скачать книгу бесплатно
– Что в этом странного? – осклабился Стрелок.
– А то, что если я тебя возьму под свою руку, то только потому, что воины мне нужны. Воинское дружинное побратимство, оно полной отдачи требует, чтобы воин позабыл и о роде своем, и о семье. Мои дружинники только в крепости живут, готовые, если нужда, в любой миг сорваться на дело. Вот тебе и придется сговориться с кем-то из местных, кто примет твою жену на постой и кормление. Но учти: зима на исходе, закрома у людей опустели, последнее по сусекам выскребают, и никому лишний рот не нужен.
Стрелок чуть нахмурился.
– За жену я бы заплатил мехами.
– Вот удивил! Да сейчас мехов в Ростове больше, чем хлеба. Так что никто не обрадуется постояльцу. Даже суложи[24 - Суложь – жена.] нового дружинника… Вон за тебя мой воевода Нечай хлопотать взялся, но сказал ли он тебе, что в Ростове воины сперва в уных[25 - Суложь – законная жена.] состоят, а то и отроках год проходят, прежде чем пояс кметя получат.
Стрелок нахмурился. Быть младшим дружинником без платы и своей доли из похода он не мог – ему жену кормить надо.
– Его женщина может жить у нас, – раздался вдруг со стороны спокойный голос.
Все повернулись к двери. Стрелок едва удержался, чтобы не присвистнуть. Вот это витязь! Вот это ярл![26 - Ярл – военачальник, предводитель дружины.] Тут не ошибешься.
В дверном проеме стоял внушительного вида воин. Рослый, головой почти под притолоку, с могучими плечами, на которые из-под выложенного медными накладками шлема ложатся светлые, почти белые волосы. Такова же и борода, покрывающая верхние пластины богатого панциря. Белый мех накидки касается почти половиц. Светлый и величественный, этот витязь казался едва ли не видением. Но он был человеком, причем из местных, особенно если учитывать, что подле него стоял и Скафти.
Оба варяга приблизились. Стрелок почувствовал на себе взгляд ярла, заметил и быструю, вроде как ободряющую улыбку Скафти. Но не успели новоприбывшие еще и слова сказать, как посадник подался вперед.
– Что, Аудун? Неужто у Русланы началось?..
Рослый Аудун смотрел на Путяту сверху вниз.
– Твоя дочь в полном здравии, посадник. Чего и тебе желаю.
Путята перевел дыхание.
– А зачем тогда явился? Да еще в воинском облачении. Неужто в бой собрался?
Варяг покачал головой.
– Памятуя о своем долге, я собирался проехать к реке Итиль, где недавно видели каких-то неизвестных. Нужно бы разобраться, кто там волнует наших людей. А зашел перед отъездом я вот почему: мой сын сказал, что к нам прибыл опытный воин, женатый к тому же на деве нашего племени. И если ты не желаешь принимать этого молодого воина в свою дружину, то я готов взять его в свой хирд[27 - Хирд – дружина у варягов; соответственно хирдманны – воины в хирде.].
Путята помолчал какое-то время, а потом обратился к Стрелку:
– Отчего же ты молчал, что твоя жена варяжьего племени?
– Ты много вопросов задавал, посадник, но жена моя тебя не интересовала. Однако если этот добрый человек позаботится о нас, я с благодарностью приму его расположение. – И, перейдя на скандинавский, Стрелок произнес, чуть запинаясь: – Пусть мудрость Одина[28 - Один – верховное божество у скандинавов, бог мудрости, войны и побед.] всегда будет с тобой, светлый даритель колец[29 - Т. е. правитель (кенинг).], а я никогда не забуду добра.
Тем временем Нечай склонился к Путяте и стал что-то быстро говорить, а тот согласно закивал ему.
– То, что ты предложил, нам весьма кстати, – сказал посадник ярлу Аудуну. – Я согласен, чтобы ты взял жену этого воина под свою руку, однако его самого я решил оставить у себя на службе. Мой воевода считает, что он достаточно умел, чтобы избежать учебной поры, и советует сразу поставить его гриднем[30 - Гридни – лучшие воины в дружине, приближенные главных командиров.], даже определить под его опеку младших воинов отряда. Тогда и тебе не будет обиды, Аудун, что мужа вашей соплеменницы не приняли как должно.
Аудун молча кивнул, забросив на плечо полу длинной меховой накидки. Стрелок же опустил голову, пряча за длинным чубом веселый блеск глаз. Ай да Путята, готов его сразу гриднем сделать, лишь бы не уступить варягу Аудуну. Но он только поклонился посаднику, принимая его милость. Сам же готов был и в пляс пуститься – не ожидал такой удачи. Главное, что они с женой получат достойное положение и не будут больше мыкаться по свету. По сути, благодаря варягам они устроились в Ростове лучше, чем могли рассчитывать.
Глава 3
Ярл Аудун сын Орма был переселенцем из Норвегии. Будучи одним из хевдингов[31 - Хевдинг – правитель, выбираемый из местной знати.] в области Рогаланд[32 - Роголанд – область в Норвегии.], он еще на родине получил прозвище Любитель Коней. Правда, высокого и могучего Аудуна могла вынести не всякая лошадь, а вот крепкие и рослые скакуны из страны Гардар[33 - Гардар – так викинги называли Русь: буквально страна градов.] были как раз по нему. Поэтому Аудун не раз ездил в Гардар и закупал там сильных длинногривых русских коней; он даже разводил их у себя в хозяйстве и торговал ими, что и составило основу его богатства.
Аудун был независим и силен. Поэтому, когда конунг Харальд Длинноволосый[34 - Харальд Длинноволосый (Прекрасноволосый) (860–940) – владелец норвежской области Вестфольд, который, став королем (конунгом), вел постоянную борьбу с родовой знатью и непокорными викингами за свое главенство в стране.] стал теснить вольных хевдингов, Аудун Любитель Коней не пожелал ему подчиняться. А у тех, кто противился власти Харальда, было только два выхода – либо сражаться и погибнуть, либо переселиться в иные места. Поразмыслив, Аудун решил перебраться со своим родом в страну Гардар, где еще ранее не единожды бывал.
Однако уже в Ладоге вольный ярл столкнулся с тем, что он не единственный разумник, выбравший Гардар местом поселения. Сюда и до него прибыл немало викингов с севера, многие давно прижились и даже породнились со словенской знатью. Так что новых пришельцев они встречали уже без особого радушия. Да и местный люд тоже не особенно жаловал прибывающих чужеземцев, которые стремились захватить лучшие места и потеснить словен. Вот тогда-то Аудун и решил испытать судьбу, отправившись по великому водному пути реки Итиль, надеясь найти место, где мог обрести новый дом.
Место ему показала сама судьба, причем не очень-то милосердно.
У Аудуна была жена, Раннвейг, мудрая подруга и советчица, с которой он прожил жизнь, родил детей и на которую всегда мог положиться. В дороге она стала прихварывать, потом и вовсе занемогла. Это было как раз недалеко от Ростова. Здешний посадник Путята позволил Аудуну разбить стан в его землях, даже прислал местных лекарей-шаманов. Но ничто не помогло, Раннвейг умерла, и ярл возвел на берегу Итиля для нее высокий курган. Теперь уехать от захоронения жены ему было тяжелее, чем покинуть родовую усадьбу в Рогаланде. В итоге он и остался в Ростове с разрешения Путяты, которому было лестно иметь своим воеводой столь отменного ярла, да еще с сильной дружиной в придачу. Одно было плохо – Аудун отличался гордостью и не терпел над собой власти; он выслушивал распоряжения Путяты, однако выполнял их только в том случае, если считал достойными своей чести. Какое-то время это приводило даже к столкновениям между ними, пока хитрый Путята не нашел способ, как привязать к себе Аудуна. Однажды посадник пришел к ярлу и сказал, что, видя печаль Аудуна по умершей супруге и зная, как тяжело обживаться на новом месте без хозяйки, он решил предложить ему в жены свою единственную дочку Руслану.
Предложение было неожиданным, но варяг принял его, хотя сама Руслана и не казалась Аудуну таким уж приобретением. Чернявая, мелковатая и смуглая девушка в глазах северянина выглядела отнюдь не красавицей. Но Руслана была молода, а взять в дом новую жену – верный признак того, что глава рода еще в силе. Только Путята остался внакладе от этого брачного союза с варягом: он-то думал, что зять, следуя местным законам, станет послушен воле старшего родича и будет беспрекословно выполнять его наказы, однако Аудун, хотя и принял посадника ростовского как родню, послушания не выказывал.
Все это пришлым Стрелку и Свете еще предстояло узнать, а пока они в сопровождении ярла и его старшего сына Скафти подошли к усадьбе Аудуна, расположенной немного в стороне от градских изб на берегу замерзшего озера.
Стрелок с интересом оглядывал усадьбу варяга-переселенца, хозяйственные постройки в кольце частокола на земляной насыпи, длинный жилой дом с двускатной дерновой крышей, опирающейся на срубы стен. Сейчас, когда все это было покрыто снегом, дом напоминал длинный снежный сугроб.
Аудун сказал:
– Моя усадьба называется Большой Конь, – и указал на резное изображение головы коня под стрехой крыши. – Теперь же, – добавил он, оправляя накидку из белой овчины, – не сочтите меня невежливым, но я должен буду оставить вас ради службы. А о вас позаботятся мой старший сын Скафти и дочка Гуннхильд.
С этими словами Аудун пошел к ожидавшей его дружине, вскочил на длинногривого ярко-рыжего жеребца и сделал знак трогаться. Скафти помахал отъезжающим рукой и жестом пригласил новых постояльцев войти.
Стрелок ранее бывал в поселении Гнездово под Смоленском, где оседало немало выходцев из-за моря, видел длинные дома викингов, однако внутрь, в отличие от своей жены, никогда не заходил. Ей же были привычны и протянувшийся вдоль всего строения проход, и ряд поддерживающих двускатную кровлю столбов, украшенных затейливой резьбой, и открытые очаги по центру, где горел огонь. Это пламя вдоль всего помещения освещало низкие скандинавские столы и расположенные у стен кровати с задвижками – боковуши, как их называли на Руси. У ближайшего из очагов хлопотали женщины. Одна из них, рослая, статная, с головным платком замужней женщины, закрывавшим лоб до бровей и завязанными на затылке концами, шагнула навстречу гостям и протянула большой рог с пивом.
– Мой отец не всякого приведет под свой кров, – произнесла она, предлагая рог Стрелку. – Но раз Аудун Любитель Коней пригласил вас на постой, значит, вы достойные люди, и я от всего сердца желаю, чтобы наш дом стал домом и для вас.
Она говорила немного гундося, отчего Стрелок не все разобрал в ее речи, но приветливый жест понял правильно и, приняв рог, выпил до дна. Уже возвращая его хозяйке, он, немного сбиваясь, поблагодарил ее на варяжском и пожелал здравия и добрых дней. Затем покосился на жену – мол, правильно все сказал? Света только чуть кивнула в ответ, принимая второй рог из рук другой дочери Аудуна.
При этом обе молодые женщины быстро оглядели друг друга, будто оценивая: обе были хороши и стройны, но если в Свете были яркость и некая чувственная прелесть, то Асгерд, младшая дочь Аудуна, обладала холодной северной красотой. Она гордилась своей внешностью, и появление под родным кровом такой красивой постоялицы не очень-то ее порадовало. Тем не менее она сказала, обращаясь скорее к Стрелку, чем к его жене:
– Поешьте с дороги и передохните, а мы пока растопим для вас баню и позаботимся о том, где вас уложить.
В дальнем углу сидела у прялки молодая жена Аудуна Руслана. Ее большой живот выпирал под вышитым передником, оплечье богатого платья было на мерянский манер красиво расшито узорами из кусочков меха и бисерной россыпью, и так же, в тон оплечью, был расшит ее повой[35 - Повой (или повойник) – головной убор замужней женщины в виде шапочки, немного возвышающейся надо лбом и закрывающей сзади волосы.]. Руслана испытывала легкую досаду, оттого что не она встречает гостей, а дочери мужа. Но так уж вышло, что мягкую по натуре и нерешительную Руслану в Большом Коне все воспринимали как младшую: почитать – почитали, но она всегда оставалась на вторых ролях.
Со своего места Руслана видела, как веселый и пригожий Скафти подсел к гостям и стал что-то говорить, смеша их. Она невольно вздохнула. Когда ее сватали за Аудуна, который годами был старше даже ее отца, девушка втайне надеялась, что тот откажется и она выйдет за кого-то из сыновей Аудуна. За красавца Скафти, например… или за второго его сына, Асольва. Но с Асольвом больше повезло ее подружке Верене, которая приглянулась ему и вышла за него замуж. Не прошло и года, как она подарила мужу двойню, за что ее почитала и любила вся родня: считалось, что родить двойню – особый знак благословения богов. Руслана же долго ходила пустой, пока наконец прошлым летом не поняла, что не зря старый муж покрывает ее каждую ночь. И все же Руслана втайне продолжала мечтать о Скафти…
Сейчас же она сделала знак Верене и, когда та приблизилась, стала расспрашивать о гостях. Болтушка Верена с радостью оторвалась от ткацкого стана, чтобы выложить подруге-свекрови все, что ей удалось узнать.
– Пришлые будут из племени реговичей. Вернее он вроде как из этого племени, а жена его благородной варяжской крови. Поэтому твой муж и пригласил их: знаешь ведь, как он добросердечно относится к людям со своей родины. Ты только погляди, как Скафти их обхаживает. Хотя, как я слышала, во дворе крепости этот пришлый превзошел его в двубое с копьями. Но Скафти что тебе дитя – ни на кого обиды не держит, а от жены пришлого глаз не может отвести. Но и она-то краса, что тут скажешь. Ты видела, Русланка, как Асгерд на нее зыркнула? Небось нашей гордячке придется теперь уступить гостье свое звание первой ростовской красавицы.
Руслана закончила сучить нить из кудели и бросила моток в корзину, взяла было пряслице для нового веретена, но вдруг сердито отшвырнула его – оно так и покатилось под лавку.
– Довольно, – сердито произнесла она. – Что это я как чернавка какая в углу таюсь? Мне тоже интересно поглядеть вблизи на гостей. Не так уж и часто под кровом Большого Коня появляются чужаки.
Она резко встала, но тут же невольно застонала, держась за поясницу. Большой обвисший живот тянул вниз, спина болела. Верена поддержала подругу, попробовала усадить на место, говоря, что если той угодно, то она велит подозвать к ней гостей, однако жена Аудуна подошла к ним сама. Верена только вздохнула: вот Русланка ворчит, что ее в Большом Коне никто всерьез не воспринимает, а как же иначе, если в ней величавости ни на потертую овчинку? Все бегает, все кого-то расспрашивает, не осмелится даже что-либо взять без дозволу, во всем полагается на Гуннхильд, словно не она, жена хозяина, тут госпожа, а ее падчерица. Потому-то гордые дочери Аудуна и видят в ней лишь прибавление в семью, но отнюдь не ровню себе.
В этот момент Скафти сказал гостям что-то смешное и все трое зашлись от хохота. Стрелок даже коленом о столешницу стукнулся, так что миски подскочили – ну не получалось у него сладить с этими низкими, по колено, варяжскими столами. Ни тебе локтем опереться, ни ногу под столом вытянуть. Света же держалась проще, чувствовала себя непринужденно, ела красиво, поддерживая ложку ломтиком хлеба, не чавкала, уголки губ аккуратно вытирала маленьким платочком. Вот на эту ее манеру аккуратно есть и обратила внимание подходившая Руслана. А еще она заметила, что вблизи гостья кажется еще краше: шапку она скинула, представ перед хозяевами с непокрытой, как у незамужней, головой; вся в золотистых кудряшках, нежно обрамлявших личико. Свет от огней сделал их словно мерцающими, да и сама она словно светилась весельем и радостью.
Руслане еще не доводилось видеть такой привлекательной женщины. Однако и спутник ее был хорош. Не так, конечно, как Скафти, но приятен лицом, на котором выделялись синие глаза. А еще плечи широкие, улыбка… Он встретился взглядом с Русланой, и она улыбнулась гостю в ответ, не успев решить, достойно ли жене хозяина расточать улыбки чужакам.
Но тут же рядом оказалась Гуннхильд.
– Тебя что-то встревожило, госпожа? Не беспокойся, все в порядке, все под надзором.
Гуннхильд по-славянски говорила почти без акцента. Она быстро научилась и местной словенской речи, и мерянскому говору. Замужем Гуннхильд была за воеводой Нечаем, жили они ладно, хотя и виделись нечасто, а только когда тот приходил к жене из детинца. У овдовевшей к моменту приезда в Ростов Гуннхильд были две дочери от первого брака, и еще двоих она родила своему ростовскому мужу. И хоть пора ее первой молодости уже миновала, рослая Гуннхильд оставалась стройной и величавой; было в этой женщине некое спокойное достоинство, которое привлекало к ней, заставляя одновременно уважать ее и немного побаиваться.
Вот и сейчас Руслана не решилась сказать старшей падчерице, что просто умаялась сидеть в углу и прясть, что хочет пообщаться с новыми людьми, и послушно позволила Гуннхильд бережно взять себя под руки и отвести на прежнее место. Заботливая падчерица принесла ей горячего молока, подставила под ноги скамеечку, осведомилась, как молодая мачеха себя чувствует. Однако у Русланы все равно было ощущение, что та мягко и ненавязчиво отделалась от нее.
Из бокового входа появилась со стопкой полотна Асгерд, сообщив гостям, что баня для них истоплена и они могут помыться с дороги. Гуннхильд дала им квасу, гостье выделила полотняную рубаху, а у Верены даже попросила платье для пришлой, ибо все понимали, что в пути, да еще на лыжах, женщине можно одеваться в порты, однако в благородном доме она не должна выглядеть как юноша с длинными косами.
Гостей не было долго, парились, видимо, до самых костей, до малинового свечения на коже. Само собой понятно: после такой-то дороги… Однако Верена, носившая в баньку для пришлой свое красно-коричневое платье на бретелях, потом пробралась к Руслане и со смешком сообщила, что такое увидала!..
– Ох, они такие!.. Я когда шла к постройкам в закут, где банька наша, то они, не заметив меня, как раз выскочили из парной и ну дурачиться в снегу! Смеялись, она визжала, а он валил ее голую на снег и целовал. Она же только довольна была да его самого снегом закидывала. Вот оглашенные! Дурачились, как дети, право. Пар-то так и валил от их разгоряченных тел, но я-то углядела, как этот Стрелок хорош. Жилистый, сильный, плечистый, а уд у него…
И, склонившись к Руслане, быстро зашептала, все время посмеиваясь. Та кивала, опуская очи, и не понимала, какое дело Верене до пригожего чудака. У нее самой вон Асольв загляденье, да и при чем тут мужской уд? Дело не в том, мал он или велик, главное – как муж свою бабу холит, а не что с ней на ложе проделывает.
Поэтому Руслана только и спросила, а гостья-то, мол, какова? Подружка хмыкнула: уж не намного лучше самой Верены. Даром что ли ее платье этой Свете впору пришлось.
Когда гости привели себя в порядок и вернулись в усадьбу, Скафти указал им на место возле самого большого очага, чтобы волосы просушили. Света сперва все больше русые волосы своего милого расчесывала, опять же шепталась с ним о чем-то и посмеивалась, будто ни до кого иного в доме у нее заботы не было. Но на деле все примечала: и что посадник Путята пришел в дом зятя, и что сразу же к Руслане подался. Света еще днем заметила, что дочка посадника очень похожа на отца: такая же смуглая и чернявая, с широкими черными бровями. Но дурнушкой Руслану не назовешь: небольшой мягонький носик, яркие губки, глаза большие, карие, но какие-то печальные и невыразительные. А отца своего она как будто побаивается, разговаривает с ним, не поднимая очей.
Вскоре появился и воевода Нечай с сыном Кимой. Кима нес на плече бочонок с медом – подарок родне. Нечай в первую очередь нежно и быстро обнял жену, потом приголубил дочерей – сначала своих младшеньких, а потом приветил и старших дочек Гуннхильд. Кима же, посадив одну из младших сестренок на колено, дурачился с ней, играя с ее тонкими, смешно торчавшими косичками.
В дверь то и дело кто-то входил, тянуло холодом, и Света отошла к женскому столу, где было теплее. Размотав головное покрывало, стала расчесывать свои на диво красивые волосы – длинные, пушистые, отливающие светлым золотом. А сейчас, чистые и легкие, они походили на солнечную реку, обтекающую ее фигурку, и завивались у лица в мягкие локоны. Все невольно засмотрелись на расчесывающую свои кудри молодую женщину. Она вскоре почувствовала всеобщее внимание, но, будучи привычна к таким взглядам, не засмущалась. Да и чего ей волноваться, если она под охраной такого удальца, как ее Стрелок. Света только порой поглядывала на него, видела его счастливо и гордо мерцающие из-под спадающего наискосок длинного чуба глаза, видела, как он сидит, чуть прислонившись спиной к подпоре столба. Рука Стрелка небрежно лежала на согнутом колене, но время от времени он слегка водил кистью, как будто повторял ласкающие движения ее гребня.
В дверях появился тиун Усмар. Скинул шубу на руку слуге и огляделся, тоже задержав взгляд на расчесывающей волосы красавице. Но тут к нему подошла его жена Асгерд, поднесла рог с пивом. Она принарядилась к приходу Усмара, надев длинное голубое платье с вышивкой, а голову повязав красивым платком с серебристой тесьмой; свои светлые золотистые волосы Асгерд заплела в косы и уложила кольцами от самых висков. Она смотрела на мужа с нежностью, и Усмар, принимая у жены рог, поцеловал ее запястье. Затем сообщил, что уже приехали вестовые от ее отца с сообщением, что Аудун надеется поспеть как раз к вечерней трапезе.
Довольная Асгерд провела мужа вдоль ряда очагов и усадила на подобающее ее мужу место. Но едва она отошла, Усмар снова уставился на Свету. И смотрел так долго, что она отвернулась, закрыв лицо пышной волной волос.
Аудун и впрямь вскоре вернулся. С ним были два его сына: средний, коренастый и спокойный Асольв, к которому тут же поспешила Верена, и младший, четырнадцатилетний подросток Орм с такими же светлыми и пушистыми, как у отца, волосами. Пока ярл Аудун и Путята беседовали, слуги и женщины снимали с крюков большие котлы с кашей, приправленной соленой рыбой, тонкими ломтями нарезали вяленое мясо, выносили хлеба. Все это расставляли по длинным столам; одновременно открывали бочонки с пивом, разливали хмельной мед и ягодные кисели. Потом Аудун, как старший, взял слово и поднял рог во славу богов, а затем все приступили к трапезе.
Однако за едой многие поглядывали на новоприбывших. Живущие в глуши мерянской земли, за заснеженными глухими лесами и замерзшими болотами, ростовчане не так часто получали новости извне, и появление каждого нового лица вызывало у них оживление и интерес, желание вызнать как о самих пришлых, так и о том, что делается в отдаленных пределах. Оттого-то, когда вкушающие утолили первый голод, Аудун сам обратился к Стрелку и его жене, пригласив их сесть поближе к нему, на крытых сукном ступенях у подножия главного сиденья. Это означало, что гостям полагается рассказать о себе и потешить вестями собравшихся.
Первым говорил Стрелок: о далеком племени дрегвы рассказал, обитающем в болотистых лесах на Припяти. Потом как встретил среди днепровских варягов свою Свету и вместе с ней подался на службу к князю вятичей. О вятичах местные были наслышаны, но с удовольствием внимали рассказу, как Стрелок служил у князя Держимира, как ходил с ним в степные дозоры и схлестывался с хазарами. О хазарах в Ростове знали как об опытных торговцах, но относились к ним с неким предубеждением, будучи наслышаны, насколько те опасны, когда отправляются в набег. Стрелок же преподнес все так весело, что выходило, будто схватки со степняками – сплошная забава, а удальцы-русы лихо гоняют копченых[36 - Копчеными русы называли степняков как из-за смуглости тех, так и из-за обычая коптить оружие и стальные пластины доспехов, чтобы те не блестели на солнце и не выдавали на открытом пространстве их местонахождение.], ибо заломить хазарина для них столь же просто, как свалить в лесу волка-одиночку. Он и сам получил в награду драгоценный пояс за сбитого стрелой с коня хазарского хана. Так что они показывали хазарам, как лихо приходит.
– То-то теперь те же вятичи дань вызвались платить хазарам копченым, – сурово отозвался со своего места Путята, на что Стрелок промолчал: что ж, так оно и вышло, что вятичи подчинилась хазарам.
Потом пришлые опять тешили хозяев историями о жизни в других краях. Поведали и о традициях в племени муромы, где одно время им пришлось жить. И опять же с их слов все выходило так забавно, что ростовчане не переставали дивиться, слушая, как у муромчан по обычаю жених похищает перед свадьбой понравившуюся девушку, а друзья-молодцы, помогавшие ему, тешатся с ней по очереди. И только потом жених приводит избранницу в свой дом. Подобное легкомыслие в Ростове не одобряли, ибо тут куда строже следили за честью рода – чтобы и договор был, и родня согласовала выбор молодых.
Далее разговор коснулся племени дикой голяди, через земли которых путникам пришлось пробираться к Ростову. Вот уж действительно дикое племя! Ростовчане, конечно, знали, что соседи их нелюдимо и непривычно живут, но им было забавно послушать, какие обряды творят голядские колдуны-шаманы. Женщины краснели и фыркали, когда Стрелок с живостью описывал, как шаманы мочатся на деревья вокруг селения, обозначая свою территорию, будто волки лесные. Мужчины же пополам сгибались от смеха, слушая о том, как глава голядского воинства перед походом бегает за курицей, предназначенной для заклания на алтаре. По тому, как скоро он догонит перепуганную птицу, зависит, удачен ли будет поход. При этом, добавил Стрелок, все остальные только наблюдают за погоней, сохраняя самый серьезный вид, и никто не смеет вмешиваться.
Короче, смеху в этот вечер в доме Большого Коня было предостаточно. Гости оказались отменными рассказчиками и всех развеселили. Смех стал стихать, лишь когда Аудун поднял руку и спросил:
– Теперь я хотел бы узнать о родне твоей жены, Стрелок. Для нас, живущих вдали от Норейг, это всегда важно. Может статься, что мы знаем кого-то из ее рода, и нас сводила судьба с ее близкими людьми. И если таковые отыщутся, то и Свете, и тебе только больше почета у нас будет. Так что пусть теперь женщина нашего племени поведает, откуда ее корни.
Веселая улыбка Стрелка при этих словах потускнела, и он невольно сжал руку жены, словно хотел избежать этой темы. Однако Света, чуть улыбнувшись мужу, смело выступила вперед.
– По крови я только наполовину принадлежу к племени варягов, благородный ярл. Моя мать, славянка. Она была пригожа и из хорошей семьи, так что мой отец нашел ее достойной соединиться с ним в браке.
– Это не диво. Немало мужей из Норейг сходятся с местными женщинами. Я сам тому пример, да и мой сын Асольв доволен своей женитьбой. Однако скажи нам, Света жена Стрелка, каково было имя твоего уважаемого отца?
Света немного помолчала, потом произнесла:
– Его звали Кари из Раудхольма. И он носил прозвище Неспокойный.
Стрелок чуть вздрогнул при этом, взглянул на Аудуна, и увидел, как тот шевелит светлыми бровями, обдумывая что-то.
– Клянусь рукоятью своего меча, что это имя мне знакомо! – сказал наконец варяг. – Это был известный герой. Я как-то встречал его на тинге[37 - Тинг – собрание свободных людей, где решаются спорные вопросы и создаются новые законы.] в Норейг. С ним еще был его сын-подросток, Гуннар, если мне не изменяет память. Так?
Света посмотрела прямо в глаза ярлу и согласно кивнула.
– У тебя очень хорошая память, ярл Аудун. Это было давно, а ты все помнишь… Скорее всего, ты встретил Кари Неспокойного и моего сводного брата Гуннара, когда они покидали те края. А после прибытия на Русь Кари служил у одного прославленного днепровского князя. Ты знаешь об этом?
Она произнесла это как-то странно, с едва уловимым вызовом. Аудун ответил:
– Я, конечно, чту твоего отца, златовласая яблоня пряжи, однако у меня нет возможности знать о судьбе всех, кто когда-либо встречался на моем пути. Но, думаю, ты сама поведаешь мне о Кари Неспокойном.
– Он встретил безвременную кончину в Гардар. Он в то время служил у известного князя Эгиля Золото. Ты должен знать о нем.
Пока Аудун задумчиво вращал обручье на руке, силясь припомнить, неожиданно раздался голос Путяты:
– Я слыхивал о богатом и знаменитом Эгиле Золото и знаю, что он был едва ли не ближайшим другом самого Олега Вещего. Так ли?
– Так, – подтвердила Света и прижала руку к груди, словно удерживая бьющееся сердце. – Кари Неспокойный служил у Эгиля, пока его не настигла разбойничья стрела. Но это случилось, когда я была совсем ребенком, поэтому мне больше нечего сказать.
– Ну а о своем брате Гуннаре ты можешь поведать?
Девушка кивнула.
– Мой брат Гуннар… Мы долгое время были с ним очень дружны, но потом поссорились. Знаю, что он тоже погиб.
Голос ее неожиданно стал срываться и Стрелок поспешил жене на выручку.
– Лучше меня спроси, пресветлый ярл. Ведь я одно время служил в хирде Гуннара Карисона и знаю, как он сложил буйну голову. Его, как некогда и Кари Неспокойного, поразила стрела. Я сам… видел это[38 - Об этих событиях рассказывается в романе «Светорада Золотая».].
Аудун медленно огладил рукой роскошную светлую бороду.
– Что ж, каждый по-своему находит свой путь в чертоги Валгаллы[39 - Валгалла – небесный чертог, где обитают боги скандинавов и где вечно пируют души погибших в бою храбрецов.]. Однако сдается мне, что я был не очень учтив и разволновал тебя, солнечная липа пряжи[40 - Женщина (кенинг).]. Да и не гостеприимно так долго утруждать вас расспросами, учитывая, что вы с дороги, а время уже позднее.
После этого он поднялся, давая понять, что пора готовиться ко сну.
Заботливая Гуннхильд повела гостей к боковуше, отодвинула заслонку и, откинув тканый полог, указала, какая удобная постель их ждет. После этого она пошла вслед за отцом, который прощался с гостями. Посадник Путята уезжал со своими людьми, а Нечай оставался на ночь с женой. Но Усмар, который, как надеялась Асгерд, тоже останется, неожиданно заявил жене, что не станет спать с ней, пока она не смирится и не поедет в их общий дом.
– Сдается мне, – тихо произнесла молодая женщина, – что ты больше почета проявляешь ко мне, когда я под отеческим кровом, а не в твоем богатом доме.
– Ты вольна выбирать, – ответил Усмар и, направившись к двери, накинул на плечи свою большую соболью шубу. Он оглянулся всего лишь раз, но не на Асгерд, а в сторону боковуши, где укрылась с мужем приезжая красавица. И от этого на сердце Асгерд стало совсем плохо.
Гуннхильд украдкой наблюдала за сестрой.
– Хочешь, я скажу отцу, чтобы он освободил тебя от постылого брака?
Асгерд опустила глаза и отрицательно покачала головой.
