Из ниоткуда в никуда

– Ты чего творишь? – возмущенно произнесла она, резко развернувшись к нему лицом.

– Я… Это, – замешкался отвечать Феликс. – Прости, я резко встал и в глазах помутнело. Я не нарочно.

Женя нахмурила брови и посмотрела ему в глаза. Очевидно, она не поверила.

– Ты целый день ведешь себя странно. С тобой точно все в поряде?

– Похоже мне стало только хуже. Пожалуй, я буду собираться домой, – опустив глаза вниз, произнес он. – Не принесешь мне немного воды?

Пока Женя ходила на кухню, Феликс вынул телефон из кармана и отключил видеозвонок.

– Держи, – сказала она, протягивая граненый стакан.

– Прости, что впустую потратил твое время.

– Ничего.

Пока Феликс одевался, Женя растерянно на него смотрела.

– Может с тобой сходить до остановки?

– Спасибо, но не стоит.

– Не упадешь в обморок?

– Не переживай – не упаду.

Флейман отодвинул щеколду и пошел на лестничную клетку. Женя, выглядывая из двери, проводила его взглядом, пока тот не скрылся под ступеньками.

Раздался звонок.

– «Я резко встал и в глазах помутнело». Ты серьезно? Отстойней подката к девушке невозможно придумать.

– А что я должен был сказать? Слушай, если ты извращенка, то приезжай к Жене и сама тискай ее везде, где хочешь.

– Ты провалил задание.

Воскресенская бросила трубку.

Флейман вышел на улицу. Небеса по старой привычке роняли на плечи и головы прохожих хлопья размокшего снега. Ловя его ресницами, они брели точно в молочном бреду – гадательно, кривыми тропами.

Феликсу захотелось одымить назойливых белых мух. Помятая пачка Lucky Strike с наполовину выпавшим из сигарет табаком всегда валялась в кармане его сумки. Вставив фильтр себе в губы, он потянулся за спичками с голубыми головками, какие раздают в престижных ресторанах вместо визиток. Найдя коробок, он достал пятисантиметровый брусок и чиркнул его серной головкой. Зажегся маячок. Следом по соседству еще один. Полость рта наполнилась дымом. Чадя, он с упоением закрыл глаза, точно бы вдохнул чистейший горный воздух.

Минуту совершенной гармонии разбил звон назойливого мессенджера.

Василиса(20:15): ул. Мельковская 15, кв. 36. Этаж 6. Метро Динамо.

Флейман сорвался с места. Весь путь до ближайшей станции он бежал не жалея легких. Пройдя сквозь скалящийся турникет, неосознанная боязнь которого сохраняется на всю жизнь, он стал опрометью спускаться вниз по ступеням эскалатора. Через минуту он уже стоял в вагоне метро. Еще через пять – выходил из перехода «Динамо».

Дом на Мельковской оказался из тех современных построек, которые портят историческую панораму города. Окруженный с четырех сторон забором из стальных прутьев, он представлял собой экзотического зверя в богатой клетке. И было вполне естественно, что Флейман не поверил, что все происходящее правда, когда подошел к домофону. Последнее сообщение вполне могло быть очередной издевкой эксцентричной девушки ради смеха. Но он все равно рискнул, набрал номер и дверь открылась после первого же сигнала.

Внутри двора все казалось искусственно-уютным: ровные камушки мостовой под ногами, настоящие аттракционы на детской площадке, столбики с пакетиками для собачьих подарков. У входной двери – еще один домофон с куполом видеокамер. Набрал номер – снова сразу открыли. В фойе оказалось аж шесть лифтов: первый пришел буквально через секунды три-четыре. А еще через десять кабинка уже была на шестом этаже.

Феликс позвонил в дверь тридцать шестой. По ту сторону раздалась мелодия, кажется, колокольни лондонского Биг-Бена. Тишина. Флейман повторил попытку. Скрипнула заслонка дверного глазка, сквозь окуляр блеснул тусклый свет, но дверь не открылась. Молодой человек огорченно выдохнул. Щелкнула задвижка.

– Отвратительный результат – девятнадцать минут и тридцать шесть секунд, – кликнув на таймер, разочарованно произнесла Василиса через узкую щель приоткрытой двери.

– В следующий раз ты сама ко мне побежишь, – раздраженно съязвил Флейман.

– Мне нравится, когда ты злишься, – улыбнувшись, сказала она.

Дверь открылась нараспашку. Василиса стояла все в том же бежевом платье с галстуком-бантиком и черных капроновых чулках. Нисколько не смущаясь, Феликс завораженно стал разглядывать наряд девушки.

– Может быть пройдешь уже или так и будешь стоять и глазеть на меня?

– Прости.

Василиса помотала головой, но при этом улыбнулась еще сильней. Отпрянув в сторону, она позволила Феликсу войти.

Квартира внутри полностью соответствовала уровню дома снаружи. На стенах в прихожей – серый кирпичный лофт. Пол устлан белоснежным древесным паркетом. Слева расположился (уже знакомый по фотографии) двухметровый в ширину шкаф купе с ростовым зеркалом. На противоположной стороне – кожаный пуфик и три этажа женской обуви на стойке.

– Ты живешь в такой квартире одна? – озираясь по сторонам, удивленно спросил Феликс.

Василиса пожала плечами.

– Проходи в мою комнату, – указывая на дальнюю дверь, сказала она.

Флейман и Воскресенская разминулись: он – принял ее предложение; она – ушла, предположительно, в гостиную. Провернув ручку, Феликс очутился в просторной студии площадью приблизительно тридцать квадратных метров. Однако самым удивительным в ней был не размер, и не мебельная пустота (кроме двуспальной кровати и столика с компьютером в ней ничего не было), но многочисленные картины на стенах.

Феликс подошел к первой. Реалистичный пейзаж с кругом солнца, пышным зеленым лесом и уходящей вдаль переливающейся речкой был закован в толстую рамку в виде закрытого окна. Перед настоящей застекленной рамой была намертво вделана железная сетка, какой первые и вторые этажи обычно защищаются от грабителей. Ниже значилась фраза: «Мы надзиратели собственного счастья».

Вторая отчасти объясняла мебельный минимализм комнаты. На ней, словно бы в зеркале, была фотореалистично отражена вся комната. Отсутствовал только человек. Под узкой сантиметровой рамкой начертаны слова: «Может, девочки-то никакой и не было?».

Рядом висела не просто массивная, метр в высоту, прямоугольная рама, а настоящий, сваренный из разных кусков, лист металла с маленькой замочной скважиной сбоку. Когда Феликс заглянул в отверстие, он увидел только темные витиеватые каракули, отдаленно напоминающие тени от тусклого света. Название композиции было выцарапано на маленькой стальной дощечке: «Слепота понимания».

По соседству находился последний диптих с надписью – «Солнечное расплетение». На одном холсте произведения был изображен мускулистый полуобнаженный мужчина, мучительно разрывающий себе грудь двумя руками; на другом – тело этого же человека с искаженными ребрами, по форме напоминающими солнце. По центру среди органов торчала крупная лампа накаливания.

В комнату вошла Василиса.

– Видишь переключатель на стене слева? Нажми на него.

Феликс последовал ее совету. В этот же миг комнату ослепил яркий свет, настолько мощный, что картина полностью исчезла из виду. Поступательно, вспышка окутала глазницы и перед взором Флеймна возникла сплошная красно-синяя пелена.

Василиса подошла ближе и выключила свет.

– Поздравляю, ты увидел его душу. Теперь попытайся описать ее словами.

– Я не знаю таких слов, – сильно потирая глаза, произнес Феликс.

– И это самый верный, исчерпывающий ответ.

– Чьи это картины?

– Мои.

– Почему ты никогда не рассказывала о них?

– А разве принято признаваться в своих слабостях?

– Если это твоя слабость, то что тогда твое увлечение эротикой?

– Настоящее искусство, это же очевидно.

– Мне все равно не понятно, как ты до такого докатилась.

– Ты правда хочешь это знать?

– Да.

– Что ж, все началось с безобидной шуточки в «День первокурсника». Одногруппница Настя позвала меня отметить посвящение у нее в квартире. Ты сам знаешь, суть всех студенческих праздников в неистовом пьянстве. А я была категорически против алкоголя. Но на «только попробовать» меня все же развели. Подсунули какую-то жидкость – я глотнула. Затем дали запить какой-то горькой водой. А что было дальше – помню отрывками. Все из-за чего-то угарали, постоянно ржали (я только через неделю узнала причину). Короче говоря, меня пьяную кто-то раздел до нижнего белья и наделал неприличных фотографий. И ладно бы постебались и забыли, но они взяли и отправили их в разные паблики анонимной эротики.

– Такое свинство.

– Это же интернет. Там все быстро забывают. Также быстро и в стенах универа мой печальный опыт сменился чужими промахами. Но я все равно продолжала заходить в паблики и прокручивать всю ленту до моих постыдных фоток. И, знаешь, со временем они мне стали нравиться. Особенно комментарии к ним. Десятки незнакомых молодых людей, мужчин восхваляли мою внешность, восторгались фигурой и формами тела. Одни льстили, другие эмоционально воздыхали, третьи просили продолжения. И я перечитывала их слова снова и снова, подсознательно желая услышать еще больше похвалы.

– Кажется, это называется латентным эксгибиционизмом.

– Брось, Феликс – эксгибиционистками являются все девочки, которых дразнили в детстве и чью внешность недостаточно хвалили родители. Любая девочка, которой долго не говорят, что она красивая – перестает в себя верить. Отсюда появляется желаниепоказатьилипродемонстрироватьсебя с надеждой услышать похвалу.

– Все может быть. Продолжай.

– Вернувшись как-то вечером с пар, я стала снимать платье прямо перед зеркалом шкафа-купе. Оставшись в коротенькой белой комбинации, я представила, как на подобное бы смотрели мужчины. Любопытства ради я достала телефон, снова надела платье, и принялась фотографировать, как задираю подол и обнажаю ноги. Лицо специально обрезала наполовину. А получившийся мини-фотосет с припиской «анонимно» отправила в личку модераторам одного из пабликов, в которых ранее светились мои пьяные снимки. Так у меня и появилось новое хобби. Причем все начиналось безобидно: я просто выпячивала попу в достаточно плотных джинсах или шортах перед зеркалом или расстегивала несколько пуговиц на рубашке, чтоб запечатлеть буквально краешек лифчика. Такого рода фотографии имели успех, но совсем скоро всем наскучили. Люди (к моему большому удивлению, среди них были и девушки) просили показать больше или выслать продолжение. Это меня раскрепощало все сильней. С каждым днем я уходила все дальше: сначала задирала юбку или подол платья, затем стала оставаться в одном белье, а когда и этого оказалось мало, начала снимать с себя всю одежду и прикрывать интимные части разными предметами или руками.

– Как на это реагировали подписчики?

– Достаточно бурно. Совсем скоро я даже обнаружила, что у меня появились поклонники. Они следили за выходом всех новых сетов и синглов, активно комментировали и даже заводили со мной личную переписку. Некоторые признавались в любви, предлагали встречаться, иные же пытались развести меня на секс или на фото порнографического характера. Я обожала первых и презирала последних. Но совершенно никто не догадывался, что я показывала свое тело не потому, что текла от этого, но чтоб всецело себя полюбить, стать уверенной, лишиться всех комплексов.

– Но ты же понимала, что всех интересовало только одно?

– Конечно. И несмотря на это, раз в два-три дня я придумывала все новые и новые изощренные сюжеты: обливала белую футболку водой, вставала на четвереньки на стеклянный стол, чтобы уловить необычный вид снизу или делала кадры прямо в ванной, прикрыв все густым слоем пены. Расширялась и география: последнее сиденье полупустой маршрутки, университетская уборная, примерочная магазина. Однажды я даже встала в пять утра, чтобы сделать откровенные фотографии прямо на площадке напротив дома.

– И со временем для тебя это стало искусством?

– Типа того. Примерно тогда же я стала чувствовать какую-то невероятную, приятную, кружащую голову и заставляющую чаще биться сердце силу. И чем откровеннее я делала кадры, чем необычнее выбирала локацию, тем сильнее получала прилив этой энергии. Она, как адреналин, побуждала не только снимать больше, изощреннее и чаще, но и давало некий вкус жизни.

– А-ля вдохновение?

– Мы же взрослые люди. Это называется возбуждением.

– Каждый называет это, как хочет.

– В поисках новых сильных ощущений, я перешла к продаже самых откровенных фотографий. На вырученные деньги (желающих заплатить оказалось немало) я покупала новое кружевное белье, чулки, подвязки. За один месяц удавалось выручить от десяти до пятнадцати тысяч рублей. Однако уже через полгода люди перестали платить за, как они это сами называли, «детские» снимки. Популярность резко падала – участники выходили из паблика, оставляли негативные отзывы (мол, развожу на деньги, фейк и прочее), писали гадости в личку. Все чаще и чаще разные извращенцы принимались описывать похабные и аморальные вещи, какие они мечтают совершить со мной. Некоторые из них даже грозились вычислить и изнасиловть меня. Мне сделалось невыносимо страшно, и в то же время гадко и противно. Люди предстали в моих глазах грязными животными, которые только и думают о совокуплении. Я даже удалила все. Очистила любое напоминание о моем хобби.

– И что, смогла вернуться к обычной жизни?

– Я погрузилась в учебу, записалась в труппу студенческого театра, стала чаще рисовать картины. Но, как ты это называешь, эксгибиционизм – это не маска, которую можно снять, а неотъемлемая часть личности. Раз в неделю-две я срывалась, вновь делала снимки, отправляла их на анонимные паблики. От этого всегда становилось противно, хотелось бить себя по лицу. Только примерно через полгода мне надоело издеваться над собой. Я восстановила свой старый аккаунт с фотографиями (которые скачала из альбомов своих старых поклонников). Но съемка эротики уже так не цепляла, как раньше. Я столкнулась с непреодолимой тоской по старым ощущениям.

– Поэтому ты и затеяла свои странные игры?

Василиса сняла с шеи ремешок и протянула фотоаппарат-зеркалку Феликсу.

– Я хочу, чтоб ты снял меня голой, – серьезно произнесла Воскресенская, пристально наблюдая за ходом зрачков Феликса.

Понимая, что подобное занятие вполне естественное для Василисы, Флейман взял в руки камеру. Она отошла к кровати.

– Ты сразу разденешься?

– Нет, я хочу, чтобы ты включил свое воображение, господин «инспирист». Используй по-максимуму свое вдохновение.

Флейман покраснел, но согласился полностью следовать ее правилам.

– Тогда давай сыграем с тобой в игру.

– Обожаю игры, – улыбнулась девушка.

– Представь, что ты стеснительная девушка и тебе подарили сертификат на фотосессию в студии.

– Здравствуйте. Подскажите, пожалуйста, это студия «Грация»? – сходу стала отыгрывать роль девушка.

– Да-да, я вас слушаю.

– Мне подруги сертификат подарили, на фотосессию. Я могу его использовать прямо сейчас?

– В самый разгар рабочего дня и без записи?

– Простите, я не знала, что у вас все так строго. Я на фотосессии впервые, – сделав виноватое лицо, проговорила Воскресенская.

– Что ж, раз уж впервые – сделаю для вас исключение. Но мне тогда придется закрыться.

– Простите, что помешала вашей работе.

– Ничего. Ради такой милой девушки не страшно и на жертвы пойти.

Василиса смущенно улыбнулась. Когда Флейман проходил мимо нее, чтобы закрыть дверь, она резко опустила глаза в пол и крепко сжала одной рукой юбку платья.

– Что мне делать?

– Снимайте с себя все лишнее и вставайте туда, к стене.

– Но на мне нет ничего лишнего.

– Тогда просто вставайте.

Флейман включил камеру и перевел ее в автоматический режим.

– Как мне встать?

– Как сейчас – хорошо. Только будьте чуть-чуть раскованней.

Щелчок – на экране отобразился снимок.

– Теперь сделайте руки вот так. Голову немного вбок.

– Так?

– Да, просто превосходно.

Феликс сделал еще пару кадров с разных ракурсов, затем убрал камеру и, прищурившись, посмотрел на модель.

– Вы все равно слишком скованы.

– Простите, я немного стесняюсь.

– Садитесь на кровать. Попробуем вас раскрепостить.

Девушка послушно выполнила просьбу фотографа.

– Так?

– Да. Теперь возьмитесь за ленту вашего бантика и начинайте тянуть.

– Но он же развяжется.

– Тяните. Это нужно для образа.

Василиса исполнила пожелание мастера и развязала галстук на воротнике.

– Я все правильно сделала?

– Все просто великолепно. Начинайте расстегивать пуговицы.

Воскресенская стала натурально краснеть. После третьей петельки показался контур уже знакомых кружевных чашечек лифчика.

– Разве правильно то, чем мы сейчас занимаемся? – подняв брови, боязливо произнесла девушка.

– Это часть фотосессии. Обнажите еще плечи.

Василиса повиновалась Флейману. Молодой человек увидел выпуклую девичью грудь в красивом белье.

– Знаете, мне как-то неловко. Пожалуй, я пойду.

– Никуда вы не пойдете, пока мы не закончим.

Глаза девушки налились настоящими слезами.

– Но ведь…

– Повернитесь ко мне спиной и вставайте на четвереньки.

– Я не хочу.

– Выполняйте.

По щекам Василисы покатились слезы, но она все равно сделала так, как велел Феликс. В этот же момент Флейман перестал понимать, где заканчивается игра и начинается реальность.

– Что ты со мной сделаешь?

– Просто сниму, как мы и договаривались.

– Но я уже не хочу.

Флейман стал разглядывать две округлые ягодицы девушки, которые едва ли прикрывала короткая юбка. Вблизи они выглядели как идеально ровные шарики. Мимолетно в голове молодого человека пробежала мысль о совершенных геометрических фигурах.

– Я хочу, чтобы ты подняла подол.

Василиса не послушалась. Тогда Флейман сам потянул за край платья, но дальше случилось нечто непредсказуемое: Василиса резко развернулась и дала Феликсу пощечину. Тот недоумевающе схватился за горящее пораженное место и непонимающе посмотрел на девушку.

– Как тебе не стыдно подобное вытворять с невинной девушкой?

– Что? В смысле?

– Убирайся из моей квартиры, – вскакивая с кровати, возмущенно закричала она.

– Я не понимаю, это часть игры?

– Я сейчас закричу на весь дом, что ты меня насилуешь.

– Постой. Я уйду.

Не оглядываясь, Флейман вышел за дверь, но остановился у порога в надежде, что на том импровизация Василисы завершится.

– Убирайся.

Феликс вздрогнул (не то от злости, не то от неожиданности) и пошел в коридор одеваться.

– Ты странная, – произнес он и вышел из квартиры.

Василиса резко выскочила в коридор, хлопнула дверью и закрыла ее на щеколду.

Флейман отошел от квартиры и замер у кнопки лифта, не решившись ее нажать. Рука пылала еще сильней пощечины на лице. И было странно ощущать два противоречивых чувства одновременно: счастья от прикосновения и расстройства от непредвиденного исхода.

Не решившись вернуться, он все же вышел на улицу. Отойдя от здания метра три, Флейман поднял голову и посмотрел на окна шестого этажа. Она стояла на балконе в одном нижнем белье. Правая рука была поднята и приложена к уху – в ней находится мобильный.

– Так странно: я стою почти голая, а рядом нет моего фотографа, – дозвонившись до Феликса, проговорила она в трубку.

– Ты безумна. Отныне я вне игры.

– Ты уверен? А я уже хотела предложить тебе суперигру.

– Мне это уже не интересно.

– Выполнишь задание, и я пересплю с тобой.

Флейман умолк, пытаясь осмыслить услышанное.

– Ты издеваешься надо мной.

– Почему ты такого плохого мнения обо мне?

– Разве не очевидно?

– Очевидно то, что я тебя хочу. Просто рыцарь должен постараться, чтобы заполучить принцессу.

– И что от рыцаря требуется?

– Какой же ты глупый. Поразить дракона, конечно же.

– Какого еще дракона?

– О, ты сам это знаешь – того, что живет в пещере у Южного автовокзала.

– И как, по-твоему, я должен поразить ее?

– Как и в любой сказке – пронзить своим мечом. Если ты понимаешь, о чем я.

Флейман бросил трубку. Дальнейшие объяснения были излишни.

XIV. Камень

– Боже, неужели по мне не видно? – возмущенно спросил Феликс, согнувшись у окна табачного ларька.

– Так положено. Без паспорта не продам, – прозвучал хмурый голос из глубины.

Флейман принялся раздраженно шарить по карманам сумки. За его спиной собралась уже приличная цокающая очередь.

– Вот, довольны?

Женская, покрытая между пальцев язвами, рука протянула коробок с жутким изображением и надписью «импотенция». Феликс с радостью принял этот дар и закинул его в задний карман джинс вместе с паспортом.

От табачной лавки до Жениного дома было рукой подать. Однако Феликс все не решался к нему подойти, и оттого обходил его стороной. Подсознательно он хотел отсрочить встречу с девушкой и находил разные варианты, как это сделать: сначала сидел в кофейне с чашкой американо, затем отправился разглядывать витрины вблизи стоящего молла, и, наконец, зашел купить сигареты. Закончив последнее «развлечение», он бросил взгляд на часы – стрелки едва ли приблизились к девяти утра. Появились еще большие сомнения насчет того, стоило ли назначать встречу на такое раннее время.

На горизонте вновь появился ее дом. Феликс уж было хотел развернуться и поехать обратно, когда завибрировал телефон.

Василиса(9:02): Ты уже у нее?

Раздался сигнал передачи изображений. На трех новопришедших фотографиях Воскресенская была запечатлена в бежевом нижнем белье, дополненном панталонами на подвязках.

Василиса(9:03): Не знаю, как ты, но я уже готова.

Мечась между вожделенным порывом и холодным рассудком, Феликс подошел к стальной двери и замер у ледяных кнопок домофона. Примерзая подушечками пальцев, он еще раз спросил себя – действительно лиэтогохочет. Ответ не последовал, но цифры «шесть» и «девять» уже были набраны. Чувства, каких не превозмочь, стали обуревать в области его груди, в глубине солнечного сплетения.

Через минуту Флейман стоял уже у порога знакомой квартиры. Представшая перед ним Женя была одета по-домашнему: в хлопковые темно-зеленые штаны с узором бута (или, как чаще говорят, с «огурцами») и в серую кофточку с длинными рукавами. Уже отросшие волосы торчали в утреннем беспорядке. Глаза казались еще сонными.

– Прости, что встречаю тебя в таком виде. Проспала, не успела собраться.

– Милый «наряд», – обводя глазами девушку, произнес Феликс.

– Это пижама, – без каких-либо явных выражений эмоций произнесла она. – Если хочешь, могу её снять.

– Зачем? Оставайся в ней, тебе идет, – слегка смутившись от фразы, ответил Флейман.

Возникло неловкое молчание. Он посмотрел на нее, она подхватила его взгляд и ответила тем же. Он отвел глаза – она тоже. По коже Феликса прошла мелкая дрожь.

– Я еще не завтракала. Будешь чай? – развеяв молчание, сказала Женя.

– Пожалуй.

– Угощу тебя малиновым чизкейком. Я его сама сделала.

Сняв и повесив промокшую от талого снега куртку на крючок, Флейман прошел в гостиную, и расположился, как обычно, на диване. Женя принесла поднос с чайником, кружками, сахарницей и тарелкой творожного десерта, и села рядом. Ее лицо, повернутое к нему в профиль, было полностью сосредоточено на процессе разливания кипятка и заварки. Внутри молодого человека стало совсем спокойно. Ее забота, естественный вид и искренность в поведении пробудили в Феликсе ощущение лампового уюта.

– Знаешь, ты давно мне не рассказывал удивительные факты.

– В последнее время было слишком мало времени, чтобы подумать.

– Активная социальная жизнь?

– Типа того.

– И что, совсем нет никаких открытий за полгода?

– Есть одна мысль, но я ее еще сам не до конца додумал.

– Поделись? Может заодно и додумаешь.

– В последнее время мне все чаще кажется, что любовь – это не одно конкретное чувство, но всеобъемлющее явление, которое включает в себя целую гамму разных и непохожих ощущений.

– Предположим.

– Вообще, я раньше часто размышлял о том, что возможно фильмы и книги о любви все врут. Просто давным-давно сложилась традиция, шаблонное представление, и каждое новое поколение людей принимает его за чистую монету. Но когда я сам начинаю перебирать в своей памяти, как был влюблен в первый, второй, или любой другой раз, то не могу избавиться от мысли, что со мной происходили совершенно разные явления.

– Кажется, я тебя понимаю. Сейчас я вспомнила, как сильно была влюблена впервые, и как все было непохоже, когда я влюбилась через пару лет снова. И еще через пару лет снова и снова, и как ощущения с каждым годом становились все слабей и слабей… Слушай, даже как-то грустно стало. А может вся суть не в разности чувств? – Женя притихла в своих размышлениях. – А в силе новых ощущений? Когда я целовалась впервые, мою голову кружило сильнее, чем от карусели. А теперь от всего этого даже мурашки не бегают. Считай, что все приедается.