скачать книгу бесплатно
– Я снова это делаю, да?
– Да, – подтверждает Женька, продолжая хмуриться.
– Прости, это всё…
Он ловит мою руку и несильно сжимает, невесомо очерчивая большим пальцем выпирающую косточку. Черты его лица постепенно смягчаются.
– Не извиняйся. Но и закрываться снова не вздумай, ладно? Это нормально, что тебя сейчас штормит. Ты столько горя пережила… в одиночку, – многозначительный взгляд, в котором читается прямой укор. Хочется сбежать куда-нибудь подальше от этих синих глаз-рентгенов. Но в том и беда, что бежать некуда.
– Не заставляй себя проходить через это снова. Пожалуйста. Позволь другим помочь тебе.
Я со вздохом признанного поражения переплетаю наши пальцы и согласно киваю.
– Истинный сын лучшего психиатра Москвы.
– Вообще-то страны, – с напускной важностью поправляет Женька, и наш синхронный смех эхом разносится по кухне.
Глава 2
Я смотрю на прозрачный пузырёк с мелкими темно-зелёными таблетками, вложенный Женькой в мою ладонь мгновением ранее. Вот же паразит! Как ловко всё придумал: сунул их прямо возле контроля и успешно ретировался, избежав препирательств. И ведь рецепт заботливо прикрепил резиночкой, чтобы с таможней проблем не было.
Оборачиваюсь и нахожу его светлую макушку в полутора метрах справа от зоны досмотра. Он виновато улыбается и разводит руками. Но глаза выдают его с головой: Женька в своём решении уверен на сто процентов. Как будто не понимает, чего мне это может стоить. Знает же, как я отношусь к лекарствам после того случая…
Он нетерпеливо вздыхает, перехватив мой раздражённый взгляд, и утыкается в телефон. Через секунду в кармане джинсовки раздаётся характерный сигнал.
От Женька в 20:44
Не смотри на меня так. Это просто травы на случай, если будешь плохо спать или в самолёте накроет.
Я молча показываю средний палец. Его лающий смех тонет в гуле аэропорта.
Какая-то часть меня согласна с ним полностью. Это мой первый полёт с момента гибели родителей, и риск панической атаки крайне велик. Но обычными травяными пилюлями для сна здесь не обойдёшься. Если только не закинуться ими перед взлётом…
Так вот что он задумал!
План Женьки предстаёт передо мной так ясно и чётко, что мне поневоле становится стыдно за недавний всплеск раздражения. Чёртов гений! Он, как обычно, пытается предвосхитить события, и я в который раз за вечер подумываю сойтись с ним вновь после похорон.
Боже, как отвратительно это, наверное, звучит со стороны.
Но я три года жила в инерции. Хотя жизнью это можно назвать с огромной натяжкой. Отгородилась от всего, что любила и считала важным, а теперь будто очнулась. Да, пусть и спусковым крючком послужила очередная трагедия, но… Люди уходят. Уходят безвозвратно, а я всё ещё здесь. Как минимум, физически. Значит, для этого есть причина. Значит, у моего существования есть ещё смысл. Надо просто понять, в чём именно он заключается.
Скровский аэропорт со времён моего последнего визита не сильно изменился. С крыши сняли косые металлические буквы «Аэропорт», фасад украсили современными стеклопакетами, а в зоне досмотра поставили новое оборудование. В остальном это всё то же неуютное серое здание, неуклюже растянувшееся вдоль зелёной равнины, подпираемой с севера сосновым лесом. Бабушка встречала меня у главного выхода. Мы брали такси и катились по избитому тракту до старого универмага, а там пересаживались на пыльный ПАЗик, конечная остановка которого располагается в десяти метрах от бабушкиного загородного дома. Раньше я не задумывалась, насколько большое расстояние нам приходилось преодолевать. За разговорами с бабушкой время в пути пролетало незаметно. Она рассказывала о древних цивилизациях, чудесах света, космосе, исторических личностях. Благодаря её невероятной эрудиции и таланту рассказчика даже самый сложный материал легко усваивался в детской голове. Папа, конечно, тоже многому учил, но не так, как бабушка. Он подавал факты сухо, без оценки, с чисто научным подходом. Словно растил не нежную леди, а будущего солдата. Зато бабушкины рассказы походили на прыжок в кроличью нору, открывающую совершенно удивительный новый мир. Наверное, поэтому мне так нравилось приезжать сюда ребёнком. В Москве – папин кабинет с огромным железным сейфом, стеллажами книг по криминалистике и стопками бумаг, аккуратно разложенных на письменном столе, пахнущем свежим лаком. Вечно суетящаяся мама, разрывающаяся между ведением хозяйства и написанием диссертации о проблемах дионийства в погребальном искусстве Древнего Рима. В сравнении с этим царством науки старинный бабушкин дом, построенный ещё до войны прадедом, казался волшебным замком, где даже паук, живущий в углу под потолком просторной веранды, вызывал щенячий восторг. Но в какой-то момент магия Скрова перестала работать. В жизнь ворвались компьютеры, красочные игры про Барби и фей, друзья, школьные дискотеки, заграничный отпуск с родителями и прочие атрибуты подросткового досуга.
Последний раз я была у бабушки после десятого класса. Затем она трижды приезжала в Москву: на выпускной, на похороны родителей и на вручение диплома. После вручения она, кстати, повторно звала меня к себе. Надо было соглашаться…
Интересно, если б мне было дано знать всё наперёд, поменяла бы я решение? Вряд ли. Человеческий мозг, увы, от рождения порабощён тщеславным заблуждением: «Всё в жизни успеется». От него все беды. Почему человек так глупо создан? Часто думает задним числом и редко усваивает урок с первого раза. Настолько уверен в собственной неуязвимости, что не замечает притаившуюся в траве кобру, имя которой – смерть. И даже если жалит она других, её скользкий хвост проносится по его ногам отравляющим холодом, торжествующе напоминая, что и ему от неё не скрыться. Никому не скрыться.
Пряный ночной воздух приятно щекочет ноздри. Большая овальная клумба, отделяющая здание аэропорта от парковки, сплошь усыпана ярко-жёлтыми цветами. Вокруг неё расставлены кованые диванчики, стилизованные под старину. Возле них – витиеватые столбы, напоминающие формой стебель гигантского растения, чуть склонившегося под весом сияющего фонаря-бутона. В холодном свете одного из них я замечаю Пашку. Ошибиться невозможно. Их сходство с отцом настолько очевидно, что от одного только взгляда внутри всё замирает. Те же чёрные брови, столь неестественно выделяющиеся на бледной коже. Высокий лоб и длинный, чуть заострённый нос. Однако при детальном рассмотрении отличия обнаруживаются сразу. У папы лицо гладкое и вытянутое. У Пашки – квадратное с ярко выраженными скулами и небрежной щетиной. Волосы гораздо темнее моих или папиных (тёплый каштановый цвет мне достался как раз от него). А вот глаза, напротив, слишком светлые для нашего генотипа. Вероятно, их прозрачно-голубым отливом Пашка обязан матери.
Брат тоже узнает меня и уверенно шагает навстречу. Забирает тяжёлую сумку и, с невероятной лёгкостью закинув её на плечо, деловито интересуется:
– Как поняла, что это я?
– Вы с папой похожи.
Пашка удовлетворённо кивает, словно именно этого ответа и ждал. Мне нет нужды задавать встречный вопрос. Я знаю, что у бабушки полно моих фотографий. Они висят на стене в её спальне рядом с портретом прадедушки Васи. А вот остальные члены семьи этой чести почему-то не удостоились. Папины снимки можно сосчитать по пальцам. Пашкиных родителей будто и вовсе не существовало, как и его самого, впрочем – в семейных альбомах даже намёка нет. Раньше это не вызывало вопросов, а теперь кажется подозрительным. Может, у брата найдётся вразумительный ответ? Надо бы расспросить его на досуге.
Пашка любезно открывает передо мной пассажирскую дверь и, закинув сумку в багажник, садится следом. Салон японца выглядит совершенно новым. Все поверхности отполированы до блеска, а от сидений пахнет дорогой кожей, что, на мой взгляд, несколько не вяжется с представлениями о среднем кроссовере. Да и датчиков на приборной панели подозрительно много. Я не большой спец в машинах, но это несоответствие обнаружит любой обыватель.
– Слышу напряжённую работу мысли, – бросает Пашка, поймав мой растерянный взгляд.
– Как-то слишком круто для Кашкая.
– Разбираешься в автомобилях?
– Не особо.
Парень недоверчиво щурится.
– Но знаешь, как должна выглядеть приборная панель?
– Это и первоклассник знает.
Пашка усмехается. По-доброму, как обычно делают старшие братья. Это вселяет надежду: может, общая трагедия поможет нам сблизиться?
– Забавная ты, – мягко отзывается он и, немного помолчав, поясняет. – Я многое пересобрал в нём под себя. Так что снаружи, может, это и Ниссан, а внутри – нечто совсем другое.
В этот момент взгляд цепляется за странное движение на встроенном экране навигатора. Похоже, Пашка и над ним поколдовал. В его версии устройства стандартную карту заменяет вращающийся глобус с рассредоточенными по нему красными треугольничками, каждому из которых присвоен индивидуальный номер: A1, A2, А3… Раз в минуту навигатор фокусируется на одном из них, мгновенно увеличивая масштаб, и на экране появляется информационное окно с координатами. Например: «А1, Аргентина, Конеса, 40°06' ю.ш. 64°26' з.д. Статус: в безопасности». Понаблюдав за чудо-GPS какое-то время, подмечаю интересную особенность: большая часть объектов находится в Скрове, у некоторых даже координаты совпадают. Периодически в поле зрения попадает движущийся в сторону города A-нулевой треугольник зелёного цвета со странным статусом «Потенциальная угроза». Не трудно догадаться, что это мы.
– Твой навигатор пишет, что мы в опасности.
– Разве? – деланно удивляется парень.
Я раздраженно закатываю глаза.
– Может, не будем уподобляться героям голливудских боевиков?
– Это ты так элегантно попросила не корчить из себя дурачка?
– Именно.
– Что ж, – тянет Пашка, выдержав драматическую паузу. – Это прототип системы наблюдения, которую я разрабатываю для одной американской компании. Как видишь, не всё работает гладко. К примеру, езду на машине он расценивает как потенциальную угрозу. Ещё не придумал, как прописать исключения, не повредив основной алгоритм.
– Так это программа слежения?
– Отслеживания.
– Какая разница? – фыркаю я в ответ на его учительский тон.
– Большая вообще-то. Слежка подразумевает вторжение в частную жизнь, причём не из гуманистических соображений. А отслеживание – процесс добровольный и согласованный. И цель у него одна – быстрое реагирование в случае опасности.
– Говоришь, как типичный политик, оправдывающий неправомерные действия благими намерениями. Куда ими дорога вымощена[1 - Отсылка к крылатому выражению «Благими намерениями вымощена дорога в ад».], думаю, ты и без меня знаешь.
Пашка выглядит глубоко оскорблённым. С одной стороны мне совестно, что в первые пятнадцать минут знакомства умудрилась испортить брату настроение, а с другой – этот спор заложил фундамент родственных отношений. Всё начинается с узнавания, притирок, оценки взглядов и мнений друг друга по поводу базовых вопросов. А уж принятие или неприятие их – вопрос следующего уровня. Дойдём ли мы до него? Хочется верить, что да.
Промышленный пейзаж за окном постепенно сменяют огни многоэтажек и неоновые вывески. Даже в этот час улицы полны людей. Запоздалые трапезники наслаждаются кухней на летних верандах кафе и забегаловок. Молодёжь нестройным потоком стекается к главной набережной или к городскому парку, раскинувшемуся за Филармонией. Скров кипит ночной жизнью, подобно большому муравейнику, полностью опровергая статус провинциального городка, каким он запомнился мне когда-то.
На одном из перекрёстков Пашка неожиданно сворачивает налево и через несколько метров паркуется возле круглосуточного супермаркета.
– Не знал, что ты любишь, поэтому затариваться не стал, – комментирует он, заглушив мотор. – И вообще я по ночам себя комфортнее чувствую в магазинах.
Пашка любезно открывает дверь и помогает выйти из машины. Свежий воздух действует на меня расслабляюще. Откуда-то издалека доносится аппетитный аромат жареной курицы и хлеба. Пустой желудок предательски издаёт жалобное урчание. Брат многозначительно косится в его сторону, словно каким-то чудесным образом уловил этот звук сквозь городской шум.
– Сколько ты не ела? – спрашивает он, подтверждая безумную догадку.
– Около пяти часов. Но как ты узнал?
– Слух опытного механика – по посторонним шумам угадываю неисправность.
Пашка пытается обезоружить меня непринужденной улыбкой. Подозрительно. Всё это слишком подозрительно. Сама не знаю, почему придаю значение столь мелкой детали. Возможно, просто устала от перелёта, или приближение к дому бабушки ворошит притупленную Женькиными таблетками тревожность.
Когда мы возвращаемся в машину, Пашка сразу включает музыку, видимо, во избежание неудобных вопросов. Но после ванильной булочки и питьевого йогурта мне самой не особо хочется вести разговоры. Углеводы быстро разгоняют тепло по телу, и оно легко поддаётся самому коварному из ощущений – «блаженству сытости». А где сытость – там и сон.
Глава 3
Вишни и сливы, растущие в западной части сада, тихо трепещут на ветру, млея в лучах утреннего солнца. За искусным плетением веток синеет безоблачное небо. День обещает быть жарким. Если верить пузатому термометру в виде божьей коровки, уже к этому часу воздух прогрелся до двадцати двух градусов. Но что-то в этой идиллии меня смущает. Я закрываю глаза и прислушиваюсь. Где-то вдалеке слышится гудение двигателя. Чуть ближе – стрёкот кузнечика, шелест листвы и… Вот оно. Странный звук с другой стороны сада. Будто несколько твёрдых предметов разом рухнули на что-то металлическое. Осторожно огибаю дом и натыкаюсь на бабушку, грациозно собирающую с земли разноцветные яблоки. На ней – яркая жёлтая футболка и льняные белоснежные кюлоты. Ноги украшают плетёные сандалии на небольшом каблучке. Дополняет образ аккуратная соломенная шляпка и очки с золотистой цепочкой.
– Проснулась? – не отрываясь от своего занятия, приветствует бабушка.
Позади неё – две полные плетёные корзинки и большое эмалированное ведро, забитое уже наполовину.
– Это за ночь столько нападало?
– Да, нынче хороший год для яблонек выдался. Будет из чего заготовок наделать. Такую яблочную пасту сделаю – покруче ваших «Нутелл» будет.
Я механически смеюсь, стараясь не выдавать тревожного волнения. Это ведь невозможно. Она умерла вчера от сердечного приступа. Пашка позвонил мне, всё рассказал. Мы встретились в аэропорту, он привёз меня сюда. Я проснулась, вышла в сад, а тут она. Бред какой-то.
– Ба, тебя ведь не должно здесь быть, – говорю осторожно, чтобы не напугать её.
Она удивлённо приподнимает бровь, не переставая улыбаться.
– Что ты такое говоришь, милая? Я как раз там, где нужно.
Бабушка смотрит снисходительно, будто пытается донести очевидную истину несмышлёному ребёнку. Но эффект получается прямо противоположный, я только сильнее запутываюсь.
– Бабулечка, ты не понимаешь. Тебе нельзя тут… – повторяю сбивчиво.
Противный ком подступает к горлу. Как же ей объяснить, что всё это не может быть правдой? Она ушла. Навсегда ушла. Каждый уголок её дома кричит об этом. Я видела опустевшие комнаты, задёрнутые траурной тканью зеркала, свечу в лампадке возле икон и дубовый гроб в ограде.
Внезапно улыбка сползает с бабушкиного лица. Взгляд суровый и холодный скользит куда-то за меня. Слышу чужое дыхание позади и резко оборачиваюсь.
– Папа…
Укоризненный взор из-под очков, плотно сомкнутые губы и спрятанные в карман чёрных брюк руки – всё выражает в нём крайнюю степень недовольства. Я пытаюсь понять, почему он так раздражён, однако долго гадать не приходится.
– Аня, тебе тут не место, – грозно чеканит отец.
– Нет, это тебя и бабушки здесь не должно быть. Вы же…
– Не стоило приезжать в Скров, – перебивает он.
– Что? Пап, объясни толком.
– Возвращайся домой!
– Ты не можешь решать за неё, – неожиданно вступается бабушка и выходит вперёд, как бы защищая меня.
Но с каких пор вообще мне нужна защита от родного отца? Какого чёрта здесь происходит?
– Мама, ты из-за своей слепой веры подвергаешь её опасности. Они её уничтожат, как только правда откроется.
– Я так не думаю, – с вызовом отвечает бабушка. – А вот ты безосновательно рискуешь, расхаживая тут. Скройся, пока беду на всех не накликал.
С каждым новым словом всё труднее уловить нить их разговора. В голове полная каша. Меня мутит. И словно уловив моё настроение, погода резко меняется. Мощный порыв ветра срывает с бабушки шляпу и относит за забор. Лазурная акварель вмиг превращается в мрачный чернеющий купол. Отец встревоженно кричит: «Аня, беги» – и через мгновение буквально растворяется в воздухе.
– Чего ждёшь? Сказали же, убегай! – подстегивает бабушка, и я со всех ног бросаюсь к калитке.
Неожиданно ветер стихает, а вместе с ним исчезает забор, пыльная дорога, деревья и аромат яблок. Вместо него в нос ударяет запах мокрого кафеля и хлорки.
– Нет, пожалуйста, нет! Мамочка!
Кто-то навзрыд кричит так громко, что у меня закладывает уши. Я так отчетливо слышу этот душераздирающий вопль, словно он вырывается из моего горла.
Моего горла.
Пролетает несколько часов, а, может, и несколько сумрачных дней, прежде чем приходит осознание, что это действительно так. Кричу я, с ужасом глядя на прикрытые белой простынёй тела своих родителей. В глазах резко темнеет, комната вращается с дикой скоростью, будто картинки в игрушечном калейдоскопе. Последнее, что вижу, прежде чем провалиться во тьму – лампа с противным светом и сдвигающиеся в одну черную точку бледно-желтые стены.
Я резко подскакиваю на кровати и с приглушённым свистом втягиваю носом прохладный воздух. Пахнет спелыми яблоками, сваленными ровной разноцветной кучкой на старой клеёнке в углу возле пузатого комода, и цветущими под окном гладиолусами. Крохотная бледно-розовая занавеска беспокойно колышется на ветру, позволяя проказливым лучам августовского солнца проскальзывать на веранду. Из открытого окна доносится целая симфония звуков: низкое гудение шмеля, напоминающее игру на контрабасе, заливистый лай соседского пса и надрывное соло петуха под хоровое сопровождение кузнечиков. В этой обстановке трудно поверить, что всего в тридцати километрах раскинулся кипящий жизнью хмурый город.
Стряхнув с себя остатки кошмара, спускаю ноги на пол и непроизвольно дёргаюсь от непривычного холода. Кровать отзывается характерным скрипом. Если не ошибаюсь, её купил ещё мой прадед, когда перебрался сюда с женой. Для столь древнего экспоната она ведёт себя вполне прилично, хоть и посередине сетка заметно просела, образовав небольшую ямку. Но её прекрасно компенсирует новый матрац, купленный Пашкой специально к моему приезду. Откуда только узнал, что в детстве я любила спать именно на веранде среди книг и антикварных вещиц? Помню, как пропадала здесь часами, исследуя богатую бабушкину библиотеку. Но самой главной роскошью для меня был натянутый над кроватью огромный тёмно-синий полог. Засыпая в нём, я чувствовала себя настоящей принцессой. Жаль, что со временем это чудо пришлось убрать – старый каркас обвалился, а с новым уже никто возиться не захотел.
Собрав влажные от испарины волосы в небрежный пучок, переодеваюсь в спортивный костюм и выхожу в сени. Дом хранит мрачное безмолвие. Мне не хочется повторять ночной обход. Вчера я насобирала достаточно улик, чтобы убедиться в реальности случившегося. Пусть пяльцы с незаконченной вышивкой, небрежно брошены на столе, словно она ушла на минутку и вот-вот вернётся. Пусть под старинной кроватью на круглом коврике ещё стоят её малиновые тапочки. Пусть на кухне расставлены стройными рядами вокруг печки её заготовки, которые не успели спустить в погреб – сам воздух будто кричит, что бабушка нас оставила навсегда.
С родителями в этом плане было сложнее. Полтора года я отказывалась верить, что их нет. Казалось, всё это заговор. Ведь лично мне не довелось засвидетельствовать их гибель. Опознанием занимались папины коллеги, потому что установить личности пассажиров при таких серьёзных повреждениях смогли только после генетического исследования. Именно по состоянию останков позже определили, что самолёт взорвался ещё до крушения.
Они снятся мне на каталках под белыми простынями, но это лишь работа воображения. Как и момент взрыва, являющийся во время панических атак. Смотреть было не на что, поэтому гробы не открывали. Да и никаких видеозаписей очевидцев я не видела. Только репортажи с места аварии в новостях и ужасающие снимки на сайтах. Хотя и этого хватит сполна, чтобы до конца жизни мучиться кошмарами.
Яркий свет, бьющий прямо в глаза, заставляет на мгновение зажмуриться, но когда распахиваю их вновь, меня встречает бескрайнее море зелени. Сад выглядит в точности, как во сне, и это пугает. Замираю, вслушиваясь в окружающие звуки, но ничего сверхъестественного не обнаруживаю – всё то же жужжание в травах и отдаленный гул автострады. В восточной части лишь одиноко шелестят тонкие яблони. Под ними – полосатые красно-жёлтые «беспризорники». Что ж, хотя бы есть чем заняться в ожидании Пашки.
