Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках

Но взрывы все же прозвучали. Два – почти рядом, и три достигли цели, тот, кто кидал гранаты, оказался достаточно метким, чтобы угодить в решетку окна, которая не выдержала. И в образовавшуюся дыру сразу прилетела другая граната.

На этот раз избы не шелохнулись, лишь покачнулись – все-таки это были не избы, а черт знает что…

Манька едва удержалась, чтобы не скатится по покатой крыше вниз.

Когда оборотни отступили в лес, она спустилась на чердак. Три пули ее все же достали – одна в бедро, едва не задев кость, вторая прошила легкое, третья застряла в животе. Она устала и выдохлась, живая вода лечила, но уже не так действенно. Кровь, перестала течь сразу же, как выпила живой воды, но каждое движение причиняло боль. Нога волочилась, начиная потихоньку заживать, а живот жгло – застрявшая в кишках пуля причиняла нестерпимую боль.

Борзеевич все еще лежал в беспамятстве и стонал во сне.

Манька положила руку на его лоб – лоб у старика был горячим. После этого, хромая, подошла к Дьяволу, который смотрел в оконце, опираясь на лук Борзеевича.

– Боже, Дьявол, костерок бы запалить, гори они синим пламенем! Мне не выстоять, – честно призналась она, подсчитывая множественность врага. – Их там тысячи! Против зверей еще куда ни шло, но против этих… а я все, умру скоро… – мученически улыбнулась она и поморщилась от боли.

Дьявол сунул в живот руку и вынул пулю, положил ей в ладонь. Боль сразу начала утихать.

– Обрастать начинаешь раритетами! – усмехнулся он. – Правильно, а нехай горят! Зверей, которые здесь остались, они давно слопали, еще ночью. Рядом река, дальше озеро, с обеих сторон зима, огонь далеко не разлетится. Ну, если что, пригоню тучку, делов-то! От леса что осталось? Заодно мусор сгорит и пеньки, – последние слова Дьявол произнес зловеще. Он уже привязывал на стрелу немного пакли, чтобы зажечь древко, обмакнув его сначала в светлую жидкость, потом в маслянистую черную.

«Технический керосин» – прочитала Манька на бутыли. На второй надписи не было, но она и так знала, что это нефть, которая у них оставалась.

– Если у них есть еще динамит и гранаты, думаю, они нам будут уже не страшны! – Дьявол отложил лук Борзеевича и с любовью взял ее лук в ладони. – Показать ученику не мешает, как из такого лука да такими стрелами дичь в углы загоняют!

Манька никогда не видела Дьявола таким хладнокровным. Он натянул тетиву, и она замерла. Стрела вонзилась в ближайшее дерево.

– И что? – хохотнула она. Да она выпустила в это дерево не одну стрелу, но Дьявол как будто не заметил ее усмешки.

– Подгони-ка мне еще стрел! – попросил он.

Манька намотала паклю на вторую и третью стрелу, обмакнув их по очереди в горючие жидкости. Подожгла их, когда Дьявол натянул тетиву. И они вонзились в ближайшие деревья, но удивить ее Дьяволу все же удалось. Вроде три стрелы в три дерева, а огонь в одно мгновение охватил всю опушку, а ветер подхватил огонь, гоня его в сторону гор по земле и по верху.

Среди оборотней началась паника. Кто-то пытался проскочить к реке, но Манька была наготове, теперь уже стреляя из лука Борзеевича, который оказался не менее удобным.

«Сто пудов, волшебство применил!» – подумала она, любуясь ровнехонькой огненной стеной, отделившую ее от оборотней. Палатки взлетали на воздух, когда взрывался очередной запас пороха и динамита. Выстрелы прекратились. Побросав пожитки, спасаясь от пожара, неприятель отступил к озеру. Оборотни бежали к нему со всех ног, и некоторые занимались огнем, превращаясь в огненные столбы, падали на землю и катались, поджигая сухие ветки и прошлогодние листья.

– А теперь, Мань, положи мне ладонь на руки, вот так… и держи… – Дьявол мягко сжал ее пальцы, и установил ее лук в ее руках, фиксируя положение. – Только точнехонько в то место, где оборотень должен стоять.

– Это как? – удивилась она.

– Помнишь, я учил тебя пространство видеть. А теперь нащупай то место, куда собираешься попасть. О деревьях не думай, ищи оборотней, как я тебя учил, третьим глазом, живой объект, который разбрасывает вокруг себя живые волны. А два глаза лучше закрой, – он поправил ее пальцы, между которыми стрела должна была пролететь.

Манька закрыла глаза, щупая пространство, и вдруг почувствовала, что какой-то оборотень проскочил огненную стену и собирается крикнуть соплеменникам кличь. Выпустила стрелу. И тотчас почувствовала, как с глухим стоном оборотень повалился на землю, пожирая себя.

Она открыла глаза, не веря в происшедшее, но оборотень действительно корчился на земле.

– Вот так, Маня, стреляют моими стрелами. И не надо искать цель, она сама прилипает к моим стрелам. А теперь во-он в те деревья целься, которые у гор стоят, – Дьявол указал на лес, который примыкал к горе. – Надо взять их огнем в кольцо.

Манька закрыла глаза, представила дерево, и как оно должно вспыхнуть.

И спустила стелу, представляя ее полет.

– Мань, полет стрелы не твоя задача, твоя – цель! – прокомментировал Дьявол ее выстрел.

Она открыла глаза и убедилась, что промахнулась, взяла новую стрелу, намотала паклю на наконечник, подожгла и выстрелила, на этот раз не выпуская дерево из ума.

Через секунду двадцать почувствовала, что дерево вспыхнуло – и тут же порадовалась глазами: далеко у самых гор загорелась маленький точечный костерок.

Жить стало веселее…

– Ох, ох, ох… Что со мной было… – старик Борзеевич держался за голову, но на этот раз не ткнулся в стену, а присел рядом, взмахнув руками для равновесия.

Манька обрадовалась, а Дьявол добродушно ухмыльнулся.

– Беспамятный ты мне нравился больше, – поддел он старика. – Ну да ладно, живи, нянчить тебя время нужно, а его ни у меня, ни у Мани нет, – Дьявол покосился в ее сторону.

Манька с усердием отличницы усваивала новый метод военной хитрости.

– О, обагренная светлой памятью Дьявольской Нави, как ты хорошо стрелять научилась! – изумился старик Борзеевич, когда заметил, что Манька стреляет с закрытыми глазами. Он быстро приходил в себя.

– Пойдем, мой неразумный последователь идейного проблеска, которому отсутствие оного скажется еще, посмотрим, что наготовила изба на день грядущий, – с усмешкой позвал он Борзеевича. – Восстановим твои силы, да и мешать нам не след. Хорошему ученику нужна хорошая тренировка, а оборотни нас еще долго не побеспокоят. Разве что ночью прибегут повыть на луну.

Они ушли.

Без Дьявола стрелы так красиво врага не разили. Манька кряхтела, пыхтела, тужилась и пыталась осмыслить, почему иной раз одно выходит, а другой противоположно, но все же через одну – три стрелы долетали до нужного места. Не так красиво, конечно. Видимо, Дьявол каким-то образом подправлял ее мысль и руки, будто придерживал палец на излучине лука. Читать мысли он умел, возможно, умел и подправить. И оставил ее не просто так, скорее всего, решил посмеяться или проверить, справится она без него или нет.

Манька смерила взглядом дыру, в который спустились по чердачной лестнице оба ее боевых товарища. Копоть и сажа, залетевшая с дымом, еще летала по чердаку и оседала на полу, покрыв его черным слоем, но воздух очистился полностью, дышалось легко, и пулевые ранения уже не напоминали о себе. Повезло ей, без Дьявола и живой воды она уже была бы покойником. Даже не верилось, что она выжила. И вообще не верилось, что больше половины оборотней уже нет, а остальные зализывают раны.

«Ну что ж, если с ним получилось, то и без него смогу, – подумала она, прикладывая новую стрелу к луку. – Вот так бы шутя Благодетельницу подстрелить!» – помечтала она, выдохнув через надутые губы.

На сорок пятой выпущенной стреле почувствовала себя уверенней – теперь почти каждая стрела достигала цели. По земле стелился черный дым, пожар быстро охватил обширную территорию, оборотни уже не выли, а метались среди огня, обнаружив, что самострельное оружие иной раз стреляет не хуже изготовленного в производственных условиях. В стане врага началась паника, а Манька вдруг успокоилась, стреляя методично и метко, не чувствуя ни угрызений совести, ни злобы, ни азарта, как на тренировках, когда она училась держать дыхание во время бега.

Не оборотни – где-то там за горами, душа-вампир и Бог ее земли стояли перед нею, и море крови не остановило бы ее в этот миг, как Бога, который бился с другим Богом за свою землю, за свою память, за свою жизнь.

Оборотни валились один за другим, открывая беспорядочную пальбу, собирая по дороге то, что осталось из вещей, оружие и палатки. Все же спаслось их много, и многие выходили из леса обгоревшие, израненные, и каждый убитый ею оборотень увеличивал ее шансы выжить в этой неравной битве не на жизнь, а на смерть…

Трапезу изба приготовила отменейшую. На сей раз, наставлениями Борзеевича, изба приоткрыла для себя завесу кулинарного искусства, познав, что не только пироги да шаньги, щи да каша могут стать украшением стола. Собрав на поднос угощения, дьявол и Борзеевич поднялись на чердак, радуясь ее успехам и между меткими выстрелами пытаясь накормить.

– Если реку не обидеть, жить можно припеваючи, – произнес Борзеевич, засовывая ей в рот канопе с икрой и зеленью, Дьявол в это время подавал стрелу.

– Не мечи так, прожуй сначала, проглоти, а после стреляй. Куда они от нас денутся? Мы их так завели, что им теперь, Маня, не жить с тобой на белом свете, – привычно добавлял Дьявол, заворачивая в листья салата рогаликом копченого лосося, добавляя сыра и дольку свежего огурчика.

– Маня, я никогда не надеялся, что кто-то найдет во мне ценные качества, – признавался Борзеевич. – Абы как обо мне лукаво мудрствуют. Пришел человек в мир гол как сокол, пожил на удачу, и канул в лету… все суета сует! – рассуждал старик Борзеевич, отправляя в Манькин рот порцию желе, в котором, как насекомое в янтаре, застыли изваяния печеной картошки и гриба, с прожилками сметаны. – А мудрый там ищет, где другие спотыкаются, а народ, коллективно спотыкнувшийся, понять не может, чем он мудрый тот мудрее, если народ в одну сторону, а мудрый в другую. Вроде и не мудрый был, а пройдет один век, другой, и мудрым стал… Просто, куда ни повернись, на мудреца наскочишь, а мудростью по сей день не пахнет. Сколько на свете живу, а кто-то разве разглядел мой горошек? Если бы не Дьявол, то тебе, Маня, не разгляделось бы!

– Не давай воли глазам, работай умом, – строго советовал Дьявол, поднося еще одну стрелу.

– Нет, ну куда он прет?! – возмущался Борзеевич, когда очередной оборотень бежал к реке.

Это и правда было глупо. Многие кидались в нее, спасаясь от огня, но немногие выжили. Водяные утаскивали их на дно. Тонули оборотни по-человечески, всплывая уже покойниками и прибиваясь к берегу, который был ими усыпан.

– Я, Маня, существо бесплотное, но мысли у меня, как овечки на пастбище… Я их пасу, холю, лелею… – философствовал Дьявол. – А как, думаешь, сужу я людей и нечисть? Пришли они ко мне, встали передо мной – а мне только и остается, что отделить пестрых от черных с белыми. И никакая овца мимо не проскочит. А уж коли не пасут овец, зверей холят, думают, не смогу уловить, так ведь мне только то и надо, чтобы за каждую овцу к ответу призвать. А неработи и овец не пасут, и зверей не привечают… Ты вот как думаешь, Борзеич, мала у меня земля или велика?

– Дьявольскую землю ногами не измеришь! – запихивая в Манькин рот брусничный пирог и поднося чайный напиток к губам, совершенно серьезно отвечал старик Борзеевич, – А махонькая мена у нее!

Манька от угощения не отказывалась, у нее самой руки были заняты. Наконец, она насытилась и отмахнулась.

– Я понять хочу, – спросила она старика, – как ты так ровненько, оборотень к оборотню уложил? Что же они, дураки совсем, чтобы самим друг на друга укладываться?

– А я им раз горошину, они ее хвать, а она им: «Лежать надо, пока война да дело, за что воевать должен? А ты как герой встанешь, когда другие полягут, и будет тебе почет и уважение! Вон сколько мудрых лежат! Что же ты отдуваешься за них?!» – вот они и лежали.

Манька в уме повредилась.

– Так они живые?

– Нет, – ответил Борзеевич. – Зеркало не обманешь, да и зверя тоже. Вампир приказывает: беги – зверь бежит, а человек ни в жизнь бы голову за вампира не положил. Тут они и разошлись во мнениях. А коли человек зверю сказать не смог, что он и не он вовсе, разве ж сделает человек что-то против зверя? Мертвые они, но пока Маня, я одного закидаю горохом, стрелами можно десятерых на тот свет отправить. Но мне горохом сподручнее, не привычен я ко стрелам.

– А что за горошины? – поинтересовалась она.

– Есть такие, я ими стрелять у самого Батюшки моего, у Дьявола учился, – хитро подмигнул Борзеевич, кивнув на Дьявола. – Разбрасываю горошины по всему свету, и ни вампиры, ни оборотни ими не брезгуют. Я и вампира, и оборотня убогими делаю, а они меня благодарят за это. Ты у меня одну-то съела, когда обратно к оборотням засобиралась. Богато они устроены, подумала ты. Проста ты, Манька, но есть в тебе такая сила, которая моими горошинами не давится, слетела она с тебя. Вот смотрела вниз – людей видела, а оглянулась, все на свои места встало. А не все оглядываются, некоторым мои горошины, как вино Дьявольское, которым он нас сегодня попотчевал. Только вино это – обратно, а горошина —наоборот! Мы хоть и разные с Дьяволом, но одним коромыслом воду носим, дело у нас одно и источники те же.

– А-а-а… – неопределенно кивнула Манька.

День закончился, и стало темно, но подступы к избе освещались со всех сторон. Спать хотелось, но силы еще были: помогало и Дьявольское вино, и живая вода. Со стороны лагеря оборотней из леса все еще раздавались взрывы – продолжал гореть склад боеприпасов, который они устроили позади лагеря. Те, кто выбрался из леса, собирались у реки, и толпились группами, дожидаясь, когда огонь поутихнет, устраивая окопы. По окнам снова открыли пальбу, и пули летели, стоило выдать себя тенью.

Оборотней осталось не так уж много. Дьявол, ненадолго исчезнув и полетав над позициями врага, насчитал чуть больше двенадцати сотен. Больше половины оборотней полегли на поле боя, отравленная живой водой, обманутые зеркалом, сраженные стрелами и Борзеевским горохом, кто-то сгорел, задохнувшись в дыму, кто-то утоп, благодаря водяным, и много среди них было раненных, но раненные быстро восстанавливались. Вся надежда оставалась на ночь, воевать со зверями было легче. Оружия у оборотней осталось не так уж много, только то, которое успели вынести из огня.

Нога зажила, и теперь Манька стояла на гребне избы открыто и целилась далеко. Но оборотни быстро приходили в себя. Разозлились они не на шутку. Уже спустя час она услышала, как застучали топоры и молотки. Доносившийся стук не стихал до самого полнолуния. Остальные оборотни надежно укрылись за холмом, выше по течению, где они разбили новый лагерь. После понесенных потерь отступать оборотни не собирались.

И Дьявол и Борзеевич тоже прислушивались.

– Ну, вот и славно, – поморщился Дьявол. – Ох, не люблю я современные методы борьбы. Все норовят из-за спины в глаз плюнуть. То ли дело в врукопашную… – и расстроено запричитал, безнадежно махнув рукой и пророчествуя: – Прилетят в голубом вертолете… И бесплатно покажут кино. С Новым годом поздравят, но не факт, что оставят, вам в подарок пятьсот эскимо.

– Что делать-то будем? – забеспокоилась Манька. – Атаковать будут?

– Сегодня уже не успеют, скоро луна взойдет, – успокоил Борзеевич. – Не сподручно зверем по веревочным лестницам, а ночью еще сколько-нибудь упокоим. Слышь, Отче Дьявол, чувствую себя, как тот старик на переправе… Ну, который души переправляет. Только он души, а я нечисть!

– Ты и есть тот старик на переправе, – ухмыльнулся Дьявол, попивая вино.

Это была уже десятая бутылка, которую он достал из-под полы. Видимо, стоял у него в Аду какой-то пресс, который из каждого оборотня выдавливал по бутылке. И собрав за последние сутки обильный урожай, он не жадничал.

– Один из тех. У каждого есть тот, кто везет его в царство мертвых. Всю жизнь везет.

– А если он весло отдаст? – поинтересовалась Манька.

– Если паромщика увидит и весло примет, тогда править будет сам, переправляя мертвых. Аллегория, – сказал Дьявол с усмешкой. – И адская собака такого человека не тронет.

От мирной беседы их отвлекли.

– Идеи есть, – услышала Манька снизу под стенами избы. – Ой, ты мне на ногу наступил!

– Тихо! Тихо! Услышат! – одернули взвизгнувшего оборотня.

– Нет идей. Поможет ли? Тут волшебство какое-то!

– Ты прикрой меня сзади!

– Как? Кто меня прикроет?!

– Опять наступают, да что же им неймется-то? – Манька разозлилась, с досадой поднимая лук, выглянула вниз, совсем как Дьявол, уперевшись ладонями в подоконник.

Несколько оборотней, спрятавшись за надежными, как им думалось, досками, устроенными наподобие щита, подобрались к избе и ковыряли дверь.

– Мань, вали их всех! – устало проворчал Дьявол.

– Мань, вот тебе горошинка. Кинь, пусть мужественно погибнут, – предложил старик Борзеевич, передавая ей маленькую розоватую горошину.

– А как кидать, тоже мыслью, или как-то по-другому? – с интересом разглядывая горошину, спросила она.

– А кидай и все! – весело подсказал старик Борзеевич. – Подумай просто, чего хочешь.

Манька прицелилась и бросила горошину. Горошина попала в щель и провалилась под ноги оборотней.

– С чего мне прятаться за этими досками? – громовым голосом проговорил один из оборотней, сбрасывая с себя щит. – У меня раны не остаются! Я оборотень! Эй! – крикнул он в чердачное окно. – Эй! Всех перебью! – встал гордо, осматривая стену. И сразу же полез на нее, цепляясь за углы бревенчатых выступов.

– Вот гад! Он же нас всех угробит! – пропищал сдавленный голосок.

Из-под доски высунулась пара рук, подбирая брошенный щит.

– Может, поговорить надо было, чего они нас убивают? Мы им ничего плохого не сделали… Мы все вымрем в этой глуши, – поддержал осмелевшего оборотня еще один. – Домой мне пора, у меня там мать больная и жена с ребенком. Нахрена я вообще сюда поперся? Кому надо, пусть тот и воюет.

– Поговори мне! Держите его, он нас всех подставит!

«И среди оборотней есть трезвенники», – подумала Манька с удивлением.

– Манька, а ты какую горошину съела? – с хитринкой воскликнул Борзеевич, ткнув в оборотней пальцем. – Вали их, пока они открылись! Одумаются ведь!

Манька прицелилась и выстрелила, еще прицелилась, еще раз выстрелила… Около десяти оборотней лежали у избы, истекая кровью. В основном кровью самоистязания. Дьявольские стрелы не убивали, они вносили разлад между человеком и зверем, но зверь в оборотне был сильнее человека, поэтому совесть ее не мучила.

До самого восхода луны ни один из оборотней больше не рискнул приблизиться к избушке. Ночью все еще горевший лес выглядел зловеще. Звери-оборотни нападали вяло. Их серебристая шкура щетинилась, они скалились, но на открытое место не выходили. Поляна была вся пропитана серебром, и даже вода, которую они пили, стала для них отравой, настигая через какое-то время.

Среди выживших начался мор. Видели, как они оттаскивали своих, сбрасывая в реку. Они уже не рвали их, обожравшись кровью и плотью, но выли, когда кто-то обнаруживал мертвого родственника. И мимо избы, покачиваясь на волнах, проплывали трупы. Некоторые плыли на наскоро сколоченных плотах, видимо, оборотни надеялись подобрать своих в безопасном месте, чтобы похоронить по-человечески.

Плоты Маньку и Борзеевича не обрадовали. Оба понимали, что нападать будут и спереди, и сзади. Оборотней оставалось не так много, как вначале, но силами превосходящими. С таким численным превосходством в рукопашной схватке, признал Дьявол, выстоять двум бойцам против двенадцати сотен не удастся, хотя не все были профессиональными бойцами, таких было чуть больше трех сотен.

Борзеевич предложил подключить водяных, Дьявол тут же осерчал, запретив даже думать об этом. С плотов оборотни могли и стрелять в водяных, и бить их баграми. Перевернуть плот можно, но как подобраться?! В открытой схватке водяным было не место, их и так осталось меньше, чем реки того требуют, и текли они бесхозными и беспризорными, обрастая консервными банками и ржавым железом, и рыба из реки уходила.

Оказалось, что все водяные у Дьявола были посчитаны и к делу важнее, чем Манька, приставлены. Не сегодня-завтра человек вымрет, его слепить, раз плюнуть, а водяному надо новую ментально-материальную основу готовить. И размножались они не как человек, а яйцом – а в яйце одни русалки – толку никакого. Русалки поливали деревья, кусты, траву, помогали выплодовке рыбного хозяйства, поднимали водяным настроение. К тому же, как заставишь водяного снесть мужского полу яичко, когда вот-вот придет пора впасть в спячку или поджариться? Редкий представитель водяных выживал в экологически неблагоприятной обстановке: не успел слово вымолвить – пересох, избавленный от воды запрудою или плотиною, или живьем в землю закопали.

– Изб тоже только две, – попробовала Манька обратить внимание Дьявола на уникальность изб.

Но Дьявол только руками замахал.

– Это человеку было добро, а на что они, если человек не нуждается?

– Я нуждаюсь, – обиделась Манька.

– Я две избы на водяного не променяю! – отрезал Дьявол.

Борзеевич разговор мотал на ус и шмыгал носом, жалеючи и себя и Манькины избы, но лизоблюдно признавая правоту Дьявола. Духи должны помогать человеку, но не в ущерб себе, там более имея от падения людей неплохую доходность, несмотря на то, что по вине нечисти многие из них и погибали.

– Ну ладно, – устало вздохнула Манька, смирившись. – Тогда, пожалуй, попросим избы встать, если совсем будет худо.

– Не помню, говорил ли я тебе, – обескуражил ее Дьявол, – что у земли есть своя военная доктрина? Если изба встанет, то вам не еще день и одну ночь простоять и продержаться, а все время, пока против нас оборотень стоять будет. Там за горами, за лесами, образумленные вампиры страшно удивились, что голодные оборотни не умничают как обычно, а головы свои подсчитывают. И по Ее Величества хотению, по Его Величества велению, собралось сюда войско малюсенькое, но современное и обученное копать могилу человеку. И летят сюда птички-невелички, и несут в своем чреве не сомневающихся в себе опытных бойцов, которым велено вызнать, что оборотней так напугало и молиться заставило, и тактические умные головки, которые настроены разнести избы в щепу, – Дьявол покачал головой. – Через день-два эта свора будет здесь. И раньше послезавтра избы ноги из земли достать не смогут, потому что руководят процессом изучения материализации оборотней и изготовления вакцины, которая, если не убьет зверя, то хотя бы обезопасит.

– ??? – Манька обнаружила, что погромные мероприятия не столько важны численностью падежа, сколько продолжительностью по времени.

– Понимаешь, Манька, неугасимое дерево и избы, как два близнеца, который думает, что он думает, а на самом деле думает другой, а по отдельности они как избы и дерево, – сцепив руки перед собой, поведал Дьявол. – Вот, Манька, прошла по твоему телу болезнь, а потом у него своя хитрость против болезни появилась. Так и земля…

– Они точно чего-то надумают? – спросила она, заметив, что Борзеевич, понял ровно столько, сколько она. Он смотрел на Дьявола с интересом и чесал затылок, пытаясь переварить новость.

– Не могу знать, – ответил Дьявол. – Болезнь, знаешь ли, по части выздоровления нередко бывает непредсказуемой. Кто-то переносит ее бессимптомно, нарабатывая иммунитет, а кто-то умирает.

Манька расстроилась в конец. Стрел оставался еще целый арсенал, но не сказать, чтобы много. Она раскладывала их так, чтобы если отступить, то под рукой обязательно нашлось другая. Но как угадаешь, что будет, когда оборотни нападут в образе человека? Манька мало знала людей, которых бы смогла побороть. Впрочем, сроду она ни с кем не боролась, разве что в школе, а если били, закрывалась подручными средствами и пыталась нападавшего образумить.

Можно ли помыслить, что женщина против здорового мужика осатанеет?

А оборотни сплошь состояли из таких…

И на следующий день, если верить Дьяволу, на крыше надо ждать десант. Одна из птичек-невеличек, вращая пропеллерами, уже пролетела пару раз над избами, разведывая обстановку. В битву вступали подготовленные бойцы, которые не лезли на амбразуру, выискивая в обороне врага слабые места.

Наверное, они уже сообразили, что бойцов немного, раз решили атаковать с неба.

Борзеевич ушел спать. Манька подремала на боевом посту, пока Дьявол на пост не поставил Борзеевича, отправив отсыпаться ее. Выспалась она как следует. Оборотни оживились, когда солнце поднялось высоко. Видимо, они тоже уставали: не легко всю ночь бегать зверем, а потом стать человеком и сразу идти в бой. Борзеевич разбудил ее ближе к обеду, заметив шевеление в стане неприятеля, и пока неприятель вел приготовления, хорошенько поели и еще раз проверили боевую готовность. Карманы Борзеевича оттопыривались заполненные его собственным оружием.