скачать книгу бесплатно
– Расфилософствовалась!
– Любаня, не ворчи. Спи лучше.
– Да нет, тут разве поспишь! Кирка, признайся, ты влюблена?
– С чего ты взяла?
– А то я тебя не знаю – вон глаза какие мечтательные. Ну и кто на сей раз?
– Да нет, пока еще говорить не о чем, всего-то полтора раза видались.
– И ты уехала?
– Никуда я не уехала, он тут.
– Иди ты! – восхитилась Люба. – Ну, Кирка, ты даешь! Уже здесь успела подцепить?
– В самолете.
– Ага, как в песенке, «Любите на лету!».
– Вот-вот!
– Кирка, я серьезно спрашиваю!
– А я не могу серьезно отвечать!
Между тем мы подъезжали к Иерусалиму.
Экскурсоводша, маленькая, очень бойкая женщина, повела рассказ о городе, о кварталах, которыми мы ехали. Здесь жили немецкие евреи, успевшие уехать в самом начале тридцатых годов. Они смогли вывезти немалые средства, построили здесь добротные дома, очень похожие на немецкие виллы.
А дальше начались чудеса, и я забыла обо всем на свете. «Иерусалим – город трех религий» – так называлась наша экскурсия. Дивный, белый, экзотический город, в жарком воздухе которого так естественно звучат имена Ирода, Каиффы – вот здесь жил Ирод, а вот там Каиффа! Когда же мы попали в узкую каменную улочку, сплошь занятую лавчонками, торгующими всякой туристской дребеденью, и наша экскурсоводша Людмила сказала, что это и есть Виа Долороса, то есть Скорбный путь, меня охватило какое-то никогда доселе не испытанное волнение, нараставшее с каждой минутой. Потом был храм Гроба Господня, но об этом ничего не могу рассказать – только комок в горле и строчки Пастернака: «…все яблоки, все золотые шары» – и еще: «Я в гроб сойду и в третий день восстану…»
Когда мы добрались до Стены Плача, я уже вполне пришла в себя. Чтобы попасть к Стене, надо пройти контроль не менее строгий, чем в аэропорту: с металлоискателем, с раскрыванием сумочек. Никакой записки я, конечно, не заготовила, а потому, протолкавшись к Стене, просто прижала к ней ладонь и подумала: пусть у Дашки все будет хорошо.
Людмила предоставила группе возможность двадцать минут погулять и, так сказать, «оправиться». Оправившись, мы с Любкой отошли в сторонку покурить. Курила, впрочем, одна Любка.
– Кирка, да ты на ходу подметки режешь, что это с тобой на старости лет?
– Ты о чем?
– А ты не заметила, как тут один дядечка просто глаз с тебя не сводит?
– Где, какой?
– Сейчас я его не вижу. Он из нашей группы, довольно пожилой, но интересный.
– Пожилой! Мы и сами с тобой уже пожилые!
– Ничего подобного, мы еще хоть куда!
Приехав в Израиль, Любка пережила уже три бурных романа.
– Если хочешь знать, мы еще только вступаем в возраст элегантности, – заявила Люба.
– Ты мне напоминаешь одну мамину приятельницу. Когда мне было года тридцать два, я ей сказала, что уже вступила в бальзаковский возраст, так она на меня просто накричала, теперь, мол, все изменилось, и это она в бальзаковском возрасте, а ей было лет шестьдесят пять.
– Неглупая, надо сказать, тетка была. Что-то я сейчас не вижу твоего поклонника. Ну ничего, появится, покажу.
– А сейчас, господа, – сказала Людмила, – мы с вами поедем в мастерскую скульптора Н. Его вдова любезно предоставила мастерскую культурному обществу. Там нас ждет небольшой концерт камерной музыки и возможность передохнуть. Скульптор, гордость израильского искусства, погиб несколько лет назад. В субботу ортодоксально настроенные элементы натянули проволоку поперек дороги, а он ехал на мотоцикле и разбился насмерть.
– Да, страшная штука фанатики, – произнес кто-то рядом, – и еврейские фанатики ничем не лучше других.
Когда мы вылезли из автобуса, Людмила попросила нас подождать несколько минут.
– Кирка, внимание, он опять на тебя лупится.
– Где?
– Вон тот, слева, в голубой рубашке.
Действительно, мужчина лет шестидесяти пристально смотрел на меня, можно сказать, сверлил взглядом. Однако это был не столько мужской взгляд, сколько попытка то ли что-то вспомнить, то ли привлечь внимание.
Что-то в нем мне тоже показалось знакомым. Нет, я определенно его знаю. Мне не хотелось встречаться с ним глазами, прежде чем я вспомню, кто же он такой. И вдруг маленькая женщина в желтой панамке крикнула:
– Марат Ильич! Марат Ильич! Идите сюда!
Вот так номер! Марат! Марат в Иерусалиме! Чудны дела твои, Господи!
– Кирка, это что, тот Марат? – У Любки глаза на лоб полезли.
– Кажется, да.
– Что значит – кажется?
– Любашка, да я же его почти двадцать лет не видела… Смотри, он идет сюда, что же делать…
– Кира, сколько лет, сколько зим!
– Да, порядочно.
– Я вас сразу узнал, вы почти не изменились. Странно, я последнее время очень часто вас вспоминаю.
– С чего бы это?
– Видно, время пришло подводить кое-какие итоги.
– Ну и как?
– Ничего лучшего в моей жизни не было.
– С чем вас и поздравляю.
– Кира, не надо желчи! Я и сам все понимаю. Вы здесь в гостях?
– В гостях.
– В Тель-Авиве?
– В Тель-Авиве.
– А я читал курс лекций в университете и вот остался на две недели отдохнуть у друзей. Кира, мы должны увидеться и спокойно поговорить. Мне это необходимо. Ради Бога, дайте ваш телефон. И не надо смеяться. Я позвоню непременно, или нет, знаете что, давайте просто завтра встретимся.
– Завтра я занята.
– Тогда позвольте я все-таки запишу ваш телефон.
– Да записывайте, мне не жалко, все равно ведь зря.
– Кира, не надо, подумайте, ведь прошло двадцать лет, даже чуть больше.
– Да, я заметила.
Тут нас повели в мастерскую, выдолбленную в скале, просторную и прохладную.
– Кирка, что он хочет? – накинулась на меня Любка, деликатно отошедшая при его приближении.
– Телефон.
– Зачем?
– Понятия не имею.
– Кирюшка, ты чего как в столбняке?
– Знаешь, для меня это как-то многовато – Иерусалим с тремя религиями и Марат двадцать лет спустя. Кошмар какой-то!
– Да, не слабо!
– Вот черт, все мне испоганил! Я была в таком восторге, в таком радостном волнении, а тут он, здрасьте вам! И все насмарку! Что это за проклятие такое! И нет чтобы он мне где-нибудь на шуке встретился, нет, именно в Иерусалиме!
– Кирка, возьми себя в руки и не позволяй этому сукиному сыну портить тебе настроение. Еще не хватало! Он этого не стоит!
– Верно, Любашка, ты права! Ты только не отходи от меня, ладно? Не дадимся ворогу! Отряхнем его прах с наших ног к чертям собачьим!
Но, сколько я ни старалась, прежнее состояние духа было бесповоротно утрачено. Во всяком случае на сегодня. Я же оптимистка.
Уже на пути в Тель-Авив Люба шепотом спросила:
– А если он все же позвонит, ты с ним встретишься?
– Сама не знаю. Может быть. Интересно все-таки.
– А про Дашку скажешь?
– Еще чего! Много чести. Перетопчется.
– А Дашке скажешь?
– И не подумаю! Что я ей скажу, сама посуди? Знаешь, доченька, я тут на экскурсии твоего папулю встретила, не желаешь ли на него поглядеть? Так, что ли? Любка, знаешь, я себя героиней сериала чувствую. Венесуэльского.
– Да уж действительно, есть во всем этом какой-то венесуэльский душок.
Мы расхохотались.
В Тель-Авиве, едва мы вылезли из автобуса, Марат решительно подошел ко мне.
– Кира, в какое время вам удобнее звонить? Вы когда встаете?
– О, я встаю очень рано, но сразу же ухожу купаться. Так что лучше звонить вечером.
– Тетки! Вот вы где! – К нам подбегала Дашка. – Мама, ты что, очень устала? Да?
– Это ваша дочь? – изумленно спросил Марат.
– Да.
– Очень красивая!
Любка тем временем ловко отвела Дашу в сторонку.
– А я не знал, что у вас есть дочь.
– А что вы вообще обо мне знаете?
– Ну… так… кое-что знаю, нет, выходит, ничего не знаю. А сколько же лет вашей дочери?
– Двадцать, – брякнула я сдуру и тут же испугалась. Вдруг он догадается? – Ну ладно, Марат Ильич, мне пора. Всего доброго!
– Кира, я завтра вечером позвоню.
Я только пожала плечами.
Дашка сразу приметила, что я не в своей тарелке.
– Мама, что-то случилось? Ты какая-то не такая… Тетя Люба, в чем дело, что с мамой?
– Думаю, она просто устала от впечатлений.
