скачать книгу бесплатно
– Кто хозяин лошадей? – осведомился Аудун и его глаза заблестели оживленно. Одна светло-рыжая кобыла с белой звездочкой на лбу особенно ему глянулась. – Я спрашиваю, разрази вас гром, кто привез лошадей на мену?
Один из хазарских охранников тут же стал расхваливать коней, а сам все озирался, высматривая хозяина, горбатого купца Гаведдая, который один был уполномочен распоряжаться этим четвероногим товаром. Но того, как назло, нигде не было видно, вот охранник, путая славянские и хазарские слова, и не мог ничего толком пояснить. Аудун начал понемногу сердиться.
– Торговать вы сюда прибыли, песьи дети, или похваляться?
– Не гневайся, могучий батыр! Я просто не могу понять, куда наш купец подевался. Он ведь…
И дальше шла сплошная тарабарщина по-хазарски. Наконец охранник радостно воскликнул, указывая на своего господина, благородного Гаведдая, который сидел за выставленными на мену бочонками и тюками, словно хотел остаться незамеченным. Аудун приблизился и какое-то время с любопытством смотрел на маленького горбатого хазарина, который украдкой за кем-то наблюдал.
– Послушай, почтеннейший, – с трудом припоминая хазарские слова, обратился к нему ярл. – Я с тобой говорить хочу, дело есть. О великий Один, да что это с татуированным уродцем делается? – возмутился он, когда хозяин лошадей, не обращая внимания на покупателя, стал отползать от него, все так же прячась за тюками с товарами и кого-то выглядывая.
Проследив за взглядом горбуна Гаведдая, Аудун решил, что тот смотрит в сторону Стрелка и Медовой. Молодые люди стояли и целовались, словно позабыв, что находятся среди людного торга. Ну, понятное дело, таких обычаев в Хазарии нет – чтобы лобызаться у всех на виду. Аудун слегка пнул коленом притаившегося за тюками купца, вновь спросив про лошадей, и постарался объяснить, что у него самые серьезные намерения. К таким речам ни один торговец не должен был оставаться глухим, как бы его ни шокировали вольные нравы местной молодежи.
Гаведдай наконец повернулся к ярлу. Ну и уродец, отметил про себя Аудун. Лицо худое, вытянутое, нос выступает клювом, даже островерхая богатая шапка, сверкающая золотыми нашивками, скорее подчеркивает уродство татуированного лица, чем красит его. Да и повел себя горбатый купец как-то странно. Сделав знак ярлу следовать за ним, Гаведдай перебежками, втянув голову в плечи, поспешил на свой корабль, не больно волнуясь, идет ли за ним покупатель.
Когда они взошли по сходням на корабль, хазарин почувствовал себя увереннее и даже велел прислужнику угостить Аудуна вином. Вино показалось тому кислятиной. Аудун знавал вина и получше. Оттого и решил, что торговец не бог весть какая знатная птица, поэтому завышать цену пока не стоит. Варяг завел речь издалека, дескать, он привез разные товары на мену и теперь интересуется, что торговый гость может предложить за них. Нет, рыбий клей и вино Аудуну ни к чему (да еще такое дрянное вино), а вот на бобровые шкурки он с охотой обменял бы у него рыженькую кобылицу.
Говорили они на славянском, который, как оказалось, Гаведдай неплохо знал. Однако то ли от недопонимания, то ли оттого что мысли у него были чем-то иным заняты, горбун отвечал Аудуну медленно, невпопад и, вытягивая шею, часто поглядывал из-за высокого борта на берег. В конце концов Аудун тоже заинтересовался, что же так волнует горбуна. И, опять-таки, создавалось впечатление, что Гаведдай смотрел только туда, где находились Света и Стрелок.
Теперь молодые люди подошли совсем близко, стояли подле варяжского купца, который разворачивал перед ними кусок ярко-голубой ткани и расхваливал свой товар. Личико у Светы при этом было оживленным и довольным. А еще ярл заметил, что к молодой паре сквозь толпу пробирается шаманка Согда, мрачная и решительная. Но тут перед ней, словно из-под земли, возник кривоносый дружинник Глоб и стал теснить от молодой пары. Потом даже подхватил на руки и понес прочь, несмотря на ее протесты и попытки вырваться.
Эх, нельзя так вести себя с местными шаманами, да еще на глазах у мерян, отметил Аудун, хотя и понял, отчего Глоб так дерзок. Согда – соль, а не баба, и слух про нее и Стрелка идет помаленечку. Аудун не сомневался, что Согда окрутила Стрелка, как и иных окручивала. Ярл еще помнил ее влияние на себя и невольно содрогнулся. Меряне не зря считали, что есть в ней особая сила, поэтому у Аудуна до сих пор оставалось ощущение, что Согда тогда его душу как нитку тянула, наматывая на свое шаманское веретено. Когда же мерянка потеряла к нему интерес, он даже вздохнул с облегчением. А вот Стрелок, судя по всему, сам отвертелся. Да и как не отвертеться, когда у него такая жена как Света! Вот уж действительно дева светлая! Она как солнышко. И Аудун не сомневался, что такая как она разгонит тьму колдовства мерянской шаманки.
– Ну давай к делу, Гаведдай, – сказал Аудун, вспомнив, зачем пришел. – За уже упомянутую кобылицу я готов дать пять шкурок бобра с прекрасным темно-рыжим мехом, ну а там глядишь… могу и долбленку меда липового добавить. Это хорошая цена, соглашайся, хазарин.
Он лгал, конечно, но ведь с малой цены и надо начинать торги.
Гаведдай наконец-то повернулся к нему своим разрисованным лицом.
– Меха и мед меня мало интересуют, благородный Адуна-батыр, – произнес он, теребя золоченые подвески на груди. – А вот нет ли у тебя пригожих молодых женщин на мену?.. Мне нужны красавицы, чтобы выгодно продать их в стране булгар[78 - Булгары – здесь имеются в виду черные булгары, тюркский народ, одно время обитавший на Волге. Исповедовали мусульманство.].
Аудун поводил светлыми бровями, немного озадаченный. Ну были у него Большом Коне пара-тройка рабынь, но чтобы выставить их за лошадь… Шкурки бобра и те выглядят заманчивее. Эх, надо было Аудуну раньше подсуетиться. Молодые рабыни – ходкий товар, после набегов на мурому или черемису таких можно добыть, правда, у иноземцев они ценятся куда меньше славянок. И Аудун только развел руками, показывая, что мены не получится.
– Но разве ты недостаточно велик, Адуна-батыр, чтобы раздобыть в округе красивых дев за коня? – хитро прищурился хазарин. – Я бы охотно обменял рыжую кобылицу на такую вон. – Он кивнул в сторону стоявшей неподалеку Светы.
– Эту нельзя, – отрезал Аудун. – Это истинная липа ожерелий[79 - Красивая женщина (кенинг).], она нашего племени, а своих я тебе ни за что не отдам, клянусь копьем Одина.
– Так она из варягов, – задумчиво произнес Гаведдай, вытягивая шею и глядя, как Стрелок, обнимая Свету за плечи, повел ее к реке, чтобы показать жене мощь полноводного Итиля. – Никогда не подумал бы, что эта дева вашего племени, клянусь своей удачей! Но до чего же хороша!
И вдруг зашептал:
– Ах, Адуна-батыр, если умыкнешь ее для меня, я тебе за нее весь табун отдам!
Аудун только зыркнул на него исподлобья, изогнув круто бровь, и горбун опомнился, вновь стал невозмутимо поправлять свои золотые побрякушки.
– Прости за навязчивость, благородный батыр, но должен заметить, что коней я вез в такую даль для того, чтобы обменять на русских красавиц. Ибо мой господин Овадия бен Муниш предпочитает их всем остальным. А мне ох как надо ему угодить!
– Говорят же тебе, купец, что Медовая из наших.
– Медовая? Разве это варяжское имя?
– Она только наполовину наша, – уточнил ярл. – Ее отцом был известный ярл Кари Неспокойный, а брат, тоже не последний воин, служил у богатого смоленского князя на Днепре. Так что она из очень почтенной семьи. Ну чего ты так уставился на меня?
Гаведдай и впрямь смотрел на ярла, открыв рот. Потом судорожно сглотнул, но все равно какое-то время не мог вымолвить ни слова. Аудун покровительственно ждал. Ах, если бы не та рыжая кобыла, какую ярлу так хотелось свести со своим Золотистым и от которой получились бы такие славные жеребята… разве сидел бы он тут с этим уродом!
Гаведдай наконец взял себя в руки.
– Ты сейчас говорил об очень известных людях, благородный Аудун, – наконец правильно выговорил он имя ярла. – Я был наслышан про Кари Неспокойного, знавал и его сына Гуннара Хмурого. Так эта дева – сестра того самого Гуннара, говоришь? Ну а этот парень подле нее? Он тоже варяг?
– Он рус, но, если бы он был нашей крови, моему народу от этого только больше чести. Это Стрелок, муж Медовой. Я принял их в свой род и они пришлись по сердцу моим домочадцам. Так что сам понимаешь, что твое предложение об обмене кобылицы на эту девушку столь же нелепо, как если бы я стал вдруг почитать Христа. А теперь к делу. Будем обсуждать покупку или ты только за деву готов отдать лошадь?
Вечером, когда стало смеркаться, все собрались в дружинной избе, стоявшей за недостроенным частоколом нового града на мысу. По центру длинной постройки были наскоро установлены очаги, в которых разожгли пламя. Запах дыма смешивался с запахом свежих деревянных плах; скамьи вдоль стен еще не были сколочены, и люди разместились на охапках сена, поверх которых бросили овчины и плащи. Дым от огней поднимался к продуху в кровле, шатровая крыша была высока и пока не успела потемнеть от копоти, и оттого помещение казалось большим и светлым, несмотря на то что по углам до сих пор валялись щепки и другой строительный мусор.
Собравшиеся – воины, приглашенные торговцы-варяги, местные старшины мерян – были в приподнятом настроении. Аудун был особенно доволен. Надо же, горбатый хазарин, который сперва так упрямился, вдруг передумал и уступил ярлу весь табун по сходной цене. Он и мену провел кое-как, начал вдруг торопиться, а вскоре вообще отбыл.
– Видать в край булгар решил повернуть, – сказал Аудун, передавая дальше по кругу мех с местным березовым медом. – Ему для господина девы нужны, вот и решил, что там на рынке рабом их выменяет на полученные от меня меха и мед. А вообще, как по мне, бестолковый он торговец. Ну да мне даже повезло с таким. Лошадки его теперь мои! – смеялся захмелевший ярл.
Аудун, будучи в прекрасном расположении духа, не прочь был похвалиться удачным торгом, однако, как и остальные, поглядывал во двор, где у котлов с другими женщинами хлопотала Медовая. От котлов так пахло, что слюнки текли, и все довольно загалдели, когда женщины сообщили, что варево готово, и стали разливать длинными черпаками по мискам похлебку.
Светорада пошла туда, где в окружении дружинников сидел Стема, и воины потеснились, давая ей место подле мужа. Кто-то передал Свете чашу березового меда, тягучего, густого и пряного, и Стема предупредил ее, чтобы не усердствовала, если не хочет охмелеть. Она же только смеялась. Ей так хорошо было, что она тут со Стемой! И совсем не хотелось вспоминать про злые намеки тиуна Усмара. Но не удержалась все же спросить, кто такая эта Согда, о которой столько толков?
Стема только хмыкнул:
– Да есть тут одна шаманка. А тебе-то что, краса моя? Не ревнуешь ли?
Светорада смотрела на своего Стемку сияющими глазами.
– Сокол мой ясный! Я ведь всегда знала, что твой удел высок и что я с тобой не пропаду. И как же хорошо, что сегодня к тебе приехала! Так надоело, что ты все время тут, а я в Ростове. А здесь ничего, уютно, – произнесла она, окидывая взглядом светлые бревенчатые стены, где из щелей между свежевыструганными бревнами торчали беловатые с зеленью пряди высушенного болотного мха – для тепла. И Света сказала Стеме, как она все устроит тут, когда поселится с ним на правах жены воеводы и хозяйки.
Стема пристально поглядел на нее.
– Светка, уж не надеешься ли ты, что со мной тут останешься?
Ее сияющие глаза потемнели, предчувствуя подвох, но сказала:
– Конечно, останусь. Я ведь твоя жена. Или думал, что мерянке Согде тебя отдам?
Стема нахмурился.
– При чем тут Согда, разбей ее Перун своей молнией!
– Так уж и разбей, – деланно улыбнулась княжна, не понимая, отчего так резко изменилось его настроение.
Стема огляделся, увидел, что воинам сейчас не до них – вон кто-то уже гусли притащил, плясать собираются, – и решил, что, если они незаметно уйдут, никто не поставит новому воеводе это в вину.
Он встал, увлекая за собой Светораду, и двинулся вдоль прохода к дверному проему. Откинув занавешивающую выход шкуру, вывел жену во двор.
Здесь уже стемнело, частоколы отдаленного тына островерхо выделялись на фоне темно-синего вечернего неба. Было прохладно, как всегда бывает весенними вечерами, когда солнышко-Хорос уходит на покой и земля вспоминает, что еще не прогрета до конца. Со стороны Итиля, за мысом, слышался плеск волн могучей реки, пахло сыростью, где-то вдали залаяла собака. Стема шел быстро, увлекая за собой Светораду, и она еле поспевала за ним.
Он вывел ее к берегу, где днем бабы лепили горшки. Сейчас здесь было пустынно и их никто не мог подслушать.
– Ты не останешься тут, Светорада, таково мое слово! – строго и твердо произнес Стемид. – И не ссылайся ни на какую Согду. Что мне до нее, что мне до всех женщин под серединным небом?[80 - По поверьям славян серединное небо то, которое нависает над миром людей. На верхнем живут боги, а низинное располагается над подземным миром.] А без тебя мне хоть заря не всходи. И потерять тебя мне горше жизни, тяжелее, чем лишится веры в помощь богов!
Светорада, хотевшая было возразить, растроганно взяла в потемках его руку, почувствовала, как он крепко сжал ее пальцы.
– Ты не останешься, – повторил Стемид. – Если Ростов прячется в чащах и за болотами, то тут, на речном пути, постоянно идет движение. С полуночи уже прошли новгородские суда, идут и варяжские, а булгары и хазары правят струги с полудня, направляясь в Новгородскую Русь. Пока никто из них ничего не говорил о том, что творится у престола князей Олега и Игоря, но однажды и сюда могут дойти вести или, что еще хуже, приплывет кто-нибудь из торговых гостей, который Днепром ходил, а значит, может признать в тебе смоленскую княжну, некогда за Игоря Киевского просватанную. Ты понимаешь, чем для нас обоих это может обернуться?
Он на умолк, взволнованно дыша. Светорада тоже молчала, понимая, что ее Стема прав. Ей даже стало страшно. Он же продолжил:
– И если я готов служить и добиваться власти и почета, чтобы дать тебе достойное существование, готов стать воеводой в столь неспокойном месте, как путь от Варяг в Хазар, то ты не должна быть подле меня, не должна быть на виду. Поэтому ты вернешься в Ростов. Я так велю, а жена обязана слушаться мужа. Так ведь, Светка моя? – почти шепотом добавил он, слыша, как она сердито задышала во тьме.
Светорада была воспитана править, он всегда помнил об этом, потому никогда ничего не делал, не посоветовавшись с ней. И пусть мужи так себя не ведут с женами, но ведь не каждому достаются в жены женщины княжеского рода, причем похищенные от высокородных женихов накануне свадебного пира!
Он обнял Светораду, чувствуя, как у его груди бьется ее сердце, и стал говорить, что для него нет ничего важнее, чтобы так и оставалось, чтобы она всегда была рядом. А если для этого им придется нечасто видеться, то тем слаще будут эти редкие встречи. И уже думая совсем об ином, Стема начал нежно целовать ее щеки, опустился к губам, коснулся их сперва нежно и ласково, потом, когда она едва заметно ответила, стал целовать со все возрастающей страстностью.
Но княжна увернулась.
– Хитер ты, Стемка Стрелок. Всегда знаешь, как меня уломать. Но думается мне, что ты прав. Я знала, что непроста будет моя жизнь подле тебя, но я ни о чем не жалею, только бы нас никто не нашел… Только бы мы всегда были вместе.
Стеме казалось, что и прохладная ночь течет сладким медом, когда она так говорила. Неужто это та же капризная смоленская княжна, которую он когда-то почти ненавидел за ее причуды и вздорный нрав? Теперь рядом с ним была верная и понимающая женщина. И такая красавица! Едва сдерживая нетерпение, он подхватил ее на руки и понес прочь. И век бы так нес, оберегая от всех, пряча, владея ею, наслаждаясь… Никто ее у него не отберет! Никому ее не отдаст!
В это время на плывущем по реке Итиль хазарском корабле у высокого штевня стоял горбун Гаведдай. Несмотря на попутный ветер и скорое течение, он не дал гребцам отдыхать этой ночью и велел торопиться. Его не интересовали земли булгар, не заботили и торги, ради которых он отправился в это плавание. Он думал о том, что негаданно узнал: пропавшая на Руси перед свадьбой с Игорем княжна Светорада живет здесь, на самой окраине подвластных Олегу земель!
Когда Гаведдай увидел ее на берегу, ему поначалу подумалось лишь о редкостном сходстве этой девы с той, которая по сей день, словно болезненная заноза, сидела в сердце его господина царевича Овадии бен Муниша. Однако после слов Аудуна…
Когда-то молодой Овадия сватался к дочери смоленского князя, но получил отказ. И с тех пор ни воинские походы, ни борьба за власть при дворе кагана[81 - Каган – правитель у хазар, хотя в этот период фактическая власть находилась уже не в руках каганов, а у их главных военачальников бек-шадов.], ни самые красивые наложницы не могли избавить его от тоски по Светораде Смоленской. Каково же будет благородному сыну кагана узнать, что исчезнувшая смоленская красавица безвестно живет на окраине Руси, а какой-то мальчишка рус называет ее своей женой?
Глава 7
Если весна в ростовских землях была куда холоднее, чем в краях, где Светорада жила ранее, то и пришедшее ей на смену лето не спешило побаловать людей теплом. Поэтому и частые дожди, и холодные рассветы, и пробирающая по ночам сырость здесь были привычны. Но на праздник Ярилы[82 - Ярилин праздник – 5 июня – день ухода весны и прихода лета. Ярила – бог плодородной силы у славян, его празднование означает начало лета.] народ все одно повеселился вволю. Светораде тоже было весело, особенно когда Стема прибыл из своего Медвежьего Угла в Ростов. После плясок и обильного пира в честь божества удали и жизни Ярилы, после песен и хороводов, когда они уединились вечером в их закрытой боковуше, Стема ласкал ее так, словно хотел получить прощение за то, что так долго не приезжал. Однако княжна еще и его рассказов на празднике поняла, насколько муж доволен службой.
Ее Стемид… Ее воевода, которого она чтит и уважает. Лежа на груди молодого мужа, она оглаживала новый шрам у него на скуле, почти привычно прикидывая в уме, что со времени его нанесения прошло дней так десять. Эх, какая непростая у них жизнь! Да и бывает ли она простой?
– Я хочу родить тебе ребенка, – прошептала Светорада, целуя его закрытые глаза. – Так мне было бы спокойнее.
– Так уж и спокойнее, – негромко засмеялся Стема, но, видя острый блеск в ее золотистых глазах, не спорил. – Ладно уж, постараемся, – сказал, запуская пальцы в ее распущенные волосы.
Он смотрел, как она откидывает голову, бережно поворачивал ее на спину и склонялся к ней. Участившееся дыхание Светы казалось ему прекраснее плеска волн на Итиле, ее кожа была нежнее шелка, который он привез жене в подарок. Да, теперь он мог позволить себе наряжать и баловать свою княжну, мог позволить родить с ней ребенка, правда, пока слабо представлял, как это будет, но если она хочет, то и он не прочь.
Утром Светорада вышла проводить его, несмотря на ранний час и прохладу. Кутаясь в широкую накидку, смотрела, как Стема отъезжает, все время оглядываясь, и машет ей рукой. Его теперь сопровождали конные воины, да и сам Стема в его дорогой куртке с множеством начищенных блестящих блях смотрелся внушительно. И хоть голову не покрыл, растрепан был (торопился, даже не позволив ей как следует расчесать его отросшие волосы), но все одно смотрелся настоящим витязем, а не мальчишкой-стрелком, в которого некогда так безоглядно и страстно влюбилась смоленская княжна Светорада.
В утренней дымке стала видна фигура идущей от хозяйственных построек Верены. Молодая женщина несла миску с солеными грибами прошлогоднего сбора, по пути подхватила один, жевала с явным удовольствием. Верена этой весной вновь забеременела, вот ее все время и тянуло на солененькое.
– Что, распрощалась с милым? – сказала она, становясь рядом с кутающейся в накидку Светой. – А мне опять ваша возня за перегородкой спать всю ночь не давала. Все хотите нагнать нас с Асольвом и тоже ребеночка зачать?
– Попробовали, – просто отвечала Светорада. А сама подумала: вдруг и впрямь на этот раз получится?
Ей хотелось родить свое дитя. В глубине души она завидовала Верене. Та говорила, что после девочек-близняшек они на этот раз непременно ждут сына. Да что они, вон и Гуннхильд, несмотря на почтенный возраст, тоже забеременела. И Верена добавила: пусть Нечай и редко заглядывает в усадьбу Большой Конь, а своей жене сумел ребеночка сделать. Так что и у Стрелка с Медовой должно сладиться в этом деле. Чтобы у такой любящей пары да все прахом пошло – да ни в жизнь! А из Светы мать выйдет превосходная – ее вся ребятня в усадьбе любит, так и льнет к ней.
И правда, малыши в Большом Коне отличала вниманием веселую и ласковую жену воеводы Стрелка. Она и сама охотно нянчилась и играла с ними, но особым ее расположением пользовался сын Аудуна и Русланы Взимок, родившийся в ночь обоснования Светорады в Ростове. Близняшки же подруги Верены и младшие дочери Гуннхильд, так те просто ходили за Светорадой по пятам, им нравилось слушать ее сказы о жар-птице или мече-кладенце. А старшая дочь Гуннхильд Бэра, как дитя, дурачилась с веселой Светой. Дети и подростки чутьем улавливали ее нежность и доброту к ним, да и веселая она всегда была, ласковая. Только Асгерд, как-то пришедшая в усадьбу отца и наблюдавшая за играми Светы с ребятней, отметила, что той, как видно, боги и забеременеть не дают, потому что она сама еще дитя – все бы ей петь, скакать да веселиться.
Светорада расслышала только, что «боги не дают ей забеременеть», и опечалилась. В глубине души ее донимала тревога, отчего до сих пор их любовь со Стемкой не имеет ожидаемых последствий. И вспоминались странные слова лесного волхва, что ей трудно будет выносить дитя. Но ведь у них со Стемкой еще столько времени для любви, друг для друга и для продолжения рода… У них все получится. Ибо позволить себе завести ребенка они уже могли.
То, что пришлый Стрелок так скоро выбился в воеводы, в Ростове никого особо не удивило, как и то, что Стемид баловал свою жену, одевая ее в бархат заморский и легкие вуали-паволоки. Причем ей удавалось так умело сочетать кроенные из шелка платья с мерянскими меховыми узорами и местной традицией носить у висков треугольные подвески из бронзы, что вскоре и иные ростовчанки стали подражать этой манере Медовой. О ней вообще много говорили, и она была едва ли не самой известной женщиной в Ростове. И хотя Светорада, как и ранее, помогала Гуннхильд по хозяйству, делала она это скорее благодаря своей бьющей через край энергии, нежели из обязанности принятой в род.
Как-то следившую за работами на огородах Светораду заехал навестить вернувшийся с выездки лошадей Скафти. Ярл Аудун, который теперь почти не наведывался в Ростов, проводя все время в речном дозоре, наказал старшему сыну приглядывать за своими конями. Вот и ныне, перегнав кобылиц с жеребятами на новую луговину, Скафти решил поболтать с женой воеводы Стрелка.
Светорада с удовольствием смотрела на прекрасных животных. Особенно ей нравилась одна новая кобыла в табуне, поджарая, рыжая с атласным отливом и большим пятном на крутолобой изящной голове. Аудун приобрел ее не так давно, но Светорада уже ездила на ней и оценила легкую мощь животного. И сейчас Скафти, проследив за взглядом Светы, сам предложил проехаться вдоль озера.
Ах, как же ей было любо взвиться на горячую кобылку, показать свое умение наездницы, а лошадка, даром что горяча, все же признала волю всадницы, смирилась под ее маленькой, но твердой рукой. Вот они с варягом и промчались галопом вдоль берега, распугивая притаившуюся в камышах водную птицу.
Когда возвращались вдоль опушки леса, Скафти неожиданно остановился, глядя в сторону деревьев, где сквозь подлесок виднелась чья-то фигура. Светорада проследила за его взглядом и ей сперва показалось, что это один из мерянских шаманов в своем рогатом головном уборе. Потом с удивлением поняла, что перед ними женщина.
– Это Согда, – сказал Скафти.
Светорада чуть закусила губу. Она уже слышала, что в последнее время эта женщина перебралась из лесов на реке Итиле ближе к Ростову, устроив в зарослях леса свою кумирню. И вот она приближалась к ним со Скафти. Красивая, медно-рыжие косы спадают едва ли не до колен, лицо необычное, а смотрит хмуро.
Скафти спросил, что понадобилось чародейке племени подле Ростова.
– Ко мне скоро придут те, кому нужна моя ворожба, – отозвалась Согда, продолжая при этом оценивающе разглядывать Светораду, и ее узкие темные глаза стали колючими.
Княжне стало неприятно под ее взглядом и она тронула коленями бока лошади, ускорив ее ход. Да и нет у нее нужды с шаманками разговаривать, поэтому вскоре Светорада отвлеклась, завидев идущих из лесу своего приятеля Киму и юную Беру. Причем молодые люди шли, взявшись за руки.
Скафти сказал:
– Этот Кима еще тот ловкач. Год назад все на Асгерд заглядывался, потом вокруг тебя вьюном вился, а теперь решил увлечь дочку нашей Гуннхильд. Нечай, как муж Гуннхильд, уже высказал Киме, дескать Бэра ему почти что сестра. Но этот белобрысый все настаивает, что она не родня ему по крови, а значит он может сватать падчерицу отца. Думаю он девушку и к Согде водил, чтобы та поддержала его в том, что не кровным родичам нет беды вступить в брак. Ведь слово столь почитаемой шаманки тут много значит.
– Но он и впрямь может ее сосватать, если получит разрешение шаманки, – заметила Светорада, считавшая в глубине души, что Кима и резвушка Бэра были бы неплохой парой.
Скафти о чем-то подумал и засмеялся.
– Скоро тут будут отмечать день вашего Купалы плодородного[83 - Купальский праздник происходит в самую короткую ночь в году – с 22 на 23 июня. Считалось, что с этого момента начинается время подателя плодоносящих сил земли, сытой жизни и благополучия.]. У нас на старой родине это называется праздник Лета и мы тоже гуляем в это время. Но уж не так, как вы! У вас на Купалу люди словно сходят с ума, пьют, веселятся, любятся кто с кем, вроде так подзадоривая подателя летнего плодородия Купалу. И кажется мне, что белобрысый Кима постарается во время веселья уложить дочку Гуннхильд где-нибудь под кустом.
При последних словах Скафти не улыбался. Ведь несмотря на то что этот красавец варяг сам задрал немало подолов, честь девушки его рода для него много значила. Вот и заметил, что постарается предупредить сестру, чтобы та присматривала за Бэрой на празднествах. И вдруг подмигнул ехавшей рядом княжне:
– Ну а за тобой кто приглядит на Купалу, красавица?
– Ко мне муж приедет на праздник, – уверенно произнесла Светорада. А саму кольнуло – приедет ли? Заметив иронию во взгляде Скафти, даже слегка стегнула его по колену концом кнутовища. – Не смей сомневаться в Стрелке! И пусть в купальскую ночь всякому дозволяется любиться, я знаю одно: не будет Стрелка, я ни к кому иному не подойду.
– А жаль, – усмехнулся Скафти, за что опять получил кнутовищем по колену.
Но тут их внимание привлек идущий вдоль кромки леса тиун Усмар.
– Кажется и этот тоже к Согде направляется, – с некоторым удивлением заметил Скафти, проводив взглядом мужа сестры.
И хотя тиун раскланялся с ними, Скафти отвернулся. А вот Светорада чуть склонилась в приветствии. Так уж вышло, что ей теперь часто приходилось общаться с Усмаром. Посаднику Путяте было спокойнее, если Медовая проверяла подсчеты Усмара, и, как ни странно, у них с тиуном это получалось споро и, можно сказать, миролюбиво. Причем за все это время Усмар ни разу не повел себя с Медовой непочтительно.
– Может, он уже и забыл, что некогда лихое задумал, – даже заступилась за Усмара Светорада. Скафти только пожал плечами. Своего деверя он явно недолюбливал.
