Человек заговорил. Происхождение языка

В принципе, кантовская "критика разума" достаточно проста и величественна именно в своей простоте. Любой неглупый человек способен верифицировать ее. Достаточно задуматься о сущности, например, добра и зла. Когда добрый человек убил злого, что победило – добро или зло? Начав беспристрастно рассуждать, умный человек придет к неутешительному выводу, что если основные понятия и можно где-то определить однозначно, то не в нашем мире.

Трансцендентальность понятий автоматически означает умо-непостигаемость (неинтеллигибельность по Канту), пред-данность и полный антиисторизм. У трансцендентного нет истории. Оно вечно, неизменно, представляя собой абсолютное бытие, мутным аналогом которого является имманентный мир.

«Средство выражения мыслей»: такой ответ на вопрос, что такое язык, кажется правильным. Но он суть ничто иное, как кантовская первичная апперцепция, до отделения трансцендентного от имманентного. Это хорошо понимал Гумбольдт. В критической части своей деятельности он исходил из кантовской "критики разума", в позитивной части – из трансцендентального идеализма Шеллинга.

Теперь о том, что, во-вторых. В качестве "родовых" понятий для определения языка Гумбольдт использовал такие, которые его предшественникам казались немыслимыми. Это трансцендентальные понятия "Дух" и "Энергия". Последнее понятие только в 20в. "приземлилось", женившись на проводах, и навеки погибло за металл в глазах людей высокого полета. Во времена Гумбольдта оно было еще по-античному девственным, нетронутым и употреблялось в качестве трактовки понятий Дух и душа. "Энергия" являлась термином теологии и философии. Энергия – это трансцендентное качество духа, его способность творить.

Язык, согласно Гумбольдту, – это «объединенная духовная энергия народа, чудесным образом запечатленная в определенных звуках, в этом облике и через взаимосвязь своих звуков понятная всем говорящим и возбуждающая в них примерно одинаковую энергию". (Гумбольдт,1985,С.346).

Согласно Гумбольдту, язык вообще можно определить только как ноумен, а не как феномен. Это трансценденция. Феноменальный подход к языку может быть со стороны функций и со стороны классификаторства по типам (и Гумбольдт дал типологию, которая до сих пор является наиболее признанной).

Чем были вызваны столь высокие определения Гумбольдта, уводящие от "средства коммуникации" в область высоких энергий?

В то время происходило идеологическое утверждение "принципа национальностей". Изживали себя монархии как виды государств, где национальность не имеет значения, важно только отношение к монарху и к династии. Назревал великий передел политической карты ввиду просыпания национального духа каждого народа. Прошло время таких государств как Австрийская империя, состоявшая в основном из угров и славян, "государство Папы", "королевство Вюртемберг", "Неаполитанское королевство". Девятнадцатый век прошел под флагом борьбы за национальные государства. По Гумбольдту выходило, что история народа – это история его языка. Отсюда такой алчный интерес к генеалогии языков, вызов, на который компаративисты ответить не смогли не потому, что мало знали, наоборот… Они все поражали объемами своих познаний, просто невероятными арсеналами памяти и полиглотизмом. Буквально все, начиная с Боппа, с лекций которого люди уходили ошарашенными, думая, что человек "не может столько знать".

Оказалось, надо не это: необходим новый метод. Компаративизм работает в аналогии, в генеалогии не работает. Энергия Гумбольдта слишком высоко и неуловимо парит. Но после него думать о языке приземлено, только как о средстве коммуникации, копаться в морфемах и считать это главным направлением поисков, было немыслимо. Понятие "Дух языка", введенное в лингвистику, само собой призывало вслушиваться в звуки, в мелодику языка, т.е. обозначило переход к фонологической парадигме. Тут подоспела и соответствующая философия.

Естественный подход

Высокие слова о языке как духе народа, как воплощении некой умонепостигаемой энергии, внушали представителям каждого народа гордость за свой язык, заставляли произносить о нем высокие слова, превознося его Дух и принижая языки других народов ("собачья мова" и т.д.). Нападки на другие языки – лучший способ возвысить свой народ.

Гумбольдт породнил языкознание с трансцендентальной философией. В постгумбольдтовский период лингвистика оставалась служанкой философии, только уже иной – "философии жизни", основанной на интуитивизме. Это с одной стороны. С другой – она восприняла теорию эволюции, вначале еще по Ламарку, а потом по Уоллесу и Дарвину. Как следствие, наряду с духовидчеством, стремлением проникнуть в "самый Дух" языка прямо душой, появился историзм в виде организменного подхода. Языки стали рассматриваться как естественные этапы эволюции духа.

Интуитивизм дополнял сравнительно-исторический подход и, в то же время, противопоставлялся ему. Компаративисты основывали свои классификации на морфоформах. Интуитивисты, перешагивая через разницу корней и способов словообразования, искали генетическое родство, основываясь на значениях и на музыке языка. Переводя энергетизм Гумбольдта на эволюционные рельсы, лингвисты начали смотреть на язык, как на организм.

Главный идеолог нового направления, которое стало именоваться "естественным", А.Шлейхер, считал, что языки надо рассматривать как виды в теории эволюции. Развитие языков происходит по законам эволюции. Таким образом, естественники наделили языкознание историзмом, поставили вопрос о необходимости диахронического изучения языков. Вопрос об истоках языков, каждый из которых являлся "Духом" определенного исторического народа, оказался демистифицирован, решение его выглядело достаточно просто. Как организмы развиваются, теряя одни формы и приобретая другие, так развиваются и языки.

Апофеозом деятельности А.Шлейхера, когда он перевел гумбольдтовскую классификацию в исторический план, стало разделение языков на более развитые и менее развитые. Согласно Шлейхеру, самыми отсталыми являются корнеизолирующие языки (китайский, в частности), а самыми развитыми – флективные (индоевропейские, семитские). Языки американских индейцев (инкорпорирующие) и народов Северной Евразии (агглютинативные) оказались более развитыми, чем китайский, но менее развитыми, чем немецкий.

Впоследствии за это ухватятся немецкие нацисты, превозносившие немецкий язык как проявление самого высшего духа самого развитого народа.

Манифестом этого направления являются слова Г.Остгофа: "Как формация всех физических органов человека, так и формация его органов речи зависит от климатических и культурных условий, в которых он живет".(Остгоф; Цит по:Амирова и др., 2003,С.396).

В учебниках и энциклопедиях идеи естественников обычно излагаются сухо и неадекватно, потому что это не идеи в чистом виде, а какие-то чувственные догадки, прозрения, по духу родственные произведениям представителей "философии жизни", особенно Шопенгауэра и Ницше. Неадекватность проистекает оттого, что логику прозрений пытаются излагать сухим наукообразным языком. Попробую изложить логику сторонников естественного направления, как я ее понимаю.

Как быть с типологией языков, чье родство ощутимо на ментальном уровне, когда при встрече с незнакомым языком, "внутренний голос" подсказывает человеку: я чувствую что-то родное!.. Это то, о чем твердили естественники, что не впихнешь ни в какие структуры. Вода – всюду – жидкость одного молекулярного состава. Но на слух мы различаем морской прибой, волнение озера, шум горного потока и журчание ручейка. Почему далекие друг от друга языки порой звучат одинаково, а близкие, морфологически родственные, по-разному? В связи с тем, что читателям наиболее знакомы русский и английский языки, я опять-таки воспользуюсь ими в качестве примеров.

Трудно представить себе более далекие друг от друга по звучанию языки, чем русский и английский. Именно произношение представляет собой основную трудность для русских, изучающих english, и для англичан, изучающих русский. Почему мы не имеем таких проблем с немецким, который, подобно английскому, принадлежит к группе германских языков? Причем, дело не в написании, когда читается (в английском) совсем не то, что написано, а именно в произношении целого ряда ключевых звуков, наиболее часто встречающих дифтонгов?

…Однажды, в дождливый осенний день мы с писателем Юрием Рытхэу, будучив его квартире на Суворовском проспекте в Санкт-Петербурге, обсуждали проблемы лингвистики. Юрий Сергеевич, прекрасно владевший чукотским, английским и русским (на всех трех языках свободно говорил и прекрасно писал), рассказывал о том периоде жизни, когда он работал корреспондентом журнала "Нэшнл Джиогрэфик", много ездил и, в частности, общался с Ричардом Лики в Кении. Я сказал, что меня поражает количество звуков, выражаемых русской буквой "Ы" в английском языке – при том, что буквы в его алфавите нет. Мои знакомые, знающие английский и любящие его, поголовно отрицают наличие фонемы "Ы" в английском языке. Это меня изумляет: я ее слышу почти в каждом слове от них же. Репетитор, с которым я учил английский уже будучи взрослым (школьный у меня немецкий), упрямо повторяла: "звука Ы в английском языке нет", – и уже в следующей фразе на английском языке с наслаждением "Ы-кала", считая этот язык самым красивым в мире. Это при том, что звук "Ы" традиционно считается самым неблагозвучным. В провидческом фильме "Кин-дза-дза", где показано инопланетное общество деградантов, Данелия наделил обитателей планеты Плюк языком с изобилием звука "Ы". Политик В. Жириновский предлагал исключить Ы из русского языка.

Не помню, какие примеры я тогда привел для Юрия Рытхэу, для читателей приведу примеры почти наугад из учебника английского языка, в котором – поскольку это лингафонный курс – дается не только академическая транскрипция, но и разговорная калька. Вот как следует, например, по мнению автора учебника, произносить фразу "I am a religious believer” ("Я –верующий"): "Айм э рылыджиас былыва". А что означает "брынг мы сам быа, плыз"? "Принесите мне пива, пожалуйста". "Эврысынг воз тэйсты" означает "все было вкусно". (Трушникова, 1995, С.74,49,50). Сплошное "ы-говорение"! Причем, именно так эти фразы и произносятся по-английски: с четкими Ы. Даже фамилию, в которой Ы нет, англосаксы произносят с Ы: "Путы́н" с ударением именно на Ы, – адаптировали к своей фонологии.

Автор прекрасной саги "Когда киты уходят", сказал мне тогда, что ему, природному носителю чукотского языка, изучение английского в молодости давалось гораздо легче, чем русским студентам: проблемы произношения для него не существовало. Среди чукотских гласных тоже доминирует Ы. Среди согласных также много сходства, они как бы проскальзывают между подвижными органами воспроизводства речи, неуловимо перетекая в другие согласные. А если еще учесть, что оба языка являются агглютинативными…

В английском исчезают приставки, суффиксы, окончания. В американском диалекте, который является интернациональным английским, почти не употребляется единственное глагольное окончание"-s", являющееся само по себе жалким остатком суффикса согласования "-oss". Последний, в свою очередь, представляет собой картавый остаток суффикса "-est", употребимого в староанглийском, который был еще близок немецкому. Данная флексия, происходившая от глагола "быть", имела функцию, большую, чем согласование. Сравните: "you say" (совр. англ.-амер.) и"thou sayest" (староангл.); последнее буквально переводится "ты говоришь еси".

Современный английский определяется как агглютинативный, а не флективный язык, т.е. он ближе к чукотскому, чем к русскому и немецкому по классификации Гумбольдта.

Чукотский язык тоже "клеющий". Чукчам понятна логика современного английского словообразования, когда новое слово образуется "приклеиванием" корней друг к другу. А вот русские суффиксы, приставки, падежные и глагольные окончания для них немыслимы точно так же, как и для англичан. Для последних наши отглагольные прилагательные или производные типа "спальня" – это новые слова, которые надо зубрить. Им невдомек, зачем русские вместо того, чтобы приклеить друг к другу "постель" и "комната", придумали новое слово. У них все просто: "bedroom" – "постель-комната".

Другой пример. На заре трудовой деятельности я очутился в должности старшего научного сотрудника исторического музея в г.Целинограде, как тогда называлась нынешняя столица Казахстана г.Астана. Однажды вечером мы прогуливались с коллегой, чистокровной немкой, природной носительницей языка. После ликвидации Республики немцев Поволжья и принудительного переселения немцев в Северный Казахстан там сложился интернационал из русских, казахов и немцев. В 70-е годы поговаривали даже о создании Республики немцев на территории Целиноградской области, со столицей в моем родном городе Ерментау.

Это в самом деле был немецкий район в СССР. Немцев было больше, чем казахов. В школьных классах сидели человек 15 русских, человек 10 немцев, 2-3 казаха, 1-2 – представители других национальностей. Теперь понимаю, что были и вездесущие евреи, но их не было видно, потому что никто не выделял их из русских, прежде всего, они сами. Вообще никто никого не выделял по признаку национальности.

Далекие потомки немцев, перебравшихся в Россию при Екатерине II, жили компактными поселками, сохраняя свой язык и культуру. Причем, язык, который они сохраняли, был старонемецкий, в котором столь характерный для немецкого языка звук, выражаемый буквой "h" (haben) произносился не приглушенно, близко к русскому "х". В современном немецком это открытый глухой звук, похожий на мягкий выдох, даже менее звонкий, чем русское "Х". В старонемецком это звонкий, зычный, густой, харкающий сонант, произносимый с дрожанием малого язычка (увуляр). Он похож на заднеязычный дифтонг идиша. Только в идише этот сонант немножко более "харкающий" – и самый богатый, наверное: кроме согласных "х", "к", "г", как в старонемецком, в идише этот звук еще и за фонему "р" выступает. Попробуйте произнести фамилию "Рабинович", как ее произносят в "еврейских" анекдотах, которые любят рассказывать сами евреи, и вы поймете, о какой фонеме говорится здесь. Идиш – язык германской группы, также законсервировавший много фонологических особенностей старонемецкого. Даже в 18в. в немецких университетах имя Гомер (Homer) произносили как "Гкомех" (в конце тоже увуляр; попробуйте, шевеля малым язычком!), чему удивлялся Тредиаковский.

Молодая немка, с которой мы прогуливались, вышла замуж первым браком за чистокровного носителя казахского языка. Я, как водится, вешал ей на уши длинную лапшу из всякого рода ювенильных гениальных идей, она внимательно слушала, а потом призналась, что у нее тоже есть идея. Только она, мол, ее не выскажет, потому что я буду смеяться… Однако, ничего смешного не оказалось.

– Когда я в доме родителей мужа слышу казахскую речь, которую не понимаю, – сказала немка по фамилии Мукеева, – мне кажется, будто говорят по-немецки!

Отсюда ее идея о близком родстве немецкого и казахского языков. Теоретическую лингвистику она не изучала, но какие-то струны ее германской души откликнулись на мелодизм казахской речи, и генетическая память напомнила о родстве. А вот русская речь подобного воздействия не оказывала. Парадокс? Согласно всем классификациям русский и немецкий ближе друг к другу, чем казахский и немецкий.

Современные лингвисты относят тюркские и индоевропейские языки не только к разным генеалогическим группам, но и семьям, опираясь на морфологию, синтаксис и прочие формальные признаки. А как быть с казахстанской немкой из моего примера? Лично я больше доверяю ей, ее чувству языка, а не академическим классификатором, которые тасуют языки как опытные игроки карты. С недавних времен все чаще ее вспоминаю, потому что открыл историческое родство жителей казахской степи и германских народов. Германцы пришли в Европу именно оттуда. (Тен, 2013, С.350-375). Согласно неоспоримым археологическим данным, германцы отнюдь не являются автохтонами северной Европы. Автохтонами северной Европы являются славяне и кельты. Но это – тема другой книги.

Еще один пример. С.Старостин, основываясь на созвучиях, доказывал родство кавказских языков и китайского. Выделил даже сино-кавказскую языковую семью. Вначале я принял это за нонсенс– как почти все, кроме Вяч. Вс. Иванова, считавшего Старостина гением. Однако в ходе работы над книгой "Народы и расы" пришел к однозначному выводу, что неолитическая культура Яншао в долине Хуанхэ, которая является одной из трех пракитайских культур, имеет кавказские миграционные корни (из куро-аракской культуры через культуру Анау в Туркмении). Интересен антропологический тип носителей культуры Яншао, выраженный в мелкой пластике: большеносые и узкоглазые "генацвале-хуася". (Там же, С.252-261).

Лингвисты-естественники, безусловно, были правы в том, что, кроме знания языка, надо иметь еще и чувство языка. Кстати сказать, в учебниках лингвистики, да и в научной литературе по общей лингвистике их почти игнорируют. Если упоминают, то вскользь. Самые популярные имена – Соссюр и Хомский.

А ведь на стороне естественников если не истина (монополию на нее присвоили те, кто не признает чувство в науке о языке и с помощью компьютера раскидывает языки по группам), – то уж точно правда. (Спасибо великому и могучему за то, что позволяет расставлять такие акценты).

Правда – она на стороне той молодой женщины, которая глубинными струнами души уловила языковое родство немецкого и казахского народов, выраженное в мелодизме речи.

Исходные значения, языковой мелодизм – вещи почти неуловимые, но при этом не менее значимые, чем структурирование по т.н. "научным" критериям. Язык – как человек, его невозможно объяснить чисто научными методами. Языкознание по определению не только наука, но и искусство, также, как и человекознание.

Не будучи знакомым ни с казахским, ни с немецким, не так-то просто определить на слух, где какой язык в следующих, например, фразах: "қош келдіңіз дэр" и "komm zu uns, Herr…". Кстати, и по дословному переводу они совпадают: приходи (кочуй) ко мне, уважаемый.

В старонемецком произношении эти два приглашения звучат гораздо более похоже, ибо "к" в обоих случаях – не русское открытое, а густое, отрывистое, энергетически насыщенное, выбрасываемое вперед из глубины глотки резким движением малого язычка (увулы). Это увулярный звук. В связи с тем, что русская кириллическая буква "к" передает этот древний звук неадекватно, в казахском кириллическом алфавите для него введен символ, выглядящий как "қ", с хвостиком снизу. "қ" казахское – брат-близнец старонемецкого "k", до передвижения согласных. Немецкие фонемы передвинулись вперед по локализации во рту в 18-19вв. (закон Раска-Гримма). Это передвижение привело к смягчению языка.

Третий пример. “Лингвист Ибрагим Диаките из Берега Слоновой Кости сделал недавно сообщение о разительных совпадениях между японским языком и одним из языков Западной Африки – акан… Действительно, фонетические особенности географических названий и собственных имен на языке акан (на нем говорит группа родственных народов, проживающих в Гане и Береге Слоновой Кости) схожи со строем японского языка – Яо, Ока, Амани, Оно… Случайное совпадение?" (Шумовский, 2004,С.39).

Примеров поразительного фонологического сходства языков народов, отдаленных друг от друга на огромные расстояния, великое множество. Между тем, фонологическая типология языков отсутствует до сих пор, а ведь звукоряд, музыка слова, его внутренняя энергетика – это, возможно, именно то, с чего следует начинать. Ибо это то, что идет от основы основ, то, что ближе всего к природе в смысле среды обитания и к природе в смысле природы человека.

Фонемы – это "народ" языка. Каждый народ живет в определенных условиях, поэтому фонологическая классификация языков должна исходить из того, о чем писал Г.Остгоф: из ландшафтной среды, в которой сформировался и функционирует язык. Это как минимум, ибо есть еще более глубокие естественные основания, уходящие в антропогенез.

Вот что означает естественный подход, на мой взгляд. Шлейхер и его сторонники сумели лишь обозначить проблему. В настоящее время у них есть энергичные продолжатели, о которых мы поговорим ниже. Это не только лингвисты-энтузиасты, чуждые всякой методологии, для которых языки – это не структуры со скрытыми взаимозависимостями, а большие кучи, в которых энтузиасты ищут зерна, похожие друг на друга. Зачастую эти зерна давно "переварены" до них, сходство объяснено и встроено в структуру (например, родство русского и английского языков никто никогда не отрицал, но самодеятельные лингвисты на английский все равно "нападают", как на большую кучу, и громко кукарекают, когда находят слово, похожее на русское). Идейным наследником естественников в научном поле можно считать т.н."семантическое направление" в современной лингвистике.

Структурализм

Данное течение в лингвистике, распространившееся впоследствии на все общественные науки, является до сих пор самым наукообразным по своим методам. Возник структурализм как реакция на гумбольдтовский мистицизм и интуитивизм "естественников". Философские корни он имеет не в Шеллинге, не в Канте, не в Шопенгауэре, а в диалектике Гегеля.

Ф.Соссюра традиционно считают отцом структурализма, который после него стал не только лингвистическим методом. Он перетек во все общественные науки, в том числе в антропологию, где, вооружившись структурализмом как ножом, бесновался сумасшедший Леви-Стросс.

На самом деле источником структурализма является философия Гегеля. Гегельянцы Маркс и Энгельс были такими же структуралистами, как гегельянец Соссюр. Придется поговорить о Гегеле.

Кант в принципе не нуждался в какой-либо иной концепции трансцендентного, кроме Бога. Его трансцендентальные ноумены вечны, неизменны, не развиваются.

Гегель осуществил реформу трансцендентного мира Канта. С этой целью он сначала поменял царство: не Бог, но Абсолютный дух.

В Абсолютном духе есть движение. Трансцендентальные ноумены Канта (к которым Гумбольдт отнес в том числе язык) неисторичны, а гегелевские категории развиваются, вступают в противоречия и разрешают их образованием нового качества. Его Абсолютный дух не персонифицирован, в отличие от Бога, но при этом он гораздо более живой, чем Бог. Он трансцендентен и имманентен одновременно. Он не сидит в потустороннем, как в башне, он реализуется в миру, ищет себе определенностей, чтобы быть чем-то. Он может быть чем угодно: существованием, сущностью, числом. Абсолютный дух может быть и государством, и совестью в душе человека, и самой этой душой. К слову сказать, один из самых блестящих параграфов гегелевской "Науки логики" называется "прекрасная душа". Однажды я ее упомянул, гегелевскую "прекрасную душу", в разговоре с одним молодым, но очень уверенным в себе профессиональным философом. "Вы знаете, – томно молвил этот "корифей", – когда долго занимаешься философией, как-то перестаешь думать о подобной лирике". Очень томно и очень высокомерно молвил молодой человек, бывший до операции женщиной.

Какая, простите, лирика!?…"Прекрасная душа" – это Абсолютный дух в развитии, один из этапов его самоотчуждения. Наш "философ", будучи частью толпы эпигонов постмодернизма, заполонивших кафедры в современной России, закончив философский факультет в 90-е годы, не получил классического философского образования. Чем, кстати, отличается от самих философов-постмодернистов. Ибо во Франции и Германии классическая философия никуда не делась из университетов; не настолько европейцы глупы, чтобы остаться с одной красивой пеной, без раствора, в котором, в конечном счете, все варятся, и на котором эта пена вспенивается в виде постмодернизма.

Гегель разрешил неразрешимое, наметив выход из кантовских антиномий следующим образом: самоотчуждением Абсолютного духа в наличное бытие. Отчуждение – это процесс. В отличие от кантовских антиномий, неразрешимых в принципе, гегелевское диалектическое противоречие разрешается в новом качестве, которое, в свою очередь, порождает новое противоречие и т.д. и т.п. Историзм содержится в знаменитой триадической формуле Гегеля: тезис – антитезис – синтез. Процессия, сопряженная с прогрессом, сменила кантовскую статику, нацеленную на вечную, неизменную трансцендентальность.

Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. До Гегеля философы боялись дотронуться до трансцендентного, а не то, чтобы сдвинуть его с места. Дойти логически до Высшего существования, не имеющего причин ни в чем, но только в себе самом, считалось точкой омега всякого философствования. "Приземлить" трансцендентное, вывести его "из себя", наделить судьбой – это ли не титанический подвиг?!.. Не случайно Маркс уловил прометеев дух философии тихого немца, ее подспудный богоборческий характер и использовал для того, чтобы перевернуть общество.