скачать книгу бесплатно
Голоса. Книга первая. История движения индеанистов
Андрей Ветер
Предлагаемая читателям новая редакция книги «Голоса» принципиально отличается от первого издания общим объёмом (он значительно уменьшен) и оформлением (в первую очередь – это отсутствием фотографий). Сделано это с единственной целью: превратить первое издание в настоящий раритет.
Голоса. Книга первая
История движения индеанистов
Составитель Андрей Ветер
ISBN 978-5-0050-0095-8 (т. 1)
ISBN 978-5-0050-0096-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
От составителя
Андрей Нефёдов (Ветер)
Я давно хотел прочитать книгу о людях, которых в нашей стране называют словом «индеанисты». Мне не нравится это слово, но другого не нашлось. И за эту книгу должен был взяться не я, а кто-нибудь ещё, потому что я никогда не причислял себя к индеанистам. До определённого времени я вообще ничего не знал о них. Мне нравилось изучать историю колонизации американского континента, интересовали некоторые индейские племена и отдельные личности. Чем глубже я проникал в их историю и культуру, тем крепче становились мои «пристрастия». Одно огорчало: у меня не было единомышленников, а мне очень хотелось обмениваться впечатлениями и делиться знаниями. Знания нуждаются в том, чтобы их разделяли с кем-то. В школе на меня смотрели как на чудака, ведь у всех имелись общие увлечения, а я был один-одинёшенек. Впрочем, некоторые мои одноклассники пытались порадовать меня и пару раз своровали для меня библиотечные книги про индейцев. Так на моей книжной полке появилась сначала «Последняя граница» Ховарда Фаста, затем «Песнь о Гайавате» Лонгфеллоу. Обе с дарственными надписями от моих закадычных тринадцатилетних друзей и с отрезанными уголками страниц, на которых прежде красовались библиотечные печати.
Когда же я стал собирать материал для этой книги, то оказалось, что в детстве делал то же, что и многие другие, кого позже стали называть индеанистами.
Мы оказались чертовски похожи: жадно накапливали газетные и журнальные статьи об индейцах, вырезали картинки из журналов и книг. Всё это вклеивалось в альбомы и тетради. Девочки вклеивали в свои альбомы цветочки и бантики, а мы – всё, что имело отношение к «краснокожим».
Однажды я вырезал из энциклопедии страницу с фотографиями к статье «Индейцы». То была не библиотечная энциклопедия, а наша собственная, она до сих пор никуда не делась, и полки шкафа прогибаются под её тяжестью. Но ведь всякий раз, чтобы полюбоваться той фотографией, надо было лезть в шкаф, листать тяжеленный том, искать, а мне хотелось взять книгу, где собрано сразу всё желаемое. И я составлял свою «энциклопедию». Для этого приходилось бессовестно портить журналы и книги, коим не повезло только потому, что там присутствовали фотографии или рисунки с индейцами, и добытые «ценности» перекочёвывали в альбом, где всё собиралось в единое целое, в единый мир, который можно неторопливо листать и всматриваться в лица и фигуры, сливаясь с ними… В одном из присланных мне для этой книге писем я обнаружил ту самую страницу из Большой Советской Энциклопедии, и это означает, что не только я покусился на тяжёлый том с буквой «И», не только на мне лежит грех этого подросткового преступления…
Сколько раз пытался я выхватить из прошлого тот самый момент, когда в меня проникла бацилла любви к индейцам. Это была именно любовь, а не увлечение перьями и томагавками. Копаясь в муравейнике моих чувств, я склоняюсь к тому, что зараза проникла в мою душу после просмотра фильма «Белые волки». Помню, как в пионерском лагере мальчишки обсуждали какие-то фильмы про индейцев, а я понятия не имел, о чём речь. Кто-то восторженно повторял имя Зоркого Сокола и название фильма. Вернувшись домой, я помчался искать афишу со списком кинотеатров Москвы (стояли такие огромные стенды на улицах – алфавитный перечень всех кинотеатров с указанием всех сеансов на ближайшую неделю) и там – о чудо! – обнаружилось, что в «Ангаре», ближайшем от нас кинотеатре, показывают «Белых волков». До кинотеатра ехать минут двадцать на трамвае, затем пешком петлять по каким-то проулкам. Я был домашним ребёнком, и для меня, десятилетнего мальчугана, такая поездка превращалась чуть ли не в поход на край света. И там, на краю света, я шагнул в мир, который поглотил меня. Бойня в форте Робинсон произвела на меня неизгладимое впечатление. А Зоркий Сокол – отважный, честный, сильный, красивый и справедливый, был настоящим героем. В первую очередь потому, что был справедлив. Хотелось ему подражать… Нет, это совсем не то! Не подражать, а быть как он…
Однако жило во мне, вероятно, что-то и до Зоркого Сокола (он же Гойко Митич), потому что я обнаружил старые кинокадры с моим участием, где я скачу по двору с «индейским» топориком в руке (палка, увенчанная на одном конце картонным лезвием) и перьями голубя, воткнутыми над лбом за ленточку, обвязанную вокруг моей головы. Откуда это? Что это? Ни одного фильма про индейцев ещё не отсмотрено, ни одной книги про них не прочитано, а игры в индейцев уже начались.
В 1969 году, когда я учился во втором классе, отец подарил мне пластмассовых индейцев и ковбоев и форт. Я был влюблён в них, хранил их много лет. Сначала этими пластмассовыми индейцами играли мои одноклассники, затем ими пользовались дети моих коллег, а теперь в них играет неведомый мне ребёнок, родителям которого я подарил этих индейцев совсем недавно… Может, эти пластмассовые фигурки и были той первой каплей, «отравившей» меня, а кино подоспело следом?
Как бы то ни было, но после «Белых волков» я стал бегать на все фильмы, если кто-то из школьных друзей сообщал, что там есть индейцы. Когда денег на билеты не было, мы бродили возле магазинов и выискивали мелкие монетки (за день-два набиралось на утренний сеанс). Мы беспрестанно играли в индейцев, носились по окрестным строительным площадкам, уверенные, что это не щебень и бетонные плиты, а красивейшие горы, увиденные нами в фильме «След Сокола», – Блэк Хилс (в фильме произносилось Блек Хилс – через «е»). В руках мы держали обычные палки, но для нас это были «винчестеры». Мы кричали куда-то в пространство: «Зоркий Сокол, иди скорее сюда, там проклятые бледнолицые!» И мне кажется, что Зоркий Сокол что-то отвечал нам, укрепляя нас в нашей борьбе за справедливость. Мы ведь следовали за ним, верили ему… Или в него?
В пятом классе я прочитал первую книгу, ошеломившую меня. Она называлась «Харка – сын вождя», написала её Лизелотта Вельскопф-Генрих. Всё в ней восхищало меня, увлекало, наполняло нетерпением и подталкивало вновь окунуться в ту атмосферу. Я упоённо прочитал «Харку» три раза подряд и даже написал школьное сочинение про эту книгу и схлопотал жирную двойку, так как написал не по предложенной учительницей теме. Мир приключений, индейцев и романтики слился в единое целое, одно стало неотделимо от другого. Принципиально иной была книга «Мой народ Сиу», не имевшая никакого отношения к приключенческой литературе; в ней для меня открылось «закулисье» народа, о котором так бойко повествовала Вельскопф-Генрих, и с того дня в меня словно вселился какой-то дух. Индейцы стали важнейшей частью моей мальчишеской жизни. Казалось бы, любая литература «про индейцев» должна была нравиться мне, но Фенимор Купер, которым многие восторгались, не оставил во мне такого яркого следа, как «Харка». Разумеется, я прочитал все книги про Кожаного Чулка (могло ли быть иначе?), но не увлёкся ни Ункасом, ни Соколиным Глазом. А вот Сат-Ок оказался мне ближе, журналы с его «Таинственными следами» долго жили у меня дома, и я свято верил, что в жилах этого польского писателя течёт настоящая индейская кровь. Лет через десять я узнал, что Сат-Ок Суплатович не имеет никакого отношения к коренным американцам. Меня это удивило, но не огорчило. Сат-Ок – замечательный, как бы сейчас сказали, проект с прекрасным маркетинговым ходом, а правду он написал или выдумал всё от первого слова до последнего, не имело для меня ни малейшего значения.
Сат-Ок и Гойко Митич, Фенимор Купер и Пьер Брис – это столпы советского индеанизма. Несколько лет я кормился с руки литературы и кино именно такого сорта, почти ничего не зная о подлинной истории. И вот в седьмом классе я получил в подарок книгу на английском языке – «Маленький Большой Человек»; было трудновато, но я справился. После этого романа мой взгляд на индейцев изменился в корне, однако Сат-Ок и Гойко Митич остались во мне, как память о первой сильной влюблённости, которую невозможно вычеркнуть, какой бы наивной она ни казалась позже, потому что эта влюблённость отворила самую первую важную дверь.
В пятом классе у меня очень недолго (может быть, полгода) был старший друг Андрей Сухих. Именно он принёс мне книги «Харка – сын вождя» и «Мой народ Сиу». Он называл себя Ункасом. С ним мы выискивали в кустарнике перья коршунов, с ним метали томагавк и стреляли из луков. Мы жили в Дели, столице Индии, в городке при посольстве СССР. Когда началась пакистано-индийская война, многих сотрудников посольства и торгпредства эвакуировали. В первую очередь это коснулось женщин с маленькими детьми. У Андрея Сухих только-только родилась сестричка, поэтому их семья попала в первую волну эвакуации, и мы расстались на долгие годы. Поначалу мы активно сочиняли друг другу письма с историями об индейцах и приправляли их многочисленными рисунками, затем наш энтузиазм иссяк, общение прекратилось. Встретились мы только в конце 1990-х. Я пригласил его на семинар «Гайавата», он с готовностью приехал и удивился, обнаружив там множество людей, глубоко погружённых в индейскую тему. «Ты помнишь, как привил мне страсть к индейцам?» – спросил я его. «Нет», – ответил он, и на лице его появилось недоумение. «Неужели не помнишь? А наши игры в индейцев? Помнишь, как ты мне палец рассёк томагавком?» – «Не помню», – сказал он. Я не мог поверить: он ничего не помнил, всё забыл! Как это возможно? Он, можно сказать, «подсадил» меня на одно из самых странных и неискоренимых моих увлечений и тем самым обрёк на долгое одиночество, но не помнил об этом ровным счётом ничего!
Повторюсь: я считал себя одиночкой, после Андрея Сухих до тридцати лет я не встретил никого, кто хотя бы частично разделял мою тягу к индейцам. Но летом 1992 года я внезапно обнаружил, что таких людей много. И не просто «таких», а гораздо более «повёрнутых на индейцах». На экране телевизора я увидел молодых ребят, одетых в настоящие индейские костюмы: кожаные рубахи, ноговицы с длинной бахромой, головные уборы из великолепных орлиных перьев! И всё это не где-то за океаном, а в Москве! Возможно, кто-то из них жил в соседнем доме, а я понятия не имел об этом…
Программа, о которой я упомянул, называлась «Майн Рид Шоу» и показывала так называемое индейское двоеборье: состязание в стрельбе из лука и гонки на спортивных каноэ. «Индейцы» присутствовали там в качестве красочной экзотики и в конце состязаний вручали победителю томагавк… Не знаю, как бы сложилась моя дальнейшая жизнь, если бы я не посмотрел ту телепередачу. Возможно, зарывшись в мою работу, так и не встретил бы индеанистов и многое осталось бы не осуществлённым. Индеанисты послужили импульсом для меня в реализации целого ряда идей.
Мои взгляды сильно отличались от воззрений индеанистов, что нередко приводило к жарким спорам. Со временем я перестал участвовать в спорах и просто делал то, в чём испытывал потребность, не оглядываясь на других.
С раннего детства я видел в индейцах символ борьбы за свободу и справедливость. Я собственными руками сотворил для себя этот символ. И позже, несмотря на улетучившуюся романтику и лирику в индейской теме и на приобретённые глубокие знания, я не изменил этому идеалу. Свобода и справедливость – превыше всего. Государство – злейший враг человека. Эти два убеждения слились в невидимый иероглиф моих чувств, который присутствует во всех моих работах. В этом иероглифе нашлось место и моему детству, наполненному жаждой любви и неприятием злобы. Детство наполнено открытиями, и все открытия фундаментальны. Когда детство уходит, наступает время накопления информации и материальных благ. Накопления не дают человеку ничего нового, они лишь обременяют.
Этой книги ещё не было, она только в мыслях бродила, а я уже сел за предисловие, чтобы как-то подтолкнуть её к рождению. Возьмись за дело, и дело пойдёт… «Расскажи о том, что думал и как изменялись твои мысли с годами, – твердил себе я. – Быть может, к тебе присоединятся другие – те, которые начинали так же, как начинал ты. Они расскажут об удивительном мире мечты, которую каждому удалось воплотить по-своему. Или расскажут о том, как эта мечта превратилась в прах».
Письма, письма, письма… Я слышал, что на раннем этапе становления Движения письма индеанистов являли собой настоящий культурный пласт. Говорят, это была эпоха писем. Но сегодня писем не дождаться. Я потратил немало сил, чтобы вызвать людей на разговор. В первую очередь меня интересовали «старики», то есть те, кто стоял у истоков Движения. Некоторые пытались уклониться от моих вопросов, ссылаясь на то, что ничего не помнят. Может, и впрямь не помнят, забыли… Память – очень ненадёжный спутник. Однажды можно оглянуться и с удивлением обнаружить, что многое забылось, превратилось в сон, который, кажется, только что здесь присутствовал, но воспроизвести его невозможно, он не нащупывается, от него осталось только ощущение – вот-вот вспомнится, вот-вот откроется, но не вспоминается, остаётся где-то рядом, однако в недосягаемости. Память нередко подсовывает нам не факты, а наши размышления об этих фактах, перекрашивая их в новый цвет.
Юра Котенко написал мне о работе над новой книгой: «Я сейчас пишу потихоньку и лениво о моём Беге по Америке. Так вот, моя кристально-чёткая память дала жуткий сбой: сначала я детально описал картину навеки запечатлённую в моём мозгу, ясную и недвусмысленную, – как нас напутствует вождь пенсильванских Делаваров – в головном уборе типа ирокезского гастовеха. Я даю точное описание этого убора и даже усиливаю его, поизучав эту тему в тырнете, что б уж исчерпывающе… И как финальную точку ищу и нахожу свою картинку-зарисовку этого события, сделанную там же чуть позже, по горячим следам – и, о ужас! – на картинке он нарисован в чёрной ковбойской шляпе!!! Всё остальное совпадает с памятью. Решил уточнить, найдя этот эпизод в своих дневниковых записях, которые делал там ежедневно перед сном, – описание всего прошедшего дня, каждого дня. Эти события описаны в абсолютном соответствии с памятью, кроме описания головного убора вождя. Там я написал, что он был в „солнечном“ головном уборе из перьев с двумя длинными шлейфами… Полный провал и фиаско… Так что пиши быстрей, пока помнишь что-то…»
В эти дни я читал мемуары Натальи Варлей, некогда известной на всю страну актрисы. В самом начале книги она написала: «В старости вдруг понимаешь, что всё прошло и никогда уже не вернётся. И некому „подхватить выпавшее знамя“. И ты, как рыба, выброшенная из родной стихии на песок, хватаешь воздух ртом – воздух воспоминаний своей так быстро пролетевшей жизни. А те, кто смотрит на тебя в это время, недоумевают или даже стыдятся, стараются не замечать твоих некрасивых слёз, не позволяют утянуть себя в эти волны, которые ещё бушуют внутри тебя… И в здешнем мире тебе отводится совсем небольшое место…»
Такие простые слова. Некому будет подхватить выпавшее знамя. Да и не узнает никто об этом знамени, если не рассказать о нём. Надеюсь, что в этой книге удастся поведать о том, что грело наши сердца не один десяток лет. Но я не автор этой книги. Она наполнена голосами и судьбами людей, не похожих друг на друга, и всё-таки очень схожих в том, как они открывали индейцев в себе и искали их вокруг себя.
Взявшись за это дело, я понимал, что оно интересно мне, но не был уверен, что оно будет интересно другим людям. Далеко не все согласились принять участие в этой книге, многие упорно не отвечали на мои вопросы, словно не замечая моих писем. Таких людей оказалось большинство. Их молчание угнетало и раздражало. Я называю такую реакцию пассивной агрессивностью. В этой пассивности люди трусливо прячут свою внутреннюю пустоту. Несколько человек высказались против появления этой книги, высказались злобно, и причину их злобности я не понимаю до сих пор. Возможно, всё дело в том, что я спросил их о прошлом, о мире, из которого они давно ушли и от которого у них не осталось ничего, кроме расшитых бисером вещей; меня же интересовала их душа, их чувства, их мысли. В их прошлом осталось то, чего они теперь лишены, то, что они, возможно, предали, но не готовы признаться в этом.
Когда основной материал был уже собран, я вдруг получил письмо, автор которого просил меня удалить из книги его воспоминания, испугавшись того, что могут сказать о нём индеанисты. Меня сильно огорчила его просьба, потому что он написал правдивую историю о себе, полную мыслей и чувств… Другой мой корреспондент решил помочь мне в сборе материалов по истории Движения индеанистов и принялся самостоятельно задавать вопросы своим товарищам по далёкой индейской юности. Они насторожились: «Зачем тебе это? Что ты вынюхиваешь?» И он перестал расспрашивать…
По этой причине в книге будут пробелы, возможно, даже серьёзные пробелы. И всё же меня греет мысль, что я положу начало, а кто-нибудь однажды продолжит. Мы должны рассказать, потому что мы – уже история. Индеанистов, появившихся в советскую пору, никогда больше не будет, и новое поколение, вышедшее из чрева интернет-цивилизации, не сможет понять того, что происходило с нами.
Мне всегда хотелось почувствовать чужую душу. Почему мы все разные, живя в одном обществе? Почему мы не похожи друг на друга даже в наших совместных играх? Почему мы не можем понять друг друга? Почему мы занимаемся похожими делами, но хотим добиться разных результатов? Мы незаметно вливаемся в новые условия, привыкаем к ним. Мы понимаем то, что происходит с новым поколением, однако новое поколение не понимает нас, ведь мы продолжаем ценить то, что им кажется ерундой. Взять хотя бы книги…
Добыть нужную книгу в Советском Союзе было делом непростым. Книги были настоящим сокровищем. Книгами дорожили. Если кто-то брал у друзей книгу почитать и «заигрывал» её (иначе говоря – не отдавал), то это считалось худшим из преступлений. Книги издавались гигантскими тиражами и тут же без остатка растворялись в огромной стране. Каждый из нас хотел, конечно, иметь у себя дома, под рукой, свою собственную полюбившуюся книгу. Один из моих корреспондентов написал мне, когда речь зашла о том, как мы в эпоху СССР собирали книги: «У меня „болезнь“ по индейским книгам протекала следующим образом. В шестом классе специально освоил фотографию, чтобы расширять свою библиотеку. Полностью переснял Шульца „Моя жизнь среди индейцев“, распечатал в виде фотографий и сделал примитивный переплёт. Получилась книга высотой как два кирпичика хлеба, поставленные друг на друга. В том же году ходил а городскую библиотеку и от руки, как средневековый монах Библию, переписал полностью Ди Брауна „Схорони моё сердце“ из журнала „США: экономика, политика, идеология“ (журнал на руки не давали)». Алекс Кучменёв добавил красок в эту картину: «В далёком 1977 году Женя Малахов (Четан) рассказал мне, что ребята то ли из Пензы, то ли из Саратова „переиздали“ вручную книгу Сат-Ока „Земля Солёных Скал“: переписали текст печатными буквами, перевели иллюстрации и воссоздали переплёт. Фактически её реконструировали (это при цене 44 копейки и тираже 75000 экз.!!!). А не было её нигде, просто НЕ БЫЛО. Мне она досталась году в 76-м, сильно потрёпанная. Из соседнего класса парень фанател от детективов (как я от индейцев), вот и махнулись книгами – я ему „Тайну музея восковых фигур“ (мура изрядная), а он мне Сат-Ока. Расстались оба два победителями)) Кстати, он теперь областной прокурор!» Денис Воробьёв рассказал мне, что в детстве он взял книгу Сат-Ока в библиотеке и, чтобы сохранить её у себя, начитал её на магнитофон. Вот как сильно ребёнку хотелось иметь ту книгу! Способны ли сегодняшние дети, вскормленные неохватными возможностями интернета, понять это?
Я тоже начитывал книгу на магнитофон, но преследовал иную цель. Меня глубоко тронула «Последняя граница» Говарда Фаста, и я хотел оживить её. Я читал в микрофон, а на задний план подкладывал музыку и всякие шумы – топот копыт, выстрелы, свист ветра. Из некоторых книг я выписывал наиболее понравившиеся фрагменты и делал к ним иллюстрации. Текст и картинки должны были находиться на одной странице и наползать друг на друга, тогда они становились для меня не просто самостоятельными рисунками, а составной частью книги, и через это я сам как бы делался частью произведения, сливаясь с текстом с помощью моих рисунков. Магия воображения…
Пытаясь разобраться в некоторых моментах прошлого, я стал задавать моим корреспондентам вопросы о Гойко Митиче и обнаружил, что люди, пришедшие в индеанистику в пост-советское время, не способны понять, кем был Гойко Митич для тех, чьё детство выпало на 1970—80 годы и кто увлёкся индейцами тогда. Мы ценили Гойко Митича не за талант и не за похожесть на индейца. Митич одарил нас уникальными чувствами. Сегодня кино не пробуждает таких чувств. Нам повезло: нам дали возможность ощутить чистоту романтики, и мы впитали её в себя. Фильмы с участием Гойко Митича дали мне идеалы и создали мир, куда я мог сбежать и где, вероятно, мог даже спрятаться. Этот мир разрастался по мере моего взросления, обретал новые черты и постепенно стал совсем не тем, каким был в детстве. Точно так же и я стал другим. Но параллельно с моим новым «Я» существует и прежний «Я», и у меня не возникает потребности расстаться с ним. Таких людей много, и мы безошибочно узнаём родственную душу, потому что мы видим друг в друге наше детство – его лучшую сторону. Подлинное взросление не лишает человека способности смотреть на мир глазами ребёнка.
Индеанистика советских времён – это детский идеализм. Индеанистика двадцать первого века – это взрослый прагматизм. Родившиеся на двадцать лет позже меня уже не способны понять, о каких материях я говорю. Заинтересовавшись индейцами сегодня, они никогда не увидят в них то, что видели мы. Они разглядят в них что-то своё, но никогда не станут теми, кем были мы. В нашем увлечении мы были настоящими богачами, ибо сокровища, которыми мы обладали, хранились внутри нас, это сокровища души. С расстояния прожитых лет говорить об этом можно уверенно.
История советских индеанистов – это рассказ о людях, которые чувствовали себя одинокими и долго не знали, что есть ещё кто-то, разделяющий их взгляды. Они долго искали друг друга, строили своё сообщество, примеряли на себя разные образы жизни, сходились и расходились. Одни исчезли, другие остались, некоторые стали легендой, кто-то живёт одиноко, кто-то предпочитает общину. История индеанистов полна мифов, как всякая другая история, но у меня нет желания выискивать истину, делать какие-либо умозаключения, оспаривать чью-то точку зрения. Я лишь попытался собрать воспоминания разных людей о разных событиях – значительных и малозначительных.
Кто-то захотел поделиться своими воспоминаниями и мыслями для этой книги, кто-то отказался. Индеанисты обладают всеми известными человеческими слабостями, среди которых лень занимает не последнее место. Это просто срез общества. В этой книге собраны также публикации советской прессы об индеанистах, о Пау-Вау, об алтайской общине; эти публикации сыграли важную роль в жизни некоторых людей, поменяли их судьбу.
Я не «прилизывал» присланные мне тексты – у каждого автора своё лицо, своя степень открытости, свои неповторимые чувства к прошлому и своя вера в будущее. Я позволил себе сделать лишь несколько принципиальных редакторских правок: во-первых, исправил написание индейских племён, всюду поставив заглавную букву, поскольку для меня любое индейское племя является живым организмом, со своим характером и своими традициями, поэтому название племени – это имя собственное, во-вторых, привёл к единой форме слово «Пау-Вау», ибо кто-то пишет его слитно, кто-то – раздельно, кто-то – с маленькой буквы, кто-то – с большой. Надеюсь, авторы размещённых здесь текстов простят мне эту мою давнюю прихоть.
Вундед-Ни
Андрей Нефёдов (Ветер)
В 1973 году мне было тринадцать лет, я жил с родителями за границей. В городке при советском посольстве не было телевизоров, поэтому новости поступали только через газеты и журналы. Газет я не читал, политическая информация меня не интересовала. Не помню, как я узнал о событиях в Вундед-Ни, но узнал с опозданием, быть может, через пару месяцев, а то и позже. Кто-то из друзей принёс мне газету, где была большая статья. Чуть позже кто-то другой принёс журнал «Костёр». В резервации Пайн Ридж всё уже закончилось, и я воспринял информацию о восстании в Вундед-Ни как и всё остальное об индейцах – то есть как историю. Года через три, уже в Москве, мне в руки попал журнал «Новое время», где была публикация о событиях 1973 года. Это восстание сделалось вдруг необычайно близким, словно вчера случившимся. Внезапно индейцы оказались в одном со мной времени и продолжали сопротивляться колонизаторам, далёкое прошлое как бы соединилось с днём сегодняшним – примерно такое чувство появилось во мне в те дни. Впрочем, это чувство быстро испарилось. Индейцы девятнадцатого столетия – вот что интересовало меня в первую очередь. Остальное являлось своеобразным необязательным для меня «довеском»… Весь трагизм и глубину событий 1973 года я осознал значительно позже.
Когда я принялся расспрашивать людей о том, что они, будучи детьми, испытывали в 1973 году, читая про осаду Вундед-Ни, стало очевидно, что все были под сильным впечатлением. В поисках информации о событиях в Вундед-Ни они жадно читали партийную, комсомольскую и пионерскую прессу. Большинство моих корреспондентов рассказывали о том, как неусыпно они следили за восстанием в резервации Пайн Ридж, резали газеты и журналы, собирали информацию в специальные тетради и альбомы. Многие считали, что индейцам, державшим оборону, надо оказать посильную помощь. Николай Лукаш написал мне: «Прочитал об этом в журнале „Костёр“, и срочно захотелось в окопы Вундед-Ни».
Владимир Скляров
В 1973 году очень подробно освещалось восстание в Вундед-Ни. Это была тема унижения и дискриминации коренного населения в США, противника СССР. Услышал я скорей всего в новостях по ЦТ, а т.к. меня интересовало всё связанное с индейцами, я начал скупать журналы и газеты со статьями о Вундед-Ни. Конспектировал сообщения из новостей по радио «Маяк». Но это уже больше относилось к судебному разбирательству в Сент-Поле.
В 1960-70-е мы выписывали много газет и журналов: газеты «Правда», «Известия», «Учительская газета», «Советская Россия», «Комсомольская правда», «Пионерская правда», журналы «Наука и жизнь», «Квант», «Знание-сила», «Техника молодёжи», «Пионер», «Юность», «Роман-газета». На толстые журналы было сложно подписаться. Когда началось восстание в Вундед-Ни, я начал покупать в киосках еженедельники «За рубежом», «Новое время». Журнал «Ровесник» исчезал из киосков мгновенно. Тогда мы были самой читающей страной мира, а сейчас большая часть населения вышвырнули свои книги на мусорку. Книги теперь держать дома стало не модно, это раньше они выходили миллионными тиражами и их было не достать. А мы с женой в 1987 году ездили в Москву специально за книгами… Я целый день тогда простоял в Доме книги с «книжными жучками», но всё что хотел найти приобрёл… Люди, прозванные «книжными жучками», стояли у Дома книги и продавали книги с рук, скупали ценные у тех кто, нёс книги в букинистику. На книги выдавали талоны в кассах, они знали, где и на какие книги. Так что я с ними подружился, и они помогли мне найти нужные книги. При появлении ментов прикидывались дурачками или случайными покупателями. Главным у них был парень лет тридцати, армянин. Мы ездили с ним на такси, причём платил он и вынес нам из какой-то пятиэтажки то, что мы не нашли у «жучков» в магазине.
Валерий Булатов
1973 год, мне 10 лет. Я уже зачитывался книгами Шульца и Вельскопф-Генрих, обожал фильмы студии киностудии «ДЕФА» про индейцев. И вообще меня увлекало всё, что связано с индейцами – книги, картинки, фильмы. О современных индейцах я знал мало – что они живут в резервациях и что иногда собираются на совместные праздники, где танцуют в национальных одеждах. И вот в телевизионной передаче «Международная панорама» увидел сюжет о восстании индейцев в Вундед-Ни. Диктор рассказывал о том, что посёлок с восставшими окружён силовиками. На кадрах мелькали полицейские, военные машины. Внезапно в кадр попали несколько типи. Точно такие я видел в кино! Несколько индейцев в повязках и в современной одежде что-то рассказывали горячо журналистам.
Помню, что меня в то время поразило – некоторые индейцы были с усами. В кино я такого не видел. И в том сюжете я увидел кадр, который в последствии облетал все СМИ мира. Индеец в налобной повязке, одетый в куртку, держит в руках современную автоматическую винтовку с оптикой. Это снимок я потом встречал не раз в разных газетах.
Сюжет о восстании, помню, меня очень взволновал. Я считал, что все «индейские войны» уже давно закончены. Позже об этом в восстании была небольшая статья в «Пионерской правде» и журнале «Костёр», причём в «Костре» вместо фотографий были рисунки, потому что журналисту, побывавшему в лагере повстанцев, не разрешили фотографировать. И он сделал несколько быстрых профессиональных рисунков. Там были типи, индейцы с оружием. Все эти вырезки я бережно собирал и хранил. Потом в какой то из газет была статья о том, что лидеры восстания арестованы, им грозит тюремный срок. Помню фото человека с длинными волосами в тёмных очках. С друзьями не раз обсуждали эти события, гадая, чем это всё может кончиться.
Тимофей Уланов (Военный Головной Убор)
Как все, я собирал фотографии индейцев, вырезки, подшивки делал всякие. Про Вундед-Ни я услышал, когда жил в Иркутской области, в интернате на острове Ольхон. Неделю мы жили в интернате, на субботу и воскресенье нас отпускали домой, но это долгая дорога. Для школы выписывали газету «Правда», вот там я и увидел большую статью про восстание в Южной Дакоте. Я сражён был. На следующий день уже во многих газетах публиковались заметки про Вундед-Ни. Так я узнал имена активистов ДАИ (Движение Американских Индейцев) … В 1978—1980 годах я служил в армии и где-то в середине этого срока посмотрел фильм «Родина, которую украли». Колоссальное впечатление! Столько чувств сразу всколыхнулось! И опять там тема Вундед-Ни.
Юрий Мартыненко (Дым)
Вундед-Ни 1973 года – это нормальное моё воспоминание, ибо связано с определённым случаем. Видимо, был я тогда в 4-м классе (закончил школу в 1979), когда нам и сообщили на каком-то уроке, про это самое восстание. Далее, прогуливаясь на переменке по первому этажу, заглянул я в «политическую витрину» под стеклом, представлявшую собой наклонный стол с крышкой, и глазам своим не поверил, увидев там среди прочих политических подборок, вырезку про Вундед-Ни, и – что немаловажно – там даже была карта места событий!!! Разумеется, всё это должно было стать моим, поэтому решение было принято сразу, и мне пришлось разрабатывать одну из первых моих «военных операций»: незаметно подкрасться, вскрыть застеклённую крышку под замком и изъять сами документы.
К сожалению, солидная гора моих альбомов с вырезками, добытыми нередко с определённым риском для жизни, была испорчена у отца в гараже, который регулярно заливался протекавшей с потолка водой.
Владимир Кошелев (Орлиное Перо)
Газеты и журналы много писали о восстании в Вундед-Ни. Мы все собирали те статьи, делали целые альбомы из фотографий и статей. Это было второе рождение. Наша игра в индейцев обрела реальную почву под ногами. Именно события 1973 года и послужили знакомству индеанистов друг с другом через переписку с редакциями, и вообще, появлению смысла и цели будущего движения.
Александр Буслаев (Овасес)
Есть у меня толстый самодельный альбом с вырезками из газет и журналов, и начинается он с событий в Пайн Ридж. Конечно же, это был взрыв эмоций – индейцы есть! Они сражаются, и мы никакие не сумасшедшие! За год до этого я ходил по Ленинграду в красном свитере с вышитым орнаментом из орлиных перьев, в надежде встретить единомышленников, но тщетно…
Альберт Осипов (Левая Рука)
В то время я активно собирал информацию об индейцах в СМИ. Поэтому о событиях в Вундед-Ни я узнал из журналов «Огонёк» и «Ровесник». Потом о них стали писать и другие: «Советская Россия», «Известия», «Труд», журнал «Новое Время». Я сильно переживал и восхищался смелостью индейцев. Перечитывал каждую заметку и обсуждал с «соплеменниками».
Алексей Кучменёв (Рысян)
В 1973 году мне только весной исполнилось 12 лет, и я ещё не так серьёзно следил за газетным материалом, больше интересовался книгами и публикациями в журналах (именно тогда я начал конспектировать «Народы Америки», 1-й том – мама принесла мне из библиотеки. Законспектировал весь, а потом ещё и переснял на фотоаппарат, и распечатал). Могу сказать, что на меня телевизионные новости о событиях в Вундед-Ни произвели впечатление, но книги и фильмы оказывали на меня более сильное влияние.
Анатолий Сидоров (Дикий Кот)
В 1973 году я ходил в 3-й класс средней школы. О восстании что-то слышал, но без подробностей. Я так понимал, раз индейцы взялись за оружие, значит, их сильно достали. Само понимание сути происходившего до меня стало доходить спустя 5-8-10 лет после событий.
Валентин Бусько (Великий Рысёнок)
У меня всё началось лет с двенадцати. Это произошло в 1973 году, когда активисты Движения Американских Индейцев заняли Вундед-Ни, а у нас в стране все это показывали по телевизору. Хотя до этих событий уже были какие-то фильмы, в основном производства ГДР и других европейских компаний. Всем детям они нравились.
Юрий Котенко (Злой Глаз)
Однажды по телевизору показали, как индейцы в одной из резерваций захватили посёлок белых. Времена были непростые, информации ноль, но мы как могли следили за развитием восстания. По утрам первым делом шли к стендам с утренними газетами и лезвием аккуратно вырезали заметки с новостями из резервации. Гордились.
Мы грезили свободой, у нас был свой мир, в котором не было места муштре и обязаловке. Поэтому комсомольские дела нам были неинтересны (я даже в армии в комсомол не вступил). Но время шло, и годам к пятнадцати из всего нашего класса верными своему детскому увлечению остались человека три, не больше, после армии – я один из всей нашей компании. Впрочем, в армии я нашёл единомышленников, таких же, как я, одиночек…
Сергей Немков (Мато Нажин)
Я русский, живу в стране, во многом не похожей на Америку. Но я насквозь пропах «индейским духом». Почему так, мне ещё трудно разобраться, но одно я знаю точно – другим я уже никогда не стану!
Когда мы начинали, мы просто играли в индейцев, не задумываясь над серьёзными вещами. Тогда мы не знали, что индейцы займут особое место в нашей жизни.
Читая в детстве Фенимора Купера и Майн Рида, мы узнавали об индейцах в романтическом свете, видели их экзотическими дикарями в перьях. Разукрасив себя примерно так же, бегали по кустам и оврагам с самодельными луками.
Но время шло. Мы создали своё племя, стали больше читать, увлеклись сбором материала, смотрели фильмы об индейцах. Серая Сова, Сат-Ок и многие другие книги воспитали в нас восхищение индейцами, мы узнали их с героической стороны. И вот мы выросли, многое изменилось в наших взглядах. Сами начинаем постигать сложность жизни. Служба в армии помогла узнать самих себя – на что мы способны. И тут только, когда на своей шкуре, испытав множество трудностей и лишений, усталость, холод и настоящий голод, нам раскрылся весь трагизм судьбы индейских племён. Стало близким и понятным их горе, которое мы прочувствовали теперь не только умом, но сердцем. Но будущее индейцев в их руках. Это на весь мир сказали молодые индейские парни, взявшиеся за оружие в Вундед-Ни в 1973 году.
На вопрос журналиста, что собираются делать индейцы в ответ на разграбление правительством их земель, Сидящий Бык воскликнул: «Индейцы! Кроме меня индейцев больше нет!» Старый вождь ошибался, одинокий в своём гневе. Много лет спустя нашлись настоящие индейцы, поднявшие томагавк войны за свободу своего народа. Такие люди существуют, и не только в Америке.
Мне говорят, что моё увлечение – это детство, игрушки для взрослого парня. А я спрашиваю себя: стал бы я, взяв винтовку, сидеть в холодных окопах под Вундед-Ни, отстреливаясь до последнего патрона, который оставляют для себя, чтобы не даться живым в руки полицейских? И отвечаю – стал бы! А это уже посерьёзней игрушек.
Таких, как я, много, но каждый сам по себе. А нужна такая организация, чтоб её членов связывала не пустая болтовня и переписка, а живое дело. Чтоб эта организация была многочисленной, но вступающие должны проходить испытания. В ней не должно быть слабых и случайных. Уважение друг друга, доверие и знание цены сказанного слова, выполнение обещаний – это должно быть законом для нас. А иначе чего мы стоим. Трудностей у нас много, но меня это заставляет ещё активнее браться за дело. А поле деятельности для такой организации не так уж мало, как может показаться со стороны. Деятельность индейских клубов ГДР, Чехословакии, Польши, Венгрии наглядно это показывают.
Активисты Движения
Андрей Нефёдов
Распределяя материалы по главам, я понял, что необходимо всё-таки дать обзор ситуации 1970—1980 годов. Моё представление о том, как начиналось Движение, изменилось, когда я прочитал ранние публикации Орлиного Пера (Владимира Кошелева), дневник Красного Волка (Евгения Курбатова) и тетрадь Одинокого Ходока (имя этого человека не может вспомнить никто).
Я обнаружил, что эти тринадцати-пятнадцатилетние подростки не просто играли в индейцев, но занимались также и политикой, приправленной, конечно, в первую очередь спецификой индеанизма. Они объединялись в группы и союзы, ставили перед собой задачи, порой неосуществимые из-за идеализма, свойственного индеанистам тех лет. Поиски единомышленников выливались в горячие споры о правильности выбранного пути, отстаивание своих взглядов нередко приводило к расколу в созданных группах.
Одной из выдающихся фигур Движения индеанистов был Виктор Козлов (Кагаги Чёрный Ворон). В начале 1970-х он создал своё «племя» в Литве, но сегодня об этой группе ребят никто ничего не помнит, никаких свидетельств не сохранилось, поэтому говорить о них нет смысла. Сам Кагаги прославился тем, что уехал жить в Эвенкию, провёл там много лет, мечтал однажды перебраться через Берингов пролив в Америку и поселиться среди индейцев. Кагаги пользовался большим авторитетом среди первых индеанистов, его имя часто упоминается в дневниках и письмах.
В 1970 году в Новосибирске возникла группа Красные Стрелы, о чём написал Орлиное Перо в альбоме «Красные Стрелы»; его рассказ – единственное письменное свидетельство того, чем занимались эти ребята. Именно Орлиное Перо стал основателем общины Голубая Скала, именно он увлёк за собой тех немногих, о которых позже сложилась настоящая легенда. У Красных Стрел (понимай Орлиное Перо и Мато Нажин) была идея, и они пытались воплотить её всеми доступными способами.
В 1973 году образовалась группа Каучи, лидер которой – Красный Волк – предлагал своим единомышленникам настоящую идеологическую платформу. Каучи просуществовали более десяти лет, составили свою письменную историю. В дневнике Красного Волка, частично представленного в данной книге, есть запись от 7 апреля 1988 года о том, что он до конца оформил «Историю Каучи 1969—1981»: «Ещё в 1982 году за это дело брался Эварт Острый Томагавк, но ему удалось напечатать тексты только к 1985 году, правда, всего 4 экземпляра. Затем Большой Бобёр изъявил желание взяться за оформление самого альбома, но и тут случился затор, тексты и фотографии пролежали у Бобра полтора года. И только теперь наша история приобрела вид альбома и даже твёрдую обложку».
В 1975 году был создан СоД – Союз Джосакидов (Союз Пророков, позже ставший Союзом поддержки индейцев Америки – ПИА). Само название говорит о том, что организация создана подростками («Песнь о Гайавате» предлагает краткий словарь индейских слов, встречающихся в тексте; согласно этому словарю, «джосакиды» означает «пророки»), поэтому и задачи СоД сформулированы скорее в пафосно-агитационной форме: «Поднять знамя протеста против расовой дискриминации», там же сказано, что СоД – боевая группа прогрессивной молодёжи. Но в тетради СоД, которую вёл Одинокий Ходок, нет ничего о конкретных делах, там только призывы, обращения «к братьям по Союзу», клятвы и стихи.
Я выделяю только эти три группы из множества народившихся в те годы «племён», потому что из всех индеанистов они имели определённые принципы, поначалу привлекавшие единомышленников. Но, как и все прочие индеанисты СССР, они шли тропой идеализма, многих отличала категоричность, бескомпромиссность. Они искали сподвижников и соратников, остальные стремились найти, как мне кажется, просто друзей, которых объединял бы общий интерес к индейцам.
Евгений Курбатов (Красный Волк)
(из дневника)
1969. Впервые смотрю фильм об индейцах «Чингачкук – Большой Змей». До этого мечтал попасть в Африку, чтобы помочь своим чёрным братьям. Фильм заставил задуматься и о судьбе индейцев. В доме №87 по улице Гагарина «родилось племя», воином которого я и стал.
1970. Игра в индейцев была в чужом дворе, моим друзьям это не нравилось. В августе я и мои друзья по двору организовали своё «племя Делаваров»: вождь – Большой Медведь, три девочки – Красная Пума, Дикая Роза, Жемчужина и воины – Дикий Буйвол, Синий Бизон, Прыткая Рысь, Джо. Повязка и колчаны сделали из старых папок для книг, бахрому брали от абажуров, перья – от чаек, делали луки. Лица разрисовывали цветными карандашами и мелками, учились метать томагавки, ходили в походы за город, воевали с «племенем» Зоркого Сокола.
1971. «Племя Делаваров» нашло место для своего лагеря на осушенном болоте. Строили шалаши из ивовых ветвей и травы, заключили мир с племенем Зоркого Сокола, стали проводить советы. В жертву приносили голубей и лягушек. Стали оформлять альбомы и писать конспекты, делать выписки об индейцах.
1973. Меня выбирают вождём. Большой Медведь уступает мне своё место. В планах создать своё собственное «маленькое государство», со своими законами, своим языком и письменностью, танцами, песнями, одеждой. Решили назвать себя «белыми индейцами» (джи-хо). Племя теперь называется – Каучи (на выдуманном языке «каучи» означает «огненные»). Восстание Сиу в Вундед-Ни, те зверства, что учиняют белые в Африке, США и других странах, заставило нас создать в школе, где многие из нас учились, организацию ЗПЦ (Защита Прав Цветных). В ЗПЦ входило 30 человек, считай, весь класс Большого Медведя и Каучи. Писали в редакции журналов и газет.
1974. Начинаем переписку с Громкой Совой из г. Раменское (Московская область). Через Сову познакомились с Кагаги – Чёрным Вороном из Литовской ССР. Кагаги многому научил нас… Племени Зоркого Сокола не стало, из бывших его воинов к нам перешёл Зелёный Бобёр и стал шаманом племени.
Написал в редакцию газеты «Пионерская правда» письмо по вопросу создания индейских кубов в СССР. Кагаги уехал вместе с Одиноким Ходоком в Эвенкию.
1975, 23 января. Мне 17 зим. Написал письмо в журнал «Пионер», в котором рассказал о «белых индейцах» СССР, послал фотографии Каучи и Кагаги, где он в праздничной одежде, с флагом из белых перьев индюка.
22 октября. Через редакцию журнала «Пионер» познакомился с вождём «белых Сиу» Одиноким Ходоком и Маленьким Бобром, шаманом «Тетон» (г. Киев). ели мясо собаки, но после рассказов Серой Совы стали по-другому смотреть на охоту.
16 ноября. Совет племени. Завели денежный фонд племени, членские взносы по 30 копеек в месяц. Деньги пойдут на нужды Каучи.
