Развод в 45. Начать сначала

Я больше не муж. Не любовник. Не предатель. Не герой. Я просто отец. Просто мужчина, который облажался, но пришёл. И будет сидеть, пока не выгонят. Пока не откроется дверь. Пока она не вспомнит. Или хотя бы моргнёт.

Я посмотрел на Машу. Она подняла глаза. И в этом взгляде было всё, что я заслужил: гнев, обида, слёзы – и что-то ещё. Надежда? Презрение? Я уже не разбирал.

– Почему они так долго? – вдруг бросила она. Резко. В голосе – сталь, острые края.

Потому что, чёрт возьми, мы все ещё ждали.И я только выдохнул. Потому что это была первая фраза, что не разрывала меня. Потому что она тоже ждала.

Её голос дрожал, но она пыталась держаться. Маленькая, упрямая, с тонкими пальцами, сжатыми в кулаки, с подбородком, вздёрнутым на зло всему миру. Моя Маша. Моё отражение – и проклятие. Я знал, откуда у неё это. От меня. Это моя кровь. Моё упрямство. Моя ярость. Та, что делает нас живыми и ломает всех, кто рядом.

– Мне нужно знать, что с мамой! – крикнула она, срываясь, глядя не на меня, а на Антонину Григорьевну, как будто в ней был последний шанс получить хоть что-то, что не врет.

Соня всхлипнула. Тихо, как мышь. Её голосок врезался в тишину, как шепот умирающего:

– Всё будет нормально?..

Прямо здесь. Сильным. Прямым. Без истерик, без соплей.Я смотрел на них троих. Мои дети. Моё всё. И вдруг всё стало кристально ясно. Все эти годы, вся грязь, все оправдания – ничего. Всё обнулилось. Сейчас я нужен.

– Она сильная, – сказал я. Жёстко. Как выстрел. – И она справится.

А может – и вспомнит. И вот тогда начнётся настоящий ад.Но только я знал, сколько боли стоило произнести эти слова. Потому что, может быть, она больше никогда не вспомнит, кто мы для неё. Кто я.

Антонина Григорьевна повернулась ко мне. Медленно, будто поворачивалась к врагу. В её глазах – пламя. Лёд и огонь одновременно. Её губы дрогнули, потом сомкнулись в тонкую линию. И вот тогда она выдала:

– Сильная? Ты говоришь о её силе? Где была твоя сила, когда ты трахал другую, пока она глотала слёзы ночами и врала детям, что у папы много работы?

И ровно, сдержанно, как будто во мне не клокотал яд, сказал:Она ударила метко. Без предисловий. Прямо в лицо. Я выдержал взгляд. Глаза в глаза. Поднял подбородок.

– Я не позволю ей сломаться. Ни вам. Ни себе. Ни прошлому. Я не дам вам её добить. Она жива – и этого достаточно, чтобы за неё драться.

Она замолчала. На секунду. Но я знал – её слова уже поселились во мне. Змеёй. Ядовитой. Долго будут гнить внутри.

И мне нужно быть рядом. Не потому что прощение. А потому что всё остальное уже проебано. Осталось только это.А я снова посмотрел на дверь. За ней – Светлана. Та, что не узнает ни меня, ни нас. Та, что очнулась в другой жизни, в чужом теле, в чужой весне.

Чувствовал только гул. И эту долбаную дверь.Я не знаю, сколько часов сидел в этом холле. В этом аду из серого пластика, чужих запахов и навязчивой пустоты. Я не чувствовал ног. Не чувствовал спины.

Я знал этот взгляд. Узнал его с порога.Когда она наконец открылась, я не двинулся. Не моргнул. Вошёл врач – молодой, но с лицом человека, который уже слишком много раз говорил: «Мы сделали всё, что могли».

– Пациентка стабильна, – сказал он.

И я замер. Прямо внутри. Сердце споткнулось. Но я не шелохнулся.

– Но… – продолжил он.

Это «но» было, как лезвие под рёбра. Острым. Медленным.

– У неё диагностирована ретроградная амнезия. Она не помнит последние пятнадцать лет.

Нас нет.Пятнадцать. Лет. Как будто меня вышвырнули в никуда. Пятнадцать лет – это не просто память. Это всё. Жизнь. Суд. Измена. Развод. Слёзы Маши. Молчание Артёма. Соня, родившаяся, когда мы уже почти не разговаривали. Всё это стерто.

– Она помнит только период, когда ей было двадцать пять. Замужем. Двое маленьких детей. Начало.

Я медленно поднял голову. Пульс стучал в висках. Я хотел что-то сказать – но рот пересох. Голос, когда вырвался, был чужим. Хриплым.

– Она… помнит меня?

Что за дерьмовый вопрос. Конечно, помнит. Не меня. А его. Того, кем я когда-то был. До. До лжи, до Кристины, до разрухи, до падения.

Антонина тут же рванулась ко мне, как будто предчувствовала. Встала, как стена. Как мать, которая снова будет защищать свою дочь от меня, как от собаки, которая уже раз укусила.

– Только попробуй навредить ей снова, – прошипела она. – Я тебе голову оторву.

Но она продолжила. Жёстко, как всегда:И я поверил. Она бы смогла.

– Ради детей – играй роль. Притворяйся. Делай вид, что вы всё ещё семья. Хочешь или нет – не важно. Надо.

Я поднял на неё глаза. Без эмоций. Холодно.

– Думаете, мне нужно напоминать? Думаете, я забыл, как это – быть её мужем? И перестаньте орать! Я сам знаю, что мне делать!

И я снова остался один.Она отступила. На полшага. Но глаза не опустила. Упрямая. Такая же, как Света.

И с её памятью, в которой меня больше нет.Один – со всем, что натворил.

– Её психика сейчас слишком уязвима, – сказал врач. Голос у него был ровный, как у человека, читающего инструкцию от стиральной машины. Ни эмоций, ни пауз. Только этот его блядский профессионализм, которым он пытался заклеить дыру в том, что происходило. – Если вы попытаетесь рассказать ей правду… о разводе, о том, что прошло пятнадцать лет, – её состояние может резко ухудшиться.

Я молчал. Скрестив руки на груди. Вцепившись в них так, будто пытался не развалиться по частям. Смотрел на него долго и тяжело, пока не увидел, как его глаза на мгновение дрогнули. Этот человек только что предложил мне сыграть спектакль. Вернуться в прошлое, в котором я больше не существую. Стать тем, кем я давно не был. Мужем. Любимым. Защитником. Хотя, по факту, я был последним, кто имел на это право. Я предал её. Я похоронил нашу жизнь своими же руками. А теперь, по мнению врача, мне нужно прикинуться, что ничего не произошло, и подарить ей… стабильность.

– Ей нужно ощущение семьи, – добавил он, выдержав театральную паузу. Как будто я тупой. Как будто я не понял. – Стабильности. Тепла. Поддержки.

Семьи.

Я сжал зубы. Антонина Григорьевна стояла рядом. Руки сцеплены, пальцы белые. Смотрела на меня, будто сейчас врежет. Не словами – кулаком. Я чувствовал, как от неё тянет ледяным презрением. Она меня ненавидела. И, честно? Имела право. Я не прятался. Я всё знал. Всё помнил. Всё чувствовал. И всё равно стоял здесь. Потому что Света была там. Потому что это были мои дети. Потому что мне больше некуда.Слово прозвучало, как плевок. Как издевка.

– Как долго? – спросил я. Холодно. Глухо. Без эмоций. Как будто я – это уже не я, а механизм, запрограммированный на терпение.

– Неизвестно. Недели, месяцы. Всё зависит от организма, от того, как она будет реагировать. Но мы точно знаем: её нельзя шокировать. Ни в коем случае. Резкие эмоции, стресс, конфликт – это может вызвать осложнения. Или инсульт.

Я кивнул. Снаружи – ровно. Внутри – взрывной отсчёт. Всё пульсировало. Всё рвалось наружу. Но я держал себя. Потому что нельзя. Потому что я мужчина. Потому что если я дам слабину – пиздец всему.

– Ты слышал, что он сказал? – прошипела Антонина Григорьевна, обернувшись ко мне. Её голос был острым, как нож, а взгляд – как гвоздь в висок. – Не смей. Не смей сделать ей больно. Она не переживёт ещё одного удара. Тем более от тебя!

Я поднял на неё глаза. Медленно. Спокойно. Но так, что воздух между нами сжался. И ледяным, выверенным тоном, без одного колебания, ответил:

– Не учите меня, Антонина Григорьевна. Не вы. И не сейчас. Я не для того сюда пришёл. Развод был. Ошибки – до хрена. Но я здесь. Потому что это…моя женщина. Мои дети. Моя ответственность. Хотите вы того или нет.

– Не твоя женщина! Запомни – не твоя!

– Хватит!

Я не кричал. Но это было жёстче любого крика.Она открыла рот, но я шагнул ближе. Её глаза на секунду дрогнули – она не ожидала.

– Я останусь. Поняли? Останусь. И разберусь. Не ради вас. Ради неё. Ради тех, кто сейчас сидит за этой стеной и не понимает, что, чёрт возьми, происходит с их матерью.

Я повернулся к врачу. Он прижался к планшету, как к щиту.

– Хорошо. Нельзя шокировать? Не буду. Буду вести себя как примерный муж. Как тот, кого она помнит. Но если вы хотя бы на йоту ошибётесь… если ваша терапия даст сбой… если из-за этого её состояние ухудшится – я буду первым, кто с вас спросит. Я ясно выражаюсь?

А я снова посмотрел на дверь.Он кивнул. Глотнул воздух.

Я думал, что сжёг всё. До пепла. Что больше не чувствую. Что можно жить дальше.Притвориться её мужем. Вернуться в роль, которую сам похоронил десять лет назад. Заново надеть на себя маску, от которой меня тошнило.

Я стоял на краю. Перед этой дверью. И знал: за ней женщина, которая помнит меня. Но не меня. А того, кем я был до лжи. До измен. До ошибок. Того, в кого она верила. Того, кого она любила. Того, кто когда-то поклялся, что никогда не предаст.А теперь…

Провёл рукой по лицу. Пальцы дрожали. Ладонь была холодной.Я выдохнул. Глубоко. Сквозь зубы.

А теперь, по иронии, ты снова стал её настоящим.Соберись, Вадим. У тебя нет права сдаться. Ты не для того пришёл. Ты – её прошлое.

Глава 4

Его слова должны были меня успокоить, но вместо этого вызвали странное чувство. Слишком гладко. Слишком правильно.

– Почему я ничего не помню? – мой голос сорвался.

Вадим сделал шаг ко мне, его взгляд стал мягче, но он по-прежнему держался на расстоянии.

– Светлана, ты только что пережила аварию. Это всё… временно. – Его слова звучали уверенно, но я заметила, как он чуть напрягся.

– Но почему я чувствую… – я замолчала. Как сказать ему, что внутри меня что-то разрывается? Что я не могу понять, кто я, кто он? Почему его присутствие вызывает во мне то тепло, то холод?

Вадим вдруг присел на край кровати, его движения были медленными, словно он боялся меня напугать.

– Всё будет хорошо, – сказал он. – Я здесь. Я с тобой.

Его слова звучали так убедительно, что я на секунду поверила. Но потом внутри снова поднялся этот странный страх.

Кто я? Кто он теперь? И что мы для друг друга?

Я почувствовала, как моя ладонь сама собой потянулась к его руке. Её касание было таким знакомым, но в то же время чужим. Как будто моё тело помнило больше, чем я.

– Вадим… – я снова произнесла его имя, как будто оно могло стать ответом на все мои вопросы. – Дети… где они?

Его взгляд на мгновение опустился, и я заметила, как его пальцы чуть дрогнули.

– Они здесь, – сказал он мягко. – За дверью. Ждут.

Я судорожно вдохнула.

– Они… в порядке?

Он кивнул.

– Да, конечно. Они переживают, но… они сильные, как и их мать.

Я попыталась улыбнуться, но внутри всё скручивалось от напряжения. Я вспомнила Машу и Артёма. Я помню, как они были ещё такими маленькими. Как трёхлетняя Маша училась кататься на велосипеде, а Артём, совсем крошечный, полугодовалый младенец, лежал в коляске и агукал, наблюдая за сестрой.

– Им ведь… уже не три года и полгода, да? – тихо спросила я, чувствуя, как ком подступает к горлу.

Вадим посмотрел на меня пристально, словно пытаясь понять, как лучше ответить.

– Маша уже взрослая, ей восемнадцать. Она… – он сделал паузу, подбирая слова. – Она сильная. Иногда даже слишком.

Восемнадцать. Боже мой. Как это возможно?

– А Артём? – мой голос дрогнул.

– Ему пятнадцать. Он… умный парень, такой же упрямый, как ты, – в его голосе мелькнула тёплая нотка, но я видела, что за ней скрывалась тревога.

Я закрыла глаза, пытаясь представить их. Восемнадцать и пятнадцать. Я даже не знаю, какие у них лица.

– А… младшая? – вырвалось у меня, прежде чем я успела осознать, что говорю.

Вадим замер. Я открыла глаза и встретилась с его взглядом. Он был удивлён, но быстро это скрыл.

– Ты помнишь? – спросил он осторожно.

– Нет, – я покачала головой, чувствуя, как по спине пробежал холод. – Но… я просто… почувствовала что-то. Как её зовут?

Вадим тихо выдохнул, опустив плечи.

– Соня. Ей одиннадцать.

Одиннадцать? Она младше Артёма и Маши, она… Она родилась позже. После того времени, которое я помню.

– Я её не помню, – мой голос сорвался.

– Это нормально, Светлана, – сказал он. Его голос был ровным, но в глазах я увидела что-то похожее на боль. – У вас с ней особенная связь. Она… знает, что ты её любишь.

Я сжала руки так сильно, что почувствовала, как ногти впиваются в ладони.

– Она меня знает. А я её нет. – Слова вышли почти шёпотом.

Вадим наклонился ближе, но не тронул меня. Просто посмотрел.

– У тебя будет время, чтобы всё вспомнить. Она ждёт тебя.

Я кивнула, но ощущение чуждости росло. Я знала, что у меня трое детей. Но сейчас эти трое казались мне незнакомцами, чьё существование я должна принять на веру.

– Она… как она выглядит? – спросила я.

– Похожа на тебя, – сказал он, и на его лице появилась слабая улыбка. – Те же глаза, те же жесты. Иногда я смотрю на неё и вижу в ней тебя.

Я почувствовала, как слёзы подступают к глазам.

– Она любит меня?

Вадим не сразу ответил. Он чуть отклонился назад, снова став таким собранным и сдержанным.

– Очень.

Я закрыла глаза, чтобы скрыть свои эмоции. Одиннадцать лет. Я не видела её первые шаги. Не знаю, как звучит её смех.

– Ты думаешь, она испугается меня? – спросила я, боясь услышать ответ.

– Нет, – твёрдо ответил Вадим. – Соня… она чувствует, что ты здесь. Знает, что ты её мама. Это не изменилось.

Но я знала, что изменилось. Всё.

– А ты? – внезапно спросила я, не понимая, почему сказала это. – Ты изменился?

Он поднял глаза на меня, и его взгляд вдруг стал тяжёлым, как свинец.

– Светлана, – произнёс он тихо, но твёрдо, – сейчас важно только то, что ты здесь. Мы разберёмся со всем остальным позже. Вместе.

Я не знала, что он имел в виду. Не знала, где ложь, а где правда. Но в этот момент мне хотелось верить. Хотелось удержаться за эту иллюзию, чтобы не упасть в пропасть, которая разверзлась подо мной.

– Пусти их ко мне, – наконец сказала я. – Пусти детей.

Вадим медленно кивнул, поднялся и направился к двери. Но перед тем, как выйти, он задержался на пороге и тихо произнёс:

– Они гордятся тобой, Светлана. И они тебя любят.

Я кивнула в ответ, не находя слов.

А внутри меня разрывалось что-то невидимое… Было кое-что, что слегка насторожило. Да, он здесь. Но он не обнял меня, не поцеловал, не взял за руку. Никакого физического контакта. Может я страшная и… у нас уже нет секса? Ужас… Зачем я сейчас об этом думаю!

Дверь медленно открылась. Я затаила дыхание, чувствуя, как грудь сжимает невидимой рукой. Мои пальцы мёртвой хваткой вцепились в простыню, как будто это могло удержать меня от падения в бездну.

Сначала я услышала шаги. Лёгкие, робкие, а затем чуть более уверенные. Шум приглушённых голосов и шёпот, который оборвался, как только они вошли.

Я подняла глаза и увидела их.

Маша.

Я узнала её сразу. Высокая, стройная, с длинными тёмными волосами, аккуратно заплетёнными в косу. Она стояла ближе всех, будто закрывая собой остальных. Её лицо было знакомым и чужим одновременно. Угловатые детские черты исчезли, уступив место строгому взгляду и подчёркнутым скулам. Она была красивой. Такой красивой. Но её глаза… Эти глаза смотрели на меня так, будто она ждала чего-то страшного.

"Ей восемнадцать," – пронеслось в голове.

Ещё вчера ей было три. Она бегала по кухне с игрушечной куклой, смачно целовала меня в щёку своими липкими от варенья губами и смеялась так заразительно, что я чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. А теперь передо мной стояла взрослая девушка с напряжённым лицом, и я не знала, как заговорить с ней.

– Маша… – выдохнула я.

Её губы дрогнули, но она ничего не сказала.

Мой взгляд скользнул дальше.

Артём.

Он был таким же высоким, как Маша, возможно, даже выше. Широкие плечи, короткие светло-русые волосы, серьёзный взгляд. В нём не осталось и тени того крошечного малыша, которого я помнила. Того полугодовалого младенца, который только-только начинал сидеть и тянул ко мне ручки, когда я наклонялась над его кроваткой.

Сейчас он стоял, сунув руки в карманы, глядя на меня исподлобья. Я заметила, как его челюсть сжалась, как он старался не показывать эмоции, но его напряжение ощущалось даже через всю комнату.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в горле.

И тут я увидела её.

Глава 5

Младшая.

Она стояла за Артёмом, чуть прячась за его спиной. Маленькая, худенькая, с длинными тёмными волосами, которые свободно падали на плечи. Её глаза – мои глаза, голубые, огромные – смотрели на меня с какой-то настороженной надеждой.

"Соня," – пронеслось в голове, и от этого имени у меня перехватило дыхание.

Я не знала её. Я не помнила её. Она была для меня чужой, но в то же время… она была моей.

Моей дочерью.

– Здравствуйте, – вдруг прошептала она, её голос был таким тихим, что я едва услышала.

Мой мир рухнул.

Я не могла сдержать слёз. Они хлынули, как ливень, обжигая щеки, срываясь на губах. Я закрыла лицо руками, пытаясь подавить этот поток, но было уже поздно.

– Простите… – вырвалось у меня. – Простите меня…

Маша была первой, кто двинулся ко мне. Её шаги были быстрыми, но неуверенными. Она подошла, опустилась передо мной на колени и осторожно взяла меня за руку.

– Мама… – сказала она тихо, её голос дрогнул.

Мама.

Я посмотрела на неё через пелену слёз.

– Маша… – прошептала я. – Ты такая взрослая. Я… я пропустила всё.

Её глаза наполнились слезами, но она быстро моргнула, стараясь их скрыть.

– Ты ничего не пропустила, – сказала она твёрдо. – Ты здесь. Это главное.

Но это было неправдой. Я пропустила всё.

– Артём… – я повернула голову к нему, и он, наконец, сделал шаг вперёд.

– Привет, мама, – сказал он тихо. Его голос был низким, мужским, но в нём всё ещё был тот мальчишеский оттенок, который я помнила.

– Ты такой… взрослый, – проговорила я, пытаясь улыбнуться, но моя улыбка дрожала.

Он кивнул, но не подошёл ближе.

И снова я посмотрела на неё. Соню.

Она не двигалась. Просто смотрела на меня своими огромными глазами, будто боялась, что я исчезну, если она сделает хоть шаг.

– Соня… – моё сердце сжалось. – Иди ко мне, пожалуйста.

Она нерешительно сделала шаг вперёд, потом ещё один. Её маленькие руки сжимали подол платья, как будто она искала в нём опору. Когда она оказалась достаточно близко, я протянула к ней руку.

– Привет, – сказала я, стараясь говорить мягко, чтобы не напугать её.

Она замерла, а потом вдруг быстро бросилась ко мне, обняв меня так крепко, что я на мгновение потеряла дыхание.

– Я знала, что ты вернёшься, – прошептала она, уткнувшись лицом мне в плечо.

Моё сердце разрывалось.

Я обняла её, чувствуя, как по моим щекам текут новые слёзы.

– Прости меня, милая, – прошептала я. – Прости, что не помню…

Соня подняла голову, её глаза блестели от слёз, но она улыбалась.

– Это неважно. Ты – моя мама.

И в этот момент я почувствовала, что всё, что я должна была сделать, – это просто быть здесь. Для них. Для всех троих.

Глава 6

Она нерешительно сделала шаг вперёд, потом ещё один. Её маленькие руки сжимали подол платья, как будто она искала в нём опору. Когда она оказалась достаточно близко, я протянула к ней руку.

– Привет, – сказала я, стараясь говорить мягко, чтобы не напугать её.

Она замерла, а потом вдруг быстро бросилась ко мне, обняв меня так крепко, что я на мгновение потеряла дыхание.

– Я знала, что ты вернёшься, – прошептала она, уткнувшись лицом мне в плечо.

Моё сердце разрывалось.

Я обняла её, чувствуя, как по моим щекам текут новые слёзы.

– Прости меня, милая, – прошептала я. – Прости, что не помню…

Соня подняла голову, её глаза блестели от слёз, но она улыбалась.

– Это неважно. Ты – моя мама.

И в этот момент я почувствовала, что всё, что я должна была сделать, – это просто быть здесь. Для них. Для всех троих.

***

Я стоял в коридоре больницы, как в клетке. Стены давили. Воздух не лез в грудь – будто внутри распяли, и каждый вдох отдавался гвоздём под рёбра. Только что из палаты вышли дети. Мои. Наши. И я даже не знал, как на них смотреть. Соня – бледная, как снег весной, вцепилась в подол кофты, будто в него можно было спрятаться. Маша – холодная, собранная, почти каменная. Артём… чёрт, Артём весь сжался в пружину, будто одно слово – и он взорвётся.

Тишина между нами была не пустотой. Это была натянутая струна. Жгучая. Режущая. И я чувствовал, как мы все стоим над пропастью – на ней.

– Значит, вы решили? – выдохнул я, хрипло, резко, сжав кулаки, чтобы не швырнуть кулаком в стену. – Решили молчать?

– Она ничего не вспомнит, если мы сразу вывалим всё, – сказала она твёрдо, но я услышал, как дрогнул её голос. Сомнение. Она не знала. Никто из нас не знал.Маша сложила руки на груди. Спокойная. Уверенная. Только глаза у неё колючие – мои.

Но я чувствовал его взгляд – будто нож под рёбра.Артём хмыкнул. Засунул руки в карманы. Нахмурился. – Лучше для кого? – пробормотал он, не глядя на меня.

– Артём! – бросила Маша. В голосе – остро. Но он не заткнулся.

– Что? – огрызнулся он, глядя мне в глаза. – Может, ты скажешь, что это нормально? Притворяться, будто всё в порядке, будто ты не предал её, не ушёл, не оставил нас в дерьме, а теперь играешь семью?

– Думаешь, я хочу врать ей? Думаешь, я получаю удовольствие от этого балагана?Я шагнул ближе. Медленно. Сцепил зубы так, что челюсть свело. – Артём. Хватит, – сказал я низко. Голос был как металл. Не крик – хуже. В нём было всё, что я не сказал.

Я видел это. Видел в его глазах свою злость, своё разочарование, своё "где ты был, когда мать плакала ночами".Он отшатнулся. Не испугался – отгородился. Защитная реакция. Всё правильно.

– Но есть только одна правда: если мы скажем ей всё сейчас, она может не выдержать. Её психика на грани. Один толчок – и всё. В бездну. Поняли?– Нам всем сейчас невыносимо, – сказал я тише. Жёстко.

– Ты говоришь, будто знаешь, что для неё лучше.Артём скривился.

– Ты хочешь, чтобы мама снова рухнула? Прямо на глазах? Чтобы это было не её восстановление, а похороны памяти?– А ты, придурок, знаешь?! – рявкнула Маша, и я вздрогнул. Редко она так. Редко – но метко.

В глазах у Маши – слёзы. У Артёма – ярость. И боль. Такая боль, что самому захотелось выть.– Хватит.– Мой голос взрезал воздух. Они оба замолчали.

Моя девочка. Моя самая нежная боль.Я повернулся к Соне. Она стояла у стены. Тихая. Маленькая. Её плечи дрожали.

– Мы будем делать то, что нужно. – Я смотрел на них обоих. – Не то, что хочется. Не то, что кажется честным. А то, что нужно, чтобы мать ваша жила, а не ломалась. Ей сейчас не нужен шок. Ей нужна семья.

– Я не буду ей лгать, – прошептал он. Но больше ничего не добавил.Маша кивнула. Артём отвёл взгляд.

Я уже знал, кто это. Даже смотреть не надо. Имя горело на экране, как ярлык на позоре.Я хотел сказать что-то ещё. Но в этот момент в кармане завибрировал телефон.

Кристина.

– Идите домой, – бросил я, резко, как приказ. – Я сам разберусь.

Дверь захлопнулась.Они не спорили. Просто ушли.

Желание разбить этот телефон о стену было таким ярким, что едва сдержался.А я стоял у окна, сжав зубы так, что хрустнуло в челюсти. Пальцы дрожали.

Как будто я всё ещё был тем, кем она помнит меня.Я нажал зелёную кнопку. И в тот момент мне хотелось только одного – чтобы она никогда не была частью нашей жизни. Чтобы я мог стереть всё. Всю ложь. Всё предательство. И просто держать Свету за руку, как когда-то.

– Наконец-то, – её голос резанул мне по барабанным перепонкам, как нож тупой, но ржавый. – Я звоню тебе уже час. Где ты?

Я стоял у окна больницы, уставившись в тёмное небо, будто мог выцарапать в нём ответы, которых сам от себя не добивался. Телефон гудел в пальцах, а её голос – тонкий, ледяной, до отвращения знакомый – лился в ухо, как яд.

– В больнице, – коротко. Без деталей. Без права на доступ.

– Серьёзно? – взвилась она, как струна, которую натягивали слишком долго. – Вадим, ты мне объяснишь, что там происходит? Зачем ты туда вообще поехал?

– Светлане нужна помощь, – отрезал. Спокойно. Сухо. По-мужски. Хотя внутри уже билось: заткнись, Кристина, не лезь.Я сжал зубы, так что хрустнуло в челюсти.

– Светлане? – выкрикнула она, как будто ей под ногти загнали иглы. – Светлане, мать твою, нужна помощь? А мне, значит, не нужна? Мне – твоей женщине, с которой ты последние, десять лет живёшь?!

– Кристина, – перебил я, глухо, без эмоций, но с таким тоном, от которого раньше она затыкалась. – Сейчас это не обсуждается. И ты бы хоть, черт возьми, спросила, как она. Вы же были подругами, если ты ещё помнишь, что это значит.