На грани

В полдень среды той же недели, пунктуально, как по заводскому гудку, мне вручили повестку. В назначенный час я зашёл в тесноту кабинета, где за столом в дальнем углу, возле окна, сидел и дремал, опустив голову над столом, уже пожилой человек. Казалось, он так давно сидит в неподвижной позе, что стал частью скудной обстановки. Услышав стук в дверь, он встрепенулся и встретил меня несказанно радушно. Словно задыхаясь от любви, утопая в её волнах, он тихо сказал:

– Я вас категорически приветствую.

Следователь протянул руку с натянутой гримасой, нечто вроде улыбки, и его бегающие глаза стали ощупывать меня; скользнули по руке, застряв на часах, и криво, чуть заметно усмехнувшись, он начал свою вступительную речь:

– Я ваш однофамилец, – произнёс он как-то многозначительно, словно ожидая аплодисментов, – мне передали ваше дело по приезду из командировки. Должно быть, вы помните громкое дело по авизо, в Чечне. В команде с Гдляном мы всё раскрыли. Вернули в казну миллиарды рублей.

Тут он замолчал в наслаждении отблеска света славы, упавшего на него в ту минуту, замерев в ожидании эффекта от своего выступления. Но мне показалось, что астрономическая сумма в его исполнении прозвучала с какой-то завистью, а слово «казна» – с сожалением, как нечто абстрактное, как «мимо кармана».

Не дождавшись эффекта (мне было глубоко безразлично, апатия, все представления мне уже надоели) и увидев моё безучастие и отрешённость, он суетливо продолжил:

– Мне скоро на пенсию. К чёрту лысому, в нищету, в неизвестность. Я не буду здесь разводить канитель.

Закинув руки за голову, он некоторое время, впав в задумчивость, обводил взором свой кабинет, словно искал что-то на потолке, на стенах, в потайных уголках. Погружённый в свою мысль, он словно искал там слова, чтобы убедительнее описать тяготы предстоящей жизни на пенсии, рисовал горестную скудность своей жизни. И от его застывшей в раздумьях позы сквозило какой-то неловкостью… Ещё долго потом, после того как он вернулся из ступора задумчивости, в его словах крутилась всякая абракадабра, какая-то несуразица, вздор не очень возвышенного строя мыслей. Но избыток пустой многозначительности сквозил в его жестах, в интонациях его голоса. И, словно очнувшись, я начал распознавать символы его жестов, незамысловатые намёки его обрывистых фраз. Понял, на какую низость меня толкают.

Однофамилец пересел на стул возле меня и ласковым голосом, которым разговаривают с больными, потягивая носом, спросил:

– Это парфюм XS?

– Да, – ответил я, чтоб удовлетворить его любопытство, хотя пользовался Hilfiger.

Довольный своей наблюдательностью, следователь продолжил:

– Для вас, бизнесменов (слово «бизнес» он произносил через тягучую «Э»), это ничто, копейки. Вам ничего не стоит меня поддержать, а я, со своей стороны, ваше дело закрою, и вас больше не побеспокоят. Мы с вами однофамильцы. Возможно, родственники, в каком-то колене. Должны друг другу помогать…

Хотелось ухватиться за его слова, прозвучавшие столь неожиданно в этих застенках в порыве дружелюбия, почти сердечности, как за соломинку хватается утопающий, и сказать: «Конечно, вы можете на меня рассчитывать. Я вам помогу!» Но я знал, что ведь этот гражданин мог и солгать. Я был научен опытом и ограничился лишь кивком головы.

И он наговорил столько глупостей и наобещал столько чудес от сотрудничества, в которые сам, казалось, искренне верил, что я не знал, надо мной ли он смеётся или, дойдя до отчаяния, над самим собой. Он пристально вглядывался в мои глаза, чтобы найти одобрение, и мысленно кричал: «Ну так что же? Так что же? Разве вы не согласны?»

Словно непонятная тоска наполняла сердце однофамильца, шептавшего: – Подумайте, подумайте.

Его слова, его улыбка, его голос – всё в нём стало противно, в особенности его глаза, этот лебезящий взгляд, прозрачный и бессмысленный, настолько невыносимый, что если бы он дал дуба на моих глазах, я остался бы равнодушен. Его «дружелюбие» приводило в отчаяние. Но как найти повод, чтобы всё прекратить?

Он начал расхаживать по кабинету и бурчать себе под нос:

– Подумайте, подумайте. Хочу вам помочь. Иначе вас надолго закроют.

В полном неведении, что же всё-таки происходит и что дальше делать, я вышел из кабинета и всю дорогу до офиса в машине песня Высоцкого, как заключительная часть всей картины, звучала хриплым, глухим баритоном с диапазоном в две с половиной октавы:

В куски разлетелася корона,Нет державы, нет и трона.Жизнь России и законы —Все к чертям!И мы, словно загнанные в норы,Словно пойманные воры,Только кровь одна с позоромПополам.И нам ни черта не разобраться —С кем порвать и с кем остаться,Кто за нас, кого бояться,Где пути, куда податься —Не понять!Где дух?Где честь?Где стыд?Где свои, а где чужие?Как до этого дожили,Неужели на Россию нам плевать?..

Cкладывал все события в один ряд и понял, что стал жертвой зависти конкурентов, невольным участником бесовской игры, разыгранной и проплаченной. Добравшись до офиса, я позвонил куратору из КГБ. (Ещё с советских времён всем, кто общался с иностранцами или выезжал за границу, назначался опекун из КГБ, который либо шантажируя, либо обещая поддержку в решении проблем, с которыми приходилось сталкиваться на каждом шагу, собирал сведения об иностранцах.) «Вот и настало время обратиться к ним с просьбой».

Тот не заставил себя ждать. Примчался. Я рассказал о беседе с однофамильцем, о его мизерной пенсии, о своих догадках. Предположил, что вся муть с контрабандой, вероятней всего, – заказ конкурентов. Что менты, сменив тактику, решили использовать другие средства из своего арсенала, ещё один трюк. Внимательные глаза куратора застыли и загорелись в предвкушении какого-то действа. Сославшись на занятость, он пообещал вскоре перезвонить и тут же удалился. В тот же день, вечером они пришли вдвоём. Куратор представил мне своего начальника, полковника КГБ. Полковник внимательно выслушал мой недлинный рассказ об утреннем вымогательстве, а куратор, усевшись на краешке стула и сцепив пальцы в замок, время от времени выворачивал кисти рук ладонями вперёд с громким хрустом костяшек. Часто перебивал, задавал уточняющие вопросы.

– Ну, вот и попались, друзья. Совсем совесть и страх потеряли. Давно мы следим за их безудержным стремлением к наживе. И, вот тебе на, такая возможность, – подытоживая рассказ, произнёс полковник: – Вы должны нам помочь, – обратившись ко мне по имени-отчеству, добавил полковник и, повернувшись к куратору, произнёс: – С.В., подготовьте необходимую сумму помеченных денег, и мы закроем тему с ментами. – И, снова обратившись ко мне, он добавил:

– В назначенное время вы получите сумку с купюрами, накануне самой операции и передадите её своему следователю. Затем наши сотрудники войдут в кабинет и при вас составят протокол изъятия и задержания. Полагаю, что свою достойную пенсию он проведёт на государственном обеспечении в местах не столь отдалённых. А вас они больше не побеспокоят.

Тепло простившись со своим «спасителями», я понял: вставать между двумя всемогущими и конкурирующими между собой ведомствами означало, что либо те, либо другие не дадут жизни. Это весьма простое соображение повергло меня в уныние своей безысходностью. Если согласиться подкинуть «куклу» – то, во-первых, нет никакой гарантии того, что они не проводят какую-то свою операцию и совместными действиями впоследствии не обвинят меня за дачу взятки. Те и другие получат награды в борьбе с коррупционерами, поймают «взяточника». Во-вторых, если же выполнить просьбу моих покровителей и, действительно мой однофамилец окажется на гособеспечении в местах не столь отдалённых, тогда его кровожадные коллеги, вознёсшие возмездие в ранг добродетели, объединятся в своём стремлении отомстить.

Также я хорошо понимал, что отказ от участия в уже запланированной КГБ операции обречёт меня на неизбежные и уж точно непреодолимые сложности.

Примирение становилось совершенно невозможным, и отъезд из страны был предрешён. «Одно событие приводит к другому», – говорил Будда. И я понял, что какую-то стрелку, как на железной дороге перевели – и мой поезд пошёл по другому пути.

* * *

В тот день бандиты собрали экипаж в кают-компании и повысив важность момента до упора, страстно-взволнованно объявили:

– У нас достаточно оружия, господа. Если власти попытаются освободить судно – мы отобьём нападение, сожжём пароход, а сами уйдём под прикрытием наших друзей. Могу вам сказать, что мы вас не тронем. Если, конечно, вы проявите благоразумие, и у вас даже в мыслях не будет оказывать нам сопротивление. Передо мной поставлена цель – напугать Матвеева и повредить, может быть, затопить пароход, довести его компанию до банкротства.

Кое-что пошло не по плану. Альфа поделился с Зарецким, что «Матвеев грубо ответил».

Потерпев фиаско с блицкригом, они изменили план. Для выполнения новой задачи нужно было действовать осторожно, не привлекая внимание служб слежения за безопасностью мореплавания. Альфа всем повелел педантично выполнять предписания судовладельца с тем, чтоб создать иллюзию обыденной жизни на судне, чуть нарушенной визитом шведской полиции, и, пользуясь неожиданной помощью прессы, накинувшейся на стражей порядка, вывести «Арктик Си» из тесноты Балтийского моря в бескрайнюю ширь Атлантического океана. В разговорах с Солчартом приказал насыщать версию деталями о посещении судна шведской полицией…

Далее, следуя обычным курсом, но уже под контролем и в немногословной сплочённости с Альфой, под пристальным взором из-под его напряжённого лба, Капитан нёс тяжёлое бремя сочинительства, составляя ежедневно отчёты о состоянии судна и экипажа с одной мыслью: «успеть бы отправить не поздней 09.00». Напрягая фантазию, он тыкал не очень послушным пальцем по клавиатуре, составляя предложения так, чтоб было похоже на обычный доклад… о визите шведской полиции, как под копирку, тот изощрялся, собирал слова в предложения, отвечая на вопросы требовательного Карпенкова от имени всей команды.«Карпенков, твою мать. Да кто ты такой?» – с заурядной унылостью от затылка ко лбу каталась, как биллиардный шар, застрявшая мысль.

Перед выходом из Балтийского моря Капитан, как полагается, сделал доклад в службу движения (Sound VTS) Датских проливов на 72-м канале УКВ и, получив одобрение, провёл судно проливами особенно осторожно, чтоб «не дай Бог, не привлекать внимания».

Далее, до Ла-Манша, спокойная навигация.

29-го его проводили на вечернюю вахту перед подходом к Английским проливам. Пройдя Ла-Манш, легли на обычный курс на мыс Финистерре.

31-го Капитан чувствовал себя comme il faut и даже игриво. Однако вооружённая свита, сопровождая его в чёрных масках, поддерживала во время подъёма по лестнице, ведущей на мостик, поскольку он неуверенно ставил ноги, как годовалый ребёнок, только что научившийся ходить. Поднявшись на мостик, он долго дёргал ручку не очень послушной двери. Дверь, наконец, уступила. На столике возле радара его ожидал приготовленный завтрак… кроме кнопки тревоги, напомнившей о терроризме, всё радиооборудование, все бортовые компьютеры и системы обнаружения функционировали в рабочем режиме.

В 10.30 на плоттере он вдруг обнаружил, что судно, оставив по траверзу левого борта порт Лиссабон, легло на курс 250. Отклонилось от своего маршрута 209, проложенного до порта Беджайя.

Провода АИС были вырваны с корнем. Дисплей не работал. Ни с того ни с сего он услышал давно полюбившийся голос Криса Ри:

«О, научи меня танцевать, чтобы я мог танцевать с тобой…»

Он бережно взял изумлённую Альфу за руку и потянул в приглашении к танцу, заглядывая в глаза. Его заманчивое предложение было принято, и, смакуя момент, левой рукой за правую руку партнёра, слегка её приподняв, повёл в медленном танце по мостику, как по танцполу, прижавшись локтями. Заметив волнение партнёра, Зарецкий, чуть улыбаясь, сказал:

– Нет ничего, о чём стоило бы волноваться.

В приставном шаге, легко перемещая ноги, они синхронно скользили, двигаясь там, тарарам, там-там. Их лица близко, всего лишь на расстоянии дыхания, глаза в глаза, подавали едва заметные сигналы о смене позиции в танце. Он позволял себе быть ведомым – и пара тут же перемещалась в новое положение, следуя за мелодией такт-шаг, то там, то там, ускоряясь за ритмом и замедляясь, игриво вращались на месте в непринуждённой близости танца, лучше узнавали друг друга.

И, чуть потянувшись навстречу, Зарецкий зацепился штаниной за торчащие провода вырванной с корнем кнопки тревоги, ощутил холодок в затылке и пожалел, что так коротко было пожатие секундного умопомрачения…

После вахты его отводили в лоцманскую каюту, на палубу

«С». Как и весь экипаж, его запирали в каюте со сломанными изнутри дверными замками и сильно подпиленными барашками иллюминаторов, так что их было невозможно открыть. Еду приносили в каюту.

В каюте же Капитана расположились пираты…

А второго числа он обнаружил окончательную пропажу названия судна и логотипа Компании, вдруг спрятавшихся под слоем ещё не высохшей краски. С крыла мостика, во время несения вахты, его взгляд прилип к намалёванным свежим буквам, сложенным в несуразное слово – TANIA, – появившимся на том месте, где много лет узнавали по названию «Arctic Sea», непостыдную марку Компании, на месте эмблемы которой, на фальштрубе, разверзлась темноватая обречённость в мутносиних оттенках.

* * *

В то же самое время в Компании получали, как обычно, информацию о движении судна: количество топлива на борту; погодные условия и состояние моря; порт назначения и ETA (ожидаемое время прибытия)…

Дознание экипажа, начатое 24-го, продолжалось: звонили озадаченные заявлением о посещении судна представители шведской полиции; звонил Карпенков, следивший на навигационном сайте за движением судна под усыпляющую монотонность ответов Капитана и экипажа, которые звуками своих затянувшихся песен, как сирены, твердили о наезде шведской полиции, притупляя его проницательное внимание…

Но второго августа всё снова оборвалось вместе со связью; на судне ответили, что проблемы со спутниковой аппаратурой. «Настроим и перезвоним». Опять не пришёл ДИСП на 09.00.

* * *

– показания свидетеля Карпенкова Н. В. от 01.02.2010,

с «Arctic Sea» ежедневно приходили стандартные ДИСПы. Он отслеживал маршрут движения судна. Неоднократно звонил на пароход. Приглашал к телефону одного за другим. Опросил весь командный состав. Подробно расспрашивал. Все сообщали, что у них всё в порядке. Каждого просил объяснить, как полицейские оказались в море на судне и что искали. Все отвечали практически одинаково: что неизвестные в масках, с оружием врывались в каюты. Представлялись полицией или наркоконтролем. Вязали руки и ноги, заклеивали рты. В таком положении держали по много часов. Что-то искали. Тех, кто были на вахте, валили на пол и тоже вязали.

– показания свидетеля Капитана Зарецкого С. Н. от 12.09.2009

25го в 08.00 дверь в каюту открылась. Вооружённый человек в маске вывел его в коридор. Довёл до трапа на штурманский мостик. Он поднялся. Там был «Альфа» и кто-то ещё. Судно следовало прежним курсом. Под присмотром Альфы он отправил необходимые сообщения судовладельцу.

Через 4 часа его сменил Кузнецов. Всё радиооборудование в это время функционировало за исключением кнопок тревоги, которые были вырваны с корнем. Компьютеры, системы обнаружения судна «AIS» были в рабочем состоянии. Когда он сменился с вахты, Альфа сказал, что он будет содержаться в каюте лоцмана на палубе «С».

С 25-го их, запертых в каютах, стали кормить. Завтрак приносили на мостик. Обед и ужин – в каюту.

В тот день Альфа сказал ему, что если судно попытаются освободить власти, то они отобьют нападение, так как у них достаточно оружия, после чего они сожгут пароход, а сами уйдут. Целью захватчиков, с его слов, было напугать Матвеева В. Ю. и повредить судно.

в 24 часа 00 минут он сменился с вахты, и его отвели в каюту лоцмана и закрыли на ключ. Дверной замок изнутри был сломан.

Открыть дверь изнутри невозможно. Барашек иллюминатора был надпилен так, что его невозможно открыть.

– показания потерпевшего Шумина И. Е. от 15.09.2009

25-го утром его отвели на вахту в машинное отделение. Двое. С оружием. По рации называли друг друга «Леший» и «Джордж». На вахте сменил второго. Того увели. Вечером снова сменил Кузнецов. Те же охранники отвели в каюту.

На палубах появились камеры видеонаблюдения, на входах в машинное отделение – решётки, наваренные из полос металла. Так жили до освобожения.

После прохода Ла-Манша в ЦПУ (центральный пост управления в машинном отделении) спустился захватчик. Расспрашивал о состоянии судна, расходе топлива, масла, о главном двигателе и механизмах. По-русски говорил без акцента. До этого изъяснялся исключительно на английском.

– показания свидетеля Зарецкого С. Н. от 12.09.2009

26-го в 08 часов 00 минут он заступил на вахту в сопровождении вооружённого захватчика в маске. Под контролем Альфы составил ежедневный утренний отчёт и отправил его электронной почтой во все адреса компании. Судно шло в южной части Балтийского моря. Альфа объявил тревогу в связи с тем, что над судном пролетел самолет. Вечером подошли к датским проливам. Перед входом в проливы Зарецкий сделал доклад службе движения (Sound VTS) на 72 канале YKB-связи. Потом Зунд, Скаггерак и Каттегат. Ночью прошли все проливы в автоматическом режиме.

– показания потерпевшего Фалина Е. В. от 20.08.2009

Захватчики обращались друг к другу по кличкам: «Альфа», «Папа» и «Палыч». Других вспомнить он не может. Он разговаривал с Альфой. Спрашивал о причинах захвата. Сначала тот говорил, что их наняла топливная компания, к которой предъявил претензии директор «Солчарта» Матвеев В. Ю. По поводу низкого качества топлива, забункерованного в Калининграде. Затем говорил, что они выполняют задание российских спецслужб…

…среди представленных на опознание лиц он узнал Савинса как мужчину, который командовал группой захвата. Опознал по телосложению, росту, форме лица и глазам. Захватчики его называли «Альфа». У Савинса всегда при себе был пистолет. Иногда он видел в его руках автомат Калашникова. На вид ему лет 35, плотного телосложения, рост 170–175 сантиметров, глаза карие, волосы тёмные короткие, дефект прикуса – передние зубы внахлёст один на другой. Речь быстрая. Иногда он говорил по-английски.

Второго они называли «Папа». По возрасту он старше всех остальных. На вид лет 45–50. Общался с Альфой больше других, поэтому создалось впечатление, что Папа – один из главных. Волосы короткие, с проседью. Разрез глаз узкий, голова круглой формы, лоб широкий. Плотного телосложения, скорее всего, спортсмен, но с небольшим животом. Чувствовал себя очень уверенно. Занимался спортом каждую вахту. В качестве физзарядки стучал по стойке руля ногами. Голос у Папы негромкий, уверенный, командный, но говорил он с заминками. При ходьбе косолапил. Обычно с автоматом Калашникова, иногда с нарезным ружьём. Третьего называли «Боча». На вид лет 40–45, крупного телосложения, с небольшим животом, в левом ухе серьга в виде кольца, весь седой, густые брови, короткие волосы. Говорил очень мало и медленно. Он постоянно стоял с Фалиным на вахте с 4 до 6 утра и с 16 до 18 часов. Всегда носил при себе помповое ружьё с серебристым затвором.

– показания свидетеля Зарецкого С. Н. от 12.09.2009

27-го он также под конвоем был сопровождён на мостик и провёл вахту. В дальнейшем вахты были нерегулярными. Из его каюты захватчики сделали штаб.

29-го в вечернюю вахту судно проходило пролив Ла-Манш.

30-го во время вечерней вахты он определил местоположение судна – выход из Ла-Манша. После окончания вечерней вахты его как обычно отвели в каюту.

31-го во время вечерней вахты он определил по плоттеру, что примерно в 10 часов 30 минут судно отклонилось от расчётного курса 209 градусов и легло на курс 250 градусов. Кабели системы «AIS» были сорваны, дисплей не работал.

– показания свидетеля Карпенкова Н. В. от 01.02.2010

02-го августа в 9 часов утра снова не поступила диспетчерская. Телефоны на судне не отвечали. В 14.00 он позвонил в финский офис. Оператор ему сообщил, что на судне проблемы со связью и что они перенастраивают аппаратуру. Вечером оператор перезвонил. Сказал, что судно захвачено неизвестными лицами. Он позвонил Матвееву. Матвеев ему подтвердил информацию о захвате вооружёнными лицами. Сказал, что к полуночи угрожают расстрелять двух человек.

После разговора с Матвеевым он созвал весь персонал компании. Исходя из последних данных, полученных с судна, определили его местоположение – предположительно Лиссабон. Он позвонил в посольство РФ в Португалии, военному атташе России, изложил проблему. Рассказал о захвате вооружёнными лицами судна у берегов Португалии. Сказал, что угрожали к полуночи расстрелять двух человек. Попросил обратиться к береговой охране за помощью, организовать спасение судна. В офисе назначил круглосуточное дежурство.

– показания свидетеля Зарецкого С. Н. от 12.09.2009

Примерно 02–03.08.2009, находясь на очередной вахте, он увидел, что на надстройке судна написано название «TANIA». Он понял, что захватчики поменяли название судна для маскировки.

– показания потерпевшего Шумина И. Е. от 15.09.2009

В начале августа по громкой связи услышал объявление пиратов: «Судно ложится в дрейф на трое суток». Причину не объяснили. Через 12 часов вновь по приказу пиратов запустили машину. В тот момент они находились в районе Азорских островов. После этого дважды дрейфовали по 2–3 часа.

* * *

По последней информации, полученной с судна, вычислили текущее местоположение – район Лиссабона. Из новостей донеслось, что Еврокомиссия заявила о втором захвате нашего судна (снова) в водах Европы. Офис компании словно волной накрыло авральное положение – необходимо принимать срочные меры по спасению экипажа и судна. Пошла лавина топ-срочных запросов, просьб и уведомлений – по всем адресам: береговая охрана Португалии; российское посольство в Лиссабоне; снова Администрация флага на Мальте; уже знакомые номера шведской полиции… Снова звонки: по телефону, по спутнику, по мобильному. В сотый раз полетели срочные сообщения: факсы, емейлы, смс. Раскалились телефонные аппараты в офисах в Хельсинки и Архангельске…

Я набрал номер посольства России в Хельсинки. У всех на слуху несчастное судно. Сообщил о захвате и попросил их помочь – соединить с их коллегами в Лиссабоне, либо дать телефонный номер. В ответ неспешный голос, откуда-то свысока, чванливо, секунду подумав, сказал:

– Если вам нужно – вы и ищите. Возможно, есть в Интернете…

И тут же в трубке зазвучали гудки. Не ожидал услышать ни здрасьте ни до свидания, но всё же… секунду в недоумении стоял, словно облитый нечистотами.

В этот день Карпенкову повезло значительно больше – он смог дозвониться до нашего военного атташе в Лиссабоне. Тот внимательно выслушал доклад Николая о захваченном вооружёнными лицами судне у берегов Португалии; об угрозе расстрелять к полуночи двух моряков. Карпенков попросил атташе организовать поиск и спасение судна силами береговой охраны. Представитель России участливо всё выслушал, но поделился сомнением:

– Конечно, я сделаю всё, что возможно, но должен откровенно признаться: в захват пиратами судна в водах Европы лично я не верю. Это попросту невозможно. Тем не менее, вы должны позвонить в МИД России…

Позвонив в МИД, Карпенков оказался в моём положении:

– Ты знаешь, куда позвонил?! («О, горе мне, я червь смердящий! О, господи! О, что я говорю!» – в ответ оперный голос Бориса Годунова пропел в голове Николая). Это приёмная министра РФ!

– Именно. Я к вам обращаюсь за помощью. Речь о жизни российских граждан на захваченном пиратами судне…

В МИДе бросили трубку…

В Компании организовали круглосуточное дежурство. Через какое-то время перезвонил атташе:

– Поиск у берегов Португалии с привлечением кораблей и авиации результатов не дал…

Потом Карпенкову позвонил ублюдок, третьего августа, пополудни, искажённым скрамблером голосом, по спутниковому телефону, представился переговорщиком. Попросил его называть майором.

– А имя у тебя, майор, есть? – отреагировал Николай.

– Зовите меня Мариус. Нет. Лучше майор, – замешкался скрамблер.