скачать книгу бесплатно
– Извините, конечно, но что за ерунду Вы говорите? – естественным образом заупрямился ничего не понимающий его подчиненный.
В общем, у старика будто произошло внезапное переселение таинственной субстанции под условным названием «альтер эго». Только вот, что стало причиной подобной фантастической метаморфозы, случившейся сейчас с главврачом, пока остается загадкой….
–– «–
– А где теперь тот самый Корнилов? Ведь после совместного короткого застолья в кабинете он по-тихому выскользнул оттуда, оставив Марка Самуиловича, мягко говоря, не в очень здоровом состоянии. Причем там на
журнальном столике стояли лишь два чистых коньячных бокала и вскрытая конфетная упаковка, а вот принесенная гостем бутылка почему-то не наблюдалась…
И, если же на время отвлечься от творящегося сейчас в районной психиатрической лечебнице переполоха и обратить внимание на Дмитрия Терентьевича, то этот господин, в данный момент, каким-то неведомым способом оказывается нигде иначе, как в движущейся трехдверной машине Анны на заднем сиденье (?!). Она была за рулем и одна. Причем ее «Ауди» уже отъехала этак километров на пятьдесят. И, главное, джип Корнилова, при этом, преспокойно оставался у больницы. Такая удивительная телепортация отчего-то совсем не вызвала у дамы и грамма шока или страха, когда тот специально кашлянул, обнаружив себя. Не снижая скорости и даже не обернувшись, водитель просто взглянула в салонное зеркало – там увидела сначала глаза, а потом и широкую улыбку совсем незнакомого ей мужика. Разве что голос, после первой произнесенной им фразы, кого-то вдруг смутно напомнил, но не более того.
– Ну здравствуйте, дорогая Анна Юрьевна, которая отныне моя жена, – было сказано этим непонятным типом с холеным лицом и в неснятых бахилах.
– Откуда Вы знаете мое имя? Вообще-то в палате меня нарекли Клавдией. Смешно, не правда ли? Да и какая я Вам супруга, – ровная, почти бесстрастная интонация и машина продолжает свое движение по практически пустой трассе М8.
Сам же Дмитрий Терентьевич, который пока так и не представился, только хмыкнул в ответ.
После чего:
– Может, хватит врать и пользоваться моей потерей памяти! – теперь уже послышалось неприкрытое недовольство сидящей за рулем.
– Успокойся, пожалуйста, и не культивируй свою исключительность, – вдруг перешел на фамильярное «тыканье» пассажир. И ведь что явилось крайне странным во всем том их коротком диалоге? Прежде всего ее стойкий неинтерес ко всему сейчас происходящему рядом с ней – кто этот проходимец и как он возник здесь?… Впрочем и дядька не особо торопится спросить, например, каким образом красная «Ауди» оказалась у клиники или почему сынтуичила организовать собственный спешный побег из психушки, именно когда там нарисовался данный человек?
– Ладно, давай все же по делу. Попробую ввести тебя в курс некоторых вещей, – его тон становится не терпящим каких-либо возражений, а в зеркале заднего вида на мгновение отразился хищный оскал.
По неидеальному покрытию шоссе кружит декабрьская поземка, и белый далекий горизонт сливается с небом…
–Разворачивай машину, едем обратно, – это Корнилов вдруг командует Анне.
Та никак не реагирует, будто не слышит, продолжая вести автомобиль прямо. Тогда случается не очень предвиденное – на дорогу из кустов стремительно выбегает силуэт какой-то задрипанной собаки. Следует резкое, с визгом, торможение, после которого оба сильно ударились – дама о руль, а кто о спинку переднего кресла.
– И долго ли мы не будем подчиняться? – потирая ушибленный лоб, посетовал непрошенный попутчик.
«Анюта-Клава», чуть придя в себя, наконец обернулась к этому, более чем непонятному типу, со словами:
– Может все-таки, а я теперь требую, поясните мне, что за фантасмагория здесь устроена? – она еще полностью не потеряла ощущение действительности.
– Давай-ка, возвращайся к небезизвестному тебе Марку Самуиловичу, там и поговорим. Но будь готова – предстоит серьезнейший экзамен! А все подробности далее, по пути в больницу, – его взгляд становится слегка бешенным.
И Заболотная, как бы заинтригованная, уже беспрекословно меняет курс на противоположный. Но оба сейчас почему-то замолчали, словно отложили свой дальнейший невразумительный разговор до какого-то, видимо, часа «Х». Наверное тут следует отметить и то, что сама Анна с момента побега из психиатрички действовала по совершенно зомбическому наитию. А по поводу появления у нее в руках руля, аккуратного воровства собственной верхней одежды из хозблока больницы, и главное – эта полная внутренняя уверенность, куда ей теперь направиться – здесь царит полный объяснительный хаос. Явно, с некоторых пор, женщиной продолжают руководить некие внешние «силы» или чужой «разум». И другие варианты в этих наших рассуждениях вряд ли приемлемы.
Довольно быстро, правда уже в ранние сумерки, добрались до клиники, так ничего существенного и не сказав по дороге друг другу. Каждый ограничился лишь односложными отрывочными констатирующими фразами о погоде, про незадавленную, к счастью, псину и больше, пожалуй, ни о чем.
Автомобиль без подсказок паркуется у Корниловского джипа, а его хозяин, выйдя из «Ауди», галантно берет даму под ручку, и они, будто семейный дуэт, размеренным шагом идут к центральному входу.
В психушке их никто не встречает. По крайней мере до самого кабинета Марка Самуиловича не увидели никого из медперсонала или больных. Только везде горел свет и было ощущение, что все куда-то делись буквально с минуту назад по какой-то вынужденной причине. И такая пустота здания отзывалась гулкими шагами пришедших сюда. Но ни госпожу Заболотную, ни Дмитрия Терентьевича эта обстановка похоже совсем не смущает, раз они никак не реагируют на данную картину с отсутствием людей. А открыв дверь в мизерную приемную главврача, тоже никто не обнаружился. Правда из кабинета доносились чьи-то едва слышные стоны. Корнилов уверенно направился туда, но там оказалось заперто. Тогда он, отступив на пару шагов, с разбегу плечом ломает замок и, не заглядывая внутрь, кивком головы приглашает Анну пройти.
Там в смирительной рубашке на полу лежит бедный Марк Самуилович, который с закрытыми глазами издавал нечленораздельные страдательные звуки. Не обращая внимания на старика, находящегося сейчас в некоем полуобморочном состоянии, этот самый Дмитрий прерывает свое несколько торжественное молчание:
– А теперь, уважаемая Анна Юрьевна, я приступаю к вопросам.
– Но это, надеюсь, не является допросом? – вдруг начинает противиться женщина такому тону, не сводя взгляда с укутанного в успокоительную спецодежду тела.
– Не стоит беспокоиться, давай-ка лучше присядем, – и указывает на диван.
– Может в первую очередь надо помочь человеку? – говорит она, продолжая стоять.
– Хорошо, но как-нибудь потом. И только после нашего с тобой разговора, – последовал холодный ответ того, чей тембр голоса продолжал оставаться ей знакомым. Но пока никаких расспросов по этому поводу от нее не будет.
И вот они усаживаются рядом, а тот, кто у них в ногах, наконец-то притих – словно приготовился подслушивать, притворившись спящим. Причем, до сих пор на всем втором этаже царит полное безмолвие, а из коридора тянет невыветриваемым запахом чего-то прокисшего от больничной столовки.
– Скажи, пожалуйста. Тебе жалко этого старикана?– и указывает на Марка Самуиловича.
– Несомненно, а что все-таки с ним? Да и куда народ пропал? – в свою очередь спросила Заболотная, постепенно начиная понимать всю неестественность происходящего вокруг. Правда это осознание еще какое-то размытое, нечеткое, будто граница между реальностью и себе придуманным, чуть приблизившись, снова удаляется.
И тогда вместо ответа Дмитрий Терентьевич выуживает из коричневого портфеля, с которым так и не расставался (и откуда доставалась бутылка для главврача), маленький бархатный футляр под ювелирное изделие и передает Анне. Та с недоумением открывает крышку и видит женское обручальное колечко желтого металла. -Мужчина (она пока ни разу не спросила его имени), Вы что ли делаете мне предложение?! – похоже на иронию, – сами же недавно уже определились моим мужем? -Я знаю, ты не в курсе последних событий, произошедших с тобой, поскольку память твоя почти с месяц не имеет обратного отсчета. А ведь именно на меня возложен контроль над нынешним «маршрутом» госпожи Заболотной, чтобы решить ее будущее, – здесь Корнилов интонационно как бы отстранился от главной героини.
– Чье же это задание и зачем? И назовитесь наконец, – женский пристальный взгляд вызывает у таинственного собеседника лишь кривую улыбку.
– Об этом несколько позже. А сейчас нам, дорогая, предстоит сложная дилемма – определить дальнейшую судьбу этого уважаемого человека, – и показывает на спеленатого.
Сделав многозначительную паузу, он начинает, подбирая слова, не слишком спешно, рассказывать о великом грехе, когда-то сотворенном Марком Самуиловичем…
––«– Повествование его оказалось достаточно недолгим. Анна же только молча внимала, не прерывая беспристрастный голос Корнилова, словно нечаянно боясь спугнуть чужие откровения.
А в чем же они выражались?
Если отбросить некоторые несущественные подробности и прямую речь, то ею услышалось вот что…
Сколько- то лет назад, очень давно, у еврейского мальчика Марка был брат-близнец Гриша. Пацаны росли в меру правильными и, как им и положено, дружными. Окончив школу, вместе поступили на один факультет мединститута. И тут на втором курсе к ним из другого города переводится девушка, в которую тотчас оба влюбляются. Дальше история развивается по классическим канонам мужского соперничества за благосклонность дамы сердца. В общем, у них дошло до определенной «точки кипения» – это когда нормальные братские отношения вдруг превращаются в плохо скрываемую взаимонеприязнь, поскольку та девица активно флиртовала, крутя мозги тому и другому. Ну, а потом случилось преступление – Марик аккуратно и безнаказанно отравил Григория.
Как такое гадское дело могло сотвориться? На подобный вопрос у убийцы так и не нашлось тогда, даже для себя, сколь-нибудь вразумительного ответа. Да, конечно, его потом жестоко мучила совесть и по ночам к нему еще долгое время приходили страшные видения. Но он продолжал более менее полноценно жить, в отличии от его родного брата, лежавшего на кладбище под звездой Давида.
Теперь кратко о некоторых деталях того внезапного для многих ужаса.
Яд был адресно и незаметно подсыпан в водку, когда веселой студенческой группой они отмечали Новый год. Здесь юноша Марк действовал по какому-то бесовскому наитию, хотя заранее и продумал в общих чертах план, морально подготовившись к тому дню.
После же вскрытия патологоанатомы остановились на версии – острая сердечная недостаточность. А о причине этого, якобы случившегося недуга, особо никаких комментариев ни от кого не последовало. Касаемо чего-то
другого возможного, приведшее к смерти Григория, никому и в голову не пришло не согласиться с мнением специалистов.
На тех похоронах и последующих за ними поминках Марк отлично изобразил свою безутешность. И все эти траурные дни та самая девушка находилась рядом с братом умершего, всячески оказывая ему поддержку, вроде как единственному, на сегодня, своему воздыхателю.
Но так оказалось, что не суждено, пусть уже и в отсутствии прямого конкурента, сбыться любовной мечте братоубийцы. Да, дело у них почти дошло до загса. Только вот перед самым походом будущих молодоженов туда, невеста, ничего не объяснив жениху, вдруг выскакивает замуж совсем за другого. Кто аж на целых пятнадцать лет старше ее и занимает перспективную должность в областном здравотделе.
В общем, похоже девица сделала тогда свой выбор в пользу чего-то более комфортного или все же почувствовала в ровеснике Марке скрытую дьяволиаду, а возможно и стала смутно догадываться о первопричине смерти Гриши.
Но как ни странно, этот поступок той, ради которой он сынициировал такую жуть по поводу родного брата, не вызвал у него почему-то особой личной трагедии. Видимо вся страсть влечения к данной особе женского пола как бы растворилась в том кошмарном преступлении, подготовленного и содеянного им. То есть, совершив убийство, у человека не осталось сил, чтобы даже пожинать плоды того собственного мерзкого коварства. И у студента Марика, получается, случился кризис – когда возлелеянный внутри себя оптимизм начинает медленно превращаться в жесточайшую депрессию, доводящую порой до амебной апатии. Потому-то в дальнейшем, эта сбежавшая почти из-под венца женщина, обозначилась, однозначно, зловеще-знаковой фигурой в его биографии. Потом с бывшей невестой он ни разу по жизни не пересекся, поскольку та, сыграв свадьбу, быстренько вслед за карьеристом-мужем перевелась в столичный мединститут. А у Марка Самуиловича в душе поселилась могильная пустота и безразличие ко всем этим фактам, окончательно разлучивших их судьбы.
Потерявший же свою самую сильную любовь и осознанно погубивший брата-близнеца, в итоге, после окончания вуза, уехал в отдаленную районную психиатрическую клинику, где и прослужил до сего времени, став главврачом.
Как ему существовалось после тех событий молодости? Если отбросить все его долгие (без малого сорок лет) изнурительные переживания, когда казалось, что вот еще совсем немного и он будет являться пациентом данного медучреждения, которое сейчас возглавляет. Но ничего такого с ним не произошло до настоящего момента, ведь в человеческой природе инстинкт самосохранения есть сильнейшая защита от сумасшествия и остальных реальных бед для здоровья. И это пока более менее работало, говоря про него. По крайней мере, Марк Самуилович сегодня проживал свои годы в некоем приграничном состоянии между вечным внутренним раскаянием и искуплением того великого греха нынешним праведным, по его мнению, собственным поведением по жизни. Но не какими-то религиозными покаяниями или бытовым аскетизмом, а как бы постоянным моделированием в голове «параллельного» земного бытия убиенного им брата. Последнее – вроде «игры», где Марк Самуилович часто представлял вместо себя Гришу и всячески старался соответствовать всему тому лучшему, чему наверняка мог бы соответствовать когда-то ближайший родственник. И хотя заведомо совершенно бесполезно экстраполировать характерные черты молодости кого-либо в старость, Марк Самуилович тут упорно следовал выдуманному им же самим принципу: все прекрасное и плохое в любом человеке – это только врожденное, а не приобретенное потом, с возрастом.
Исходя из всего этого, напоминающего больше эклектическую «мешанину» в сознании, у теперешнего главврача заштатной психушки выработался с течением времени определенный образчик поведения. Позволяющий многим окружающим, пусть и не вслух, «отметить» вроде того: «А этот мужчина – просто золото». Говоря иначе, к шестидесяти с лишним убеленный сединами Марк Самуилович приобрел статус, в целом, положительного героя: и как профессионала в своем деле, и в собственной семье (в наличии – единственная супруга и аж трое дочерей с выводком внуков), и как бы в нем немало за эти годы сложилось замечательного в плане личности.
–– «–
Вот о таком неоднозначном персонаже, который продолжал тихо лежать на полу с закрытыми глазами и в смирительной рубашке, Дмитрий Терентьевич и поведал Заболотной. Наконец он замолчал, и повисла достаточно длительная пауза.
– Я кажется догадалась, что Вы хотите от меня, – это уже она.
– Ну, а раз поняла (продолжает «тыкать» этот тип), давай попробуем теперь разобраться с ним, – и стильным ботинком, уже без бахил, касается плеча Марка Самуиловича.
Тот вздрагивает, словно проснувшись, и с неподдельным страхом начинает бессловесно взирать на тех, кто сейчас сидит на его же кабинетном диване. Просительный взгляд пожилого врача вызывает жалость.
– Итак, обозначаю тебе, Анна Юрьевна, основную задачу-вопрос: как с этим человеком следует поступить? Заклеймить или все-таки простить? После узнанного тобою, с моей подачи, про всю подноготную этого дядьки, ответь – следует ли старого «пня» строго наказать или дашь ему шанс определенной реабилитации?!
– А в чем, однако, может заключаться эта кара или какое-то помилование? И почему именно мне поручается подобное глупое судейство? – высказывается ею с некоторым раздражением, и одновременно всем видом, моментально сгорбившись, являя покорность следовать указаниям Корнилова.
– Кольцо, которое ты сейчас держишь в руках – это «наш» символ такой философской категории, как «справедливость», – несколько замысловато отвечается им.
– Мне думается, у Вас, мужчина, просто бред, – Заболотная продолжает быть неуверенной в реальности происходящего.
– Нет, Аннушка, про себя конкретного объясню чуть погодя. А прежде я вынужден тебе почти приказать – сделать выбор между тем, чтобы дать Марку Самуиловичу покой и вернуть, таким образом, его в прошлый ритм жизни или же оставить в нынешнем положении сумасшедшего, как искупление того страшного греха за совершенное им братоубийство, – в голосе звучит явная настоятельность.
А от чьего имени Вы действуете, так до сих пор мне и не назвавшийся? – опять интересуется она, чтобы как можно подольше оттянуть навязанную ей эту очень странную ответственность – единолично попробовать порешать судьбу чужого человека.
– Сначала тебе все же придется дать ответ – что нам делать с ним? – опять кивает в сторону главврача, продолжающего недвижимо и бессловестно лежать на полу.
– Я наверное не смогу, да и не хочу участвовать во всем этом балагане. По крайней мере, Марк Самуилович мне ничего плохого не сотворил. И зачем тогда буду решать за кого-то? Даже и пытаться не стану, – и резко встала с дивана, чтобы выйти из кабинета.
– А еще заберите Ваше дурацкое кольцо, – протягивая футляр с ним.
Дмитрий Терентьевич вдруг широко заулыбался, и так снисходительно:
– Анна Юрьевна, стоит ли нам ссориться, подумай хорошенько. Ведь уйдя сейчас ты поступишь очень неправильно, поскольку при твоем уходе у нашего «подопечного» сразу возникнет безальтернативность. А если буквально – только смерть, – тут он аккуратно отводит ее руку.
И она, снова подчиняясь, оставляет у себя этот необычный «дар волхвов». Создается впечатление – мадам Заболотная окончательно потеряла волю к чему-либо, осталось лишь желание побыстрее закончить всю эту несусветнейшую бодягу. Помимо всего, не стоит забывать – ведь Анна, на сей момент, даже не владеет собственной памятью месячной давности. А без этого у нее нынешняя реальность превращена в некое подобие фантасмагории.
Тогда ей приходится вновь присесть и произнести единственную фразу, прозвучавшую усталым заклинанием:
– Ладно, буду покорной, видимо по-другому здесь никак нельзя.
И в данную секунду ей неожиданно почему-то вспомнилась притча, откуда-то уже из взрослых лет:
– Однажды ученики спросили учителя: что после смерти?
Тот, немного задумавшись, ответил: те, кто задает подобный вопрос, видимо не знают, что делать с этой «жизнью». А главное, перед ними всегда стоит мучительное размышление – все-таки есть ли «Она», как таковая, до твоей кончины?
Потом продолжила вслух:
– Но теперь хотя бы разъясните – кого же, однако, подразумевать под Вашим обезличенным словом «наш»? И при чем тут постоянно навязываемое мне кольцо, которое должно для меня ассоциироваться с какой-то «справедливостью»?
Корнилов внимательно посмотрел на собеседницу и так вкрадчиво произнес:
– Хорошо, давай перейдем к интересующему тебя.
И он начал рассказывать о своих тайнах, возможно раскрывающих всю эту завесу мистического, во многом из области запредельного… Правда после его недолгого повествования Заболотной стало ну уж совсем не по себе.
–– «–
А сколько здесь оказалось нелживого – трудно судить. Но, как бы то ни было, те подробности не могли не навести на слушательницу парализующего страха. Поскольку из них следовало, что Анне Юрьевне якобы отведена роль некоего третейского судьи в ряде судьбоносных решений. Вот только кем ей делегировано нечто подобное? Тут и наворачивается все самое невероятное.
В общем, если по порядку.
Во-первых, Дмитрий Терентьевич все-таки назвался полным именем. И сразу же она вспомнила, откуда ей знаком этот голос (но об этом потом).
Во-вторых, заявил о какой-то неведомой организации, существующей под вывеской – «Живая энергия», в которую Корнилов входит в качестве одного из «кураторов-администраторов» (сам так обозначился).
В-третьих, на старый и неединождый Анин вопрос – почему именно ее выбрали участником, причем явно марионеточным, всего этого «спектакля с игрой теней»? В ходе его монолога на это отвечено следующим образом: мол, госпожа Заболотная попала в центр этих «событий» совершенно случайно – «методом объективной лотереи» (впрочем, последнее свое выражение оставил без каких-либо пояснений).
Ну, а далее определил цель затеянного «ими» (кто такие «они» – будет расшифрованно позже), как некоторый эксперимент по осмыслению оценок «человеческих пороков». Касаемо же той удивительной телепортации Корнилова в автомобиль Анны-Клавы, когда та удирала из клиники, то здесь никаких откровений еще не последовало. Хотя у нее желание спросить про этот «фокус» конечно имелось. Но пока сдержалась, чтобы ненароком не прервать говорящего. Поэтому, и относительно до сих пор молчаливо лежащего на полу связанного Марка Самуиловича, а также про вдруг обезлюдевшую психбольницу, не стала этими вопросами торопить события. А про обручальное кольцо лишь подтвердил – да, оно носит, в некотором роде, символический характер, и без наличия у нее данного ювелирного изделия здесь никак не обойтись.
И наконец, он итожит собственные рассуждения фразой о той миссии, которую им обоим вскоре предстоит выполнить – стать некими «посредниками» (его термин) между промыслом Божьим и той слепой фатальностью, присущей в жизни каждому из нас (примерно так сформулировал).
– Что мне надо предпринять, чтобы Вы все же оставили меня в покое? И кстати, то что я потеряла память – это чьих рук дело? – заговорила она, когда тот взял уж слишком длительную паузу.
–Повторюсь, нам в первую очередь надо определить дальнейшую судьбу Марка Самуиловича. А если про забытое тобою твое же прошлое – однозначно наша работа и ничья иная, – тон максимально утвердителен.
– То есть, Дмитрий Терентьевич, как теперь поняла, что за мной будет последнее слово по поводу будущего этого самого главврача. И подтверждаете непосредственное участие вашей сомнительной организации в причинах и проблемах, связанных с моей головой. Не так ли?! – вновь заводится Анна.
– Все правильно, только стоит наверное добавить: помимо этого старого еврея тебе, мадам Заболотная, предстоит порешать будущее еще двух типажей. Но, вначале давай, однако, сосредоточимся, после всего рассказанного о нем, на этом экземпляре, – пальцем указав на человека, продолжающего находиться в смиренном полузабытье.
От этих всех перспектив и признаний Корнилова женщине стало снова не по себе – за что ей выпала такая напасть?! Правда опять почему-то не посмела решительно прекратить продолжение чего-то близкого к галлюцинации, когда реальность причудливо перемешана с болезненным сном.
А в данный момент представитель «Живой энергии» внимательно наблюдает за реакцией собеседницы. Судя по всему у того нет сомнений в ее теперешней лояльности, поскольку его сытое лицо выражает этакое крайнее самодовольство.
– Напоминаю, сегодня у нас разыгрывается категория «справедливость», поэтому следует поступать, Анна Юрьевна, по совести. Ведь любая твоя ложь, пусть даже во мнимое спасение кого-то, приведет лишь к собственному грехопадению, – звучит почти наставнически.
– Понятно, а как все это будет выглядеть? Я имею ввиду саму «процедуру» такого придуманного Вами «действа», – теперь серьезно настраивается Заболотная, у которой совсем не вдруг случается отключка в ощущении некой нынешней действительности….
А на безымянный палец правой руки дамы уже надевалось то обручальное кольцо.
–– «–
И тут ей привиделось следующее…
Она идет босая по какому-то ничем не ограниченному, заснеженному, нестерпимо белому, без единого пятна, полю. Причем, совершенно не ощущая никакого холода и ветра. И вот, не пройдя и пары десятков метров, перед глазами неожиданно, в свистящем метельном завихрении, возникает виселица, где в петле болтается Марк Самуилович с вывалившимся языком. Он в той же смирительной рубашке, со связанными за спиной длинными рукавами. Вид вполне себе мертвый, разве что ноги главврача конвульсивно и мелко подрагивают, словно жизнь в нем продолжает еще как-то теплиться.
