Непокорная для палача

Виктория Королева

Непокорная для палача

Глава 1

Я возненавидела незнакомца сразу за то, как отец из сильного и грозного мужчины превратился в трясущегося от страха труса, потому что боялся за меня. Для меня отец всегда был кумиром, и смотреть, как его втаптывают в грязь, казалось невыносимым. Я хотела подбежать, обнять его, вытереть слезы с покрытых веснушками щек, заросших густой рыжей бородой. Закричать:

– Папа, я в порядке! Со мной все хорошо!

Но рот зажимала жесткая шершавая ладонь, а в плечо вцепилась крепкая пятерня, не позволяя вырваться.

Черноволосый высокий мужчина, огромный, как чертов огр, возвышался над отцом и что-то тихо ему говорил. Про меня говорил. Потому что отец бросал на меня испуганные взгляды и умолял меня не трогать.

Мой отец! Умолял!

Тот, кто владел этим жалким городом с потрохами, сейчас молил за меня.

Я не слышала, чем незнакомец угрожал мне, но, судя по выражению лица отца, чем-то очень страшным. Наверное, мне тоже надо бояться, но он не так меня растил. Я злилась, рыдала, захлебываясь слезами, но не боялась, я была в ярости.

Незнакомец склонился над стоявшим на коленях отцом и что-то очень тихо ему сказал. Лицо отца побледнело. Он снова бросил на меня затравленный взгляд:

– Романов, пожалуйста, она же еще ребенок. Меня рви! Но не трогай ее! Ей восемнадцать неделю назад исполнилось!

– Раз восемнадцать уже есть, ее и трахать можно, – ответил незнакомец.

От его хриплого грудного голоса у меня по коже побежали мурашки. Он обернулся и посмотрел на меня. Под тяжелым взглядом его темных, почти черных глаз я почувствовала, как болезненно сжалось все внутри.

Полчаса назад я лежала в своей кровати, читая роман Стивена Кинга.

Героев ждал в канализации жуткий монстр. Я переживала за них, а должна была за себя.

Полчаса…

Полчаса – и моя мачеха лежит, придавленная коленом чужака, в гостиной на ковре, на котором мы с ней любили складывать пазлы в ожидании отца. А вокруг стоят вооруженные до зубов бандиты, и дула автоматов направлены прямо на папу.

Полчаса – и наша охрана сметена, уничтожена.

Полчаса – и моего отца лишили власти, имущества, положения, и я боюсь, что совсем скоро лишат и жизни.

Он ползал перед незнакомцем на коленях.

Романов словно прочитал мои мысли, отвернулся от отца и подошел ко мне, я попыталась вырваться, но один из его людей держал меня так крепко, что даже дернуться не получалось. Романов взмахнул рукой – и ладонь, зажимавшая мне рот, исчезла.

– Как тебя зовут?

Вместо ответа я собрала всю слюну, которая нашлась в пересохшем рту, и плюнула в него. Конечно, хотелось бы прямо в страшную бородатую морду, но капля слюны долетела только до ворота черного полупальто и повисла.

– В первый раз прощаю, но в следующий накажу. – Его голос был совершенно лишен эмоций.

Я хотела плюнуть снова. Отец слишком хорошо меня знал, крикнул, чтобы остановить глупый порыв:

– Карина! Ее зовут Карина!

– Она твоя копия, Трофим. – Мужчина схватил меня за волосы и оттянул голову назад, задирая подбородок, так что пришлось посмотреть прямо ему в лицо, а я и не собиралась отводить взгляд, таращилась так, что того и гляди глаза из орбит вылезут. Пусть видит, что я его не боюсь. Хотя меня колотит от ужаса.

– Хочешь попрощаться с отцом? Ты его больше не увидишь.

Попыталась кивнуть, но он все еще держал мои волосы.

Отвечать ему не хотела, чувствовала, если скажу хоть слово, то разревусь, как маленькая, а я уже не ребенок.

Он кивнул и отпустил. Кинулась к отцу, споткнулась, с ног слетели тапочки, не поднимаясь, поползла дальше. Отец обнял меня, и я все-таки разрыдалась.

– Папа, папочка!

– Ты сильная, ты со всем справишься, ради меня, ради тети Лили.

– Папа!

Отец встряхнул меня, ударил по щеке, чтобы перестала рыдать, он так часто делал, когда я хотела спрятаться от взрослой жизни:

– Ты живая! И будешь жить. Ты моя дочь! Тебя не сломают! Ты Карина Трофимова! Ты мой Маленький Инквизитор!

Меня пытался успокоить, а самого всего трясло.

– Я не сломаюсь, папочка, – прошептала, чтобы только он услышал, чтобы тот жуткий незнакомец не разобрал. Шмыгнула носом, вытерла слезы рукавом пижамы с пандами. Ее отец мне подарил, когда возил в Китай.

– Я люблю тебя, Карина, помни об этом. Даже в аду буду любить.

– Ад для тебя слишком хорошее место, Трофим.

За спиной раздались тяжелые шаги, а потом сильные руки схватили меня за плечи.

Запахло дымом. Я хотела еще раз посмотреть на отца, но Романов резко развернулся и пошел к распахнутой настежь входной двери.

– Папочка! – Попыталась вырваться, но Романов перехватил меня двумя лапищами и потащил к двери. Я била его кулаками по плечам, голове, но все равно что по камню, а не по живому человеку.

Когда он тащил меня по двору к черному внедорожнику, из дома раздались выстрелы.

Я обернулась.

Из окон второго этажа вырвалось пламя, пожирая мою прошлую жизнь. Уничтожая все, что я когда-либо знала.

– Ненавижу, чтоб ты сдох! – выкрикнула из последних сил, но Романов подтащил меня к машине, распахнул заднюю дверцу и запихнул внутрь, как куклу.

Захлопнул дверцу, не торопясь обошел внедорожник и сел рядом.

– Едем, – бросил водителю, а сам как будто не здесь, мыслями далеко-далеко.

Когда выехали за ворота, обернулся ко мне, заметил, что на мне пижама. Дернул головой, словно вообще не понимал, что я здесь делаю и зачем ему нужна.

– Дома переоденешься.

– Ты мой дом только что сжег! Ты отца и Лилю убил! – Задыхалась от рыданий, от чудовищного осознания: нет больше ни папы, ни Лили.

– Теперь у тебя новый дом, Маленький Инквизитор.

Но я уже не слушала, согнулась и расплакалась, сейчас можно, сейчас папа не скажет, что я уже не маленькая и не должна реветь. Никогда он мне этого больше не скажет.

Глава 2

– Теперь это твой дом, – сказал Романов и добавил: – Навсегда.

За нами захлопнулась двустворчатая парадная дверь. Гостиная была тускло освещена лампами на столиках с витыми ножками, но одного взгляда хватило, чтобы понять: она огромная.

Я не понимала, что значит «навсегда», мысленно все еще обнимала отца в последний раз.

– Это Екатерина Андреевна, – продолжил Романов и кивнул на высокую женщину, спустившуюся по лестнице, будто мне не по фиг. – Ты будешь ее слушаться, если нет, тебя накажут.

– Иди на хрен! – крикнула ему. Это единственное ругательство, которое я могла себе позволить. Мальчишки в группе и не так выражались, но я дочь хозяина этого города и не могу опускаться до их уровня.

Была дочерью хозяина этого города, а сейчас… а сейчас…

– Больше никогда не смей при мне ругаться, – сказал Романов спокойно, но я задрожала от звука его голоса.

Ничего!

Соберусь с силами и отомщу за отца и за Лилю.

Романов заметил, как изменился мой взгляд, усмехнулся. Он был огромный, страшный. Черные волосы и борода, как у пирата. Глазищи черные бешеные. Я таких раньше не видела. Такое ощущение, что радужки вообще нет. Кожа – смуглая, дубленная – тоже напоминала о корабле, скрипучих снастях и рабах в ошейниках.

Он положил ладонь на мое плечо и подтолкнул к женщине. Я, наконец, посмотрела на нее и чуть не вскрикнула. Ее лицо было похоже на запеченный сыр, кожу с правой стороны покрывали жуткие шрамы от ожогов. Над пустой слезящейся глазницей черным карандашом была нарисована бровь. Почему-то самым страшным казалось, что вторая половина лица абсолютно нормальна. Женщина, увидев мой взгляд, довольно улыбнулась. Я невольно сделала шаг назад. Она напоминала ведьму из сказок, ту, которая сажала детей в печь, а потом ела.

– Это Карина. – Романов снова подтолкнул меня к жуткой образине. Я уже прозвала ее про себя Квазимордой.

Это кошмарный сон, я сейчас проснусь в своей кровати, будет утро, прозвенит будильник, я оденусь, и водитель отвезет меня в университет. А после убегу от водителя и пойду на занятия в арт-студию. Отец против моего увлечения рисованием. Он с детства растил из меня свою преемницу, ему не нужна художница в дредах и круглых синих очках, которая не ест мясо и пишет абстракции.

– Сейчас Екатерина Андреевна отведет тебя в твою комнату, ты ляжешь спать, а утром поговорим, – грудной, хриплый голос Романова раздался за спиной. – А Дима проследит, чтобы ты ничего не выкинула.

Димой оказался двухметровый мужик с рожей как у зека, вошедший за нами в дом.

– Идем. – Квазиморда взяла меня за руку и потянула в боковой коридор.

Я обернулась. Романов так и стоял в гостиной. На лице – глубокая печаль, словно не он только что разрушил мой дом, а у него отняли кого-то очень дорогого и любимого.

Раздумывать некогда, Квазиморда крепко вцепилась в мое запястье и тянула за собой.

– Не пытайся бежать, особняк охраняется, повсюду камеры, во дворе собаки, по периметру высокий забор. Даже если каким-то чудом тебя не съедят, территорию ты не покинешь, а по камерам я увижу, что ты пыталась. Не строй иллюзий, девочка. Ты здесь не просто надолго, ты здесь навсегда. Но если будешь вести себя хорошо, получишь определенные привилегии. Может быть, тебе даже разрешат гулять по парку и саду. Если нет, все время проведешь в своей каморке под замком. Забудь о своей прошлой жизни, забудь о доме, друзьях, семье. У тебя ничего больше нет. Ты никто и ничто. Ты никому не нужна, а если каким-то чудом тебе все-таки удастся выйти за стены этого поместья, толпа порвет тебя на куски за то, кем был твой отец, – закончила она ядовито, зло посмотрев на меня своим единственным жутким глазом. – За то, кем была ты. Если хочешь жить, этот дом – единственное место, где тебе это позволят. Не знаю, почему хозяин не убил тебя вместе с семейкой, скажи ему спасибо за то, что все еще дышишь. Была бы моя воля, от тебя мокрого места бы не осталось.

Дима топал за нами по коридору, почти касаясь широкими плечами стен.

– Конечно, садистам нравится мучить людей. – Наконец-то мне хватило сил прервать ее речь, думала, она разозлится и последует то самое страшное наказание, но Квазиморда только прищурила единственный глаз и ответила:

– Ты не человек, ты исчадие ада.

Мы дошли до конца узкого коридора без окон и дверей, кроме единственной в самом конце.

Квазиморда открыла ее и отошла в сторону, пропуская меня внутрь. Я уже решила, что меня ведут в подземелье с крючьями под потолком и дыбой, как минимум в подвал. Но за дверью ждала небольшая комната с белыми стенами и окном с широким подоконником. Обстановкой скорее напоминала келью, чем спальню. Дома у меня была огромная кровать с горой подушек. Диванчик, где с самого детства обосновались плюшевые панды. На стенах постеры с любимыми группами и фотографии в серебряных рамках. На ранних мы с мамой и папой. На поздних с Лилей. От мысли, что все это теперь обратилось в пепел, на глаза снова навернулись слезы.

Ненавижу эту комнату, ненавижу этот дом, ненавижу Квазиморду и больше всего ненавижу Романова, который все у меня отнял.

Но пока строю из себя послушную девочку и вхожу. Дима внушает животный ужас. Своими могучими лапами он запросто медведю хребет сломает, не то что мне вред причинит.

В комнате узкая кровать с жидким матрасом и тонкой подушкой. Под забранным решеткой окном – письменный стол и стул. В углу – шкаф. Дверца в ванную комнату открыта, видно белый кафель.

Здесь все белое, как в психушке.

– В шкафу чистая одежда, вымойся и ложись спать. Утром я за тобой зайду.

Квазиморда вышла и заперла за собой дверь. Я и не строила иллюзий, что мне дадут возможность смыться в первую же ночь, но все равно щелчок проворачиваемого замка резанул по нервам. Кинулась к окну и разочарованно выдохнула. Комната на первом этаже, но решетка с внешней стороны такая крепкая, будто здесь собирались держать серийного маньяка, а не хрупкую девушку. За окном темно, хоть глаз коли. Видно только тропинку, присыпанную белым гравием вдоль дома, а за ней – стена деревьев. Не парк – целый лес. Судорожно сглотнула. В любом случае бежать в пижаме не вариант. Слезла с подоконника, подошла к шкафу. Внутри платья на плечиках, все белые и будто для гимназисток из прошлого века. На полках нижнее белье и пижамы. Тоже белые. От белого цвета меня уже тошнило. Но я взяла пижаму и пошла в ванную.

Снова расплакалась. Ненавижу слезы. Когда мама умерла, я плакала и не могла остановиться. Отец забрал меня тогда из школы на месяц, но и через месяц я сидела на уроках, слушала, что говорят учителя, даже что-то запоминала, а по щекам ползли слезы, сами собой.

Ненавижу Романова и за то, что он снова заставил меня плакать.

Убью его! Я знаю как. Отец меня учил. Я его Маленький Инквизитор, я справлюсь.

Вымывшись, застирала в раковине пижаму с пандами и развесила на полотенцесушитель. Это все, что у меня осталось от дома и папы. Пижама с мордами черно-белых мишек с зелеными бамбуковыми стеблями в зубах.

В замке провернулся ключ. Я решила, что Квазиморда вернулась дать какие-то наставления, вышла в спальню, как была в одном полотенце, обмотанном вокруг груди.

На пороге стоял Романов.

– Я решил, что кое-что мы можем прояснить прямо сейчас.

Он скинул черный пиджак и потянулся к пряжке на ремне.

Глава 3

Я крепче вцепилась в полотенце и отступила на шаг, если Романов захочет что-то сделать со мной, его не остановит хлипкая дверь в ванную комнату, а в коридоре наверняка ждет Дима.

Но в черных глазах Романова было что угодно, кроме похоти. Усталость, злость, разочарование, но не алчный блеск, как у самца, почуявшего самку. И тем не менее он расстегнул ремень, вытащил из брюк и положил на тумбочку, посмотрел на меня:

– Я не буду тебя трахать, Карина, но думаю, что у тебя могут возникнуть неправильные мысли. Например, ты захочешь сбежать или причинить вред моим людям. На каждый твой поступок последует равноценный ответ. И наказание ты назначишь себе сама. Отец не зря называл тебя Маленьким Инквизитором, верно? Но я расширю твои полномочия, ты будешь не только расследовать свои преступления, но и судить, и назначать наказание. А я буду тебя карать,. – Романов снова окинул меня равнодушным, усталым взглядом, положил ремень на тумбочку рядом с кроватью. – А это напоминание о том, что тебя ждет, если ослушаешься.

Он вышел из спальни и запер за собой дверь.

Я дрожала от страха, от боли, от ненависти к Романову. Подбежала к тумбочке и швырнула ремень через всю комнату, он свернулся в углу, как ядовитая змея. В кровать так и легла, завернутая в полотенце, сил переодеваться в пижаму не осталось. Думала, что не смогу заснуть, но провалилась в сон, едва положила голову на подушку.

Рано утром в спальню ворвалась Квазиморда и прочитала мне лекцию о том, что в доме все встают строго в семь. Даже пленники. Дождавшись, когда я выйду из ванной, она указала мне на стул напротив туалетного столика:

– Садись, Владислав Сергеевич ждет тебя к завтраку и велел привести тебя в порядок.

Она что? Собралась меня причесывать, как ребенка? В дверях показался Дима.

Утром он выглядел еще страшнее. Я послушно села на стул.

– Что за патлы. – Квазиморда недовольно зарычала, пытаясь привести в порядок мои волосы. Лиля причесывала меня каждое утро, когда я ходила в школу. Хотя я сама давно научилась мастерить замысловатые прически из вьющегося, торчащего во все стороны безобразия на голове. Волосы у меня были в отца, такие же рыжие, почти красные, только если у него прямые, то у меня мелкие кудряшки. Глаза тоже в отца – зеленые, как болото. Мне всегда хотелось мамины, голубые, как осеннее небо, но от нее мне досталась только родинка в уголке правого глаза.

Квазиморда дернула расческой, я вскрикнула от боли, в зеркале заметила, как ее единственный глаз сверкнул от удовольствия.

Мерзкая садистская тварь.

– Будешь дергаться, налысо побрею, мне с тобой возиться вовсе не хочется.

– Я могу сама, – пробурчала себе под нос.

– Владислав Сергеевич хочет, чтобы ты выглядела как порядочная девушка, а не Маленький Инквизитор Трофима. – Квазиморда бросила недовольный взгляд на мои волосы. – Чтобы ничто в твоем виде не напоминало о том, кто твой отец и что он сделал. Хотя… ты вся одно сплошное напоминание, Маленький Инквизитор.

– Не называй меня так. Ай! – Я вздрогнула от сильного рывка.

– Не называйТЕ. – Квазиморда продолжила драть мои волосы. – К старшим надо относиться с уважением и обращаться на вы.

– Вы у меня семью отняли, со всем уважением, – рыкнула я зло.

Квазиморда ударила меня по голове расческой, несильно, унизительно.

– А сколько твой отец семей убил, а?! Дрянь! Сколько он жизней отнял?! Посмотри на меня! Кто, думаешь, мне так лицо разукрасил?! Твой отец! – выкрикнула она с остервенением.

– Разукрасил, значит, было за что, – прошипела я.

Увернулась от занесенной для удара руки. Но Квазиморда вцепилась в мои волосы и дернула к себе. Дима уже спешил на помощь старой падали. Хрен тебе! Схватила ее за руку и вцепилась зубами. Квазиморда вскрикнула, я толкнула ее к Диме и выбежала из спальни.

Белое платье длиной до колена не самая лучшая одежда для бега, как и туфельки на низком каблуке. Мне бы сейчас кеды и джинсы, но что есть, то есть.

Вчера я не успела осмотреться, запомнила только коридор, тоже белый, мать его. В этом доме вообще цвета другие есть? Впереди замаячила дверь. Испугалась, что запертая, но нет. Крутанула ручку, толкнула и оказалась в коридоре с чередой закрытых двойных дверей по бокам и столиками с фарфоровыми статуэтками. У них тут декор, мать его, а у меня от дома остались балки обугленные. Со зла смахнула ближайшую вазу и побежала дальше. Впереди показалась вчерашняя гостиная. Огромная. Свет лился из купольного стеклянного потолка наверху, у лестницы журчал фонтан с амуром. Мебель изящная, светлая и двери стеклянные, а за ними видно крыльцо и подъездную дорожку. За спиной грохотали шаги. Поскользнулась на мраморе и чуть не упала, удержалась, метнулась к дверям.

– Выйдешь наружу и следующую неделю будешь есть только хлеб и воду.

Я остановилась как вкопанная, пальцы, уже вцепившиеся в дверную ручку, заледенели. За шиворот словно льда насыпали, кожа пошла мурашками. Боялась повернуться. Вспомнилась вчерашняя ночь. Папа на коленях. Запах пороха.

Воображение живо нарисовало, что Романов стоит у меня за спиной с пистолетом и целиться в ноги. Боялась на него посмотреть, ждала выстрела в спину. Секунду, другую. Сердце в груди колотилось так сильно, что того и гляди выскочит, разобьет окно и убежит без меня.

– Нравится людей мучить? Вы с Квазимордой отличная пара, два садиста-маньяка, – выпалила на одном дыхании, и вся сжалась в ожидании расправы.

– Квазиморда, говоришь? – Голос раздался у меня за спиной так близко, что я почувствовала горячее дыхание Романова на шее.

Он положил мне руку на плечо и развернул к себе.

В жутких черных глазах горели веселые искорки, быстро сменившиеся яростной вспышкой. Он схватил меня за подбородок и вздернул.

– Ты забыла наш вчерашний разговор? – Романов повернулся к маячившему за его плечом Диме. – Принеси ремень из спальни Карины.

Глава 4

На перекошенном шрамом лице Квазиморды вспыхнуло торжество, она как раз подошла к нам, запыхавшись после бега.

Я едва глянула на нее, не могла отвести взгляд от холодных, черных глаз Романова. Он словно проникал мне в душу, и ему не нравилось то, что он там видел. Романов отпустил мой подбородок с таким презрением, что я подумала: сейчас достанет из кармана платок и вытрет пальцы, будто в чем-то испачкался.

Дима притопал обратно, сжимая в руке ремень. В его маленьких поросячьих глазках поблескивали огоньки, которые не сулили мне ничего хорошего.

– Ты оскорбила моего друга, пыталась бежать и проигнорировала мой приказ. Сколько ударов полагается за эти провинности, Маленький Инквизитор? – спросил Романов, взял у Димы ремень, зажал его между двумя руками и щелкнул.

– А сколько ударов полагается за убийство? – прошипела ему в лицо. Ярость и горечь от утраты вытеснили страх.

Романов нахмурился, сурово посмотрел на меня:

– Много, Карина, и твой отец получил их все сполна.

– Ты не судья! – Хотела броситься на него с кулаками, как вчерашней ночью. Бить по ненавистной роже, не думая о последствиях.

– Нет, Карина. Я вчера уже сказал тебе. Не судья. Я палач.

– И вчера ты убил невиновного человека. Лиля понятия не имела о делах отца. Она была хорошей. – От того, как по-детски и жалко это прозвучало, на глаза навернулись слезы. Но это было правдой. Отец отгородил Лилю от своих дел, ему хватило того, что случилось с мамой. Она была слишком молода, а я слишком выросла, когда отец на ней женился, чтобы Лиля заменила мне мать, но мы стали подругами. Настолько, насколько вообще могут подружиться двадцатидвухлетняя женщина, вошедшая в дом вдовца хозяйкой, и двенадцатилетний избалованный подросток.

Романов прикрыл веки, сжал челюсти:

– Карина, вернись в свою комнату, приведи себя в порядок и приходи в столовую, там поговорим. – Он указал сложенным пополам ремнем на распахнутые двери по правую руку от меня, из которых доносился аромат свежей выпечки. Сказал так, что поняла – ослушаться не посмею. Боевой запал схлынул вместе со слезами.

Сделала неуверенный шаг к коридору, ведшему обратно в мой каземат.

Квазиморда потянулась схватить меня за руку, но Романов на нее так глянул, что она попятилась.

Дима потопал за мной, но его Романов остановил легким движением руки.

Стоило удалиться, как за спиной раздался голос Романова. Я на цыпочках вернулась, прижалась к стене, так чтобы меня не было видно из гостиной, и прислушалась.

– Катя, она его дочь, а не он сам, – сказал Романов устало.

– Вот именно! Она его дочь! – взвизгнула Квазиморда.

– Ты не такая. Я понимаю, что это личное. Если думаешь, что не справишься, я найду кого-нибудь другого.

– Почему ты ее не убил? Почему не отправил всю их чертову семейку в ад? – Голос Квазиморды дрожал, того и гляди разревется.

Не удержалась, выглянула из-за угла. Осторожно, чтобы не заметили.

Квазиморда и правда плакала, а Романов стоял рядом, нахмурив густые черные брови. Рукава белой рубашки были закатаны до локтей, открывая мощные загорелые предплечья, ноги широко расставлены – и впрямь на пирата похож, старающегося удержаться на палубе во время шторма. На опасного, жуткого пирата.

– Я не убиваю детей и не собираюсь мстить дочери за проступки отца, – ровно проговорил он.

– Не убивай, Лысому подари, – проскрежетала Квазиморда.

Романов ее таким взглядом окинул, что у меня мурашки побежали. Папа рассказывал про этого Лысого, он делал с девушками что-то нехорошее, настолько, что отец, не скрывавший от меня ничего, умолчал о подробностях.

– Сделаю вид, что последних слов ты не говорила. Ты не хуже меня понимаешь, что теперь, когда Трофима нет, единственное безопасное место для девчонки – это мой дом. Ее узнают, стоит только на улице оказаться.

– Плевать! Это же она! Она! Маленький Инквизитор Трофима! Она была с ним, когда он… – завизжала Квазиморда.

– Карина! – крикнул Романов так, что стекла затрещали.

Заметил. Я бегом кинулась в спальню.

В спальне я кое-как разодрала патлы, собрала их в хвост и вернулась в гостиную. Там никого не было. Я с надеждой посмотрела на дверь, но вспомнила слова Романова.

Он прав, после смерти отца меня некому защитить, и, если выйду на улицу, меня убьют. Из-за того, что мой отец был тем, кем был. Хозяином этого города. Нет, не мэром. Он был хозяином. Правил этим чертовым городом так, что из его крепко сжатого кулака с веснушками и рыжими волосками на пальцах текла кровь.

Глава 5

Я не росла в вакууме. Отец не делал из меня тепличное растение. Мама была против, они жутко ругались с ним из-за того, что он иногда брал меня с собой, когда ехал улаживать дела. Так он это называл. Учил распознавать ложь, читать людей. Учил тому, что значит быть у власти, иногда мне делалось страшно, иногда интересно, но я впитывала все, как губка, хотела видеть, что он гордится своим Маленьким Инквизитором.

Понимала, почему все хотят меня убить. Нет, я не была наивным ребенком, не знавшим, чем оплачены его еда и кров. Отец никогда не скрывал от меня, как он удерживает власть. И Лиля знала, за кого выходила замуж. Но мы любили и принимали его таким, какой он был.

Единственное, чего я не понимала, почему до сих пор жива, почему Романов, вместо того чтобы убить меня вместе с семьей, привез к себе домой. Но я собиралась это выяснить. Проглотив гордость и слезы, я прошла в столовую.

Романов возвышался во главе стола как скала. Когда я вошла, он кивнул на стул рядом с собой.