Опоздавшая сказка

скачать книгу бесплатно

Опоздавшая сказка
Виктория Горнина

Сборник современных рассказов, сюжеты которых взяты из обычной жизни. Последней стоит "Опоздавшая сказка". Сказка у меня вообще одна, поэтому она добавлена в сборник. Она писалась к Рождеству, но оказалось, что писать сказки – невероятно трудное занятие, поэтому к празднику не получилось ее закончить. Так она и стала опоздавшей.Приятного чтения.

Виктория Горнина

Опоздавшая сказка

Открытка

Настя стояла возле вертикальной стойки с открытками, внимательно рассматривая проплывавшие перед глазами рисунки. Стойка медленно вращалась, повинуясь худенькой детской ручке. Зайчики, котята, букеты цветов сменяли друг друга, голубые Настины глаза придирчиво выбирали из предложенного разнообразия тот единственный, такой нужный ей вариант, ту открытку, что должна понравиться маме. До сих пор, а тому уж два дня, никак не удавалось Насте справиться с этой задачей – как назло – девочка и на почту бегала, и заглядывала в стеклянные витрины газетных киосков, когда возвращалась из школы – все напрасно.

Какие-то блеклые, скучные попадались ей открытки, или не по теме – то к Юбилею, то к Свадьбе – были конечно, среди них и С днем рождения, но все они, так или иначе, одинаково не годились для ее мамы. Настино воображение рисовало ей потрясающую открытку – букет алых роз, перевязанный блестящей ленточкой или летящие ангелочки, или и то и другое сразу – Настя и сама не могла определиться, что же ей хотелось бы. Одно могла сказать девочка точно – это должно быть что-то очень красивое, яркое, такое, чтоб глаз не отвести. Стойка натужно скрипнула, повернулась, и Настя застыла с открытым ртом – вот – то, что мне нужно – наконец-то. Ведь мамин День рождения уже завтра…

На усыпанном блестками белом фоне, резной, в форме полураскрытого веера, открытки порхала бабочка – над шикарным букетом тех самых алых роз, что представлялся Насте – выбитый рисунок подчеркивал каждый лепесток, фон искрился, а над всем этим великолепием золочеными круглыми буквами красовалась надпись – Любимой мамочке. Это она – Настя даже не сомневалась. И папа будет доволен своей Настей. Пару дней назад они, в отсутствие мамы, словно заговорщики, как раз держали совет.

– Что, дочь. Маму поздравлять будем? – улучил момент ее отец.

Настин папа слыл человеком практичным, а потому предпочитал дарить жене дорогие подарки, чтобы память оставалась надолго – роскошная золотая цепочка в красном бархатном футляре лежала на полке позади книг. Там же в маленькой коробочке ждал своего часа кулончик с изумрудами – это от дочери – решил отец. Он всегда рассуждал здраво, с присущей ему железной логикой – что может придумать восьмилетняя девочка? Подарить маме на день рождения плюшевого мишку или очередную чашку – их и так в доме полно. Пусть подрастет пока, а сейчас я решаю за нее.

– Конечно, пап. Ты подарок уже купил? – Настя прекрасно знала характер отца.

Он весело подмигнул дочери – глубоко посаженные серые глаза зажглись доброй хитринкой:

– А ты не проболтаешься?

– Нет, что ты…

– Тогда смотри.

Перед Настей засверкало алмазными гранями затейливое плетение – конечно, Настя еще не знала цену таким вещам, она понимала только, что это что-то очень красивое, и должно быть страшно дорогое, настоящее – ни какая-нибудь дешевая мишура – девочку буквально заворожил тяжелый благородный блеск.

– Ой, папочка… – цокнула языком Настя.

– Как думаешь, ей понравится?

– Еще бы – зажглись восхищенными огоньками Настины глаза.

– А это – от тебя. Поняла?

Отец открыл коробочку. Зеленые блески рассыпались волшебным сиянием, словно только и ждали момента вырваться из замкнутого пространства.

– Ну как? Нравится? – улыбнулся он. – Вот вместе и подарим маме.

Подождав немного, пока дочь вволю насмотрится на украшения, отец почел за благо скорее вернуть все в тайник – пока их не застали врасплох.

– Налюбовалась? Давай, уберу. – принимая из Настиных рук изящные коробочки. – Только чур – молчок. А кто проговорится, тот…

– Знаю, знаю, – засмеялась Настя – Тот языка лишится.

Теперь, когда помимо всего прочего, их объединила еще и общая тайна, они оба ощутили то счастливое состояние единения, когда понимаешь друг друга без помощи слов, и безошибочно чувствуешь даже самый незаметный нюанс настроения близкого человека. Настя, очень гордая тем, что ей так доверяет отец, от избытка чувств закружилась по комнате и вдруг остановилась, не закончив па -

– Ой, пап, а открытка? – спохватилась девочка.

– Что?

– Открытка. Подарки всегда с открытками дарят.

Это Настя знала прекрасно – и учительнице, и подружке – всем к подарку обязательно прилагалась открытка, согласно случаю – день рожденья или день учителя, Новый Год ли , 8 Марта, но открытка составляла неотъемлемый атрибут любого подарка – будь то букет цветов или громоздкая коробка, перевязанная цветной ленточкой…

Сам Настин папа, как настоящий мужчина, не придавал большого значения таким пустякам – ему и в голову не пришло подумать о какой-то открытке – молодец дочь, пусть и займется этим, внесет, так сказать, свой посильный вклад.

– Мы так сделаем, дочка. Вот тебе денег – купишь открытку сама. Доверяю.

И сейчас отцовские сто рублей лежали на дне настиного кармана. Надо ж так получиться, что именно здесь, здесь и сейчас, достаточно лишь протянуть руку – и почему она раньше не подумала заглянуть сюда? – вздохнула девочка – дело осложнялось тем, что Настя пришла в магазин с мамой вместе. Они поднялись по мраморной лестнице, дружно отразившись в зеркалах – высокая, стройная Настина мама – эффектная блондинка с приятными мелкими чертами чуть вытянутого лица и сама Настя – хрупкая худенькая девочка с короткой стрижкой и задорным вздернутым носиком.

Весь второй этаж торгового центра был устроен по принципу самообслуживания – единый расчетный блок находился возле выхода, а в огромном зале среди стеллажей и витрин неспешно прогуливался народ. Ко всему можно было подойти, все потрогать – от разодетых кукол до шариковой ручки – решительно все – DVD-ишные диски, посуда, постельное белье и колготки, пузатые чемоданы и тоненькие ученические тетрадки – достаточно лишь протянуть руку, чтобы взять искомую вещь, повертеть, изучить, да хоть попробовать на зуб – а потом шагайте к кассам, господа. Незаметные камеры слежения компенсировали малочисленность персонала – лишь кое-где мелькали продавцы, по большей части занятые – то с товаром, то с очередным клиентом…

– Мам, я диски посмотрю пока. Ты здесь будешь?

А Настина мама совсем закопалась среди дамских перчаток, сумочек и кожаных ремешков – только кивнула в ответ – это не скоро – Настя точно знала – на очереди еще посуда, косметика, белье -

– Как придешь сюда, так и пропала считай – обычно говорит измученный ожиданием отец – он предпочитает обходить стороной универсальные магазины или нервно курит на крылечке, пока его девочки совершают покупки.

Огибая стеллажи, Настя прямиком побежала к открыткам – и, как оказалось, не зря – та самая открытка была здесь, перед нею – в прозрачном запечатанном целлофане. Девочка протянула руку, спохватилась, тут же отдернула ее и огляделась по сторонам. Нет, мама где-то там, за теми витринами. Только надо сделать все очень быстро, чтобы она ничего не заметила. Больше не теряя времени даром, Настя сняла со стойки открытку и поспешила к кассам.

Сжимая сдачу в руках, она сразу углубилась в лабиринты первых ближайших стеллажей – туда, где пластиковые щетки свисали с крючков, щетинились длинные плетеные мочалки и пестрели шторки для ванной – Настя затесалась между стеллажей, боясь быть застигнутой в самый неподходящий момент, и теперь соображала, как бы не помять свое приобретение – да чтоб мама не заметила ничего. Вместительные карманы ее розовой курточки вполне годились для этой цели – только вот забиты они чем попало… Настя спешно перекладывала жвачку, давно забытые наклейки, горстку замусоленных конфет, бог весть сколько болтавшихся в кармане, смятый носовой платочек – теперь, когда карман окончательно опустел, девочка аккуратно, от избытка старательности высунув язык, погрузила в него открытку – та как раз поместилась – лишь кончик хрустящего целлофана предательски выглядывал наружу. Настя пыталась его загнуть – он вновь упрямо принимал исходное положение.

– Ладно, закрою рукавом – решила Настя. – Мама не увидит.

Ее главное дело было сделано – сегодня же вечером Настя своим крупным ученическим почерком напишет в этой замечательной открытке, как много мама для них с отцом значит, и как они любят ее, как счастливы все вместе – Настино личико просто сияло – где ей было заметить пару строгих, настороженных глаз, устремленных на нее? Откуда было ей знать, что милая девушка-кассир, выбивавшая настину покупку, уйдет на обед, а продавщица в зале обратит внимание на воровато оглядывающуюся девочку?

– Явно что-то стащила – вздохнула грузная женщина в форменной одежде – совсем как у давно исчезнувших пионеров – белый верх, черный низ. – Прячет вон, старается. Подождем – будут выходить…

Ей оставалось только находиться поблизости, не выпуская из вида девочку в розовой куртке.

– Настя, уходим – спустя 10 минут раздался мамин голос.

Настя, задрав голову, как раз рассматривала бесконечные варианты кукол Барби и отозвалась не сразу.

– Вот ты где. Пойдем.

Мамины покупки легли на прилавок – пара осенних перчаток мягкой черной кожи, продолговатая форма для выпечки, стопочка тонких тетрадок… Настя стояла в сторонке, поджидая мать – та расплатилась, сложила покупки, и они направились к лестнице.

– Девочка, что у тебя в кармане? – неожиданный вопрос, прозвучавший ехидным вкрадчивым голосом застал Настю врасплох. Она застыла, испуганно прикрывая рукоq карман – тот самый карман, где лежала открытка.

– Я видела, как она прятала что-то – пояснила маме продавщица.

Мамино лицо мгновенно залилось краской, глаза округлились и забегали, в них отразился ужас -

– Настя, ТЫ? ТЫ что-то взяла? Как… как ТЫ могла?

Это высокое тройное ударение на ТЫ с отчаянной нотой в голосе подействовало на Настю словно удар наотмашь – лицо вспыхнуло, загорелось изнутри, язык перестал слушаться – она лишь смогла тихо промямлить -

– Я… я не… – и опустила глаза.

– Доставай. – решительно выдохнула мать.

Настя попятилась, переводя затравленный взгляд с мамы на продавщицу. Отчаянные обрывки мыслей вихрем крутились в голове – я не могу им показать… я не должна показывать… это секрет…

– Что у тебя, Настя, что? – затряслась мать, увидев, как дочка лишь теснее прижимает руку к карману куртки.

Торчавший целлофан полностью обличал Настю – не оставляя никаких сомнений – дочь украла что-то, взяла и засунула в карман, пока они здесь ходили. Неужели трудно было попросить? И это моя дочь…Боже, как стыдно. И люди смотрят… В самом деле – сцена у выхода уже привлекла внимание, посетители с интересом косились в их сторону, а иные, качая головами, бесцеремонно разглядывали юную воришку, намеренно, из простого любопытства сдерживая шаг. С трудом отодрав упрямую детскую ладошку от кармана, они, совместно с продавщицей, наконец, извлекли на свет Настино сокровище – рисунок показался ребенку сплошным алым пятном – в этот момент лица окружающих смазались, потекли – девочка задыхалась от слез, не могла сказать ни слова, хотя пыталась сквозь рыдания промолвить что-то в свою защиту. Их секрет, их с отцом тайна теперь безжалостно раскрыта, и мамины глаза с таким ужасом смотрят на самую красивую открытку на свете. Любимой мамочке… А слезы все лились и лились, Настя жалобно всхлипывала, закрывала руками лицо. Загнувшийся целлофановый край упаковки, вылезая из кармана, подцепил смятую десятку, тут же спланировавшую на пол, а вслед за ней приземлилась квадратная белая бумажка. Подавленная случившимся мать все еще растерянно созерцала открытку – неопровержимое доказательство вины Насти – не обращая внимания ни на что вокруг – в том числе и на белый надорванный клочок, зато продавщица сразу наклонилась за ним. Азарт опытного охотника сразу сменился кислой миной – на бумажке черным по белому стояло -

ОТКРЫТКА АРТ и ДИЗАЙН

ИТОГ 90 руб.

– Извините – пробурчала продавщица, отдавая матери чек, и тут же, не мешкая, растворилась в зале. Еще с полминуты мама никак не могла сообразить, что все это значит, и только молча переводила взгляд – сначала на дочь, затем на чек, а после – на открытку. Слезы выступили сами.

– Девочка моя… – мама опустилась на корточки – лицом к лицу, обняла плачущую дочку, провела рукою по стриженным волосам – Что же ты молчала?

Настя еще не могла ответить – она лишь обхватила своими ручками мамины плечи, крепко-крепко прижалась к ней.

– Как же я могла подумать, господи… Доченька, родная моя… – открытка незаметно выскользнула из рук и полетела на серый плиточный пол – Ты самое дорогое, что у меня есть…

Мимо них проходили люди, бросая удивленные взгляды на плачущую женщину с дочкой, что обнимались прямо возле лестницы и шептали друг другу сокровенные слова, известные только им одним. И больше ничего не имело значения – ни суета большого магазина, ни вездесущие зеваки, ни так безжалостно и грубо раскрытая тайна. Наконец мама поднялась, вытерла слезы.

– Пойдем отсюда.

На улице сразу стало легче дышать – виной тому, должно быть свежий октябрьский воздух – не иначе. Они не спеша шли домой, среди хрупкой осенней красоты, собирали резные кленовые листья, пока не получился шикарный оранжевый букет – ничуть не хуже нарисованных роз. А забытая открытка так и осталась лежать на сером полу магазина.

Пустырь

Тоня никогда не любила детей. Сколько помнила себя Тоня – они ее только раздражали. Начиная с подросткового возраста, когда мать возила ее по разным курортам, дети постоянно докучали ей – они визжали, орали, бегали, мельтешили перед глазами; постоянно требовали к себе внимания окружающих и не успокаивались до тех пор, пока не получали своего – впрочем, получив, не успокаивались тоже – а продолжали так же носится, сломя голову и визжать теперь уже от удовольствия. Сюсюканье же взрослых вызывало самое настоящее отвращение – Утю-тю, какой хорошенький мальчик – умилялась какая-нибудь мамаша чужому малышу, и Тоню начинало буквально трясти – что она в нем нашла? – возмущалась Тоня – такой же, как и все, да к тому же сопливый. Вид младенца вкупе с запахом молока вызывал в ней брезгливость – пеленки-распашенки, всякие погремушки и соски внушали гадливость, а нежный сладковатый запах казался тошнотворным.

Затем Тоня выросла, из тихой девочки превратившись в миловидную толстушку – с копной густых русых волос и кругленькой упитанной мордочкой – пухлые щечки, небольшие серые глазки, аккуратный носик, узкий лоб и маленькие губки – учитывая свежий вид, что неизменно присущ молодости, она смотрелась неплохо, даже очень неплохо. Аппетитная пышечка – ведь далеко не все предпочитают худышек. Потому в глаза не сразу бросалось отсутствие шеи и некоторая косоглазость, зато привлекал пышный бюст, объемная попа – при наличии талии – со временем талия исчезла совершенно, привлекательная полнота перешла в неуклюжую мощь, рано проступила седина, но, даже учитывая все эти метаморфозы, ее взгляды на детей не претерпели изменений – ни в юности, ни в зрелом возрасте. Только теперь, к 35-ти годам она уже умела объяснить свое отвращение – они вечно орут, вечно визжат и мне противно на это смотреть. Вот если бы визжал и плакал мой, вот тогда…

–Я отношусь к тем женщинам, что могут любить только своего ребенка – утверждала Тоня.

Это несколько извиняло ее в глазах окружающих – не все так безнадежно – думали люди – вот появится свой малыш – она изменится непременно. Можно ведь и в 40-к родить. Счастье материнства способно сделать доброй даже последнюю фурию.

В подтверждение своей теории о детях, старый советский лозунг – «Дети – наше будущее» Тоня перефразировала так – «дети – это будущее их родителей.

– За своего – удавлю любого, а чужой – да х** с ним – всегда говорила Тоня, исподлобья глядя на очередную мамашу с коляской. Но заиметь своего как-то не получилось – с мужем Тоня разбежалась быстро. И, поскольку делить им было нечего, после недолгого бракоразводного процесса Тоня вновь перебралась в свою квартирку на окраине города. Конечная остановка автобуса, одинаковые бело-голубые дома, огромный пустырь – все осталось таким же, как и три года назад.

– Могли бы уже и построить здесь что-нибудь – вздохнула Тоня, имея в виду пустырь.

Лысое пространство тянулось от самой остановки вплоть до новостроек. Широкая утоптанная дорога пролегала наискосок – бугры чередовались с ямами, битый кирпич врос оранжевым боком в землю, опасно извивалась арматура среди пожухлой хиленькой травки, чуть поодаль – брошенные бетонные блоки – бывшая строительная свалка, что наспех разровнял бульдозер.

– Или дорогу хотя бы заасфальтировали к домам…

Это было весьма ценное замечание – дождь лил всю ночь, а ленивая глинистая почва совсем не собиралась впитывать излишки воды. Пешеходная дорожка теперь превратилась в каскад озер разной ширины – и на поверхности как шаткие мостки, плавали доски, брошенные добрыми руками – чтобы худо-бедно, но можно было пройти посуху, а не черпать дорогой обувью грязную воду. Остальные участки дороги представляли собой скользкое грязно-желтое месиво.

– Что ж. Делать нечего – хочешь, не хочешь, а придется идти по этой грязище – куда деваться?

Тоня оценивающе посмотрела вперед, скривила губы – вариантов все равно никаких – это единственный путь. Еще один тоскливый взгляд вниз, на бордовые с золотыми пряжками, туфли – доберусь до дома – отмою, что делать… И Тоня решительно шагнула вперед. Новый бежевый плащ сидел немного мешковато – светлая, бархатистая на ощупь мягкая ткань прямым силуэтом облегала грузную Тонину фигуру, воротничок строгой стоечкой, бордовый палантин повязан сверху, в тон ему – объемная сумка, еще каблучки – пусть и небольшие – в таком виде по Бродвею только ходить, а не скакать тут по грязи… Через пару шагов неуверенный семенящий ритм немедленно пришел на смену твердой поступи – и вовремя – Тоня едва не растянулась, поскользнувшись в липкой глине.

– Ой – вырвалось с испугу.

Теперь она шла, словно начинающий канатоходец, напряженно глядя себе под ноги, то и дело балансируя на хлюпающих досках, неуклюже перескакивая с одной на другую. Время от времени Тоня останавливалась перевести дух на каком-нибудь относительно безопасном пяточке, и тоскливо смотрела в сторону домов – еще так далеко, боже мой…

– Баба, баба – прозвенел детский голосок – по дорожке, презрев всякие там бревна и дощечки, бежал маленький мальчик, восторженно хлюпая по лужам, а за ним едва поспевала бабушка. Невысокая, щупленькая, цветастая косынка поверх седых волос, салатовый плащик давно вышедшего из моды покроя, высокие резиновые сапоги… Мальчик то и дело оглядывался назад, будто приглашая бабулю пробежаться вместе с ним – ну чего ты там застряла – столько всего интересного впереди…

– Ну и место для гуляний – пробурчала Тоня.

Впрочем, малыш явно не разделял такого мнения – напротив, поднять фонтан брызг, пройтись по лужам, лично измерить глубину каждой, да пробежаться по мокрой траве – что может быть лучше? А если у тебя в руках еще и мяч… Синий болоньевый комбинезон, весь измазанный, впрочем, как и грязные резиновые сапожки – это сущая ерунда по сравнению со светящимся от счастья лицом ребенка, его смехом…

– Бессмысленным и беззаботным. А несется-то он сюда. – Тоня напряженно следила за малышом. – И бабка его не догонит. Пережду – пусть бежит. Только бы мяч не выпал из рук.

Едва Тоня успела подумать, как мальчик, словно читая ее мысли, остановился, перестал смеяться, посмотрел на застывшую в ожидании тетю, насупился, и бросил мяч.

– Костик, что ты делаешь? – отчаянный бабушкин окрик прозвучал немедленно, сама она, наконец, подоспела, но было уже поздно.

Извазюканный мокрый мяч, пролетел, будто по заколдованной траектории – отскочив от мелкой грязненькой лужицы прямиком на бархатистую бежевую ткань – самым грязным боком, и замер у Тониных ног. Она в ужасе смотрела на расползающееся пятно – грязевые подтеки устремились вниз – это же новый плащ – округлились серые тонины глаза.

– Вы извините, так получилось… – растерянно сокрушалась пожилая женщина. – Вы уж простите нас…

– За своим ребенком смотреть надо – в гневе всплеснула руками Тоня.

– Это же ребенок… – оправдывалась бабушка. Ее виноватые глаза окружила сеточка морщин. – Ребенок ведь…

Тонины губы кривились от злости, пухлое лицо стало пунцовым – ребенок – и все тут, чтобы он ни сделал – это ребенок – одно у них оправданье. Что я теперь делать буду? Новый плащ – стирать – какой ужас. А ей хоть бы что – извините – и вроде как достаточно. Так и пойдет себе дальше – как с гуся вода. Не ей же теперь отстирывать это пятно. Тоня с ненавистью взглянула на бабушку – та еще виновато улыбалась, стоя перед ней. Она тоже в марком плаще, пусть не таком новом, как у нее самой… Тоня быстро наклонилась, схватила мяч, и, больше не обращая внимания на лужи, шагнула к грязно-желтому месиву – нескольких секунд хватило, чтобы как следует извалять мячик в грязной жиже – Тоня выпрямилась и резко налетела на ничего подобного не ожидавшую женщину – лишь округлившиеся испуганные глаза мелькнули перед Тоней – та даже не отпрянула, не попыталась увернуться, запротестовать – Тоня обтерла мяч, основательно вымазав чужой плащ, выпустила мячик из рук, и, довольная собой, гордо зашагала к дому.

Любимой кошке посвящается

Вы только не беспокойтесь – она жива-здорова – что с ней будет? Вон растянулась на ковре в прихожей – белая, пушистая, откормленная, лапку изящно выгнула и косит одним глазом в мою сторону – на комплимент набивается.

– Ой, ну надо же – деланно восхищаюсь я – Красота необыкновенная.

Ты довольна? И не надо делать вид, будто ничего не слышишь. По морде вижу, что довольна. В ответ лишь величаво повела головою, смерила презрительным взглядом – отвернулась. Конечно – ты у нас хозяйка, а я так, прислугой тут при королевской особе состою.

– Сметану будешь?

При слове «сметана» с нее тут же слетает спесь. Эта упитанная бестия – (назвала бы маленькой бестией – да язык не поворачивается искажать действительность), так вот – она уже несется вперед меня, издавая жалобные просящие мяу. Прямо момент истины – я специально растягиваю удовольствие – пока в холодильнике пороюсь, пока ложку возьму… Ей остается только путаться под ногами и преданно заглядывать в глаза. То-то же. Есть-то – дачный вариант, простолюдинка – а форсу больше, чем у какой-нибудь элитной британки.

Вообще, конечно, это мое упущение. Будучи абсолютно несведущей в тонкостях кошачьей наследственности, я совершила наивный, необдуманный шаг. Однажды просто купилась на ангельскую мордочку, торчавшую из корзинки возле метро.

– Берите за ради бога… котята хорошие… лапы смотрите какие… – суетилась бабулька. – С дачи привезла вот…