Следующей весной

Минула Радоница, дни становились все теплее, дожди прекратились, работа пошла активнее. В воскресный день, после службы, сестра рассказала что бежать они решились в следующее воскресенье, после службы, как раз будет свободный день и хватятся ее только вечером. А если Василиса сделает вид что сестра утомилась и легла пораньше, то и до утра можно будет не беспокоиться. Прасковья узнала что есть два пути, более скрытный через лес вдоль реки к последней деревне, принадлежащей их помещику, а есть рискованный. Но так как через лес сейчас не пройти, будут добираться через центр, потом на юг, а там их будет ждать первый город. Опасность в том, что на пути могут встретиться люди барина и схватить, ежели поймут что они беглые. Но Степан сказал, что уверен в этом направлении и многие так сбегают, а найти и вернуть удается лишь малую часть.

– Я поговорила со Степаном и он не против, чтобы и ты с нами бежала, останемся вместе охранять дом, а как все вернутся мы уже далеко будем, – неожиданно произнесла Прасковья рано поутру, когда они, ещё немного сонные, шли по прохладной земле, не тронутой первыми лучами солнца.

– Что ты, я так не могу, как же матушка, да отец? Одни останутся? – девушка где-то внутри себя могла почувствовать, что это предложение поступит и не долго обдумывала, стоит ли соглашаться или нет. Лишь на мгновение вообразив себя в чужом городе, среди незнакомцев, без своего дома, Василиса поняла для себя что несомненно откажется.

– Почему же нет, что тебя здесь ждёт? Отдадут ещё одному Игнату, Антипу, Прохору, кто согласится, – не унималась Прасковья, уже практически переходя с шепота на тихий крик.

– Я не жалуюсь, пусть будет так, если так решит бог, – Василиса все это слушала с улыбкой, она не знала другой жизни и не хотела знать. Знала как готовить, убирать, работать, свою деревню и каждого человека в ней и не хотела менять это на неизвестность где-то. После этого сестра не раз снова поднимала эту тему, но всегда получала твердый отказ, а вскоре так же успокоилась и смирилась.

В это же время поползли слухи, что в деревне видели неизвестных мужчин, что им надо-не понятно, ни с кем разговоров не вели, к домам близко не подходили. Для беглых одеты хорошо, по всей видимости вели чьи-то поиски, что очень волновало Прасковью, она была уверенна что ищут именно Степана. По этой причине стало сложнее им видится и лишь после заката девушка убегала ненадолго, и всегда с небольшим кульком. Василиса всеми силами ее прикрывала, то сестра просто вышла подышать свежим воздухом, то за водой отправилась, то проверить какую живность.

Дорога их была не близкой и они решили постепенно собрать все необходимые в дорогу вещи и перенести к дому, где прятался Степан, не привлекая внимания. Им нужно было с собой немного одежды, еды, которая быстро не испортится и различная мелкая домашняя утварь, которая и так нашлась в оставленном доме.

Сестры не могли себе этого простить, но все же в один из дней украли отцовскую рубаху и портки, нарядные, практически что новые, украшенные аккуратной вышивкой, сделанной с любовью и уважением. Это было рискованно и оставалось только надеяться что он не решит надеть их на предстоящую воскресную службу. Так же плетеные им лапти на смену и яломок из сероватого войлока, от летней жары, да зимнего холода. Долго думали взять что у матери, но Василиса не могла позволить этому случиться, она знала как матушка дорожила своим нарядным сарафаном и понёвой, и отдала все свои одежды, кроме тех что были на ней. Со временем она сможет найти им замену, а Прасковье они нужны уже сейчас. А вот уже пошитые свадебные одежды Прасковья брать отказалась, не хотела их видеть и вспоминать, тем более это был подарок от Антипа Ермолаевича, который он может потребовать вернуть.

За два дня до воскресения, поздним вечером, все было окончательно готово. Вся семья собралась к ужину, на столе стоял небольшой черный котелок, только что вынутый из печи, с постной кашей из репы. Небольшая молитва перед едой с благодарностью, первым к еде тянется отец, как главный в семье, и в тот же миг стук в дверь.

Стук так поздно в дверь всегда плохой знак, в это время обычно идут с плохими вестями. Через секунду стало понятно что это не аккуратный стук соседа, а яростный бой с желанием выбить толстое дерево. Значит случилось что-то ужасное или же случится в ближайшее время.

Каждый обитатель дома вздрогнул, Ваня же, только уснувший в своей люльке, громко заплакал, тем самым громче всех показывая свое недовольство. Мужчина, отложив ложку на край, медленно поднялся из-за стола и направился отпирать двери. Все остальные так и остались сидеть в тишине и гадать что случилось. Было слышно как он вышел сначала в сени, пересёк расстояние в один шаг, убрал тяжёлый засов и с характерным скрипом распахнул дверь. Послышался хриплый мужской голос, что он сказал – было не разобрать, ясно только, что тон был резкий, привыкший не принимать, а только отдавать приказы. Снова шаги и вот в избу входят трое мужчин, близкую принадлежность к помещичьему двору было видно в каждой детали и в каждом клочке ткани, лежащей на их плечах.

Не положено было просто сидеть при приходе высших по уровню людей и все женщины сразу встали со своих мест. Медленно пятясь назад к одному из темных углов они не сговариваясь столкнулись и потупив взгляд в пол, пытались не показывать охватившего их страха. Двое в красноватой форме стали сразу по краям от третьего, одним своим видом давая понять что являются здесь, в первую очередь, как охрана и грубая сила. Мужчина-же в середине ничем не выделялся, да, богаче одет, да, не изможден каждодневным трудом, но само-же лицо блеклое, невыразительное, легко могло затерять его в толпе. Темные глаза его с презрением осмотрели обычное убранство обычного крестьянского дома, потом осмотрели еду и после напряжённой паузы, подняв глаза на собравшихся людей, остановил взгляд именно на Прасковье. За их спинами мелькнул темный силуэт вернувшегося отца. Он встал прямо позади, словно и не человек вовсе, а лишь тень, отбрасываемая от дружного огня в печи.

– По поручению барина нашего, Василия Михайловича, мы забираем вашу старшую дочь, именуемую Прасковьей, для личных нужд, – говорил он это с усмешкой, всем своим видим показывая какую честь решил оказать таким людям, что соизволил им высказать причину. Настроение у него было приподнятое и он решил не просто схватить и увезти, а посмотреть на реакции людей и развлечь себя этим видом.

Прасковья от этого заявления вся побледнела, поджала плечи и словно уменьшилась, не зная что сказать. Она могла храбро рассуждать и отстаивать свое мнение только перед сестрой и, самой собою, но большего вбитое годами смирение не давало. Все, что она осмелилась сделать – это судорожно поднять глаза, на ту самую темную фигуру в углу и сдавленно прошептать:

– Папенька…– так она его не называла с самого раннего возраста и сейчас, вспомнив об этом, подсознательно искала у него защиты, как у главы семьи.

– Ступай, – это все, что он ей мог сказать, так же не поднимая головы.

Прожив более долгую жизнь, он знал чем карается непослушание, знал на личном опыте, прочувствовал всей своей изрубцованной спиной. Он не хотел такого для своих детей, но в этом случае сделать ничего не мог, тут выбор либо один ребенок, либо остальная семья. Единственное, на что он надеялся, что его дочь достаточно умна чтобы быть милой и послушной, тогда у нее есть все шансы вернуться в родной дом целой и живой. Наверное все это читалось на его лице, в его движениях, в приглушённом взгляде, и Прасковья поняла, закрыла глаза, сама смело выступила вперёд, готовая идти куда угодно. Василиса была поражена этим поступком сестры, молчанием отца и, конечно, своим удушающим страхом, который ранее никогда не испытывала. Слезы мгновенно потекли по ее бледному лицу, такие же горькие, как и слезы сестры, лишившейся всех своих романтизированных планов.

– Правильно, не стоит задерживаться, барин ох как не любит ждать. А тебе радоваться надо, такая честь не каждой девке на селе оказывается, поживешь недельку и умалять будешь, чтобы назад не возвращали, – снова вставил невзрачный мужчина, уже начиная раздраженно постукивать пальцами о свое худое бедро.

– Нет, – внезапно раздался крик из самой глубины материнского сердца и она резко выскочила вперёд перегораживая дочери путь.

Это было храбро, но в то же время глупо, слушать ее никто и не собирался, рослый мужчина в красном резким ударом по щеке бросил ее о пол, схватил тонкую руку девушки и двинулся вперёд, остальные за ним. Лишь в последний миг Прасковья повернулась к сестре и одним взглядом высказала самую важную для нее просьбу.

Василиса, все понимая, в ответ лишь кивнула головой, продолжая все так же крепко сжимать подол рубахи. Из последних сил с пола поднимается мать и в попытке схватить последнего уходящего за ноги получает ещё одну пощечину, уже от мужа. Все, что ей оставалось – это ронять соленые слезы, смешанные с кровью из треснувшей губы и, не отрываясь, смотреть на открытую дверь, из которой в избу просачивался прохладный воздух вечерней весны. Словно в насмешку, послышался веселый звон колокольчиков, привязанных к лошадям и их громкий ржачь.

День подходил к концу и поселок мирно засыпал, не заботясь о проблемах одного – единственного дома. Отец прошел мимо всё ещё лежащей на земляном полу женщины, сел за свое место во главе стола и продолжил есть, он знал что завтра работа будет продолжаться, несмотря ни на что.

Часть 1 Глава 4

Го