Дьявол и Город Крови: Там избы ждут на курьих ножках

«Не простит!» – расстроилась Манька.

– Спасибо скажи, что рыба к тебе из реки выпрыгивает! – продолжал бранить ее Дьявол и, не давая извиниться, заметил: – Я про голод не говорю, если б не я, тебя уже на свете бы не было!.. – успокоился, взглянув хмуро. – Но откуда у тебя такая злость? Ведь мыслей у тебя таких не было, пока ты здесь не встала! Кто дает тебе объяснения про счастливую жизнь? Это может быть только черт, и он где-то здесь, в избе! Вот же святые угодники! – выругался Дьявол, как она, меняясь и снова выпуская щупальца, переквалифицировавшись из черного Дьявола в белого.

Манька поднялась вверх на все ступени, усаживаясь в пролете лестничной площадки за дверью, свесившись вниз головой.

– Черти у баб ягов всегда водятся в изобилии, – разоткровенничался Дьявол, одновременно занимаясь своим делом. – Тем они и живут. Может, поэтому мы не можем найти крест? – через какое-то время устало махнул рукой, приглашая ее спуститься. – Ладно, встань посреди комнаты спиной к зеркалу и посмотри за ним, может, что-то увидишь?

Манька смотрела долго, шаря затылочным зрением по стене, на которой висело зеркало, но ничего не обнаружила, кроме одной особенности: зеркало она всегда видела глазами. Просто поняла, что затылком смотрит, а глазами зрит, и подойти к нему не было никакой возможности. Пятясь, она наткнулась на него и прижалась спиной, но протии через него не смогла.

– М-да, – промямлил Дьявол, призадумавшись. – Беда идет, а у нас даже времени нет, чтобы убежище для тебя поискать… – в его голосе прозвучала искренняя тревога.

– Может, как-то обойтись без зеркала? – предложила она. – Горы близко, мы бы успели подняться на первую вершину и спрятаться в какой-нибудь пещере или гроте.

– Нечисть не простит избам, что Бабу Ягу не уберегли, развалит, – хмуро напророчествовал Дьявол. – Нам с тобой по возможности не только себя придется защищать. Да и в горах спрятаться не сможем, разве что за третей вершиной, но туда мы бы и за месяц не добрались. Оборотни —бывалые охотники. Все же не человек то, а зверь, и зрение у него звериное, и голова работает как у вампира, и нюх… Им только следы твои унюхать у могилы Бабы Яги, а пойдут по следу, уже не остановить. А тут в избе подельники засели… Откроют дверь ни за ломаный грош. И на помощь братвы с такою бякой рассчитывать не приходится…

– А разве они не потеряют след в том месте, откуда мы сюда по воздуху прилетели?

– А следы изб? По ним они быстрее быстрого вас вычислят.

Дьявол подчеркнуто выделил «вас», значит, быть на ее стороне не собирался.

– Беда не приходит одна. Пока за тобой всего-то одна Помазанница охотится, и пока она не знает, что у тебя и вода живая, и огонь неугасимый, и чеснок, если как следует порыться в кладовых Бабы Яги, а как только догадаются… – самое интересное и начнется! – продолжил расстраивать ее Дьявол. – А сообразят они об опасности, как только первый оборотень принесет весть, что есть некто, угрожающий всему вампирскому сообществу. Я такую развязку не планировал, готовил на другое время, но как Дьявол, обязан буду встать на их сторону, если у тебя не найдется места, где бы они не смогли тебя достать.

Манька снова собиралась промолчать, но внезапно заинтересовалась.

– А разве вампиры не смотрят глазами оборотней?

– Смотрят, но сами они в это время в некоторой бессознательности. И когда выходят из транса, помнят не все и не всегда. Им время нужно, чтобы отмотать и прокрутить, и сверить со словами оборотней пережитое. И так у нас появляется еще месяц, а может три… Летом воевать сподручнее. Срок о-го-го! Поэтому, если поборем оборотней, выиграем для тебя время. И пока они будут тебя искать здесь и в лесу, мы проберемся в тыл врага, где нас искать никто не догадается.

– А зачем тебе планировать, чтобы все вампиры на меня обозлились? – изумилась Манька, обнаруживая главную нечисть рядом с собою.

– Два вампира против тебя одной, разве это интересно? – кисло скривился Дьявол. – Твою головушку я бросаю всем вампирам сразу! Ты, Маня, понимать должна, что вампирское сообщество в целом рассмеется, если узнает, что человек решил бросить им вызов… Не выманить Благодетельницу из дворца, пока есть те, за кого она может спрятаться, скорее, в бункере отсидится. Но если справишься с оборотнями, то вампиры поймут, что ты представляешь для них опасность – и тогда они все будут умолять Благодетельницу устроить тебе вампирскую резню. И она, конечно же, с удовольствием возглавит ее, доказывая, что страшного в тебе ничего нет. Нельзя ей упасть ниже плинтуса перед вампирами, трон потеряет!

От дьявольского доверительного откровения у Маньки волосы на голове зашевелились. Какая страшная участь ее ждет! Сам говорил, надо одного вампира победить, а теперь со всеми решил стравить?! Манька почувствовала, как ее придавила бетонная плита всем своим многотонным весом. Глаза ее стали круглыми и темными, как у Дьявола, от расширенных зрачков, закрывших всю радужку. А она-то хотела тайно пробраться во дворец!

– У тебя совсем крыша поехала?! – в паническом ужасе пискнула она.

– Я, можно сказать, иду ва-банк. Я же совершенен во всем – а что касается безумия, в особенности, поэтому в этом году решил поставить на тебя! Если ты умрешь растерзанная оборотнями, то проблемы с Идеальной Царицы всея радиотрансляционного центра сами собой снимутся. Но как-то недостойно вот так убить человека, который решился умереть геройчески. И потом, чем она провинилась, чтобы иметь подле себя не чистокровного вампира, а вампира-оборотня? Я, можно сказать, спасаю ее от позора… – Дьявол недовольно поморщился. – Ты, конечно, умрешь, но какое удовольствие посмотреть, как мои Воины Тьмы строем выйдут против одного человека! Попробовал бы кто одной фигурой на шахматной доске разыграть партию! А я вот планирую! – он посмотрел на нее с осуждением, жестом указав на зеркало. – Но, увы, у тебя голова кривая, а у меня времени нет ее править…

Язык прилип к гортани, и никакого звука не вылетело изо рта. Манька лишь разевала рот и хватала воздух, как рыба, выброшенная на берег.

– Маня, я маленько могу уравновесить численное превосходство противника, – Дьявол пощелкал перед ее носом пальцами, стараясь вывести из состояния идеального шока. – Виртуально, но ты не можешь оспорить, что компьютер – преимущество, если он предугадывает позицию противника за час или два! За этот час можно прийти, положить мины, и угроза сама собой снимется. С таким компьютером, как я, ты уже не такая дура, как без оного. Вернее, дура-то ты дура, но я маленько прибавляю ума! Я не компьютер, но люди уже не поймут тебя, если начнешь с ними разговаривать, как не понимают программеров, когда они разговаривают программами! А людей, которых не понимают, считают или умнее, или полным отстоем, ибо они знают то, что не знают другие, или не знают то, что знают другие… Просто так получилось, что некоторая часть населения выпала из Бытия и прекрасно себя чувствует. Не в обиду мне будет сказано, что жалкое подобие моей вселенной могло бы быть ими вынуто из Небытия, если бы голос их могла услышать Бездна. Но, к сожалению, Бездна – это океан, я – Небо и Земля, а человек – песчинка. Сможет ли песчинка открыть Врата Бездны и увлечь ее за собой? Тогда как мне достаточно лишь поднять бурю и всколыхнуть дно океана, чтобы накрутить Бездне хвост, оторвать копыта и обломать рога.

Утешение Дьявола показалось Маньке слабым и вряд ли тянуло на утешение. Она почувствовала себя маленькой и беззащитной. Планы ее разваливались в пух и прах. Крупные как горошины слезы покатились по щекам.

Почему он подставил ее?

– За что? – выдохнула Манька, обиженно размазывая слезы. – Я просто жить хочу, как другие! Кто я, что надо мной все издеваются? А ты-то?! Ты-то!

– Как все! – Дьявол ласково погладил ее по голове, – Ну, не плачь, сейчас заплачу вместе с тобой, и будем плакать до полнолуния, – и произнес строгим настойчивым голосом, встряхнув Маньку за плечи, чтобы привести в чувство: – У Бабы Яги на каждый день запрятка нашлась: так нечисть объяснилась в любви. Но все же мы ушли далеко вперед, согласись! Давай, лучше посмеемся и пойдем дальше! Не останавливаться же на полпути! Просто понять это надо и все! Ты о них не думай, они даже не наступают на пятки. В железных обутках ты мне нравилась больше, а сейчас даже я тебя не боюсь!

Манька засмеялась сквозь слезы, представив, что напугался сам Дьявол, а потом, когда поняла, что никого она не напугает, заплакала еще горше. Дьявол знал, что будет дальше. Сам ли он придумал, или выдал, будто сам… Стаи оборотней приведут вампиров, дни ее будут сочтены их безжалостным холодным расчетливым умом, которого не было у нее. Она так и осталась чужой в этом мире – и мир был чужим. Никто никогда не нуждался в ней, а она нуждалась, и не находила. А все потому, что жизнь не заладилась с самого начала. Сначала от нее избавились родители, потом вампиры, после вампиров люди, потом Дьявол избавил ее от них от всех…

Но кто сказал, что надо именно так?!

Теперь, когда у нее была и земля, и избы, умирать совсем не хотелось. Манька с тоской подумала, что их ждет, когда ее убьют. Избам не выстоять против человека, а уж против оборотней и вампиров подавно.

– Представь себе, что крест «генерала песчаных карьеров» тоже полностью не изучен, – с огорчением в голосе произнес Дьявол, нависая над нею, как скала.

– Что еще за крест такой? – она остановила свои горькие всхлипывания и заинтересованно подняла голову, утирая ладонью слезы.

– Это люди, обиженные в детстве на всю оставшуюся жизнь. Представь, что ты выросла брошенным ребенком. Хотя… – он сделал жест, который должен был объяснить Маньке, что она конченый человек, – Ты такой и выросла! Хорошо, – он решил начать с другого конца: – Представь, что сейчас черт достает твои слабые места. Что бы он стал говорить, если бы знал, что каждый день своей жизни ты открываешь одиночество?

– Это как? – Манька всхлипывала, но уже только носом.

– Честное слово… Это сложно объяснить… На таких детей наложен крест их матерью, у которой не хватило ума объяснить, что ее ребенок нужный и полезный обществу человек. И у ребенка формируется комплекс обиды на все общество в целом, которое отвергло его при его рождении. Так из-за одного человека человечество теряет людей. Злоба людская катится на них и от них, и один день ураганов не сравнится с тем, что делает это общество с человеком, отброшенным от него, думая, что его нет, и он с этим обществом. Но на самом деле он есть. И только они могут смешать общество с землей, утопив в крови.

Кто первый поддерживает Спасителей? Мытари! Кто меняет один строй на другой? Мытари! Кто преступники в своем большинстве? Мытари!

Они никогда никого не простят, и будут мстить за каждый день своего унижения. Эта страшная сила дремлет, произнося каждый день проклятия, и ждет, что кто-нибудь, больший, чем они, объявит себя Богом, и построит в шеренгу. Но, правда такова, что, когда их боги получают желаемое, первым делом они избавляются от своей паствы, что бы уже никто не смог поднять мытарей против них самих. Эпохи начинаются с бойни и заканчиваются тем же.

Генералы песчаных карьеров…

Ты сейчас как мытарь, который идеализирует отвергнувшее его общество и примеривает его на себя, Но, Манька, общество уже отвергло тебя. Отвергло знаниями, которыми не пожелало делиться с тобой, применив их против тебя. Вот они, – Дьявол костяшками пальцев постучал по зеркалу, – знания, возьми их, и пусть общество примеривает тебя, потому что их знания не сравнимы с твоим знанием. Кто еще кроме Дьявола и Маньки смог бы разгадать тайну зеркала? Они это делают заклятиями, а ты, – Дьявол постучал кулаком по лбу, – лобешником! Думаешь, у них много знаний? Да последний представитель, который мог ими оперировать, и был Спаситель Йеся! Нету, сказал он, объяснений у меня таких, чтобы вы поняли, как больничка в три дня обнаруживается на Престоле Славы – и один сразу понимает, что достигло его Царствие Божье, а ко второму приблизилось Царствие Небесное:

«Делайте так, как я сказал, и знайте, что будет так, как я сказал!»

Определенно стало так, потому что по-другому и быть не могло. Ну, может быть еще Пророк Отца, он тоже хвалился: два раза совершил бесчестие – и повернул удачу, усадив охраняемого верующего в Раю, где сад и внизу реки, с чистой грудью, а неверного отправив в огонь. Не столько знал, сколько идеализировал.

Но неужто я, создавший этот Закон, не предусмотрел бы такой вариант использования знаний, которые в Нем? Добро побеждает зло, если есть тот, кто ищет доброе. Тогда еще были люди, которые знали, как изнашивать железо, и они их боялись. И правильно боялись: я – Живой Бог и мне несложно научить человека. И ты уже сносила один комплект железа.

– А при чем тут я? – сердито спросила Манька. – Не вижу никакой связи. Не железом же они поднимутся против меня!

– А что у тебя, если ты льешь слезы в то время, когда голова должна работать, как часы? Если часы сломались, их в серьез никто не воспринимает! Ты уже не можешь поставить себя над обществом. Ты призналась всему свету, что ты – обиженная единица. Разве ты человек? Или вампир? Ты мытарь, изгой, смоковница, не дающая плода ни доброго, ни худого… Их общество срубает и выбрасывает вон, туда, где скрежет зубов! Сначала вылечись, а потом ищи ответ. И поверь, нет ничего проще, чем ответ: чем общество Дьявола тебя не устраивает? Перестань плакать! Ты мне мешаешь! – прикрикнул он. – Черт возьми, я всегда был тут, я всегда там. А общество – это мы еще посмотрим!

– А что я могу?! – горько спросила Манька, слезы снова побежали по щекам.

– Все армии мира одинаково управляются личностью… – спокойно ответил Дьявол, утирая ее слезы платочком. – Кто бы заметил полмира, если бы гид Лер не сподвигнул смоковницы, не приносящие плода не доброго, ни худого, на масштабную экскурсию? Заметь, он не ломал голову заумными идеями! Он лишь высказал мысль, что весь мир – музей под открытым небом. И ты посмотри! Везде память о нем! А где помянули его, там помянули меня!

А Стальной, который вылечил народы от великой любви к искусству?!

Воодушевленный успехом, когда туристов не осталось, он понял, – и свой народ надо отучить! И кто успел посмотреть на Стального с близкого расстояния, одинаково уверен, что гид Лер – всего лишь «пуси-муси»!

А Гиз в чине хана? Сколько обескураженных народов, когда проехался по миру!

Пусть они были вампиры, и, окучивая народную любовь, не расстраивались, когда верноподданные захлебывались кровью, но только благодаря таким сильным спасителям закончилась эпоха человека и началась славная эра вампира! А если бы они плакали в то время, когда любители вампирской головушки протыкали их осиной и поливали живой водой?

На войне, как на войне. Не важно, закончилась она или нет, соображение и собранность имеют первостепенное значение. Ведь смог же Илья Муромец приголубить соловья разбойника, и на какое-то время отодвинуть крещение народа. Или Никита Кожемяка, который сумел заставить Змея Горыныча проложить новую межу, вернув себе землю.

А сколько безымянных героев оставили след, обнадеживая тебя, Манька?

Много было проклинающих вампиров, и вампиров, проклинающих человека, но никто не смог бы поднять это зеркало без имени Дьявола на устах…

Горе тебе, Манька, горе, – Дьявол навис над нею, как Господин Зыбкого Тумана и тоже шмыгнул носом, пустив слезу. – Потому что нету у тебя знаний о строении этого зеркала! И я вижу, как оно издевается над тобой, иссушая глазоньки твои горючими слезами!

Манька всхлипнула еще раз и высморкалась.

Дьявол как всегда был прав: трагические развязки всегда имели два варианта – бесславный и героический. Если конец один, то почему бы не умереть героем? Избы подводить не хотелось, слушать сопливые причитания Дьявола – еще меньше.

– Ладно, что делать, – Манька взяла себя в руки.

– Пока ничего, пока рассуждаем. – Дьявол тоже быстро пришел в себя, еще раз осмотрел зеркало. Накинул на него покрывало. – Попробуй так посмотреть, – попросил он, отодвигаясь в сторону.

Ничего не изменилось. Манька даже знала, какой зеркало ее показывает, и когда покрывало сдернули, отражение оказалось именно таким, каким она его себе представляла.

– Во-первых, связь креста и зеркала виртуальная, – сделал вывод Дьявол. – Материальность для него роли не играет. Во-вторых, мы выяснили, что крест тот, или черт, или то и другое (мы пока не знаем!) делает тебя… как бы это сказать… отшельником, воздействуя на твое сознание и заставляя посылать куда подальше объект, который мог бы быть тебе в помощь. Сотни причин найдет, – Дьявол оживился, восхитившись. – Найдешь ты рубль, он спокойно заставит пройти мимо. Сотню причин найдет: люди смотрят, никто не подбирает, а ты позоришься, не нищая, не к добру такой рубль… Меня, например, как бы вообще не существует, а я в твоем уме развенчаться сумел. Не именно я, как индивидуальная личность, а как объект в твоем уме! И рубль он не сможет развенчать. Подберешь или нет, рубль останется рублем – его подберут другие. Тот же вампир. И станет богаче, а ты как была бедной, так и останешься. Если бы рубли не подбирали, мостовые можно было бы не мостить. Любой объект схожий со мной или с рублем будет обработан. То есть, все как всегда на своих местах, а крыши у тебя нет – ее или чертом, или крестом сдуло!

– Но это же только перед зеркалом?.. Или нет? – заинтересовалась Манька. Приведенная пример показался ей до боли знакомым. Был у нее случай: нашла деньги в конторе господина Упыреева, когда работала уборщицей и печи по утрам топила. Три ее зарплаты. И вместо того, чтобы взять, а после сказать, что не знает ничего, ибо сгорели, побежала отдавать. Думала, отблагодарят ее. Как бы не так! И сама осталась ни с чем, и кассиршу наказали за то, что коробку с деньгами выкинула, уволили. И смотрели на нее с того дня косо.

– Не могу сказать… – Дьявол прошелся взад-вперед и поправил свежевыструганные бочки, сдвинув их к стене.

Изба обживала подвал, заполняя его барахлишком.

– А если зеркало лишь обнажило твой крест, показывая его явно? Простые жизненные ситуации иногда видятся человеку именно через такое зеркало. Разве не было у тебя случаев, когда ты прошла мимо благодеяния?

– Были, – призналась Манька, припоминая один случай за другим. Например, на берегу реки, где деревенские купались, лежало много добрых камней. Их достали со дна, когда делали запруду. Она много раз проходила мимо, завистливо вздыхала, но принести и положить в каменку не решилась – ибо общественное достояние! Ими можно было и печку залатать. А однажды пришла, а их уже нет. И никто не возмущался. Не заметили даже. И с кирпичами та же история вышла, когда старую ферму разбирали, прошла мимо. Там и доски были. А когда весной спохватилась, решив построить парник, было уже поздно, все доски разобрали. Но, в общем-то, ей не везло, не так много у нее было случаев, чтобы чем-то поживиться.

– А у вампира посыл еще раз отразился бы от вампирского яйца, и водрузил крышу там, где ее сроду не было, – Дьявол стол рядом и явно опять читал ее мысли. – Проклятый и вампир думают и чувствуют совершенно противоположно: проклятый в уме богат, вампир – беден, проклятый в жизни беден, вампир – богат, проклятый – щедр, вампир – жаден, проклятый – добр, вампир – жесток, у одного последняя корова сдохла, к другому стадо прибилось… Жалобная книга в сердце проклятого не даст ему пройти мимо бедствующего вампира, тогда как вампир не подумает даже взглянуть в сторону бедствующего проклятого. Проклятый будет искать выход из положения, вампир землю, в которой есть чем поживиться. И отсюда третий вывод: симбиотическое сожитие неких факторов безжалостны к любой боли. Когда здесь встанет вампир с энергетическим яйцом в сердце, появился еще один фактор, который сделает зеркало для него безопасным, а в твоем случае объект не рассматривает проблемы, но действует избирательно направлено на каждый положительный персонаж в твоем уме.

Дьявол протянул Маньке кинжал.

Она застыла в восхищении. Необыкновенно блестела сталь острого, как бритва, длинного клинка, украшенная руническими знаками. Серебро рукояти почернело от времени. Как только она взяла его в руку, знаки ожили, и между ними пролегла огненная нить. От него вошло в тело необыкновенное тепло.

– Теперь я хочу посмотреть на анализ крови… Давай так, сначала ты сама попробуешь убрать себя с дороги Благодетельницы, не получится, я завершу начатое. Тебе все равно умирать, так какая разница, когда это произойдет? А я не смогу жить спокойно, пока это зеркало не станет моим. Так и быть, попробую уговорить избы прикинуться мертвыми, распластавшись на земле. Оборотни придут, посмотрят, и уйдут. Ну, не будут же они воевать с бревнами!

– А если сожгут? – забеспокоилась Манька.

– Прикинутся умирающими лебедями. Кинутся в реку и залягут на дно. Дно здесь глубокое, пересидят полнолуние.

Манька встала перед зеркалом и задумалась.

Впервые ей предложили сделать то, о чем она думала много и часто. Всю свою жизнь, пока не встретила Дьявола…

И сразу нахлынули воспоминания, одно за другим, так было каждый раз, когда она собиралась сделать это. Оказывается, она ничего не забыла, боль жила в ее сердце. Тупая, как раковая опухоль. Мало ли что она себе придумала. В сердце не было Дьявола. Лета посреди зимы. Изб, которые сами по себе. У нее ничего не было. Она шла по заснеженным полям – одна, в железе, как раненный зверь. Ее убивали. Кузнец Упыреев, Кикимора, Баба Яга, черти – много чертей, которые высмеивали каждый ее шаг. И душа. Разве могла быть душа человеком? Неужели Господь так жесток, чтобы предать человека в руку человека?

Но почему ей всегда так больно? Почему все оборачивалось против нее?

Манька вдруг отчетливо увидела, как настигают ее красивые и сильные звери и рвут ее тело – так близко, так ясно. Она не понимала: зачем? за что? Смотрела на нож и чувствовала, что только так она могла бы искоренить свою боль, и отдать мучителям то, что ей уже давно не принадлежит – жизнь! Навсегда, насовсем, щедро, последним подаянием, так, чтобы закрыть глаза и больше не думать. Как день и ночь, приходили и уходили горе, боль, расплата. Этого душе было мало – душа желала ее смерти. Душа не видела в ней человека, и не верила, что, если и существует совет и любовь, это она и ее руки, искавшие простого человеческого счастья. Не было души, никто не ждал ее, не спрашивал о ней, не придумывал и не рисовал себе ее образ. У нее давно не осталось надежды на счастье, его не могло быть – черный ужас закрывал ее от мира.

Будет ли у нее еще такой шанс? Сколько раз ей не хватило мужества…

Но, умерев здесь, перед зеркалом, наверное, вся ее жизнь и мука будут стоять у души перед глазами, ибо она видит, значит, увидит и он. Проклят день, когда она зачалась, как тело, лишенное кожи, проклят человек, зачавший ее в чреве проклятой матери, проклят Дьявол, который кроил человека с мыслью, поднять его до себя самого.

«Что, силенок маловато?!» – уловила она мысль затылочным зрением, но впереди себя, там, где висело зеркало, куда был направлен ее взгляд.

Мысль пришла и осталась.

Манька взглянула в зеркало – новая волна накрыла ее. Она вспомнила веревки, которые держала в руке – и даже ту, которая оборвалась. И горько усмехнулась – даже доброй веревки не нашлось в ее доме, чтобы покончить со всеми бедами раз и навсегда…

Ночь в ее маленьком умишке мешала мысли, но боль ушла…

Манька легонько провела кинжалом по ладони. Нет, не так, выше – в сердце! О, это сладкое чувство свободы, пусть будет гореть в огне, но боль открылась бы ей, и черная мгла осветилась бы пламенем Ада. Избы не пропадут, Дьявол держал слово, когда давал его вот так, открыто, при свидетелях – изба слышала его.

Кинжал вибрировал, она чувствовала огненную пульсацию рунических нитей кожей. Он будто бы сам подсказывал, куда ударить и как…

Она порой слышала, что перед смертью человек видит чертей, или видения своего бессознательного прошлого, но каждый раз слышала голос внутри себя, который закрывал боль и приносил мысль о несбыточной надежде поднять себя над унижениями и нищетой, чем-то похожий на голос Дьявола. Это и был Дьявол, она поняла это только сейчас. Он продлял ее агонию, которая длилась всю ее жизнь.

Зачем?

На свой вопрос она уже не искала ответа, не взглянула на Дьявола – голос молчал, он больше не звал ее, не манил, не останавливал. Без него было легко. И не было никаких чувств.

В сердце!..

– Ну все, допрыгались, – разочарованно проговорил Дьявол. – Не думал я, Маня, что ты так мечтаешь умереть! Эх, знал бы, никогда не дал бы тебе ножик, которым можно только врага резать…

Манька стояла посреди подвала, покрываясь красными пятнами, закусив губу до крови. Ей было так стыдно, как никогда в жизни. Ну, разве ж можно было доверять Дьяволу, у которого все накось-выкуси? Пробитое кинжалом сердце не желало умирать. Даже капля крови не пролилась. Она стояла, сгорая от стыда, глядя на рукоять, торчавшую из груди, и проклинала Дьявола, который любовался заколотой ею с чувством глубокого удовлетворения, а у нее в это время в ушах и в голове визжала какая-то истеричная баба, требуя вернуть ее к жизни.