Я, собачка

А где-то наверху катился по полу маленький металлический шарик.

– Значит, так, Мариш, иди за мной. – Бабочка похлопала себя ладонью по бедру.

Так обычно подзывали собак, но Марина, как самая настоящая взрослая, сделала вид, что не заметила этого, и протопала босыми ногами за Бабочкой.

В темном царстве коридора, свет которого явно украли, высосали широкие карманы запертых комнат, Бабочка казалась вовсе не бабочкой, а другим насекомым, маленьким и со светящимся брюшком. А под закрытыми дверьми сияющие белизной полоски безуспешно пытались вырваться и разогнать полумрак, но, совсем маленькие, растворялись в нем.

Шаги, звучавшие в такт тикающим где-то часам, казались слишком громкими. На такие в папиных фильмах всегда охотились, непременно – в полумраке, похожем на тот, который заполнял коридор и накидками лежал на плечах Марины и Бабочки. Марина изучала двери – тяжелые деревянные прямоугольники с врезанными в них блестящими замками – но не могла даже догадаться, что за ними скрывается, кроме украденного света. В квартире явно убирались. Но она ощутимо пахла болезнью, которую кто-то заботливый всеми силами пытался скрыть.

– Вот тут, – Бабочка завернула за угол и резко остановилась, из-за чего засмотревшаяся Марина едва не влетела в нее, – туалет и ванная. – Она покрутила круглую ручку, в которой тоже виднелась замочная скважина. – Мама порой беспокойная. Она ходит по ночам, открывает двери зачем-то, вытаскивает продукты из холодильника. В последнее время ей легче, конечно. Но, если что, ты всегда можешь от нее закрыться. – Она распахнула дверь и легким движением пальцев провернула защелку. Замок клацнул невидимыми зубами, но так никого и не укусил. – Все ключи на дверце шкафа. Открываешь, а там такой пластиковый кармашек, ты увидишь. Они подписанные, так что ты легко поймешь, какой куда подходит.

Марина слушала с приоткрытым ртом, время от времени кивая. В ее крохотном мирке, состоявшем из мамы, папы и иногда бабушки, ключи означали доверие. Как к настоящему взрослому человеку. Здесь ключи не прятались на верхних полках и не звенели осуждающе в кармане, напоминая, что будет, если они вдруг потеряются. Так странно: ведь если терялась сама Марина, мама тоже ругала ее, словно она это специально. И лишь бабушка защищала, а ее обычно тихий голос становился в такие моменты громким и будто бы великанским.

– Тут, – Бабочка повернулась к двери, обращенной прямо ко входу своим безглазым лицом, – живет Сашка. Он тяжело болен. Очень, – добавила она тоном, прогонявшим все появившиеся в Марининой голове вопросы. – Лучше не суйся к нему. К тому же он не любит гостей. Как-то раз он даже запустил в меня книгой. Засранец.

Марине тут же представился маленький капризный принц, который заперся в своем замке, используя болезнь как щит. Она не мешала жить, но постепенно срасталась с телом принца, делая его все более озлобленным. И он кричал на слуг – будто его резали – и кидался в них книгами, чтобы прогнать. Марина отчасти сердилась на него – того, которого создало разбушевавшееся воображение, – но при этом жалела. Ведь принцы не должны болеть. И сражаться – тоже не должны, за них это делают рыцари.

– В конце, – Бабочка указала на самую дальнюю, скрывшуюся в тенях дверь; чтобы дойти от нее до входа, нужно было обратиться шахматным конем: коридор изгибался буквой «Г», – спит мама. В ее комнате много книг, поэтому, если захочешь почитать, стучись к ней.

Вспомнилось, что в рюкзачок, помимо еды, мятых денег маленького городка и теплого белья, мама положила свою любимую книгу про муми-троллей. Не столько пытаясь приучить Марину к чтению, сколько желая всегда быть рядом. А из-за того, что однажды папа чистил на обложку – прямо на маленьких белых зверьков – воблу, и за это, конечно же, получил от мамы подзатыльник и истерику, – книга напоминала еще и о нем.

– А там. – Бабочка махнула рукой, словно крылышком, указывая на самую светлую дверь, соседствовавшую с кухонными деревянными висюльками, – гостевая. Займешь ее. Раньше там жила я. Пока не съехала, – пояснила Бабочка с таким довольным выражением, с каким обычно делают что-то неправильное, но такое желанное.

– С-спасибо, – змейкой прошипела Марина, вспомнив еще одного гостя своего рюкзачка. – А…

Слово встало в горле, смявшись комом, и отказалось оттуда выходить. Нет, не комом – коконом, откуда выбраться могла лишь самая настоящая бабочка. А взрослым, как Марина поняла за свою коротенькую жизнь, не нравились прозвища, придуманные детьми.

– Что-то хотела спросить? – Впрочем, отсутствие обращения если и сделало Марину в глазах Бабочки невежливой, нисколечко ее не смутило.

– Да.

В рюкзачок Марина почти занырнула: он был бесконечным. В его розовое нутро идеально помещались не только школьные учебники, тетради и пенал, но и бутерброды в пленке, термос и игрушки. Но если большие вещи бросались в глаза сразу, то маленькие прятались по уголкам, порой убегая из-под пальцев. Медведь с Бабочкой знакомиться не желал и, даже когда Марина касалась его гладкого бока, тут же перекатывался – под книгу, еду, носочки и расшитые бабушкой платки от соплей.

– Только побыстрее, а то мне в магазин надо. – Марина не видела, что за ее спиной делала Бабочка, но казалось, в этот самый момент она нетерпеливо всплеснула рукой, подгоняя – Марину и время. – И на работу. Я отпросилась тебя забрать, потому что Андрей Геннадьич попросил. А так ты бы стояла и мерзла на вокзале, пока не превратилась бы в сосульку.

Марина частенько слышала фразы, будто наступавшие на нее, давившие тяжелой виной. Обычно они начинались с «почему» и затрагивали дела, о которых она благополучно забыла. Такие дела казались невероятно скучными: вынести мусор, выискать мошек в баночках с крупой, повесить творог в марле. Но иногда взрослые говорили: «Я помог тебе, будь благодарна» – только чуть иначе. Даже если Марина не просила помогать. Взрослые умело скрывали за чем-то обычным и безобидным колючие обвинения.

Но Марина должна была предупредить, предостеречь. Помочь, хотя ее тоже совсем не просили об этом.

– Вот! – выдала она громко, протягивая на ладони с растопыренными пальцами грязного медведя.

По лицу Бабочки липкой тенью скользнуло негодование, а брови пришли в движение, не совсем понимая – вскинуться или сползтись двумя гусеницами к переносице.

– Ну и что это? – Брелок она брезгливо взяла двумя пальцами.

– Помните Ванечку? Того, с листочка! – зачастила Марина, не зная, куда прятать вспотевшие ладони. – Он потерялся еще.

– Да, помню. – Брови все же угрожающе поползли.

– Это его мишка. Я на листочке о нем прочитала, и он похож, видите? Он за шкирку висит, как котенок. Я его в машине нашла, за сиденьем. У Алексея, – продолжала тараторить она, боясь, что в какой-то момент Бабочка оборвет ее. – И я испугалась. А вдруг он что-то знает? Или вдруг это он забрал Ванечку? Ведь это точно его мишка!

Больше всего Марина боялась, что Алексей заберет еще и Бабочку, а следом – и ее саму и даже Маленькую Женщину, спрячет в багажник и увезет туда, где люди обычно пропадают без вести. Как ни пыталась, Марина не могла представить себе это место, но оно определенно было пугающе темным, похожим на запертый погреб без бабушкиных солений.

– Мариш, Лешик – таксист, – спокойным, чуть потеплевшим голосом ответила Бабочка, удерживая за кольцо подвешенного медведя. – Я давно знаю его. И доверяю. Человека честнее еще поискать надо, понимаешь? За день к нему в машину садится не один десяток людей. Но я спрошу, видел ли он того мальчика. Можно посмотреть плакат?

Чудесным образом взрослые находили логичные следы, ведущие к разгадкам. И все становилось простым, понятным и совсем не страшным. Это не привидение, а пиджак на стуле. Это не рука мертвеца, а яблоневая веточка. Это не похититель, а таксист, в машину которого когда-то сели Ванечка и его мама. Порой разгадки лишали мир волшебства. Но сейчас они стирали пыльные следы страха.

Марина протянула листок развернутым Ванечкиным лицом, но почти сразу его вернули вместе с медведем – видимо, чтобы все улики хранились в надежном и верном рюкзачке.

– Так, запомнила. – Вслепую Бабочка нащупала в шкафу свою куртку, вырвала ее у черноты и накинула на плечи. – И еще, Мариш: я здесь не живу. Лишь иногда приезжаю. А значит, вы будете втроем: ты, мама и Сашка. Но я буду звонить каждый день. И навещу вас так быстро, как только смогу. – Она, конечно же, приложила ладонь к груди и честно прикрыла глаза. Но почему-то взрослые люди очень уж любили оттягивать это «быстро». – А впрочем, – тут же добавила Бабочка, посмотрев наверх и сняв ответы с потолка, – я загляну послезавтра. К маме с Сашей приедут гости. И я должна лично убедиться, что все пройдет хорошо.

Послезавтра было осязаемым, достижимым, таким близким. Марина в нетерпении потопталась по холодному полу, прижимая к себе то, что бережно хранило отпечаток Ванечки.

– Вы только осторожнее, – все-таки предупредила она. Ведь когда чужой город швыряет тебе под ноги настоящее человеческое горе, это сложно назвать приятным знакомством. Там же, откуда приехала Марина, пропажи людей гремели сотнями голосов, а соседи сплетались в огромную цепь готовых помочь, неравнодушных, по-семейному дружных. И теперь Марина старалась тоже быть звеном такой цепи.

– Не беспокойся за меня. – Бабочка расправляла мех на плечах, становясь похожей на белого мотылька, и любовалась собою в мутном полутемном отражении. – Я скоро приду. – Она опустила ресницы, сложила губы бантиком и, достав откуда-то помаду с щелкающим магнитным колпачком, накрасила их. Теперь она будто поела вишни: Марине не слишком понравился этот цвет.

Быстро клюнув Марину в макушку – как бесчисленные родственницы, делавшие вид, что Марина существует, – Бабочка вылетела в дверь. Она спешила за едой и червями. Подальше от квартиры, в которой пахло уж слишком идеальной чистотой и болезнью.

Сказка о Бумажном Принце

1

Жил на свете Бумажный Принц, и был он не хорошим, не плохим, а белым, точно лист, – безволосым и безлицым. Он не умел говорить и ходить, и каждый встреченный оставлял на нем отпечаток – цветной мазок, въедавшийся в гладкую кожу.

Стараясь защитить сына и вырастить из него прекрасного короля, мать, Рогатая Королева, окружала его только правильными людьми – учителями и друзьями, – которые красили Бумажного Принца в нужные цвета. Так у него вскоре появилось лицо; он начал улыбаться и говорить. Зубы его были белыми, губы – алыми, щеки – румяными, а глаза напоминали два болотца, даже с весело квакающими жабами. Людям очень нравились жабы в глазах – и они спешили посмотреть на Бумажного Принца, порой перебегая, пересекая, перепрыгивая и уничтожая все мыслимые и немыслимые границы.

На бледных руках начали появляться родинки черноты – люди не любовались издалека, они подходили и мазали, мазали, мазали. А Рогатая Королева молча осуждала, не делая при этом ничего. Она создала Бумажного Принца, вложив в него свое волшебство, вылепила идеальной белизны куклу с длинными тонкими руками и ногами. Только про сердце забыла. А впрочем, как может помнить о сердце человек, у которого его и не было никогда? В груди самой Рогатой Королевы, прямо в вырезе платья, виднелось стекло, за которым слабо плакала маленькая девочка. Ее Рогатая Королева не любила, прятала за длинными накидками с мягким мехом и не показывала Бумажному Принцу, чтобы тот только не стал как она и не размок от слез.

Рогатая Королева не умела быть мамой – и ухаживать как мама не умела. Она просто злилась под всхлипывания Девочки за Стеклом и тоже мазала единственным цветом, который был под рукой, – черным. Бумажный Принц мрачнел, из глаз пропали жабы, а потемневшие, будто покрытые углем ладони он теперь стыдливо скрывал за перчатками. А потом стыд ушел – как сделали все, кого разочаровал переставший улыбаться Бумажный Принц. Хлопнул дверью, потопал на широченной каменной лестнице, давая понять, что не собирается больше здесь оставаться, и ушел.

Дни и ночи слипались в бесконечное грязное месиво, а когда склеились окончательно, посерели и стали совершенно безвкусными, Рогатая Королева, до этого сидевшая неподвижно и враставшая в трон, жестко стукнула каблуками и медленно поднялась. Оплетавшая ее лоза – такие часто взбираются на что-то разрушенное и безжизненное – оборвалась, свернулась завитками и упала к покрытым пылью черным туфлям.

Послышался плач: Девочка за Стеклом в этот день была особенно громкой. Она колотила кулаками, царапалась внутри и кричала, прижавшись губами к маленькой замочной скважине. Она с Рогатой Королевой делила одни на двоих мысли и теперь всячески пыталась выдворить их из своей головы. Но мысли набухали мокрой ватой и никуда не спешили.

Тогда Рогатая Королева достала маленький ключ – тот висел на груди, прямо перед глазами Девочки за Стеклом, – щелкнула им в скважине да и посадила Девочку в клетку к молчаливому попугаю, только чтобы та не мешала важным и взрослым решениям.

– Собирайте в дорогу Бумажного Принца, – скомандовала Рогатая Королева, вцепившись острыми когтями в стеклянную дверцу, которая тут же пошла мелкими трещинами.

Сына, которого с того момента перестала звать своим, Рогатая Королева отвезла в соседнее королевство, к своей матери, Танцующей Королеве, и родной сестре, Крылатой Принцессе. На Танцующую Королеву когда-то наложил чары колдун – и теперь она вечно кружилась, стаптывая ноги и туфли. Ее руки превратились в корявые ветви дерева – даже с листочками, – а голова безвольно болталась воздушным шариком. Но Танцующая Королева не хотела прерывать свой безумный танец, а ее любящая дочь, Крылатая Принцесса, путешествовала по миру в поисках лекарства, лишь иногда возвращаясь в замок.

– Я не хочу больше видеть его, – властно сказала Рогатая Королева, удерживая за тонкое черное запястье Бумажного Принца. – Он весь запачкался.

– Каждый ребенок пачкается, – ответила ей сестра, Крылатая Принцесса, которая вся была белой, точно выпавший снег. Она поправляла пальцами пышный мех в основании шеи и недовольно дергала усиками, похожими на длинные пушистые брови. – Но это ты, дорогая сестра, сотворила его из бумаги, в то время как сама появилась из кости. Ты могла взять черное железо и сделать сына неколебимым. Могла набрать тростника и сделать сына гибким. Могла спилить дерево и сделать сына крепким.

– Но я хотела сделать сына особенным.

– Особенным делает не материал, а те, кто его касается. Лишь в руках человека меч защищает или убивает, а бумага хранит прекрасные стихи или кормит огонь. Ты можешь отыскать колдуна – таких немало в нашем королевстве, – отдать ему свои длинные волосы, завитые вокруг рогов, или же сами рога. Он очистит Бумажного Принца, сделает из черного – серым. Тебе останется лишь взять в руки краски.

Вот только каждый в зале: и старая Танцующая Королева, и ее дочери, Рогатая и Крылатая, и металлические стражи с пустотой за забралами, – знали, что Рогатая Королева никогда не умела рисовать. Кисти пылились в ее шкафах, лохматились и облезали, а краски трескались и обращались пылью.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.