Рождение нации

– Миш, ну что тебя все в прошлое-то тянет? Ну его…– Вика стала ластиться к нему всем телом, своей нежной бархатистой мякотью – она познав впервые блаженство любви, вновь хотела его испытать. Для нее действительность значила куда больше чем далекое прошлое.

Но Михаил уже насытился и явно тяготел к «лирическим отступлениям»:

– Извини Вика, но уж больно я люблю Историю, это самое прошлое. Так что привыкай, с этим тебе придется мириться. А тебе разве не хочется узнать, что, например, стало с помещиками, которым когда-то принадлежала ваша деревня, каковы их судьбы, куда они делись.

– Неа,– замотала головой, нарочно задевая его по лицу своими промытыми, распушившимися после бани волосами, Вика.

– Не может быть, это же так интересно. А еще интереснее приоткрывать завесу тайн еще более далеких от нас времен. Удивительно, но факт, мы же почти совсем не знаем своей древней истории. Так отрывочные сведения былины да «Повесть временных лет», «Слово о полку Игореве», которое, кстати, скорее легендами являются и к украинской истории относятся, нежели к нашей. Мы историю Древнего Египта, Греции и Рима знаем лучше, чем свое раннее и среднее средневековье…– вновь окунулся в свою любимую «ауру» Михаил.

Но Вика слушала рассуждения Михаила вполуха. Она, освободившись от тех условностей, что накопило общество за последнюю тысячу лет, совсем не хотела больше о них думать. Прикрыв рот, продолжавшему разглагольствовать Михаилу, она тут же взяв инициативу на себя «оседлала» его, навалилась, зацеловала… Это продолжалось до тех пор пока не вызвало соответствующего ответного действа…

Вставать пришлось рано, чтобы не опоздать на проходящий автобус, а потом на электричку. А им еще так хотелось всласть поваляться, постоянно касаясь друг друга и даже вообще не вылезать из постели, с этой неудобной, но подарившей им столько блаженства перины…

В электричке, пока ехали от Егорьевска до Куровской, Вика дремала, привалившись головой к плечу Михаила – она не выспалась. Ему пришлось ее будить:

– Вика просыпайся, к Куровской подъезжаем, мне выходить…

Они расстались на этой станции, на развилке. Она поехала дальше в Москву, он остался ждать электричку на Шатуру, чтобы остаток воскресения провести у родителей. А рано утром в понедельник Михаил уже садился на московскую электричку, чтобы к восьми часам быть в школе, на работе.

                  Конец девятого века.

Вячеслав и Воймега лежали в своей опочивальне на высоко взбитой пуховой перине, укрытые покрывалом из выделанной лосиной шкуры. За узорчатыми окнами княжеского терема давно рассвело, но князь и княгиня не спешили вставать, звать постельничью челядь, а просто валялись, нежились, неспешно переговаривались. Князьям незачем рано вставать в мирный день: княгине корову не доить, печь не топить, скотину на выпас не выгонять, князю в поле не идти, траву для той же скотины не косить. Большие начальники и их близкие всегда жили, и будут жить приятнее простых людей, чей удел черная низовая работа и даже приятнее жизни тех весельчаков-скоморохов, что всю жизнь поют и пляшут. Последние, правда, тоже тяжело не работают, но, как правило, сами себе не хозяева. А князь он хозяин и себе и подвластным ему людям, которые хотят – не хотят должны выполнять его волю. Вот и сейчас перед дверями княжей опочивальни ждут постельные слуги, чтобы не пропустить момент пробуждения вельможных супругов и если князь или княгиня чего потребуют, быть рядом и немедля исполнить. Такой порядок в княжьих покоях завела костлявая старуха Кикура, ключница и старшая над всеми прислужницами княгини. Вот она ходит с клюкой и если что не так, гуляет эта клюка по спинам девок безо всякого сожаления.

Подолгу супруги стали спать последние полтора года, после того как скончался старый князь Всеслав. До того и Вячеслав испытывал некое стеснение и не залеживался в постели, да и Воймега вставала вместе с мужем. Ну, а как старый князь представился, Воймега уже частенько не отказывала себе в удовольствии, и поспать подольше, и просто поваляться в постели. Челядь, впрочем, хоть и простаивала в готовности, но долгий сон князей был им на руку. Пока спят господа и слуги отдыхают, или изображают некую деятельность. Ведь угождать это тоже определенная мука, хотя конечно не сравнить с той, что испытывают простые смерды, те что работают в поле, да на покосах. Потому и держится во все времена челядь за своих господ, ибо хлеб этот куда, как более легкий, чем у тех кто пашет, сеет, жнет, кует…

Князь с княгиней потому задержались в постели, что Воймега именно в оной по утрам, время от времени убеждала мужа в том, что в данный момент считала очень важным и нужным обязательно сделать. Сейчас же княгиня еще вчера от Кикуры узнала о донесении, что принес ей гонец из мещерского селища…

– Вячек, вчера мне Кикура жалобу передала от отца моего князя Кову. Молодые парни, наши смерды из деревни Голянки, которую мы в Мещеру переселили, умыкнули трех девок-мещерячек, когда они ягоды собирали и ссильничали их. Прикажи старосте той Голянки парней тех сыскать, да сечь до потери здоровья. Что я отцу своему скажу, если это охальство им простится?– упорно внушала мужу то, что тому надлежит делать княгиня, обратив к нему свое округлое лицо, обрамленное распущенными, ежедневно по утрам и вечерам тщательно расчесываемыми девками, светлорусыми волосами.

Князь терпеливо слушал, но соглашаться с женой не спешил:

– Пойми Войма, в том и отца твоего немалая вина имеется. Ведь это он не дозволяет мещерским девкам выходить замуж в наши деревни. С чего это он считает наших смердов ниже даже самых последних мещерячек? Он что хочет, чтобы наши холостые дружинники средь дочерей его бортников и охотников себе жен искали? Так дружинники-то здесь в городище да в походах все время, а смерды там рядом с ними уже который год живут и с мещерскими девками встречаются. Я же знаю, к нему, отцу твоему, и сами девки, и отцы их ходили, просили: отпусти князь в кривичские деревни замуж, они же добром берут и даже откуп дают. А он ни одну не отпустил. Мне сдается, что никакого сильничания там не было. Все по доброму сговору случилось, чтобы князь, отец твой, разрешил, раз девки спорчены, чего ж их в селище-то держать, никто уж не возьмет. Я старосту призову и велю ему все по правде сказать, сама от него и услышишь. Пусть отец твой отпустит девок, вот и все дела, и сечь никого не надо,– предложил свое решение Вячеслав.

Воймега собиралась что-то возразить, но Вячеслав, не сомневаясь в своей правоте, разговор продолжать не стал. Откинув покрывало он выпростал ноги на пол, застеленный медвежьей полостью и встал во весь свой немалый рост, с хрустом потянулся… Воймега молча любовалась обнаженным мужем… Казалось столько лет они жили вместе, превратившись из юных в зрелых, а любовь вспыхнувшая меж кривическим княжичем и мещерской княжной не утихала, только она из порывистой превратилась в спокойную, осмысленную… и тоже зрелую.

– Что-то долго мы сегодня с тобой постельничаем Войма, идти надо, а то дела, поди, заждались,– Вячеслав подошел к большому овальному ромейскому зеркалу, стоявшему в углу опочивальни. Обычно в него смотрелась жена, но сейчас и князь с интересом, будто видел впервые, смотрел на свое обнаженное отражение. Правая нога, она сломана после падения с лошади и срослась не совсем правильно и даже на глаз кажется чуть короче левой. Он к ней приноровился и давно избавился от хромоты. Следы от ранений, стрелой в бок и топором через кольчугу на предплечье, характерными шрамами выделялись на теле этого физически развитого, без намека на телесные излишки, мужчины-воина тридцати пяти лет от роду. Остался ли муж доволен своим отражением, княгиня так и не поняла, ибо он тут же накинул на себя бархатный хазарский халат, подошел к омовельне, смочил лицо, бороду, вытер их расшитым цветами рушником. Обычно князь, привыкший в походах обслуживать себя сам, и дома редко пользовался услугами челяди, когда одевался, в отличие от жены. Та, напротив, за исключением дней, когда болели дети, церемонии вставания с постели и одеванию придавала большое значение. И сейчас она, лежа на перине, ждала, когда Вячеслав, как обычно, быстро одевшись и умывшись, выйдет, чтобы позвать прислужниц во главе с Кикурой. Но князь на этот раз решил ускорить процесс подъема жены с постели. Он подошел к супружескому ложу и резким движением сорвал покрывало, княгиня только и успела охнуть от неожиданности. В том же зеркале отразилось ее молочно-белое сдобное тело с синими разводами на объемистом животе – следами от порывов во время родов. Она подняла руки, вроде бы пытаясь прикрыть тяжелые, словно вымя невыдоенной коровы груди и поросшую светлым пушком складку внизу живота. Но не сделала ни того ни другого, сама засмотревшись на свое отражение в зеркале. Князь смотрел то в зеркало, то на застывшую в недвижимой позе жену, словно сравнивал разных женщин, потом подошел ближе.

– А ну-ка вставай княгинюшка сахарная, хватит тело свое белое нежить и так мягче пуха,– Вячеслав схватил жену за небольшую ладонь с отметинами от колец и перстней на пухлых пальцах и сильным, но в то же время бережным движением буквально выхватил супругу из перины.

Княгиня вновь лишь успела по-бабьи охнуть. Князь держал ее за руки, не давая возможности ни вырваться, ни прикрыться и вновь смотрел то на нее, то в зеркало:

– Хороша ты Войма, сколько лет на тебя гляжу и не нагляжусь. Говорят, что бабы после родов красу теряют, а по мне так ты все краше становишься,– при этом Вячеслав отпустил одну руку жены, слегка повернул ее и увесисто шлепнул по мощному заду, вызвав соответствующий звук и колыхание сочной плоти.

Воймеге было прохладно после теплой постели, но она терпела, лишь чуть взвизгнув после шлепка:

– Ну, Вячек, синяя метина же будет.

– Какая метина, я же любя… Ладно, хватит, придется тебе сегодня быстрее одеться. Мне надо скорей ближних советчиков собрать, и тебе там тоже быть надобно. Важные думы будем думать, и твой совет понадобится.

Вячеслав сумел заронить у жены сомнение в правдивости доведенных до нее сведений о насилиях, совершенных кривичскими смердами в отношении мещерских девок. Та деревня три года назад обосновалась на берегу одного из небольших лесных озер в мещерских лесах. Первый год те смерды перезимовали в землянках, терпя много невзгод и тягот, перемерло много стариков и малых детей. Тем не менее, участок под посевы был вырублен, пропален палом, из бревен поставили избы. Как и положено кривичам те смерды были непоседливы, шастали по окрестным лесам, изучали свое новое место проживания. Среди молодых парней нашлись и такие, которые своим в основном черноволосым девкам, предпочитали светло и рыжеволосых воймежных мещерячек…

После ухода мужа княгиня, наконец, кликнула девок, и пока они ее спешно одевали, умывали, причесывали, расспрашивала Кикуру о подробностях случившегося межу кривичскими парнями и девками-мещерячками. И когда старуха выложила абсолютно все что знала, княгиня уже почти не сомневалась в правоте слов мужа. Действительно ее отец, пожалуй, сам спровоцировал случившееся.

Едва вся княжеская семья собралась в горнице, где был накрыт завтрак, на двор во весь опор влетел верховой гонец с дальней заставы со стороны вятичей.

– Князь… вятичи… дружина по Медвежьей реке вверх поднимается, с лошадьми и припасами! Дня через три на нашей заставе в устье Яузы будут. Много долбенок и большие лодки есть, лошадей везут, все оружны. Не иначе на воймежных мещеряков в набег идут,– едва переведя дух и испив воды, поведал гонец-дружинник.

Княгиня не любила когда вот так бесцеремонно врывались в княжью горницу во время трапезы. Она не раз выговаривала мужу, который на это не очень обращал внимания и не наказывал гонцов… Но сейчас, услышав о грозящей отцу и его племени опасности, и Воймега забыла о всяких церемониях и в ее сердце закрался страх. Да и вообще на сонное разморенное летним солнцем городище кривичей словно вылили ушат холодной воды…

Князь с княгиней, старшие бояре-советники и командный состав дружины: старый воевода Голова, сотники спешно собрались на совет. Надо было решать, либо не мешкая выступать навстречу вятичам с одной своей дружиной, либо погодить, послать гонцов во все соседние кривичские городища, сохранившие относительную племенную независимость от варягов и дождаться когда хоть кто-то из них откликнется, придет на помощь и выступать вместе. Выступать со своими двумя сотнями дружинников было рискованно. По данным гонца у вятичей на долбенках сидело не менее трех, трех с половиной сотен хорошо вооруженных ратников. Голова и сотники колебались, но князь, поддерживаемый молчаливым согласием жены, настоял именно на немедленном выступлении, чтобы наверняка успеть перехватить медленно плывущие против течения, тяжело груженые долбенки вятичей, у заставы в устье Яузы:

– Если ждать подмоги будем, они и на мещеряков успеют напасть, да и мимо деревень с нашими смердами никак не пройдут. А им все одно кого грабить, а потом скажут, не ведали, что кривичские смерды на мещерской земле поселились.

Не все старшие дружинники и бояре согласились с князем, все ждали, когда скажет свое веское слово опытный воевода Голова, к мнению которого всегда прислушивался князь. Воевода начал говорить как-то неуверенно, словно и сам не знал, как поступать:

– Ох… не к добру все это… Ведь, знают вятичи, что мы своих смердов в лес к мещерякам поселили, что теперь воймежные мещеряки под нашей защитой и все одно походом идут. Что за народ, ни совести, ни чести. Мало им… сколько народу грабят каждый год, поочных мещеряков, эрзю, мокшу задирают. Нет, мало им, надо еще и наших мещеряков идти зорить.– Постепенно голос воеводы окреп, его возмущение передавалось и прочим советникам князя.– Большую добычу хотят взять вятичи, недаром такую сильную дружину собрали. Кову-князь забогател, разжился со своим народом. Ты прав князь, выступать надо немедля, но и гонцов за помощью тоже послать. Только вот боюсь, не успеют родичи наши на помощь-то, да и придут ли. Князь-то Кову им не родня. Я вот чего думаю, надо мещеряков оповестить. Сейчас же к Кову гонца послать. Пусть своих лесных людей собирает и нам на подмогу выступает. Думаю, он куда быстрее к устью Яузы подойдет, чем наши родичи, если и соберутся. Еще думаю я, нам в бой с этими разбойниками сразу встревать не надо. В переговоры-разговоры вступить, мед, брагу попить, может они и сами впопят поворотят. А если не получится все равно волынку тянуть, пока Кову со своими мещеряками не подойдет. Они хоть в поле биться не больно сноровисты, но вместе нас будет куда больше чем порознь. Так я думаю… Веди князь, да пусть поможет нам Перун-громовержец, потому как это дело наше правое, а вот вятичи неправое дело замыслили…

Дружина Вячеслава разделилась: верховые поскакали посуху, пешие поплыли на долбенках вниз по Медвежьей реке. Хоть всадники скакали намного быстрее, но их путь был куда более длинный, чем пешим на лодках. С таким расчетом и выступали, чтобы подойти к старой заставе в устье Яузы примерно в одно время. Как и ожидалось, вятичи плывшие против течения по Медвежьей реке еще не добрались до заставы кривичей, которую по всему они собирались обойти, чтобы войти в устье Яузы и по ней как можно дальше углубиться в мещерские леса, а потом, сойдя на берег, уже идти до главного мещерского селища. За те почти два десятка лет, что прошли с того памятного набега кривичей, селище на берегу озера Воймега уже не являлось столь же недоступным. При желании до него можно было дойти не только пешему, но и конному. Вятичи, наверняка, это знали от своих проводников, потому и взяли с собой лошадей. Вятичей ждали, выставив вперед дозоры, внимательно следящие за рекой.

«Флотилия» вятичей появилась чуть позже срока ожидания. Не менее пяти десятков лодок-однодревок да еще пару десятков спаренных, строенных, счетверенных, обшитых тесом на которых перевозили лошадей и припасы, мерно махая веслами, медленно шли против течения. На самых больших лодках гребли до двух десятков гребцов-дружинников. Но на однодревках, как правило, находилось всего по нескольку человек, а гребло и того меньше двое-трое попеременно. Увидев долбенки кривичей, цепью перегородившие вход в устье Яузы и дружину Вячеслава, выстроившуюся в боевом порядке на берегу, вятичи остановились и уже не гребли во всю силу, а лишь препятствовали течению сносить их назад. Так на одном месте вятичи «буксовали» некоторое время, пока, наконец, ведший их князь не принял решение – выгребать к берегу чуть ниже того места где выстроилась дружина кривичей. Здесь между берегом и лесом в давние времена кривичи, когда устраивали свою заставу, расчистили участок саженей на сто. Так что чистое поле для битвы имелось. Высаживались вятичи спешно, на ходу одевая доспехи и разбирая сложенное в лодках оружие, сводили на берег лошадей, затем вытаскивали лодки из воды. Они явно опасались, что именно в момент высадки их атакуют. Но кривичи лишь наблюдали и не приближались. Высадка в таких условиях проходила сумбурно еще и из-за того, что люди и особенно лошади вязли – берег здесь оказался топким. Как и говорил гонец, вятичей насчитывалось сотни три, лошадей не больше полусотни. Вооружение состояло в основном из мечей, и топоров-секир, у конных имелись копья с железными наконечниками, десятка три-четыре имели луки с колчанами стрел. А вот с доспехами у вятичей дело обстояло неважно. Железные рубахи-кольчуги имели разве что князь да сотники с десятниками, железных шлемов не было и у половины, щиты имелись у всех, но в основном они были легкие, сбитые из сосновых досок – такими хорошо только от стрел укрываться, меч в умелых руках разрубал его с первого раза. Явно не с опытным, хорошо вооруженным противником собрались воевать вятичи, а с мещерскими бортниками и охотниками, вооруженными мечами из плохого болотного железа, которые и сосновых щитов не разрубят, а стрелы не пробьют не то что щитов и кольчуг, но и суконных и дерюжных рубах. Такие рубахи нетрудно разрубить хорошо закаленными мечами и топорами, но вятичи не сомневались, таковых у воймежных мещеряков нет.

Кривичская дружина была заметно меньше. Всего сто пеших воинов сплавилось сюда. Зато всадников тоже сотня, конных Вячеслав привел больше вятичей. Все то были потомственные дружинники, многие из которых и доспехи и оружие наследовали от отцов и дедов. Да и собирались они не в набег, а биться с настоящим противником: у каждого на голове остроконечный железный шлем, грудь и спина защищены короткими не стесняющими движений кольчугами, под которыми поднадеты толстые суконные подкальчужные рубахи. Особый отряд искусных лучников насчитывал тридцать человек, у каждого лук с тетивой из сплетенных льняных нитей и по два колчана стрел с наконечниками из каленого железа, способных с тридцати шагов не то, что суконную рубаху, кольчугу насквозь пробить. У десятников и сотников кольчуги длинные, до колен и мечи не гнездовской ковки, как у рядовых, а варяжские, особого закала. И щиты у кривичей не чета вятичам, не просто деревянные, а обшитые специальной шерстью, которые смягчали удар мечей и топоров. Именно явное превосходство вооружения кривичей и их доспехов сразу охладило пыл вятичей. К тому же те дружинники, что сидели на веслах сильно устали от продолжительной гребли против течения и биться в полную силу никак не могли. При таком «раскладе» общего численного превосходства могло оказаться и недостаточно, чтобы сбросить дружину кривичей в Яузу, в которую они, судя по всему, не собирались пропустить вятичей. Вятичи испытывали острую нужду в отдыхе после тяжелого многодневного пути. С этой целью после непродолжительного совещания со старшими дружинниками походный князь вятичей послал к кривичам переговорщиков… Когда те вернулись, то рассказали, что дружину кривичей возглавляет сам князь близлежащего кривичского племени. Походный князь вятичей изъявил желание встретится с князем Вячеславом на глазах у обоих дружин на «ничейной» земле.

Выборный походный князь вятичей Бажен в этот набег на воймежных мещеряков сумел уговорить пойти не только людей из своего рода-племени, но и немало охочих из других ветвей племенного союза. Он уверял, что поход будет нетрудным, а добыча богатой. Ближайших к себе поочных мещеряков они уже лет двадцать как обложили фактически безразмерной данью и каждый год для ее сбора отряжали такие вот «экспедиции», осуществлявшие не столько сбор дани сколько бессовестный грабеж. Вообще-то вятичей лесные мещерские дебри и болота с гнусом не очень-то привлекали. Для них куда притягательнее были земли, лежащие к востоку, где обитали родственные мещерякам народы муромы, эрзи и мокшы. Там и леса не столь дремучи и топи не такие непроходимые, а главное земля плодороднее. Тем не менее, обложить данью и последних независимых от них мещеряков, воймежных, вятичи замышляли всерьез. Бажен знал, что кривичские смерды с разрешения Кову уже поселились на землях воймежных мещеряков, и это грозило, что данный «кусок», который вятичи считали законно своим, то есть потенциальными данниками, может совсем уйти к кривичам. Потому вятичи спешили.

Бажен также был осведомлен и о родственных связях Вячеслава и Кову, но он на это особого внимания не обращал, ибо не сомневался, что кривичи за мещеряков воевать не станут. Главное, что двигало Бажена и его дружину это пьянящий запах богатой добычи. Где же еще такую можно взять, если не на Воймеге. Тамошних мещеряков уже много лет никто не грабил, и главное, они никому не платили дани. Последнее обстоятельство более всего бесило Бажена. Как это можно, чтобы столь ничтожное малое племя никому ничего не платит. Куда более значительные племена и народы платят, кривичи, новгородцы, древляне, поляне, все они платят дань варягам, сами вятичи платят этим проклятым упырям хазарам. Так всегда было заведено, более слабые платят более сильным, а тут… Бажен знал точно, что и кривичи не обложили данью Кову и его племя, значит он по-прежнему, так сказать, бесхозный. Его люди богатеют, мещерячки хорошо едят и нагуливают на теле нежный жирок, не то что их голодающие поочные соплеменницы, их костлявых и на силу брать никакого удовольствия – об мослы исколешься. Да, не только пограбить взять меха, мед, рыбу, но и с рыжеволосыми, светловолосыми, сытыми, мягкотелыми мещерячками позабавятся его дружинники на берегу озера Воймеги. Самых красивых баб и сильных мужиков они возьмут в полон и пригонят к себе. А если и старого Кову удастся полонить… Ну что ж, тогда пусть за него родственники-кривичи выкуп платят, посмотрим как крепки их родственные узы…

Князья встретились между строями своих дружин, восседая на конях, и как бы соперничая друг с другом богатством доспехов и конной сбруи. Бажен проигрывал во всем, и главное, он хоть был не намного старше Вячеслава, в нем совсем не чувствовалось этакой княжеской удали-молодцеватости. Вячеслав смотрелся значительно и выше и стройнее невысокого Бажена, своей коренастостью напоминающего скорее смерда-пахаря, нежели князя. Да и доспехи: тонкозвенчатая кольчуга, поножни, налокотники, шлем – все это у Вячеслава было заранее начищено оруженосцем и блестело на солнце. На таком «фоне» грубые нечищеные доспехи князя Бажена и потертая сбруя его коня «отдавали» явной бедностью. На это в первую очередь и обратили внимание следившие за князьями и те и другие дружинники. Вятичи выстроились в свой привычный боевой порядок: первый ряд наиболее физически сильные воины вооруженные двуручными топорами-секирами, во втором ряду копьеносцы, далее лучники и метатели дротиков. У кривичей не было такого явного «разделения труда», здесь в дружине имело место более однородное вооружение: копья, мечи, щиты. Оттого и слабых мест было меньше. Разве что лучники также находились в задних рядах.

Князья, осадив коней, поприветствовали друг друга взмахом руки. Бажен по праву старшего начал говорить первым:

– Здрав будь, князь Вячеслав! Это что же ты путь-то нам загородил и дружину свою будто не с добром против нас вывел?

– И тебе не хворать, князь Бажен. А стою я тут с дружиной потому как земля эта теперь наша и реки, что по ней текут, тоже наши. А ты послов своих для получения дозволенья по ним ходить и плавать не присылал,– спокойно отвечал Вячеслав.

– Это что же получается вся Гусиная река ваша?!… Первый раз об том слышу. Тот берег ваш, где застава ваша стоит, а этот всегда ничейный был и река она не ваша, а может наша скоро будет,– Бажен вдруг дико засмеялся, да так что конь под ним начал нервно переступать ногами.– Ты, мешок с говном, смирно стой!– натянув узду, вятич успокоил коня.

– Никогда ни река, ни земля эта ничейной не была. Испокон здесь охотничьи угодья мещеряков были. А по договору с князем мещерским Кову на этом берегу чуть выше уже третий год наши смерды поселились и землю эту пашут, хлеб сеют, скотину водят. Так что мы их оборонять должны. Сам закон знаешь, какого племени люди на земле селятся, значит то их земля. Разве у вас не так?– Вячеслав смотрел на Бажена со спокойной усмешкой.