ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами

Каяк Дани засекли еще на подходе. Один из приезжих – худой жилистый мужчина лет сорока пяти, сидевший в лодке, – завидев ее, никак не меня положения и не сводя глаз с гостьи, свистнул и коротко позвал:

– Влас.

Из-за большой шатровой палатки показался второй охранник: огромный, килограммов на сто двадцать, парень, где-то ровесник Дани и Феди. В руках у Власа был большой, под стать его кулаку, булыжник килограммов на пятнадцать, который он, завидев Даню, отбросил в сторону как случайно оказавшийся в его руках мелкий камешек. Так он тренировался за неимением нормального оборудования. Позже и Камневы, и местные рыбаки не раз видели Власа поднимающим и бросающим камни, которые обычный человек и от земли-то отрывал с трудом.

Тогда Влас остался возле палатки и не принял участия в разговоре. Честно говоря, за все время нашего знакомства я слышал в его исполнении два-три слова, не больше. Хотя виделся с ним раз пять-шесть. Впрочем, это была не его задача. Говорил за всех худой, которого все в банде звали Болт. Он был из прибалтов. Сокращение Балт превратилось со временем в Болт. А так звали его Эйно. Показательно, что Ильич обращался к нему только по имени. Третьего, того самого, с золотой фиксой (Ильич так и кликал его «Зуб») Даня поначалу не заметила. Как оказалось позже, один из трех всегда был у «тела», в шаговой доступности. Второй – чуть дальше, в пределах десяти-пятнадцати метров. Третий, как Эйно сейчас, встречал проблему. Такие вот рубежи обороны. Они не сработали лишь однажды, но вряд ли то была их вина.

Даня поздоровалась, находясь в метрах в пяти от берега:

– Здравствуйте.

– Привет, – ответил и за себя, и за того парня Болт.

Вид у приезжих был не совсем дружелюбный, но и угрожающим его нельзя было назвать. Они вели себя «ровно». Напряжение было и в их лицах, и в манере общения, этого нельзя было не почувствовать, но никакой явной агрессии не ощущалось. И как только каяк ткнулся носом в берег, Даня сразу попыталась разрядить обстановку, объяснив всё разом:

– Я – Даня. Мы с мужем фермеры. На Полигоне. На том острове. У меня здесь сыр на выдержке. В одном из скитов. В пещере хороший микроклимат. Там, – Даня показала рукой за спину Власа.

Болт пожал плечами.

– Иди.

Даня положила весло в лодку, взяв закутанную в ткань головку сыра и лампу, выбралась на берег. Сделав пару шагов, обернулась.

– Я просто хотела все объяснить. Я…

– Зачем? – оборвал ее Болт.

– Что «зачем»?

– Зачем ты объясняешь?

– Ну чтобы поняли, почему я сюда приехала. И… Чтобы вы знали, чей сыр в пещере.

– Объяснила. Иди.

Это «иди» звучало как приказ, хотя, конечно, им не было. Взгляд собеседника был настолько пронизывающим, что не только Даня, но и любой другой на ее месте не посмел бы не подчиниться. Даня прошла мимо Власа, ощутив жар и запах пота от его разогретого булыжником тела, и направилась к пещере.

До нее было метров двадцать по натоптанной за годы стежке. Она не могла видеть, как Болт движением головы приказал Власу смотреть за гостьей. Даня ощутила на спине его взгляд. Добралась до скалы и юркнула в пещеру. По коридору шириной в два человека добралась до дощатой двери с навесным замком. Достала ключ и не смогла попасть с первого раза в замочную скважину. Отдышалась. Согласилась с Федей, что ехать надо было вместе. Какие-то они… Хотя был бы Федя, напряжение было бы еще больше. Лишний кобель – лишняя драка. ББ права. Хорошо, что он остался дома.

Даня открыла замок и непроизвольно оглянулась. Никого. Вошла в хранилище и прикрыла за собой дверь. Уложила принесенную головку на полку. Прошлась вдоль стеллажей. Какие-то головки протерла влажной тканью, какие-то для движения плесени проколола длинной стальной иглой. Дел на пару минут. Сыров на полках было всего несколько десятков. В основном молодые. Старые проданы. Осталось три головки для себя. А что если…

Только выйдя из пещеры, Даня заметила шалаш позади палатки. По прибытии она так спешила пройти мимо Власа, что даже мельком не посмотрела направо. Шалаш был выстроен добротно. Не хуже, чем времянка детей на южном кордоне. Меньше размером. На одного. Вход был прикрыт москитной сеткой, которая не вписывалась в подчеркнуто-натуральный стиль шалаша. В метре от входа на складном походном стульчике сидел Зуб. Ел красное магазинное яблоко, ножом отрезая от него маленькие кусочки. Выбрит налысо. Крепкий. Не Влас, конечно, но в драке вряд ли уступит. Эдакий матерый кабанчик. Определила Даня про себя.

Посмотрела вперед. Влас остался на своем месте, а вот Болт стоял над ее каяком. Будто изучал. Даня вышла с головкой старого сыра. Точнее, с двумя ее половинками. Разрезала, пока была в пещере, чтобы убедиться, что все хорошо. Плесень внутри достаточна и равномерна. Одну половину – для себя – завернула в кусок освободившейся ткани. Вторую – для гостей – оставила в фольге. Поравнявшись с шалашом, Даня остановилась. Зуб задержал нож в яблоке. Словно приготовился к прыжку. В то же состояние вошел как по команде Влас. А Болт спросил, не оборачиваясь, будто на спине у него были глаза.

– Что?

– Я хотела… Я… – Даня растерялась, глядя ему в спину.

Болт терпеливо ждал.

– …хотела подарить вам сыр. Свой.

Болт обернулся.

– Зачем?

– Так… Подарок. Гостям.

Болт двинулся Дане навстречу.

– А мы у вас в гостях?

– Ну, как посмотреть.

– А как ни смотри. Вы там, мы здесь.

Болт остановился в паре метров от Дани. Тот же пронизывающий взгляд сдернул ее с места.

– Как скажете. Я не настаиваю, – бросила она чуть обиженно и, обойдя собеседника, направилась к берегу.

– Эйно, кто это? – раздалось из шалаша, и Даня невольно остановилась.

Голос показался на удивление знакомым. Болт ответил, значительно смягчив стальные до этого момента ноты.

– Фермерша с Полигона. Сыр предлагает.

– Купить?

– Нет. Дарит.

– Так возьми.

– А кто знает, что у нее? Деревня – молочка ненадежная. Я бы не…

– Покажи, – оборвали его из шалаша.

Болт велел Дане.

– Дай.

Она вернулась и передала ему кусок в фольге. Болт прошел к шалашу, аккуратно открыл сетку и протянул сыр внутрь шалаша. Завесил сетку. Не лишнее, хоть и выбивается из стиля. Комарье просыпалось – наступал вечер.

– Нож, – раздалось из шалаша немного погодя.

Болт развернулся к Зубу. Тот сунул в рот очередной кусочек яблока и отдал нож. Болт протер лезвие платком и передал нож в шалаш, снова аккуратно задернув сетку. Через долгую для Дани минуту все сошлось: и ситуация, и дегустация – голос из шалаша констатировал:

– Хороший рокфор. Адекватный. Позови ее.

Болт поманил Даню рукой. Она подошла. Человека в шалаше не было видно, но Даня поздоровалась:

– Добрый вечер.

– Здравствуйте, – ответили ей. – Спасибо за подарок. Знаете, вполне себе конгениально. А что у вас еще, кроме сыра?

– Да как обычно…, – Даня стушевалась, неожиданное для места и времени «конгениально» сбило ее с толку. – Свиньи, козы, овцы, птица. Молоко. Мясо. Огороды.

– Для себя? Или живете этим?

– Живем.

– Основной источник дохода?

– Да.

– Эйно, возьми на заметку. Чем в село мотаться, всё лучше…

– Понял.

– Спасибо за сыр. Эйно, проводи… Да, как вас зовут?

– Даниэла. Можно просто Даня.

– Нет, зачем же? Даниэла – чудо как хорошо. До свидания, Даниэла.

Болт проводил «фермершу» до каяка. У Дани на языке вертелся вопрос, как зовут человека в шалаше, но спросить она так и не посмела. На обратном пути мучило другое: голос незнакомца. Где она могла его слышать? И только выйдя на берег и услышав от Феди ожидаемое:

– Ну? Как?

Даня вспомнила и засмеялась.

– Ты чего?

– Знаешь, я сейчас с Лениным разговаривала…

– С кем?

– С вождем. Шалаш… Разлив…

– Ты смеешься или что?

Пришлось рассказать. Посещение Скитов врезалось в память и обросло за ужином мельчайшими подробностями. В тот вечер дети впервые услышали о Ленине, а на Федю вдруг напало беспокойство, причины которого он долго не мог объяснить. Пока не увидел Ильича спустя три дня. Сперва вживую, потом в Сети. Увидел и ужаснулся. Но прежде Ильича увидел я и вот при каких обстоятельствах.

В Скитах я бывал в тот год часто. Два-три раз в неделю. Место манило к себе намоленностью. Не раз я отмечал, что думается и чувствуется на острове как-то по-другому. Хотя разум подсказывал, что это иллюзия, созданная сознанием на основе истории места, которая была известна мне тогда в самых общих чертах. Я мало что знал о Скитах. Да, некогда были старцы-отшельники. Да, жили в пещерах. Да, для паломников это место облагородили. Но последние жильцы были здесь сто с лишним лет назад. Потом красные разогнали всю братию. Чем уж она им мешала?! Разрушили, ничего взамен не создав. И пока Даня не промерила температуру и влажность в одной из пещер, убедившись, что она аватар той самой, французской, Скиты пустовали. Местные бывали здесь редко. В основном в детстве и в основном один раз в жизни. Делать в Скитах по соображениям сельского человека было нечего. Скучный скалистый пейзаж. Грибы и ягоды – по минимуму. Рыбалка – так себе. Но я искал другого. Потому часто, взяв лампу, садился в какой-то из пещер или по соседству и просто думал. Изредка писал заметки. Многие из них шли потом в эфир канала общества ненасилия.

Прибытие в Скиты чужих людей меня совсем не насторожило. Что я им? И что они мне? Разве что раздеться нельзя было. Хотя почему? Мои выходы в свет в чем мать родила на большой земле пришлось быстро прекратить. Если только у самого дома. Непосредственно у бочки. Дальше – запретная зона. Явилась ко мне однажды делегация из семи мужиков. Поговорить. Поговорили. Нет, на словах они не угрожали, но вилы и топоры, с которыми они пришли, дали мне понять однозначно, что без штанов я пройдусь по округе еще один раз. Последний. «Дипломаты» указали на Скиты. Мол, там всегда с ума сходили, и ты туда, если так уж невтерпёж, езжай. Там можно. Всё можно…

Но не в этот раз. Выйдя из лодки, я не разделся сразу, как обычно. О приезжих я ничего не знал. Может, у них тут свои вилы. Посмотрим. Лучше позже. Высадился я на северной оконечности острова. Здесь не было умысла – я всегда высаживался на этом берегу: любил, прежде чем упасть в пещерное безмолвие, пройтись скальными тропками. Ильич с его людьми жили на западной. Здесь напротив все было очевидно. Западный берег – единственная часть Скитов, хотя бы частично свободная от сплошного неуютного камня.

Позже я узнал, что Болт засек меня еще на подъезде и долго рассматривал как жертву. У него была профессиональная снайперская оптика. Но, как и в случае с Даней, препятствовать высадке он не стал. Как крестьянин я, конечно, не выглядел, но и опасности не представлял. Цеплять каждого встречного, находясь в бегах, не резон. Лучше вообще избегать каких-либо пересечений и разговоров. Но в этот раз они были неизбежны. Лагерь приезжие разбили прямо у пещер. Я на свою едва не случившуюся беду оказался в пещере очень не вовремя.

Ильич, большую часть времени находившийся в шалаше, по несколько раз в день выходил на прогулки. Далеко от шалаша не отходил. Некуда было. Но пещеры, конечно, посетил. В том числе и хранилище Дани. Умелые руки Зуба сняли замок и повесили его обратно так, что она ничего не заметила. Ильич с интересом изучил хранилище, и в целом ему понравилось окружающее пространство. Общая длина – пещеры соединялись проходом – приближалась к километру. Но ответвлений в каменном тоннеле было немного. Возможности заблудиться никакой.

Охрана эти пещерные прогулки воспринимала позитивно. Главная опасность – возможные снайперы с Полигона или большой земли – полностью нивелировалась. Контролировать приходилось только входы. Обвал вроде бы был исключен. Если он и мог бы быть, то только рукотворным. Могила длиной в километр – тоже могила. Поэтому, как только Ильич заходил в пещеру, Зуб и Влас оставались на входах. Болт шел за спиной подопечного. Ошибка группы была в том, что не все входы были ими замечены. Один из них прикрывался плитой и представлял собой почти вертикальную шахту в метр шириной. Лаз напрямую выводил во вторую, свободную от сыра пещеру, в ее финальный квадратный зал со сторонами где-то пять на пять метров и с трехметровым потолком. Вход можно было вычислить по едва сохранившимся выточенным в камне ступеням. Однако стертые временем выступы не обратили на себя внимания чутких к прочему охранников.

Поэтому, когда Ильич повернул в тот день из боковой галереи в зал, он никак не ожидал кого-то увидеть. Светодиодная лампа, принесенная мной, светила тускло, освещая не больше метра пространства. Я вел себя тихо – карандаш шуршал по бумаге едва слышно. Погруженный в свои мысли, я не услышал шаги. Разговора не было. Для Ильича, как и для меня, скиты стали местом размышления. Да и Болт был так себе для него собеседник.

Ильич вошел и остановился. Изумление скрыл. Только правая рука дернулась и сжалась в кулак. Он был в кепке и пальто, отчего сходство с прототипом сделало его чуть ли не близнецом. Потому я, оторвавшись от записей, в отличие от вошедшего, не смог скрыть свое удивление. Да и не собирался. Я уставился на него, не понимая, что происходит. То ли слухи о галлюцинациях, которые приходят к посетителям скитов, верны, то ли на острове проводится фестиваль двойников, и я вижу первого его участника.

Из обоюдного ступора нас с Ильичом вывел Болт, который показался за спиной Ильича несколькими секундами позже и, увидев меня, среагировал мгновенно. Тогда я убедился, что в любимых мною в детстве вестернах не врут: пистолет действительно можно так быстро выхватить. Оказавшись на мушке, я тем более не знал, что делать. Это был первый раз, когда на меня навели оружие. Я понимал, что в любую секунду пуля может вылететь в мою сторону, но, как и всякий «новичок», почему-то был уверен, что этого не случится. Если бы я знал суть происходящего то, конечно, не был бы так уверен.

Дело в том, что я был первым из посторонних (благословивший всю группу епископ не в счет), кто в этих краях увидел Ильича в лицо. Случилась мгновенная и полная демаскировка. Шансов выжить у меня с учетом того, что я был в пещере один, в тот момент было немного. Болт ждал приказа. Без команды он открывал огонь только при непосредственной угрозе жизни охраняемого объекта. Ее не было. Я был гол как сокол. И в прямом, и в переносном смысле слова. В пещере было прохладно. Пальто на Ильиче было не лишним. Я же, стремясь ощутить себя в полной мере отшельником, всякий раз раздевался. Обычно на берегу. В этот раз – у спуска в шахту. При мне ничего, кроме лампы, тетради и карандаша, не было. Ильич для меня в тот момент был Богом. Одно его слово – и не один, а все волосы раз и навсегда могли бы упасть с моей головы.

Но он, к удивлению Болта, не торопился отдать приказ, хотя ситуация, с его бандитской точки зрения, была более чем однозначной. Ильич отчего-то медлил. Потом вдруг поинтересовался.

– Вам не холодно?

Голос один в один. Тот самый. Вождя. Я был шокирован тотальной схожестью. Разбитое нежданным двойником и дулом пистолета сознание нашло в себе силы пошутить. Кто знает, может, это и спасло в тот момент мне жизнь:

– Под таким-то взглядом?

– Хм, – Ильич усмехнулся, оценив двойное дно моих слов, и приказал Болту.

– Убери.

Болт опустил руку, но пистолет в кобуру не убрал. Он стоял за спиной Ильича, и тот, видимо, не дождавшись привычного звука, повторил.

– Убери.

Болт не сводя с меня глаз вставил пистолет в пластиковую кобуру на поясе.

– Владимир, – представился Ильич.

– Ожидаемо, – продолжил я в пойманном спасительном тоне. – Лев.

– Ожидаемо, – подыграл Ильич. – Николаич?

– Платоныч.

– Тоже хорошо, – согласился Ильич и, полуобернувшись, приказал Болту. – Ну-ка, организуй вон там присесть.

Болт скинул легкую куртку и постелил ее на длинный, похожий на скамью выступ у стены справа от меня. Когда-то он, скорее всего, был кроватью монахов – отполировано телами до блеска.

– Подожди там, – приказал Ильич, присаживаясь.

Болт вышел в коридор, судя по шагам, остановившись у самого входа в зал.

Оставшись наедине, мы некоторое время молчали. Я остывал от дула пистолета. До сознания постепенно начинало доходить, в каком положении я оказался. Не зная подробностей, я тем не менее приблизительно понял, какие круги общества представляют незваные гости. Все повадки выдавали в них очень, очень, очень конкретных людей, о существовании которых я знал, но столкнулся с которыми лицом к лицу впервые.

Ильич, похоже, тоже собирался с мыслями. Он понял, что я для него двойник вождя пролетариата, но никак не Вова Чокнутый. Потому можно быть относительно спокойным за операцию «в бегах». В то же время раскрывать карты, разумеется, не стоило. Человек напротив него хоть и был, судя по внешнему виду, не совсем в себе, однако по уже сказанным немногим словам читал в одной с ним библиотеке и наверняка догадался, из какой он и его охранник среды. Впрочем, тут не надо быть семи пядей во лбу. Болт с его глоком и, главное, готовностью стрелять просто так в первого встречного был слишком очевиден. То, как беспрекословно такой человек подчинялся Ильичу, давало понять, кто здесь главный хищник.

Я молчал, ожидая, что он заговорит первым. Есть люди, с которыми нельзя начать разговор. Энергия, исходящая от них, может быть темной или светлой, но подавляет и подчиняет она одинаково. Это люди, которые всегда и везде ведут, а не следуют. Люди, слово которых не может быть вторым – только первым, и оно обязательно будет последним. Именно такой человек в тот момент сидел возле меня. И я ждал.

– Лев, как вы думаете, какова степень антропогенного вмешательства в эти своды? – нарушил он наконец молчание.

Язык Ильича с учетом понимания, кто он такой (очень скоро от Феди я узнал ошеломившие меня подробности), всякий раз будоражил мое сознание. Я никак не мог соединить гуманитарную, возвышенную роскошь его ума с уголовной, самого низкого и грязного толка, жизнью преступника. Тогда я взял паузу и оглядел комнату, хотя знал ее наизусть. Ответил уверенно, здесь не могло быть ошибки.

– Минимальна. Если только места для сидения и сна. Да и то, думаю, они сами собой отполировались.

– Полагаете? Вы историк? Археолог?

– Историк.

– Период?

– Античность. Рим. Принципат.

– Собственно или провинции?

– Раннее христианство. Зарождение и распространение. Вплоть до становления государственной религии.

– Да-да, секта в церковь. Бывали в местах? Раскопки?

– Да, неоднократно.

– Доктор? Профессор?

– Член-корр.

– Серьезно? Хм… На ловца и зверь бежит… А здесь какими судьбами? Или я чего не знаю об античности? И ваш этот вид… Ну вы понимаете…

– Уволился.

– Духовные поиски?

– В точку.

– Эк вас угораздило… Дайте угадаю: Будда, киники, Иисус, Торо, Махатма. Ну и Лев Николаич, конечно. Куда уж без него… Верно?

Потрясенный тем, с какой легкостью и точностью он вычислил основные духовные источники моего побега, я не нашел в себе силы ответить. Ильич же не стал праздновать победу, просто пояснил.

– Несложно. Гуманитарии во все времена бежали от действительности одной дорогой. Другой, наверное, и нет… Ну это ваши дела… Каждый по-своему… Н-да… А вот скажите, Лев, если я вас попрошу об одной услуге, имеющей отношение к вам как специалисту, как вы на это отреагируете с учетом вашей теперешней… асоциальности?

– Не знаю. Разве я могу оказать вам какую-то услугу? – спросил я и испугался.

Я выдал себя с головой. Я невольно дал Ильичу понять, что понимаю, из какого он мира. Ильич улыбнулся. Он снова понял «двойное дно» моих слов и неожиданно спросил прямо в лоб.

– А как вы думаете, Лев, кто я такой, раз вы – ученый, член-корр. – не можете оказать мне услугу?

Так и представляю, как Болт там в коридоре после этих слов положил руку на пистолет. Но я разочаровал его.

– Ну… Вы… предприниматель… Деньги, влияние, интересы… То есть человек действия… Моя же жизнь – мысли… Поэтому я не знаю, чем могу вам помочь, Владимир… Разве что помешать…

Мне удалось убрать вдруг возникшую напряженность. Я действительно еще не знал, кто именно был передо мной. Уголовный элемент подразумевался, но не был явным. Тем более словарный запас Ильича – тотальная схожесть его языка с людьми моего круга – сильно сбивал с толку. Да и не сталкивался я до этого момента с уголовниками, чтобы с полной уверенностью угадывать в человеке криминального авторитета. Догадки. Всего лишь. Ильич улыбнулся (его улыбки тогда еще не пугали) и несколько раз понимающе кивнул.

– Про человека действия – это верно… Но больно уж вы разводите в стороны мысль и действие. Вам ли не знать, что они в какой-то степени одно… В человеке преобладает какая-то часть, но другая не исключается… Услуга ваша не касается моих действий, разумеется… Но у меня есть иная жизнь, и вот ее, Лев, вы можете коснуться.

– Что имеется ввиду?

– Рукопись… Моя рукопись…

– Редактура?

– Да.

– О чем статья? Или что это? Книга?

– На данном объеме – восемь печатных – уже книга. Начинал как статью. Но сами знаете, наверное, – копаешь-копаешь, думаешь ручей, а там – море…

– Да, знаю… Тема?

– Банда. Бандитизм как явление.

«Кто бы сомневался», – подумал я про себя несколько разочарованно, но уточнение темы, как и последующее знакомство с рукописью показало, что я поспешил расстраиваться.

– С какой точки зрения? Юридической? Исторической?

– Философско-культурной. Но исторический элемент, конечно, присутствует. Куда уж без него.

– Философско-культурной? Банда? Как субкультура, что ли?

– И это тоже. Но главное – другое.

– Что же?

– Насилие как основополагающий принцип бытия, – сформулировал Ильич, лишив меня дара речи.

Еще бы. Редактура книги о насилии как принципе. Ничего себе задача для главы общества ненасилия. Не редактура будет, а критика. Жесткая критика. Способен ли такой человек ее принять? Пауза затягивалась. Ильич не торопил. В конце концов я сразу решил объясниться, чтобы не пришлось делать это позднее.

– Тема интересная. Искренне говорю. Но, знаете, есть один момент… Хоть я и действительно, как вы выразились, нахожусь в духовном поиске, одна должность за мной все-таки сохранилась. Я президент общества «Ненасилие XXI век»…

Я подчеркнул слово «ненасилие», но реакция Ильича оказалась обратной той, что я ожидал.

– Так это совсем замечательно! Оценка рукописи идеологическим противником. Что может быть лучше?

– Объективность может пострадать. Я человек, и вряд ли смогу избавиться от предубеждения к вашим идеям. Конечно, мои оценки в любом случае опирались бы на доводы, а не на эмоции…

– Так вы говорите «да»? Я правильно понял?

– Я так не сказал.

– Не сказали, но дали понять, что если меня не смущает ваша ангажированность, то вы возьмете рукопись на чтение. Так вот она меня не смущает… Вы против насилия, а я доказываю обратное. У меня есть аргументы и мне интересно, что с ними сделает такой человек, как вы… Думаю, вам тоже будет интересно потренироваться, уничтожить, так сказать, своего врага…

– У меня нет врагов.

– Равно как у меня нет друзей. Нет любви. Ничего такого нет. Должность не позволяет…

– А какая у вас должность?

Может, мне и послышалось, но в этот момент Болт вытащил пистолет из кобуры.

– Должность самая простая. Я решаю, кто прав, кто виноват, и поступаю с людьми как должно.

– Вы судья?

– В некотором роде. Но я… Я слишком далек от закона в обыденном его понимании. У меня свой закон.

– И кто его автор?

Ильич развел руками.

– Бытие. Я ему следую. Я ничего не придумываю. Мой опыт, как сказал бы старина Мераб25, нетипичен, но то, чему я следую, в сущности не есть нечто оригинальное. И это тот случай, когда отсутствием оригинальности можно гордиться.

– Насилие не может быть в основе бытия, тогда оно уничтожило бы самое себя.

Не выдержал я, выдав исходный аргумент. И тут же понял, что собеседник меня спровоцировал. Улыбка Ильича в этот раз выражала злорадство.

– Ну что ж, начало положено. Еще не видя рукописи, вы ее уже опровергли. Непрофессионально, – съерничал он. – Критиковать нечто по одному, пусть основополагающему тезису?

– Да, вы правы. Но… Я просто обозначил свою позицию так же, как ранее обозначили ее вы.

– Принимается. Но все же каково ваше решение? Да или нет?

Была ли у меня в тот момент возможность сказать «нет»? Была. Такая возможность есть всегда. Что бы там ни говорили, у человека всегда есть выбор. «Да» и «нет» не ходят друг без друга. Всегда есть оборотная сторона действия, пусть и выглядит она порой как эшафот. Смерть – тоже выбор. Тоже выход. Даже если он ведет туда, откуда выхода нет.

Стоял ли передо мной тогда вопрос именно так? Я не могу утверждать с абсолютной точностью. Чужая душа – потемки, а душа Ильича тем более. Но сейчас мне кажется, что откажи я тогда, и он отдал бы давно ожидаемый Болтом приказ. Даже вижу, как он прощается, выходит из пещерной залы и его сменяет охранник-палач, решая проблему нелегальности шефа в долю секунды. Одной пулей в лоб, без всякого контрольного выстрела.