливаются экскурсионные автобусы. По дороге Люба сказала:

– Кирюшка, гляди, видишь эту белую кучу? Это снег! Сюда его регулярно привозят с гор, чтобы ребятишки имели представление, что такое снег! Здорово, правда?

– Не то слово! Ага, ты, значит, вполне способна находить и что-то хорошее в здешней жизни?

– Способна, способна, а все равно хочу домой, вот только дома там уже нету.

На путевках было написано: «Сбор группы у дерева». Когда мы подъехали к станции, выяснилось, что деревьев там более чем достаточно.

– Ничего не скажешь, хорошенькое обозначеньице, – проворчала Люба.

– Да ладно, тетя Люба, сейчас вмиг разберемся. – Даша выскочила из машины и, ничуть не стесняясь, громко крикнула: – Эй, где здесь автобус Марины Воробьевой?

Мне уже успели объяснить, что два самых крупных экскурсионных бюро принадлежат двум Маринам – Марине Фельдман и Марине Воробьевой. У каждой есть свои приверженцы, и их отношения немного смахивают на отношения поклонниц Лемешева и Козловского.

К Дашке немедленно подскочил какой-то парень, стал что-то объяснять, и видно было, что он уже готов на все. Я с гордостью наблюдала за своей красивой и вполне раскованной дочерью. Ну и отлично, такая не пропадет!

– Кирка, – словно бы угадала мои мысли Люба, – а мы ведь такими не были. Какие-то зажатые мы были, правда?

– Правда, и слава Богу, что они другие. Так куда легче жить!

– Тетки, вылезайте, нашла я ваш автобус – шикарный, мерседесовский, с кондиционером!

– …Кирка, ты не обидишься, если я чуток посплю? Для меня в такую рань вставать – хуже смерти.

– Да спи себе, Любаша, сколько влезет! А я буду в окно смотреть.