Воспоминания человеческого детёныша о Великой Битве кромешной

Те танки, которые хотели взять сбоку, там, где предполагалась, слабая броня, расстреливали издалека. Пушка танка превосходила русскую по дальности стрельбы и оптика была лучшей в мире. Экипаж работал непрерывно, снаряды наводчика ложились точно в цель и дзоты и русские танки взрывались огненной волной кверху.

Классик! Хайль Гитлер!!

Расчеты фюрера оказались верными. С такими солдатами мы завоюем весь мир. Но были и потери.

Убит, прямо в сердце две пули, коренной немец, рабочий Вальдемар. Он работал снайпером, с рабочей точностью посылая пули из своего ручного пулемета в самые скрытые и недоступные места. И во время перебежки какой то русский Иван не пожалел для него патронов. Тяжелая пуля пробила каску и грустного в этот проклятый день Фридриха. У него невеста за другого замуж вышла. И правильно сделала. «GUT»! Потому, что лежать ему здесь вечно!

Штурмбанфюрер Отто навел бинокль на самую вершину возвышенности. Наконец то, он увидел этот русский безжалостный пулемет. И он был не за деревом, а впереди, в этом месиве бревен и земли, которое запросто могло скрыть целую роту. Хитрый русский замаскировался в таком месте, что танковый снаряд всегда летел выше.

В ярости Отто вызвал авиацию на помощь. И на удивление быстро два «Юнкерса», два «Лаптежника», если по-русски, завернули в сторону и атаковали склон русского холма – будущую могилу.

Как только раздались взрывы авиабомб, Иван решил, что тут ему и конец. Вскрикнул криком раненный в третий раз, Федор. Только Иван хотел посмотреть, что там с его непутевым, как раздался еще более близкий взрыв, все небо лопнуло вверху, показав на две секунды ярое багровое солнце. Дерево тяжко заскрипело и рухнуло вниз, на людей, усыпало весь мир белыми, порхающими перед лицом, щепками.

Так и не посмотрел Иван, куда на этот раз ранило Федора. Все потому, что щепка-бревно с лету пронзила тело Ивана и пришпилила его к его же родной земле. И где то в районе спины, как думал медленно Иван.

Такая новая боль, что стало невозможно дышать. Когда дышишь только ртом, и все равно не хватает воздуха. Совсем стали плохи дела с единственным пулеметчиком! Все! Лежит Иван, горячечно думает, что хоть привезут ужин, но все равно ему и его не есть.

– Иван! – слышит он тихий голос напарника. – Ты как, живой? Справишься?!

– Щепку вытяни из меня. И ветки раздвинь. Я ничего не вижу. Везде одни листья. Ему казалось, что он кричит, а на самом деле он говорил почти шепотом.

Солнца этим днем не было. Тучи черного дыма, облака белого, синего и барашкового-черного, как самая генеральская папаха, уходили вверх, как от горящей крыши сарая.

Оттуда вниз, словно на оживших картинах вечного ада вырывались клубки пламени – это падали вниз сбитые самолеты. Тянулся шлейф черного дыма от сгорающего танка «Пантера». Горел транспортер и неизвестный солдат, зажатый в груде металла, медленно поднимал руку вверх, а на каске плясал огонек, как на рогатом черте.

Но путь вперед был открыт. «Тигр» волоча за собой колючую проволоку и все что на ней, лез вверх. На самую вершину горы, откуда, может быть, будет уже видна эта проклятая Прохоровка. И теперь эта вершина, на которой стоял раздробленный корень, вместо дерева, можно считать своей немецкой территорией.

«GUT CLASSIC»!

Фельфебель Пауль приблизился к командиру танка Тигр.

– Господин штурбаманфюрер! Приехала полевая кухня и камрад весельчак, наш Адольф! Он требует срочного обеда, потому что ему еще две команды обслуживать и не может задерживаться.

– Вот возьмем вершину и можно будет обедать.

– Она уже занята – показал вверх автоматом фельдфебель: – Смотрите сами.

Это на вершине проклятой, почти незаметной вблизи, горы стоял два красавца рыцаря в касках с рогами, и в маскировочных халатах. Один из них и размахивал и эсэсовским кинжалом с трофейным красным флагом.

– Федор! Феденька! Ты только не умирай – хрипит Иван, не поднимая голову от земли, – Ты где. Где командир наш? Живой?

– Иван – говорит тихо и совсем рядом Федор. – Теперь ты уж как-нибудь без меня. Прощай. На всякий случай! А то что-то мне спать очень хочется.

– Не вздумай умирать! – кричит и плачет Иван. – Как я буду стрелять, если я ничего не вижу! А пулемет цел, приказ не отменен! Увидят после боя наши товарищи, что скажут они про нас. Одну очередь дали и все, отвоевались, вояки!

– Эй! – доносится до них чистый ясный и громкий голос командира. – Вы где?! Почему молчите? Я вам кричу!!

– А ты встань, а мы посмотрим на своего командира – грустно и ядовито шепчет от земли Иван.

– Он встать не может – сказал напарник и единственный сейчас друг и глаза, Федор: – Командира нашего привалило землей и какой-то железной балкой. И руки у него засыпаны землей по самую грудь. Ты лучше с ним попрощайся, язва!

– А то ты не видишь, как меня щепкой пронзило. Не хуже, чем тебя. Тут самому прощаться надо!

– Отставить разговоры! – вдруг доносится до них далекий, но ясный голос командира.

Откуда он только взялся на нашу голову, умереть нельзя спокойно.

– У тебя какой сектор обстрела, Иван?

– Зеленый! – отвечает Иван – Ничего, кроме листьев, я не вижу. Но пулемет цел.

– Поставь его в положение стрельбы длинными очередями. Командовать буду я. Мои команды передаст Федор, а ты выполняй и не смей умирать раньше срока. Это приказ!! Руки целы, пулемет цел. Все силы на разгром врага. Умрем, но умрем воинами. Приказ! Не спать никому! Иван, ты у нас теперь самый главный, терпи, дорогой. Грызи землю, но не умирай. Я дам сигнал!

– Хватит говорить – резонно шепчет в ответ Иван Твердохлебов. – Нам треба беречь силы.

– Есть беречь силы, командир! – эхом отзывается его напарник Федор. Из культи, которая у него стала вместо руки, малыми толчками текла кровь, и новые щепки вокруг из снежно белых становятся бело-розовыми. Словно острые диковинные цветы.

– Немцы уже идут к нам. – сообщил возродившемуся подразделению командир: – Я их вижу. Приблизятся к зоне поражения – дам сигнал!

И все изменилось.

Зоркий, все видящий в свой бинокль, глазами охотника и егеря Отто давно уже приметил эту прогалину на боковом склоне этой такой недоступной прежде высоты. Почему эти русские сражаются так, словно это и не дерево, а целый Кремль?!

Может быть, именно отсюда бил тот проклятый русский пулемет, полчаса назад унесший жизнь чистокровного белокурого и голубоглазого немца, рабочего Вальдемар Клосс. Отличный был солдат, такой же обстоятельный и уверенный, как и за токарным станком.

Остались у него на родине две сестры. И теперь нет у них старшего брата, настоящего арийца, «белокурую бестию», но пока никто не знает об этом. Вспыхнула внизу противотанковая мина, но танк особо не повредила, гусеницу, при помощи многочисленных солдат в «айн момент» сразу натянули на место. Но когда наш отряд займет эту высоту, то отдадим честь по погибшему немецкому воину, по рыцарю родного фатерлянда.

И на этом самом высоком месте, где только что и погиб белокурая бестия Вольфганг будет воздвигнут, по приказу самого Гитлера, сорокаметровая фигура немецкого рыцаря вся из черного мрамора и гранита. Уже взяли у этого немецкого воина-рыцаря половинку смертного жетона, а серебряное кольцо на пальце правой руки будет служить ему пропуском к нашему Железному Богу.

Атака немецкой пехоты при поддержке танков, авиации, артиллерии была быстра и неотвратима. Никто не может противостоять нам, когда нас вперед ведет сам Фюрер!

Но тут сбоку раздался всего один орудийный одиночный выстрел со стороны холма, и другая танковая гусеница обвисла, а непобедимый танк Гитлера остановился. С пушкой, которая повредила Тигр, ужалив единственным снарядом в правую гусеницу, расправились сразу. Еще один рывок и вскоре на высоте, которая раньше была обозначена на генеральской карте, как господствующая высота, взвился немецкий, фашистский флаг. Маленький, но сейчас он был больше всех флагов на свете.

А тут как раз вовремя к штурмовой группе прибыл обед во главе с поваром. Весельчак повар Адольф, тезка фюрера, из кузова бронетранспортера извлекал еду. Именно в этой прогалине, в короткие минуты отдыха и поддержат обедом свои силы воины фатерлянда. Опять вся Европа, да и весь мир, как на ладошке, с поклоном, предложила войскам Германии самое лучшее, что у них есть.

Неисчерпаемые швейцарские сыры и шоколад, немецкие сосиски с томатным соусом, португальские сардины в масле, болгарский перец и венгерское перченное сало. Сияющее варенье из лепестков роз – от покоренной Франции. А главное, полные коробки с шоколадом кола, который придает силы и уверенность в бою. Даже если съесть одну плитку этого шоколада, то можно забыть о сне и отдыхе и только крушить врага, а это и есть основная задача белокурых арийцев. А нашему командиру, Адольф припас бутылочку настоящего голландского молока, до которого тот был любитель, еще с самого детства.

Великолепное место им подготовили русские. Яма, на холме, она скрыла от глаз картину Курской битвы. Даже выстрелы и разрывы стали тише и больше походили на треск дров в зимнем камине. Отсюда уже видно то место, куда надо развивать наступление на «ПРОХОРОВКУ», чтобы окружить и взять в плен пять русских армий и решить исход войны в свою пользу, во славу германской нации и фюрера!!

Ну чем будет, как не будущим раем, эта только что завоеванная земля! Даже листья, уничтоженного прямым попаданием, дерева напоминает им о милой Германии, которая осталась далеко позади.

«КЛАССИК ПЛЮС ОРДНУНГ!!»

– Смотрите – завопил весельчак Адольф – Русский вон – глядит на нас и улыбается. Он тоже хочет с нами! Примем его в компанию?!

И в самом деле! Командир пулеметной роты Геннадий Марченко сидел по грудь в земле, с железной балкой от растерзанной артиллерийской гаубицы на раздробленных коленях, смотрел на всех и улыбался. Ведь ему было очень больно.

Тогда эсэсовец, Генри тут же сунул в рот русскому свою трубку. И русский стал пить духовитый американский дым. Такие, он еще никогда не пробовал. И сейчас, ему умирающему, эта причуда была в самый раз. Вот теперь он умрет, как самый завзятый моряк, с трубкой во рту. Смехота, да и только! Вот кончится дымок и все. Пусть все знают, какая же у нас длинная жизнь была.

Но пока спешить не надо, Ивана они не видят, Федор Однорукий молчит, и оба злобно думают только об одном. А тем временам все новые и новые завоеватели, сбегались на запах вкусной еды и приятный дымок американских и египетских сигарет.

Можно было хоть немного отдохнуть перед самым главным броском на Москву. Все русские были убиты или умирали, а вокруг их лежала земля, уже принадлежащая другим. Одна половинка сигареты улетела пеплом, а вторая, последняя в нашей жизни, стала догорать,

Вот тут русский «БОГ ВОЙНЫ» обернулся в одно из многих своих военных божеств. Седой орел поднимет два своих крыла, и сейчас он примет души воинов и вознесет их далеко вверх, на самую высоту Прохоровской Звонницы.

Ведь среди многих прозвищ этого бога есть и это:

!МЕРТВАЯ РУКА!

Русский улыбнулся, последний дымок уходил вверх.

– О! – сказал радостный Адольф, – Смотрите, русский опять улыбается!!

Все немцы, все будущие помещики и руководители, начальники школ, газет, заводов обратились со своими добрыми улыбками к знакомому русскому, который больше не мог принести им вреда. Ведь он тоже был офицер!!

– Иван, прощай!! – крикнул русский. – Батарея, давай огня!! Федор! Кричи: Смерть врагам!! Умри, но помоги Ивану! Умрем, как умирали, наши на «Варяге»!!!

Огонь. Огонь! Огонь!!

И тут же крона сбитого дерева осветилась изнутри смертным огнем. В котловине от близкого ливня стальных пуль выхода не было. Все были убиты. Некоторые были убиты дважды и трижды. Те немцы, которые приблизились к уже к завоеванной вершине, внезапно вновь оказались под смертельным огнем. Теперь Иван Твердохлебов видел их всех, как на ладони. Пули аккуратно срезали и срезают все листики и веточки, в зоне обстрела было одно черное небо и светлая от пожаров земля.

Ганс, Курт, Фриц были убиты трижды. Веселый повар Адольф был перетерт в фарш вместе со своей кухней и котлом с гороховой похлебкой.

А будущий самый главный помещик, штурмбанфюрер СС Генрих Отто был убит всего один раз. Но зато со всеми своими мыслями и планами о будущем личном поместье, об огромном красивом доме, царской конюшне с породистыми лошадьми, оранжереей и голубым бассейном. Исчезли все его планы о гуманных условиях содержания русских рабов, чтобы они тоже жили хорошо при новом помещике, на своей новой земле. А по вечерам пели свои грустные песни и плясали длинные хороводы.

Со всех сторон на вершину горы падали снаряды, сыпались бомбы, стреляли из винтовок и пулеметов, но русские были неуязвимы: и раны были смертельные и сама смерть – ничто не могло остановить.

Новый Бог Войны создал из трех искалеченных солдат, своего самого сильного и бессмертного Воина Русской Земли и все враги легли ему под ноги.

Никогда больше тут не будет ноги оккупанта. И отсюда, с этой вершины где как памятник стоит расщепленное верба-дерево, дорога вела уже не на Прохоровку Белгород и Москву, а на Берлин и там далее, на Курильские острова.

Где русский солдат и поставит последнюю точку в вопросе жить ли русским или умирать в неволе, ухаживая за новыми хозяевами.

Пепел с сигареты упал на землю, командир закрыл глаза. Пулемет Максим стих, от раскаленного ствола шел сизый железный дым. Татарин Иван, украинец Федор легли на свой розовый смертельный ковер и заснули ожидаемым таким сладким сном. Сам командир, русский солдат, младший лейтенант и командир убитой артиллерийской батареи, Геннадий Марченко вновь и вновь, в своем последнем горячечном видении бежал и бежал к ним.

А их смертные улыбки и верность присяге воспрянувший

РУССКИЙ БОГ ВОЙНЫ

взял себе, как последнее эффективное оружие и общее решение.

                                           * * *

Прошло время и пенек на вершине самой высокой тут стратегической горе, после первой дождливой и долгой весны выкинул три махонькие ветки, которые и стали, уже при нашей жизни, одним, тройным, деревом.

И каждый ствол носил свое, предназначенное только ему, имя.

                                           * * *

Ефрейтор Иван, рядовой Федор, командир Геннадий Марченко.

Одуванчик Вася

Я, – Одуван Одуванчиков.

Шлю всем вам свой весенний солнечный привет!

Наша рота стояла на отшибе, на фланге 89 пехотной дивизии. И если до нас немец достать не мог, все ж таки два оврага поперек поля, то на связи с полком сказалось все очень плохим образом. Тем более, что по радиостанциям вообще нельзя было вести разговор. Категорически. А что касается снабжения, то, как говорят сами немцы, – «полный «швах». Потому что, не только все три оврага были впереди нас, у немцев. Единственная дорога, если можно ее так назвать, шла по полю и немцы со своей артиллерией были там полные хозяева.

Что там машина, повозкой, самой глубокой ночью, невозможно было проехать. Раз-два и одни ошметки по всему полю летят, немцы-то заранее пристрелялись. Даже ночью могли молотить без передышки. И днем. Приходилось все снабжение по чужим ложбинам перекидывать. А там не развернешься, иногда такие буреломы, танком не прошибешь, И если с вооружением, боеприпасами было, по школьной оценке на три, то по еде и газетам и письмам – полный ноль. Вот так мы и оказались в окружении, хоть и на своей стороне.

И сегодня и вчера и завтра на ужин обед и завтрак только каша, с каким то черным маслом. Про него еще так один солдат говорил, что это масло ободное, для осей, которые у телег. Но ели и еще как!! Посылали группы людей за питанием, так они все равно норовят боезапас взять. Потому что знали, наступают дни очень серьезные, Готовились и мы и немцы, а если у тебя нет ни патронов, ни снарядов то дело – «гроссеншвах». Поэтому оружие, боепитание – это, прежде всего.

А то будешь со своей картошкой лететь и пятки салом смазывать, немцы вояки те, про Сталинград уже не помнят, и могут дать хорошего жару. Так что лучше пшенки про запас наесться, это вернее будет. Открывался и «второй фронт», так тут называлась те действия, когда уволокут хуторскую козу, или мешок картошки или раскурочат с концами разбитую снарядом машину с комбижиром. Но такое счастье выпадало редко. Да и командир подразделения посматривал косо. «Объяснительную записку по поводу самовольного захвата продовольствия, писать ему.

Всего однажды наши разведчики заявили о себе и доставили взятую с боем немецкую телегу, набитую мешками с какой-то желтой крупой. Трофеям, радовались все, а в спешке забыли спросить у пленного, не то что как варить, а как и звать ее.

Была эта крупа желтой, пахла кукурузой или еще чем, но варить ее было долго, она становится совсем тугая, и на вкус – резина резиной, только желтая. Но зато наши командиры узнали, что против нас воют венгры и мадьяры, то мука оказалось кукурузной, для мамалыги. Ешь такую кашу, точнее, подошву, а сам о другой, нормальной еде думаешь, точнее, мечтаешь.

А тут еще и термоса, в которых носили от своих борщ и кашу стали все чаще приходить полупустые. Это на той стороне, где стояли румыны и венгры появился снайпер. Пришлось всем нам ходить потише, пониже и с оглядкой. Автоматом снайпера не возьмешь, а из пушки, куда стрелять неизвестно. Но жили и приспосабливались. Сам командир наш, где ползком, где на четвереньках, а где, как зеленая ящерица, быстро и на пузе в штаб пробивался. Что ж – война есть война, жить захочешь и не так согнешься и поползешь, не хуже ужа под вилами.

И тут в штабе, куда пригласили всех командиров для ознакомления с боевой обстановкой и дальнейшими нашими планами, узнали про нашу беду. И главный командир сказал, что он самолеты с питанием посылать не будет, а просто даст одного человека, который ему лично знаком и вот он пусть там со всеми бедами нашими и разберется.

– Я тебя уверяю, – говорит высокий командир, – как боевой офицер; он вам там наладит питание, ведь своего повара вам даю, ты это понимать должен.

Наш командир согласился, хотя и не уверен был, что все будет, так как ему сказал командир.

Тем более, что большую часть личного состава этот генерал забирал на свое главное стратегическое направление. Наступит ночь, подъедут поближе, по самой глубине далекого оврага трактора и тягачи, артиллеристы, сами, на себе, выкатят орудия и уедут от нас, оставят одну батарею, и снова мы будем, как в окружении, под снайперами, свои дни коротать.

Зато возвращались мы с пожилым, лет так на двадцать – тридцать, военным, который тащил с собой чемодан. Такой кожаный, типа немецкого. Тяжелый. Всем было интересно, что же в нем такого. Раз человек был у самого генерала поваром, значит было чего, что можно положить в чемодан. А когда я предложил понести чемодан, он мне его не дал. Только сам.

А тут командир увидел, что я рядом с ним ползу и тут же произвел меня в помощника повара. Потому, что наш повар и его помощник слезно просили отпустить их в пехоту. Уж такие они были повара. Всю жизнь будут вспоминать и никому не рассказывать, как их разведчики заставили съесть по полному котелку каши, который они сварили. Попробуй только не выполнить приказание командира-разведчика. По нынешнему времени они стали нормальными поварами, это когда есть все хотят, да нечего. Но теперь побаивались.