Прогулка за Рубикон. Части 1 и 2

Говоривший не был оратором и остановился, чтобы перевести дух. Виктор терпеливо ждал.

– Мы будем создавать вооруженные отряды. Мы соберем деньги с тех, кто наворовал, а потом этими же деньгами заткнем им глотку. Надо разобраться с золотом партии, которое утекает из страны. Надо разыскать счета и вернуть деньги на родину. Это будет объединение кадровых офицеров спецслужб, «Гвардия России». Привлечем отставных бойцов из спецподразделений, а также ветеранов войны в Афганистане. Мы хотим, чтобы ты возглавил наш штаб.

Виктор почесал затылок.

– Честно? Думаю, что ваши отряды превратятся в бандитские шайки.

– Понимаем. Мы изучили опыт генерала Де Голля. Он блестяще справился с ОАС, не прибегая к полиции и суду.

– И кто же у нас тут в стране Де Голль? Тот, что с пятном на лбу? Или, может, тот, с е…ными инициалами. Де Голль сформировал спецотряды из озверевших корсиканцев. И они действительно расправились с оасовцами без суда и следствия. Но потом их самих пришлось усмирять. То, что вы предлагаете, возможно только при полном контроле ситуации со стороны сильной власти. В противном случае ваша гвардия превратится в сборище наемных убийц.

– Значит, не договорились?

– Не договорились.

В конце 1970-х Виктора снабдили хорошими документами, продуманной легендой и забросили в Родезию. Он прошел тренировочный лагерь родезийского спецназа «Вафа-Вафа», окончательно лишившись своего прошлого и создав его заново.

Ему поставили задачу детально разобраться в методах подготовки отборных частей родезийской армии, которая считалась лучшей в Африке и едва ли не лучшей в мире.

Из трехсот кандидатов в родезийский спецназ отбирали не больше тридцати. Виктор прошел отбор с первого раза.

Начались тяжелейшие тренировки. Полоса препятствий оказалась на порядок сложнее, чем в Советской Армии. Он карабкался по острым скалам, плавал в полном обмундировании, лазал по канату, протянутому над водой. Туда и обратно. В воде были крокодилы. Его учили не быть съеденным. Он бегал с мешком, наполненным песком, сначала по пересеченной местности, потом по воде, потом в гору. Потом по кустарнику, где было полно змей. Часть тренировок проходила под «живым огнем». Один день в неделю все надо было делать только бегом с полной нагрузкой.

Самыми тяжелыми были марш-броски в африканском кустарнике. Каждые двадцать минут наступало ощущение, что сил больше нет. Как только он начинал думать об отдыхе, нагрузку увеличивали. Через каждые три часа наступала потеря ориентации во времени и пространстве. Болело все. Легкие горели. Понос выворачивал внутренности наизнанку.

Когда бутылки с водой становились тяжелыми, наступал момент истины.

В 1980 году к власти в Родезии пришли черные. Армия перестала существовать, проиграв войну, не проиграв ни одного сражения. Он уехал в ЮАР. После проверки его зачислили офицером в элитный батальон наемников – знаменитый 32-й батальон «Буффало».

Через год его пригласили на работу в Национальное разведывательное агентство ЮАР National Intelligence Agency (NIA).

В ночь с 5 на 6 июня 1986 года юаровские коммандос подорвали в порту ангольского города Намиб три советских сухогруза и кубинский транспорт. Он успел сообщить о готовящемся теракте, тем не менее вина за случившееся была возложена в том числе и на него. Его отозвали в Союз.

Летом 1987 года радиостанция УНИТА «Голос Черного петуха» сообщила о сбитом транспортном самолете, который пилотировали советские летчики. Летчиков взяли в плен и превратили в предмет торга. Их таскали по лесам и демонстрировали на пресс-конференциях для западных журналистов в качестве доказательства «советско-кубинской» агрессии. Ребят надо было спасать.

Сделать это не мог никто, кроме него.

 Пока он был в Союзе, его биографию нарабатывал в Европе другой человек. Поэтому он смог вернуться в ЮАР. Летчики были освобождены без силовой операции только благодаря его контактам в NIA.

Забирая летчиков, он случайно стал свидетелем грубой зачистки деревни озверевшим от потерь ангольским спецназом и чуть было не пристрелил советского военного советника, ворюгу и алкоголика. Полгода военный прокурор разбирался с этим делом. Его оправдали, но на военной карьере можно было поставить крест.

Наконец он вернулся домой.

После буша российский лес казался сказочным. Снег, мороз, водка, белые женщины на улицах. Особенно хорошо было в первые два дня, пока он жил у матери в старинном городке под Псковом и ничего не действовало на нервы.

Но потом он понял, что вернулся в смертельно больную страну.

Зазвонил телефон. Виктор поднял трубку.

– Виктор? Это Анатолий. Есть разговор. Могу зайти прямо сейчас.

– Заходи, я жду.

Анатолий был знаком Виктору по Анголе, они несколько лет обменивались шифровками, но виделись всего два раза.

Сначала они поговорили о прошлом, избегая каких-либо политических оценок. Виктор разлил по стаканам водку.

– Вафа васара. Чокаться не будем.

Анатолий сжал в кулаке стакан.

– Это что-то на языке шона?

– Да. «Кто умер – тот умер, кто остался – тот остался».

Они выпили водку одним глотком.

– Перейдем к делу, – Анатолий бросил в рот кусочек черного хлеба. – У меня к тебе предложение. Ты, наверное, знаешь, что многие наши кооперативы получили право на проведение внешнеторговых операций.

– Знаю.

– Это была глупость, но что сделано, то сделано. Теперь все хотят знать, кто есть кто. Кому можно доверять, кому нет. Контора[6] знает все или почти все. Но она не может выйти на рынок. Мы предлагаем тебе продавать нашу информацию как свою. Будешь делать вид, что занимаешься частными расследованиями.

– Почему я?

– Работа опасная. У тебя нет семьи. О том, где живет твоя мать, знаем только мы.

– Чтобы пригласить ее на мои похороны?

– Ты лучший из тех, кого мы знаем, и тебе доверяют.

Виктор представил, как может выглядеть его личное дело: «Истинный славянин, характер стойкий, выдержанный. Отличный спортсмен, мастер спорта по дзюдо и плаванию. Капитан войск специального назначения ГРУ. Владеет английским, французским и португальским языками. Может объясниться на африкаанс. Места службы засекречены».

Анатолий вывел его из задумчивости:

– Деньги большие. Очень большие.

Виктор скривился:

– Деньги мне не нужны. Мне только что сказали, что надо о душе подумать. Я не хочу, чтобы портрет нашего поколения был составлен из пороков.

– Брось! Сейчас бизнес делают все, начиная от генерального секретаря партии, продающего вверенную ему страну, и кончая ночным сторожем, меняющим на водку то, что ему поручено охранять. Контора не исключение. Уже с Афгана она занимается всякими делами. А сейчас особенно.

– Вопрос, конечно, интересный, – Виктор покрутил в руках стакан. – Надо подумать.

– Риск предлагаемой тебе работы не превышает 1:10. Это намного меньше, чем в Анголе.

– А как же мораль?

– Мы знаем, что можно, а что нельзя. Все заказы пойдут через тебя, все материалы ты сможешь предварительно прочитать. Ни один заказ не будет исполняться без твоего согласия. Я уверен, что наши нравственные оценки совпадут. Мы оба давали одну присягу, и эта присяга пока в силе.

– Пока?

– Может быть, нам скоро придется присягать только России, – Анатолий встал и принялся нервно ходить по комнате. – Внутри конторы идет идейный спор – спасать Союз или умело его развалить. Этот спор идет со времен Андропова. Кроме того, в конторе вызрел огромный пузырь конфликта интересов. Скоро он лопнет. Страна может развалиться в считанные дни. Демократы совсем очумели. Но не в них дело. Ты знаешь, что такое институциональные беспорядки? Это не толпа на улице. Это когда ничего нельзя сделать, потому что ничего сделать нельзя.

– Тут у меня состоялся интересный разговор в кафе, – Виктор коротко рассказал о полученном предложении возглавить штаб российских «барбузов». Анатолий равнодушно махнул рукой:

– Мы знаем этих ребят. Они не опасны. Но сама идея бороться с криминалом без суда и следствия буквально витает в воздухе. И вполне может материализоваться.

– А кто этот Василий Васильевич?

– Мелочь… Но за ним стоит очень сильный человек. Торгует оружием. Неплохо почистил оружейные склады в Германии. Ты должен его знать. Это Бальмонт. Вы, кажется, вместе учились.

– Да, было дело.

– О тебе тоже ходят разные слухи. Но это к делу не относится.

– Почему не относится? Давай, говори!

– Даже контора не знает, откуда у тебя деньги.

Виктор тряхнул головой:

– Все просто. На все заработанные в Африке деньги я купил алмазы и продал их в Брюсселе. Это не запрещено. Деньги положил на счет в один из брюссельских банков, и он исправно оплачивает мои счета.

– Похоже, кому-то твои деньги не дают покоя.

– Чтобы добраться до них, этот «кто-то» должен отвести меня в Брюссель и подвести к банковской кассе.

– Контора знает о твоей сделке с ангольскими алмазами. Она только не знает, как тебе удалось их легализовать.

Виктор не смог скрыть язвительной улыбки.

– Я не собираюсь ни перед кем оправдываться. Мы с тобой вернулись в совершенно другую страну, которая, как оказалось, нас никуда не посылала. Я это понял еще в Анголе из разговоров в штабе, из полученных за три года писем. Поэтому я провернул эту операцию с алмазами и создал фонд помощи инвалидам афганцам. Могу отчитаться о каждом долларе.

– Не надо отчитываться. Скажи, как ты их легализовал.

– Помнишь рейд ангольских правительственных войск в район рудника Бамако, контролируемого повстанцами? Там, по сведениям разведки, накопился большой запас алмазов. Так и оказалось. Часть этих алмазов я купил. Дешево купил. Потом вывез алмазы в ЮАР. Там вошел в долю с менеджерами одной небольшой алмазодобывающей фирмы. С их помощью я и отмыл камни за какие-то проценты. Они внесли мои алмазы в базу данных как свои, запечатали их в специальный контейнер и выдали мне сертификат с указанием страны происхождения, рудника, характеристик и т.д. В Брюсселе банк распечатал контейнер, сверил его содержимое с базой данных, с сертификатом и купил все. Дорого. В сто раз дороже, чем они стоили в Африке. Сделка зарегистрирована, поэтому вы и сумели ее проследить.

– Да, но ты не учел одного – твой альтруизм тут непонятен. Среди тех, кто кормится вокруг афганцев, есть очень серьезные ребята.

– Думаю, я им не по зубам.

– Так ты согласен работать с нами?

– Да.

– Хорошо. Офис мы тебе подыщем и оборудуем, секретаршу подберем, машину купим. Бухгалтер тоже наш, он будет приходить когда надо. Читать баланс мы тебя научим за неделю. Будешь подписывать лишь то, в чем сможешь разобраться. Охранника и шофера найдешь сам.

Ницца, Южный берег Франции. 7 марта 1990 года

День был теплым, над морем плыли перистые облака, вокруг разливался тихий далекий свет, приближающий дома на другом берегу залива.

Вивиан подъехала к высокой кованой ограде, за которой стояли охранники, одетые в одинаковые неброские костюмы. Один из них тщательно осмотрел багажник ее машины, другой зашел сбоку, со стороны водителя.

– Мэм, стоянка забита машинами, будьте осторожны.

Вивиан сняла солнцезащитные очки и протянула охраннику удостоверение.

За деревьями можно было разглядеть одноэтажное кирпичное строение, справа от него, судя по зеленовато-голубому мерцанию, находился бассейн, слева под огромным навесом располагалось нечто вроде ресторана. Оттуда доносилась приглушенная музыка.

Вивиан поставила машину на стоянку, вытащила ключ зажигания и пошла по направлению к кирпичному зданию.

Весенний корпоратив журнала WMW был в полном разгаре. По аллеям парка бродили уже порядком подвыпившие журналисты, репортеры, фотографы, манекенщицы. Группа колумнистов заняла все пространство между бассейном и кустами рододендронов. На невысоком подиуме трио певцов заливалось тихими трелями.

Около бассейна ее схватила за руку секретарша главного редактора Карен.

– Слава богу, ты здесь! Когда тебя нет, шеф ко мне придирается, – губная помада оставила след на двух ее передних зубах. – Тебя ждут в бунгало, там уже пьют под предлогом разговора о делах.

– Ничего, пусть подождут. Я целый час простояла между Каннами и Антибой. А потом еще час колесила вдоль побережья. Фред ничего толком не объяснил. Он просто сказал, что этот клуб находится где-то там. Как библейский Египет.

– В этом он весь.

– Что это за девичий эскорт? – Вивиан показала рукой на группу манекенщиц.

– Эти девочки будут сниматься для нашего журнала. Они из лучшего дома моделей здесь на юге. У нас не корпоратив, а бал-маскарад.

– Такое впечатление, что эти девицы ночь напролет учились ставить ноги.

– И раздвигать. Никакие они не манекенщицы. Самый обыкновенный эскорт с продолжением.

– У тебя помада на зубах.

– Ой! – Карен вынула из сумки зеркало и слегка приоткрыла губы. – Черт! Это все из-за новой помощницы шефа Пентал Бунофф. Вот дешевка! – Карен закатила глаза и дала волю воображению. – Она крутит им, как хочет. И мной тоже. Я вся издергана этим райским отдыхом. И все из-за нее. Да, – она вдруг резко сменила тему разговора, – шикарно выглядишь!

– Неужели? Все утро пыталась убрать мешки под глазами.

– У тебя слишком закрытое платье. Шеф сказал, что раз мы перенесли корпоратив из Лондона в Ниццу, то надо одеться легко и чувственно.

– Я испортила мини-юбку, пытаясь сделать ее еще короче.

– Нет, действительно…

– Этот день можно было бы вообще пропустить.

– Ты что? Я целую неделю выбирала что надеть, вся расфуфырилась, – Карен повернулась на каблуках, придерживая взметнувшиеся полы платья. – Моя задница не выглядит слишком большой? Скажи, что я вовсе не толстая.

– Ты не толстая, – Вивиан вытянула руку и придирчиво посмотрела на свет свои ногти, покрытые перламутровым лаком. Сквозь пальцы она увидела рыжего растрепанного парня с сумкой через плечо, размахивающего руками, как крыльями ветряной мельницы.

– А вот и Фред, – обрадовалась Карен.

Фред с трудом отдышался:

– Что это вы, дамы, приуныли. Ну-ка быстренько улыбнулись. Ку-ку!

– Готовимся к радостной девиации? – Вивиан потрепала Фреда по голове, после того как он неловко поцеловал ей руку, и кивнула в сторону манекенщиц, – прямо парад отощалых девиц.

Фред обнял женщин за талию и повел вверх по аллее. Дойдя до бунгало, он умоляюще сложил руки на груди.

– Вив, дорогая, мне надо с тобой поговорить.

– Только не сейчас, мои биоритмы сбились, как кегли в боулинге. И меня ждет шеф.

– Я подожду тебя в баре.

В дамской комнате Вивиан тщательно изучила каждый сантиметр своего отражения в зеркале. Потом открыла сумку и вынула туфли на высоком каблуке, которые добавили к ее собственным ста семидесяти семи сантиметрам еще пять.

Подойдя к двери бунгало, она услышала голос шефа, требующего поднять градус заголовков.

В плетеных креслах, расставленных вдоль стен, расположились человек двадцать – редактора, руководители отделов, их заместители и помощники.

Шеф, лысеющий толстяк с розовыми щеками, убегающими к ушам, кинулся ей навстречу, держа в одной руке бокал виски, в другой – сигару величиной с дирижабль.

– О, наконец-то! У меня хорошие новости, твоя серия статей о Карабахе произвела фурор. Это сравнимо, пожалуй, с успехом «По ком звонит колокол». Ее признали лучшей серией военных репортажей за прошлый год. Наш журнал прошел во всех вечерних новостях. Коллеги, поздравим Вивиан Белчер.

Раздались аплодисменты.

– Спасибо, – Вивиан огляделась по сторонам – оставалось всего одно свободное место возле Джона, перегородившего своими длинными ногами проход.

– Сюда!

Вив села и одарила всех лучезарной улыбкой.

Началось бурное обсуждение планов. Вив взяла со столика последний номер журнала и, пролистав его, нашла свой репортаж из Сомали. Половину страницы занимала фотография изящной сомалийки в окружении вооруженных повстанцев с похотливыми взглядами.

Джон наклонился к ней и прошептал на ухо:

– Два балла по шкале Бофорта.

– О чем ты?

– Твоя грудь колышется морской волной.

– Надо подтянуть лямки лифчика.

– Зачем! Лучше его снять. Шеф сказал, что, если в следующем году ты не получишь Пулитцеровскую премию «за выдающуюся подачу сенсационного материала», он устроит темную всему попечительскому совету Колумбийского университета. Он даже кресло приготовил, куда ты должна будешь опустить свою Пулитцеровскую задницу, а мы все встанем вокруг и пропоем осанну.

– Хватит меня донимать этой премией! Мне вообще-то безралично, есть она, нет ее… Но хотелось бы знать, зачем мы тут вообще собрались? Почему нельзя выпить без всех этих разговоров?

– Надо решить вопрос, кого послать в Россию. Эта нескучная страна опять села в лужу. Судя по всему, выбор падет на тебя.

Шеф положил свою сигару поперек бокала и, глядя на Вивиан, произнес целую речь:

– Все войны и революции начинаются одинаково, – его тонкие словно нарисованные усики задергались, – с очередей. В России уже скупают соль и мыло. Скоро эта «империя зла» развалится. Республики рвутся на волю. Нас особенно интересует Литва, Латвия и Эстония. Они первыми объявят о своей независимости. Особенно интересна Латвия. Какие будут мнения? Мнение уже есть. Я хочу, чтобы в Латвию поехала Вивиан. Правда, ей необязательно соглашаться, мы и так последнее время злоупотребляли ее самоотверженным отношением к делу.

– Я – против, – встрял Джон. – Она вносит слишком большое смятение в наше сонное королевство. Пусть читатели от нее отдохнут. Кроме того, в Карабахе ее чуть не убили. Мы потратили кучу денег, чтобы ее оттуда вытащить.

Вивиан ткнула его в бок:

– Вы потратили не свои, а мои деньги, – и уже громче добавила. – Раз у меня есть выбор, я подумаю.

– Думай. Только недолго. Латвия не Карабах. Тихое местечко на берегу холодного моря. В начале мая там примут декларацию о независимости. Поедешь сначала туда, потом в Россию. Коммунистам недолго осталось. Как только Ельцина изберут президентом…

– Этого пьяницу? – раздался чей-то голос. – Он же замаскированный коммунист.

Шеф задергал головой, пытаясь определить, кто это ему возражает. Не найдя виновника, он снова засунул в рот сигару и прошепелявил:

– Ельцин, не Ельцин, какая разница?.. Главное, что всякая масштабная политическая инициатива в этой стране заканчивается массовым самоистреблением нации. А это тема для Вивиан.

Вив уважала шефа. Все предыдущие редакторы один за другим гибли в кровавых битвах с советом директоров. Но шеф выстоял. Тираж журнала вырос до пятисот тысяч. Никому другому не удавалось так ловко связать в целостный образ голодающих сомалийцев и весеннее дефиле в Париже. Он умел преподносить желтизну под видом борьбы за мораль и нравственность, а двусмысленность под видом искусства. Он влезал во все, заставляя переписывать материалы по нескольку раз. Но благодаря ему журнал имел неизменный успех.

Секрет успешного репортажа Вивиан усвоила сразу: как и в любой истории он заключался во внимании к деталям. Шеф ей постоянно повторял: можно даже не понимать, что происходит на самом деле, но детали должны быть прописаны тщательно, понимание придет позже.

Когда в прошлом году ее выдвинули на Пулитцеровскую премию, шеф скакал от счастья. Когда же она ее не получила, он в раздражении чуть было не разгромил свой кабинет.

Вивиан родилась в Аберестуите, в небольшом курортном городке Уэльса, который стал студенческой Меккой благодаря университету и национальной библиотеке. Заинтересовавшись Средневековьем еще на ступени бакалавриата, она двумя годами позже написала докторскую диссертацию, в которой проследила путь монахов из монастыря в Гластонбери в аббатство Аберестуит со священным Граалем и перевернула все представления ученых об этой священной чаше. Но академическая карьера ее не привлекала. Она занялась журналистикой и уже через год взорвала журналистский мир Уэльса своими репортажами. Валлийские домохозяйки присылали ей горы писем. Еще через год она получила приглашение в известный лондонский еженедельник WMW, что изначально расшифровывалось как world monitor weekly, но звонкая аббревиатура, как это нередко бывает, прижившись, обрела самостоятельность и большую популярность.

«Все журналисты образованны наполовину, – сказал ей шеф при первой встрече. – А репортера можно сделать из кого угодно. На тебе и попробуем. И запомни, если ничего не происходит, это тоже новость. Но надо сделать так, чтобы ее читали, вырывая журнал друг у друга из рук. Понятно?»

«Понятно», – сказала она и подумала, что ее будущий шеф идиот.

«Даю тебе на выбор: изменение климата, озоновый слой, глупость правительства, болезни, банковские кризисы, мусор, терроризм, горячие точки… Пардон, последнее не для тебя».

Она выбрала горячие точки. Шеф оказался прав. Все время что-то происходило, но надо было суметь это преподнести. Ее статьи читали. Даже самую заурядную резню она превращала в захватывающую драму, а человеческую жизнь, даже самую никчемную, – в увлекательную историю.

Каждая ее поездка к месту событий оформлялась отдельным контрактом. Это была привилегия. Ей неплохо платили. Даже очень хорошо. Теперь она могла устроить свою жизнь с большим комфортом.

Однако работа в горячих точках изменила все ее представления о жизни. Как говорила она сама, война очень быстро избавляет от невинности.

Вивиан выглянула в окно. У бассейна кривлялся певец в костюме с бахромой, в сапогах и с волосами, собранными в хвостик. Подул ветер, и до нее долетела любовная итальянская песенка.

В это время зазвонил телефон. Шеф взял трубку. Джон облегченно вздохнул.

– Чем вы тут еще занимались до меня? – спросила Вивиан.

– Шеф долго и нудно нас воспитывал. Оказывается, первыми газетчиками были ветхозаветные пророки. Это они первыми начали разгребать грязь, – Джон с хрипом втянул воздух и откашлялся. – Еще он сказал, что краткости изложения надо учиться у Библии.

– И каким был первый библейский репортаж?

– Он состоял всего лишь из двух слов: «Каин плакал».

– Блестяще! Что еще? – Вивиан с трудом подавила зевок.

– То, что журналистика – вторая древнейшая.

– Тут шеф повторяется. Я всегда считала журналистику первым проявлением социальной шизофрении.

– Слушай, – Джон склонился к Вивиан и коснулся ее волос губами, – я давно хотел спросить… Этот русский Рэмбо в Карабахе… На обложке нашего журнала… По-моему, его звали Илия. Что у тебя с ним было?

– Ничего, – Вивиан ладонью отодвинула его лицо подальше от себя. – Похоже, ты вчера здорово порезвился в «Манон».

– Да, мы там все хорошенько поддали! Я же тебя приглашал.

– Я это оценила.

– Неужели тебе никто не нужен?

– На сегодняшний вечер или вообще?

– Вообще.

– Мужчины – не решение проблем. Они сами создают проблемы.

– Верю. Фил ходит с подбитым глазом и всем говорит: «Как, вы еще не получали по роже от Вивиан?»

– Ему еще повезло…

Шеф закончил говорить по телефону и, сделав недовольную гримасу, повернулся к Вивиан.

– Мне жаль прерывать твою интимную беседу. Решение о поездке в Латвию, а потом в Россию надо принять уже завтра. Все, расходимся.

У дверей бара Вивиан столкнулась с Фредом, который тут же увлек ее к стойке и усадил на вертящийся табурет.

– Что будешь пить?

– Мартини.

Вивиан сощурила глаза, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь густое облако сигаретного дыма. От столика к столику бродил скрипач, проникновенно наигрывая «Вернись в Сорренто». Посреди бара толпились пьяные редактора. У стойки бара тоже было не протолкнуться.

– Так что тебе от меня надо? – спросила она у Фреда.

– Ты единственная женщина в мире, которая может убедить шефа. Мне нужна командировка.

Вивиан бросила на него насмешливый взгляд и ласково потрепала по рыжим волосам.

– Опять твои безумные фантазии! Ты хочешь остаться здесь и написать статью о влиянии холодных ветров мистраля на сексуальные пристрастия жителей средиземноморского побережья Франции, угадала?

– Нет!

– Так куда ты хочешь ехать?

– В Боснию… – в глазах Фреда мелькнуло беспокойство. – Понимаешь, есть возможность… Потрясающий сюжет… Мата Хари второй мировой… Англичанка из хорошей семьи. Ее звали Анна Тремайн. Работала на немецкую военную разведку, – он заволновался, как мальчишка, поймавший большую рыбу. – Не помнишь? Наш «ДаблЮ» уже писал о ней в 60-м, даже в двух номерах… Тогда это была сенсация!

Выдав все это скороговоркой, Фред напустил на себя важный вид, делавший его еще более трогательным. Вив это всегда забавляло.

– Ладно, поговорю, – она неопределенно махнула рукой. – Но имей в виду, в Боснии скоро начнется война.

– Материал сумасшедший! Я могу доказать. Подожди, мне нужно сбегать за камерой.

Фред выбежал из бара.