Сын ведьмы

– Чур меня, чур43, охрани!..

– Это тебя так мой Нежданка напугал? – удивился Добрыня. – Да не боись ты, парень он славный.

– Нежданка? – переспросила Забава. – Так твоего друга зовут?

– Да, Неждан это. Спутник мой и слуга.

А сам ждал, что девушка скажет. Понял, что она явно узнала парня, но отчего-то была напугана. Однако же перевела дыхание, поправила венок на голове, даже попыталась улыбнуться.

– Здрав будь, Неждан… не знаю, какого ты рода-племени.

До Добрыни ей теперь словно и дела не было. На Саву же смотрела с каким-то обостренным интересом.

– Что, хорош мой Неждан? – лукаво спросил Добрыня. – Вижу, глаз отвести не можешь.

В такой ситуации любая девица засмущается. Вот и Забава потупилась, стала теребить окованные концы пояска.

– За другого его приняла. Похож уж больно. Ну да тот, кого напомнил, давно помер. Я еще девчонкой была, когда его на съедение Ящеру отдали.

– Ого! – Добрыня даже поднялся. – И что, давно это было?

Девушка подумала и сказала, что случилось это за год с небольшим до того, как она впервые понёву надела44. И Забава сама видела, как чародейка Малфрида уезжала в лодке с некоей девицей и парнем, похожим на Неждана; плыли они к дальнему берегу, что за озером Око Земли, где обитал Ящер и откуда порой слышался его страшный рык. Но после того, как жертвы были отданы ему, долго мир и покой царили в землях заокских вятичей.

Сава даже рот приоткрыл, услышав такое. Перекрестился. Забаве его жест был явно незнаком, и она попросту не придала ему значения. А вот Добрыня задумался. Сейчас эта лесная девица в самой поре славниц, когда замуж выдают, и выходит, что с той поры, как понёву она надевала… лет пять-шесть прошло или около того. Приблизительно тогда же или немного позже состоялся поход Владимира на печенегов. Именно в то время они отбили полон, в котором оказался потерявший память Неждан. Мог ли он быть упомянутой жертвой, какая по некоей причине избежала гибели? И пожирал ли вообще жертвы загадочный Ящер или это один из местных страхов, какими чародейка подчинила себе лесных вятичей? И опять посаднику сделалось горько при мысли, что его мать могла вызвать такое колдовство, что приходилось прибегать к человеческим жертвам.

Он заставил себя отвлечься, слушал, о чем болтают парень с девушкой. Сава спрашивал, как она за столько лет не забыла облик того, кого отдавали Ящеру? Дети ведь путают многое да еще и присочиняют. Однако Забава уверяла, что ее отец волхв сам снаряжал выбранную в качестве жертвы пару, а она рядом была, видела их перед последней дорогой. К тому же Малфрида всегда самых пригожих выбирала. Вот девочка Забава и запомнила красивого молодца, которого увезли за Око Земли.

Саве бы загордиться, что оказался так схож со столь привлекательным парнем, однако он лишь насупился.

– Кто бы он ни был, но это не я. Тогда я наверняка уже на службе у князя Владимира состоял.

– У Владимира? Того, который наше вольное племя подчинить хочет?

Забава нахмурилась, а потом поднялась, явно желая уйти. Но Добрыня успел ее задержать.

– Да не слушай ты его, душа девица. Мы ведь по Руси немало хаживали, а там каждый второй считает себя служилым человеком князя. Вот мы и ушли подалее, чтобы в пояс Владимиру и его боярам не кланяться. Нам ведь свобода важна не меньше, чем вятичам в их чащах.

Умел Добрыня убеждать людей, и Забава успокоилась. Даже почти с детским любопытством заглянула в туесок Савы, восхитилась его уловом – три большие носатые щуки!

– Что с ними делать будете? – спросила. И, услышав, что собираются запечь рыбу на угольях, предложила свое: у нее тут есть котелок, так что выйдет отменная ушица на всех троих.

Добрыню только заинтересовало, собирается ли она принести сюда котелок, или… Она позвала их за собой. И на душе у Добрыни полегчало: если местная проведет их через чародейский заслон…

Она провела. Сказала: следуйте за мной. И они прошли без всяких помех.

На другом берегу имелась тропка, по которой уверенно шла Забава. Миновав заросли черемухи и густого смешанного леса, они оказались на широкой поляне. Здесь бил родник, а почти посередине высился могучий кряжистый дуб. К нему и направилась лесная девушка, стала взбираться наверх по некоторому подобию лестницы – шесту с перекладинами. А там наверху, когда пригляделись, увидели некое строение, похожее на хатку.

Сава неожиданно произнес:

– У здешних вятичей нередко такие жилища на деревьях устраивают. Охотничьи домики. Видишь, как укромно, – чужаки такое и не приметят.

Добрыня даже не стал спрашивать, откуда священнику это известно.

Озираясь, он заметил, что поляна, на которой дожидалась своего суженого дочь волхва, неплохо защищена от лесных духов: то там, то тут из зарослей торчали воздетые на шестах головы домашних животных – светлели костью черепа коз, коров, была даже одна лошадиная. А еще вокруг всей поляны шла будто проведенная плугом широкая полоса-межа. Добрыня знал, что служители-волхвы делают над такой межой особый наговор, охраняющий тех, кто внутри, от всякого внешнего чародейства. Вот и выходило, что упомянутый Забавой волхв Домжар хоть и отправил любимое дитя к лешему в чащи, но явно позаботился о том, чтобы дочь никто не обидел. Будь это не Забава, а какая иная чужая ему девица, заботился бы он так? Женщины вятичей, насколько знал Добрыня, вообще редко покидают свои селения и не углубляются в чащи, полные опасностей и страхов. Забава же явно не опасалась леса. И явно не ждала встречи с косматым суженым. Не верила в него? Или доверяла заботе родителя? В любом случае, спустившись из своего устроенного на дереве жилища с котелком, она была по-прежнему беспечна и улыбчива. А еще очень хороша собой. Так хороша, что Добрыня ощутил смутное беспокойство. Не то чтобы желание взыграло, а словно бы восхищение тронуло душу. Давно милые девы его так не волновали, как эта синеглазка с распущенными темно-русыми волосами, с венком из незабудок на голове.

Сава тоже смотрел на нее с явным восхищением. Послушно принял у нее из рук котел. И добротный котел – из чищеной бронзы, с зубчатыми узорами по краю. Настоящее богатство по местным меркам.

– Начинайте готовить, – приказала Забава. – А хворост для костра везде. – И махнула рукой в сторону леса.

Тут даже Добрыня опешил.

– А сама? Ты нас в гости позвала, тебе нас и потчевать.

– Я позвала, а потчевать вы меня будете, – уперев руки в бока, заявила девушка. – Велика честь, чтобы дочь Домжара для вас, пришлых, куховарила.

Ого! Но делать нечего, она тут хозяйка. Вот посадник новгородский и отправился в лес за дровами, пока Сава занимался разделкой рыбин.

Добрыня и в чащу не углубился, как заметил самого лешего. Тот тенью мелькнул за стволами, смотрел неприветливо из-под нависших зеленоватых косм. Духи леса редко когда к смертным расположены – они для них чужие. Этот же – сутулый, лохматый, поросший травой, как шерстью, – был огромен, выше Добрыни ростом. Но, едва глянув на человека, удалился. Не любят лесные духи смертных, сторонятся, если силу свою над ним не чувствуют. А Добрыня страха ему не выказывал, да и оберегов у него было предостаточно – даже освященный крестик имелся на шнурке на груди.

Когда посадник вернулся на поляну с охапкой сушняка, Сава с Забавой о чем-то спорили, препирались. И все же такими милыми показались они ему после сумрака леса и таящейся там нежити, что он улыбнулся.

– Лучше всю рыбу не чистить, – пояснял девушке Сава, пристроившись на корточках у котелка с водой. – Внутренности уберу, а от пера и чешуи только больше навара будет.

– У нас так не делают! У нас режут, чистят и мелко нарезают! – настаивала Забава. – Зачем мне шелуху рыбную есть, если от нее горечь одна.

– Не будет горечи, – не уступал Сава. – А когда уха подойдет, я опущу в нее ненадолго дымный уголек – от этого вкус только приятнее станет. И не хмурь брови, упрямица. Я знаю, как на Днепре рыбную похлебку готовят. На княжьем пиру такую подать не стыдно. А ты мне лучше луковицу подай. И ее я чистить не стану: в пере она даже больше вкуса рыбной юшке даст.

Добрыня усмехнулся: не знал он, что молодой священник такой умелец стряпать. Ну да пусть развлекаются, позже он переговорит с Забавой, есть что расспросить у нее.

Пока же девушка устроилась в сторонке, отвернулась, как будто обиделась, что ее не послушали. Но потом все-таки сказала, что, мол, пусть пришлый Неждан и готовит по-своему, но, когда уха будет на подходе, она лично вольет в нее мучную болтушку.

Добрыня попробовал было подольститься к ней, говоря, что, видать, знатная стряпуха дочка волхва, но Забава только губки пунцовые надула. Призналась через миг: да, она, конечно, знает толк в ведении хозяйства, однако возиться у печки с ухватом явно не любительница – жарко, дымно, утомительно. Зато когда станет госпожой в своем доме, сумеет наставлять нерадивую челядь.

– А без челяди тебе не обойтись? – усмехнулся в усы Добрыня. – Или у вятичей дочери волхвов все госпожами ходят?

– Все не все, но я точно знаю, что за бедного да бесхозного отец меня не отдаст.

И Забава с удовольствием посмотрела на свои белые холеные ладошки.

Сава лишь хмыкнул.

– Такую привередливую да ленивую тебя никто замуж не возьмет. Любому мужу в доме настоящая хозяйка нужна.

– А я и буду хозяйкой, – гордо вскинула голову красавица. – Причем у того, кто мне жизнь достойную даст. Мне нужен муж, который на главное место в доме меня посадит и любить станет за красу мою. А у печи с горшками и ухватом прислужницы пусть возятся.

– Ну и хвастливая же ты, – присаливая парующую рыбную юшку, покачал головой Сава. – И кому ты такая нужна будешь? Какой прок от тебя?

– Как какой прок? А детей мужу рожать? Красивых, здоровых детей! А домом его управлять, советы добрые давать да любиться до забытья? А уж любиться я умею. Пробовала уже на прошлых купальских гуляниях. Мне понравилось.

Сава даже вспыхнул от ее слов. Буркнул сурово:

– Девушке, вошедшей в возраст, не помешало бы иметь больше скромности и рассудительности.

Добрыня же расхохотался.

– Да ты, никак, боярыней решила стать, лесовичка?

– Может, и стану, – топнула ногой Забава.

Она устроилась поудобнее, обхватила обтянутые подолом колени.

– Мне отец обещал, что жить буду в сытости и почете. И никакими любовными утехами меня в курную избу никто не заманит. Я уже видела, как в иных краях жены мужей нарочитых живут.

– Как же, видела! Да ты из лесу и носа не высовываешь. Вы, вятичи, боитесь остального мира, потому и называют вас чащобой дикой.

Забава невозмутимо откинула длинные волосы за плечи, подняла увенчанную незабудками голову.

– А вот и не чащоба мы! С помощью Велеса и Сварога небесного мы тоже в мир выходим, торгуем по рекам. Домжар, отец мой, счету обучен, ему старейшины доверяют возить товары от нескольких родов на торг-мену в волжские грады. Он и меня однажды взял!

– Никогда не слыхивал, чтобы волхвы торговали, – заметил Добрыня, сняв удерживающий волосы ремешок и тряхнув волосами. Ох и жарко же становилось! Ночью они с Савой едва ли не зубами стучали, а днем теплынь, как в середине лета. От духоты лесной даже соловьи умолкли в лесу.

Забава невозмутимо уточнила, что, когда Домжар ездил на торги, он переодевался купцом. У них были хорошие вятичские товары: цеженый мед, барсучий жир, меха разного зверя, а еще бобровая струя, столь ценимая булгарскими лекарями. Домжар и отвез им ее по уговору.

– Так ты побывала в самом Булгаре45 на Волге? – изогнул брови Добрыня. Надо же, вятичи чащобные, а в такой торговый город пробрались.

Забава подбоченилась.

– Сварог небесный свидетель, что так и было. Я тогда еще девчонкой была, но все помню. И, главное, помню, в каких нарядах булгарские павы на рынок выходят, сколько бляшек и бусин ярких у них на груди, как подвески на головных уборах сверкают. Видела я и товары всевозможные на шумных торгах, видела высокие башни, минаретами называвшиеся46, и гуляли мы по площадям и предместьям, никто нас не обижал и не задевал. И, помоги матерь Макошь, никогда бы не подумала, что в мире может быть столько народа, что люди собираются таким скопом в одном месте… У нас в лесах даже на день подателя жизни Сварога или на игрища купальские столько не сходится. Мне с тех пор иногда даже снится то многолюдье, – вздохнула девушка.

– Это ты, Забава, еще Новгорода торгового не видела, – подмигнул ей Добрыня. – Не видела Киева стольного, Чернигова, Смоленска.

– Я видела Булгар! – ударила кулачком по колену Забава. Ей не нравилось, что ее восхищение столицей волжских булгар не впечатлило гостей. – И этот город был достаточно славен, чтобы завоеватель Владимир хотел подчинить его.

Добрыня сорвал травинку и стал покусывать ее. Спросил как бы между прочим:

– А когда вы с отцом там торговали?

– Говорю же, я еще девчонкой была и меня возили в Булгар переодетую пареньком, чтобы не привлечь внимания. Ведь я так хотела мир поглядеть, а мне родитель отказать не может. Позже он назвал меня своей удачей, ибо торговали мы тогда к великой своей выгоде. И успели сбыть все до того… – Она вызывающе посмотрела на своих гостей и добавила со значением: – До того, как ваш Владимир с воеводой Добрыней к граду с войском подступили.

– И ты видела их? – закусив стебель, спросил посадник. – Я имею в виду самого князя и Добрыню?

– Да! Мы оказались запертыми за стенами Булгара, когда ко граду по реке пришли ладьи князя и его дядьки Добрыни. И, поднявшись на стены, я видела их обоих.

Сава, помешивавший варево в котелке, даже выронил в уху ложку при ее словах. Посмотрел удивленно на Забаву, потом перевел взгляд на посадника.

– Ложку-то вылови, – спокойно заметил тот. – Навар рыбный от твоей липовой черпалки лучше не станет.

И обратился к Забаве:

– Ну и как они тебе? Ведь и князь, и дядька его Добрыня – первые люди на Руси.

Забава беспечно играла волосами – то на грудь перебросит и наматывает длинную пушистую прядь на пальчик, то небрежно откинет за плечо.

– То, что они оба отменные витязи, сразу видно: стать, выправка, шеломы с позолотой. И на лошадях сидели как влитые. О Владимире мне говорили, что он красив, как само ясное солнышко. Его ведь так и называют – Владимир Красно Солнышко?

Добрыня кивнул. Он ждал, что скажет девушка про него самого. Не из особого интереса, а чтобы понять, не хитрит ли она. Вон Саву сразу признала, могла и воеводу Добрыню угадать в бродячем гусляре. Она же как будто и не спешила о нем говорить. Ну ясно, девам скорее интересны те, о ком они в светелках судачат, – а о Владимире такие милашки болтали немало. И знали, какой он женолюб, скольких взял себе в жены, скольких поселил в теремах своих в Вышгороде и Берестове ради утехи плотской. Ну, до того как крестился и сделал единственной женой византийскую царевну Анну.

Сейчас же Забава принялась рассказывать, что Владимир и впрямь муж видный – как снял шлем, так волосы его и засветились, словно спелая пшеница. А вот дядька его был в броне по самые глазницы. Как будто боялся открыться, дабы чья-то стрела со стены не задела ненароком.

«Хорошо, что я тогда личину не скинул», – подумал Добрыня, понимая, что девушка так его и не разглядела.

Она же другое сказала: мол, как бы ни был воинственен и грозен дядька князя, но есть нечто, чего и он опасается.

– И чего же? – отбрасывая пожеванный стебель и срывая новую травинку, полюбопытствовал мнимый гусляр.

– Он боится сильных людей, – важно заявила Забава. – Я помню, как люди рассказывали, что после снятия осады именно он предложил князю не воевать с булгарами, а договориться. Дескать, рассмотрел он хорошо булгарских батыров, видел их купцов и даже пленников-колодников. И отметил, что все они в сапогах. А сапоги только у смекалистых да ловких имеются, у тех, кто умен и сможет себя достойно содержать. Вот и передавали люди друг другу речи того Добрыни: дескать, понял он, что с таких непросто будет дань взять. И посоветовал Владимиру заключить с булгарами договор о мире и торговле, а самим русам отправиться поискать более покладистых и простых лапотников.

Забаву эта мысль развеселила, и, вытянув ноги в маленьких лапотках, она заявила: вот, мол, вятичи все в лаптях из лыка ходят, а Владимиру туго с ними пришлось. И их вольное племя ни нынешний князь, ни его отец-воитель так и не смогли под себя взять.

– Однако я слыхивал, что Владимир с дружиной выступал против обутых в кожу ромеев – и не без успеха! – не сдержался Добрыня. – С булгарами же он просто заключил выгодную сделку – торговать, а не воевать. Даже взял в жены одну из дочерей булгарского хана. Слыхивала ли ты об этом, Забава моя сладкая?

– Я не твоя сладкая! – нахмурилась девушка. И повернулась к Саве: – Ну что, Неждан, уха почти готова. Пришло время болтушку в нее добавлять.

Сава не спорил. Он вообще теперь все больше поглядывал на мнимого гусляра, и в глазах его плясали веселые искорки.

А с чего радовался-то? Добрыня сам понимал, что не славу они добыли у булгар, а выгоду. Это порой поважнее побед, о которых потом поют славящие песни. Надо, как он сам, много лет тянуть на себе лямку власти, чтобы уразуметь это. Сейчас Добрыня почти с гордостью вспомнил последние слова договора о мире, к которому он приложил свое усердие: «Только тогда не будет мира между русами и булгарами, когда камень поплывет по водам, а легкий хмель тонуть станет».

Забава, казалось, уже забыла, о чем они только что говорили, и решила похлопотать над варевом: развела в плошке немного подболтки из сероватой ржаной муки и аккуратно стала сливать в рыбную юшку, приказав Неждану старательно помешивать. Когда лица молодых людей оказались совсем близко, они покосились друг на друга и оба враз вспыхнули.

Девушка отшатнулась первой.

– Все, теперь несколько минут под закрытой крышкой – и уха будет самое то.

Уха и впрямь получилась отменная. Ели втроем из котла – ложки, что у путников, что у лесной хозяйки, имелись при себе. Без ложки у пояса славяне не обходятся, как и без ножа. Вот и хлебали сперва молча, а потом стали наперебой расхваливать собственное угощение. Сава, изголодавшийся за прошлые дни, больше других налегал, ел, даже когда Добрыня и Забава уже откинулись назад с сытыми улыбками.

А через миг Добрыня засобирался, заметив, что им с Нежданом пора в путь. Не укажет ли им гостеприимная Забава дорогу к ближайшему селищу? Он ведь боян, его не только лес кормит, но и людское внимание. Для этого и шел в вятичские чащи.

Когда Забава огорченно притихла, не ответив на просьбу, Добрыня постарался скрыть улыбку. На это он и рассчитывал: такая болтушка-веселушка столько времени одна в лесу пробыла, что ей отпустить гостей ой как неохота будет. В итоге она и впрямь сказала, что в путь им пока не следует идти, – лесные чащи вятичей не большак47, по которому удобно передвигаться: путники снова могут заплутать. Но если погостят при ней денек-другой, то как раз молодой месяц выйдет – именно то время, когда за ней должны прийти от Домжара. Ведь время ее жертвенного пребывания в невестах лешака уже на исходе. Ну а с ней и их проводят к большому капищу Сварога, где отец ее требы возносит. И много людей там обычно собирается, будет гусляру перед кем показать свое умение.

Добрыня сделал вид, что задумался, а потом согласно кивнул. Быть посему! И им любо подле такой кралечки провести время да потешить ее песнями и рассказами. Так он сказал, а в душе готов был едва ли не расцеловать доверчивую девушку, понимая, что если ему нужно Малфриду разыскать в этом диком краю, то выйти на Домжара будет для него удачей.

И заиграл для довольной Забавы на гуслях, запел. Сильный и звонкий был голос у Добрыни, столь отличный от его говора – низкого и даже чуть хриплого. А пел он и о стругах, разрезающих грудью речную волну, и о рассвете, который встречает поутру тот, кто всегда в пути; пел о дивах, что ждут путника, и про встречи с новыми людьми, у которых своя, не похожая на других судьба. И каждый новый человек принесет свежую весть, и будут знать люди о других краях, о том, что делается в подлунном мире, широком и вольном, как само небо над головой.

Ох, как же пришлась эта песня по сердцу лесной девушке Забаве! Она слушала, и грудь ее вздымалась, щеки разрумянились, голубые, как незабудки, глаза влажно блестели.

– И отчего я не родилась парнем! – всплеснула она руками, едва певец умолк. – Позволь мне Род добрый явиться на свет юношей, куда бы только ни полетела, чтобы мир познать! А так…

– Так ты сделаешь счастье какого-нибудь хорошего мужа и тем будешь сама счастлива.

– И проведу всю жизнь за тыном своего жилища, – поникла Забава.

– Но ведь и за тын жилищ приходят люди извне, вот они и будут тешить тебя рассказами, прибаутками.

– Вот-вот, только это мне и остается… Слушать россказни других.

Сава все это время молчал. Но тут и он не стерпел, произнес вдохновенно, что и его понесла судьба в дальние пределы, и познал он многое, о чем ранее и не думал. А главное, что он познал…

Добрыня едва успел его перебить, опасаясь, что о Боге с язычницей лесной заговорит:

– А познал ты, Неждан, каков из себя пресветлый князь, какого все называют Красно Солнышко.

И посмотрел на умолкшего парня так свирепо, что тот побледнел и отвернулся, скрывая досаду.

– И каков же ваш Владимир Красно Солнышко? – спросила Забава с легкой ехидцей. Вряд ли ей в землях вятичей рассказывали что-то хорошее о князе-завоевателе.

Добрыня вновь провел по струнам – заиграли они величаво и плавно, словно река текла, словно облако высокое по небу плыло. А посадник под переливы струн поведал ей о Владимире, которого любит народ на Руси, ибо чувствует себя при таком правителе защищенным и необделенным. И приглашает Владимир Красно Солнышко к себе в Киев всякого толкового человека, устраивает пиры на весь мир, когда столы с яствами стоят от княжьего терема до последнего проулка. И каждый может пойти к крылечку Владимира Красно Солнышко – кто со своими жалобами, кто на службу просится, кто просто вести приносит. Обо всем знает пресветлый князь, и для всякого у него находится доброе слово. Но более всего ценит Владимир свою дружину воинскую, с которой одержал столько побед. Ни в чем князь своим витязям не отказывает. Потому однажды, когда возроптали богатыри, что, мол, князья да бояре едят серебряными ложками, а они, защитники Руси, черпают простыми деревянными, Владимир тут же повелел принести из казны его серебро – гривны, монеты-дирхемы, подсвечники византийской работы. И приказал князь мастерам своим перелить серебро на ложки для дружины его. Чтобы у каждого витязя была своя ложка из чистого серебра! Однако нашлись и такие, кто заметил Владимиру, что подобной щедростью он опустошит казну. На что молодой князь ответил: «Серебром и златом не найду себе дружины, а с дружиной верной добуду себе и серебра, и злата, как добыли дед и отец мой».

Струны почти гремели на последних словах, голос бояна сделался сильным и велеречивым. А потом Добрыня резко положил руки на струны, и умолкли они вмиг. И стало слышно, как щебечут птицы в лесу и шелестит листва под легким ветерком.

Забава, слушавшая с широко открытыми глазами, несколько раз моргнула и сглотнула ком в горле, словно приходя в себя. И когда увидела, с какой улыбкой смотрит на нее кареглазый гусляр, улыбнулась ему в ответ. Сперва неуверенно – он ведь восхвалял в песне того, о ком в ее племени говорили как о завоевателе, – потом улыбка стала более явной, а затем в ней появилась даже насмешка.

– Гусляры всегда восхваляют в песнях правителей – тем и кормятся. Но каковы бы ни были ваши песни, есть еще и людская молва. И в ней говорится, что не так уж добр и великодушен ваш Красно Солнышко.

Добрыня поправил ремешок на лбу.

– Правители тоже люди. А в каждом человеке есть и добро, и зло.

– Вот о зле и идет молва, – прищурившись, уточнила Забава.

– Люди всегда перво-наперво обращают внимание на дурные вести. Они их будоражат, независимо от того, правдивы они или нет.

– Но разве то, что говорят о Гориславе, неправда?

Добрыня невольно вздрогнул. Та, о ком упоминала лесная девушка, была дочерью полоцкого князя Рогволода. Звали ее Рогнеда, и в том, что с ней случилось, была и его, Добрыни, вина.

Он не смог сразу ответить. Вспомнилось всякое. Они тогда с Владимиром вернулись из варяжских стран с сильной дружиной. Новгород принял их – не столько Владимира, который до бегства от Ярополка был совсем юнцом, сколько весьма почитаемого посадника Добрыню. И именно Добрыня посоветовал племяннику сосватать Рогнеду Полоцкую. У Владимира тогда уже были жены: первая – Аллогия, дочь новгородского боярина, вторую, варяжку Олаву, родственницу шведского короля Эрика, Владимир привез из-за моря, и приданым ее послужили те отряды храбрецов, с какими молодой князь рассчитывал противостоять власти брата Ярополка. Иметь двух или больше жен на Руси не считалось зазорным, если муж в состоянии содержать своих женщин и кормить рожденных от них детей. И вот теперь Рогнеда… К ней тогда посватались и Ярополк, уже имевший жену-гречанку, и Владимир, которому нужно было заручиться поддержкой ее влиятельного отца Рогволода Полоцкого. Иначе Рогволод, став тестем Ярополка Киевского, мог немало бед натворить и даже ударить Владимиру в спину, когда тот пойдет на брата. Поэтому мудрый Добрыня посоветовал племяшу поторопиться со сватовством. А что, Владимир был очень хорош собой, поэтому вполне мог понравиться дочери Рогволода.