Импринт

Я снова зажимаю рот рукой, изо всех сил борясь с тошнотой и при этом удерживая слабую Эль, которая зажимает свои уши. О да, это не только жестокое зрелище животной ярости, но и отвратительные звуки, мольбы и всхлипы тех, кто участвует в этом.

Марк стонет, прикрыв голову:

– Я сдаюсь! Я сдаюсь!

– Мне похуй, сдаешься ты или нет, – смеется Эрик, ударяя ботинком по его колену. – Я еще не наигрался с тобой, малыш.

Крик застревает в моем горле, но я остаюсь неподвижной. До тех пор, пока Эрик не замахивается клюшкой над кудрявой головой.

– Нет!

Я не сразу осознаю, что этот истошный крик принадлежал мне.

Боулмен поднимает взгляд на толпу, но не может найти источник звука, секундная задержка позволяет Марку подняться на ноги и схватиться за перила. Все его лицо – одно кровавое месиво, идеальная одежда испачкана багровой кровью, а грудь бешено вздымается.

Вверх, вниз, вверх, вниз. Я заворожена этим движением, потому что оно означает жизнь. Марк сильно пострадал, но он жив.

Когда я радуюсь тому, что все закончилось, Боулмен наклоняет голову и толкает Марка вперед, заставляя его перевеситься за борт. Я начинаю задыхаться.

Боже мой, мы находимся на верхней палубе. Падение означает полет прямо в безжалостные воды Северного моря. В непогоду. Дождь закончился, но никто не отменял бешеных волн, которые сейчас раскачивали яхту. Захлебнуться в ледяной воде будет проще простого.

– Куда ты пошла, куколка? – издевательски произносит Эрик. – Хочешь искупаться?

Эрик вновь толкает Марка, и тот, к моему ужасу, падает. Я даже не успеваю запечатлеть растерянные эмоции на его лице, как по всей палубе раздается всплеск, когда тело погружается в воду.

– Что? – бормочу я, не веря.

Внизу ничего не видно, небо слишком быстро потемнело. Но крики… Господи, крики Марка! На яхте повисает мертвая тишина, нарушаемая лишь захлебывающимися мольбами.

– Помогите ему!

На меня оборачивается половина студентов. Как и сволочь Эрик Боулмен.

Это опять мой голос.

Я не думаю, когда бегу, проталкиваясь через толпу, на нос яхты, в сторону самых жестоких существ Великобритании. Чудовищ, которые, вероятно, угробили множество жизней.

– Помогите ему! – я задыхаюсь в мольбе, пытаясь растерянно отыскать спасательный круг, и натыкаюсь на отстраненный взгляд Чона Хвана.

– Джон, – Чон Хван наконец-то обращается к охраннику. – Кинь ему круг. Думаю, он достаточно намучился.

Я перегибаюсь через борт в том месте, где упал Марк, и пытаюсь разглядеть в темноте его кудрявую шевелюру, но не вижу ничего кроме пузырьков. На меня волнами накатывает паника.

– Сделайте что-нибудь, – прошу я. – Он не умеет плавать! Я не вижу его… я не вижу…

– Что ты там шепчешь, Рид? – рука Эрика неожиданно оплетает мою талию. – М-м, опустишься на колени? Меня возбудили твои крики.

– Боже мой, он упал за борт в чертово Северное море! – яростно говорю я, разворачиваясь и толкая Эрика так же, как он толкал Марка.

На его жестоком лице расцветает пугающая улыбка, когда тот произносит:

– И? Он же сделал это сам. Мы не виноваты, не так ли?

Я не могу поверить, что слышу это. Я не могу поверить…

Прежде чем я успеваю подумать о последствиях, я делаю то, чему меня учил дядя Зак.

Я замахиваюсь и делаю точный удар правой прямо по заносчивому лицу Боулмена. Парень отшатывается назад, схватившись за нос. И капли крови, сочащиеся из его носа, неожиданно приносят мне удовлетворение.

– Ты мудак, Боулмен!

– Сука!

Он делает шаг вперед, намереваясь накинуться. Но я перелезаю через перила, прежде чем Эрик успевает меня схватить.

А потом я падаю.

Прямиком в ледяное Северное море.

Примечание:

Триггер (с англ. trigger – «спусковой крючок») – событие, которое вне зависимости от внешних обстоятельств вызывает у человека сильную эмоциональную реакцию.

Глава 6

Сенсибилизация

«…You can be the beautyТы можешь быть красавицей,And I could be the monsterА я мог бы быть монстром»Måneskin – I WANNA BE YOUR SLAVE

Элгин, Шотландия.

Охотник.

Семь лет назад.

Большую часть времени мне скучно.

Мне нужна постоянная стимуляция, чтобы отогнать эту скуку.

Я часто пренебрегаю общепризнанными нормами, законами и моралью, стараясь наполнить безликий мир красками, которые я не способен видеть так же, как их видят остальные. Это хрестоматийные признаки психопата.

Являюсь ли я им – психопатом? Присвоение ярлыков тому, что не поддается объяснению, – это так жалко, не правда ли? Но люди обожают это делать. И, да, если судить по многочисленным анализам докторов, я он и есть. Я психопат.

У меня снижена функция префронтальной коры, отвечающей за такие вещи, как эмпатия и проявление эмоций. Отсутствие сочувствия позволяет мне причинять боль другим и не чувствовать вины или стыда. И чужая кровь под моими ногами – это просто еще одна попытка отогнать эту чертову скуку.

Я даже не помню имени этого человека. Его губа лопнула, красная багровая жидкость стекает прямо ему в горло. Он кашляет, но моя несильная хватка не позволяет ему повернуть голову. Светлые волосы, голубые глаза. Скучно, безлико, лишь красный цвет его крови придает ему хоть немного достойного вида.

Парень умоляет меня отпустить его, чтобы он не захлебнулся собственной кровью. И я делаю это. Отпускаю его. Не потому, что я боюсь смерти. А скорее потому, что решение последствий будет весьма утомительным занятием.

– Чертов псих, – едва заметно шипит он, когда я снимаю тяжелый ботинок с его сломанных ребер.

Неужели он думал, что я его не услышу?

– Ты что-то сказал? – спокойно спрашиваю я, возвращая ботинок на место.

Кровь брызжет из его рта и носа, впитываясь в идеальную белую рубашку, которую ему погладил кто-то из слуг. До боя этот сноб был настолько заносчив, что я уверен – он никогда не гладил свои вещи. Хотя было трудно назвать это боем: ему хватило двух ударов, чтобы заставить меня молить о пощаде.

На меня накатывает странная отрешенность, ненавижу это чувство. Я надавливаю ботинком сильнее.

– Кастил, – Аарон широко улыбается и делает глубокую затяжку. – Полегче.

Я снимаю ботинок и встряхиваю блондина:

– Ты можешь извиниться, прежде чем я решу, что твоя жизнь ничего не стоит.

Его хриплый шепот эхом отражается от стен:

– И-и-извини, Кас.

– Молодец.

Я киваю персоналу клуба «Дьявол», чтобы они убрали тело с ринга и оказали парню медицинскую помощь. В конце концов, я же не зверь какой-то. Все они приходят ко мне сами, желая извлечь выгоду. Я же извлекаю свою. Жажду крови. Жажду погасить скуку, которая в последнее время всё сильнее сводит меня с ума.

Я равнодушно осматриваю клуб в ожидании следующего претендента. Но никто из присутствующих больше не желает вступать на ринг. Все они – напуганные, неуверенные маленькие мальчики, которые, по всей видимости, до последнего надеялись, что мы здесь играем в покер.

В покер мы играем. Но не на посвящении. Наши игры довольно жестоки.

Я закуриваю, смотря на незнакомого студента впереди – вероятно, он только приехал в Кингстон, не зная, чем мы тут занимаемся. Его лицо такое бледное, как будто он вот-вот намочит в штаны. Будь мужчиной, парень.

Этот мир жесток. Либо ты правишь, либо ты выживаешь. Я предпочитаю первое.

– Это все? – спрашиваю я, продолжая неторопливо курить.

– Да, – Эрик Боулмен усмехается. – Мало? Мы будем оттирать кровь неделю.

– Этого недостаточно, – говорю я с абсолютным спокойствием.

Мне скучно.

Пиздец как скучно.

Я обмениваюсь взглядом с Чоном, который все это время сидел неподалеку со свойственным ему отчуждением. Демоны Хвана, может быть, и не темнее моих, однако все еще сильны и полны сюрпризов.

– В Хоупман-Харбор сегодня вечеринка. Мы можем прийти, если захотите. У меня есть приглашение.

Эрик выгибает рыжую бровь.

– Ты думаешь, мы, блядь, нуждаемся в приглашении?

Чон морщится из-за его излишней эмоциональности. Его раздражал Боулмен, но он продолжал терпеть, потому что был согласен с моим мнением: Эрик Боулмен может быть полезен.

Польза. Единственное, о чем я задумываюсь, когда сближаюсь с тем или иным человеком.

– Нет, – неожиданно вмешивается Аарон, прекращая возиться со своей жертвой.

Внимание Эрика переходит на Аарона, останавливаясь на окровавленной клюшке в его руке.

– Нет? – уточняет Эрик, собравшись. – Не хочешь назвать причину?

Этого парня постоянно приходилось сажать на метафорический ошейник. Порой меня это утомляло, а порой добавляло красок в жизнь. Во время посвящений Боулмен, как я уже сказал ранее, был весьма полезен.

– Отвали, Эрик. Я сказал нет – значит, нет, – Аарон перемещает клюшку на другое плечо.

Боулмен не понимает, как Кинг близок к удару, а потому его рот не прекращает изливать гниль:

– И все же объяснись, принцесса.

Принцесса. Забавное прозвище для того, чья фамилия Кинг. Поэтому я позволяю Эрику быть с нами. Иногда он меня забавляет.

– Еще раз назовешь меня так и я отрежу тебе язык, – он наклоняет голову, улыбаясь от уха до уха. – Хотя я могу сделать это сейчас.

– Успокойся.

Аарон повторяет мои же слова:

– Этого недостаточно.

Аарон Кинг знает, что такое грань. Я вижу, как в его ясных глазах плещется жажда. Однажды он сорвется. Но я пообещал Кингу быть рядом, когда этот неотвратимый момент наступит.

– Значит, мы едем в Хоупман-Харбор? – спрашивает Чон, останавливаясь рядом.

Он спрашивает у меня разрешения, а я тем временем пытаюсь найти причину категоричного ответа Аарона. Мне не нравилось, что Кинг что-то от меня скрывает.

– Да, – отвечаю я безразлично.

Я не буду держать при себе человека, в котором не уверен.

Недосказанность – это тоже ложь. А ложь – это предательство, которого я не потерплю. Аарон Кинг, Чон Хван и Эрик Боулмен – единственные, кому я позволил приблизиться к себе. Последнего я держу как можно дальше от собственных планов. Во всяком случае, пока он не заслужит это право.

Мы наследники самых влиятельных корпораций, и скоро мы получим свое место под солнцем. Или отберем. Рано или поздно.

Для осуществления моего плана мне понадобится вся тройка наследников. И, возможно, еще парочка тех, кто сможет пройти посвящение. Жестокость, безумие, ум – вот качества, которые я ищу в каждом, кто надеется попасть в клуб «Дьявол».

Кого мы отобрали на этом посвящении? Никого. Никто, блядь, даже не смог дотронуться до нас на этой импровизированной жестокой вечеринке. Ни единая душа.

Не считая скучной монашки.

Я закуриваю очередную сигарету, наблюдая за жалким трясущимся существом. Существом, которое умудрилось достать из воды парня вдвое больше нее. Эрик Боулмен сходит с ума от ярости за то, что девчонка чуть не сломала ему нос, но я останавливаю его, отрицательно мотнув головой.

Скука уходит на задний план, когда я вижу задыхающегося мокрого котенка.

Внезапно мне хочется увидеть на ее красивом лице сочетание страха и дрожи, переплетающихся с возбуждением. Мой член твердеет, когда она случайно смотрит мне прямо в глаза. Мне. Мне, блядь, никто не смотрит прямо в глаза, может быть, за исключением Чона. Они слишком пустые, слишком пугающие для обычных людей, у которых есть инстинкт самосохранения. Хотя я могу быть обаятельным, если захочу поиграть.

А я определенно хочу поиграть с этим хрупким беззащитным котенком.

Ее взгляд. Пережитый страх расширил ее черные зрачки, которые окаймляла сумрачная радужка. Расплавленный металл. Этот оттенок даже почти вышел на один уровень с красным – моим любимым цветом. Ее светлые волосы потемнели и теперь струились по нежному лицу и шее, умоляющей сжать ее в моей крепкой хватке.

Я бросаю сигарету на пол яхты и топчу ее ботинком, чувствуя охвативший меня интерес. Мой мозг красочно генерирует сценарий, в котором Катерина кричит.

О, я бы очень хотел услышать, как она кричит.

И да, я знаю ее имя.

Если бы не ее возраст и девственность, она бы давно была в моей постели. Но я, как и Эрик Боулмен, не люблю возиться с такими, как она. Меня не привлекают неопытные.

Если Эрик надеялся на то, что я не обращу на Катерину свое внимание, пока она невинная монашка, то было глупо предполагать, что я не трону ее.

Умный ход, подонок. Но эта девушка совершила ошибку, показав передо мной свою суть.

Тебе не следовало этого делать, Кэт.

Теперь мне придется поохотиться на тебя, котенок.

Примечание:

Сенсибилизация (в психологии) – повышение чувствительности нервных центров под влиянием действия раздражителя.

Глава 7

Обсессия

«…Before I hunt you downПрежде чем я выслежу тебя,Grab your chinСхвачу тебя за подбородок,And kiss your lipsИ поцелую твои губы»Austin Giorgio – You Put A Spell On Me

Кингстон, Шотландия.

Призрак.

Семь лет назад.

– У тебя все хорошо, Кэтти?

Я предусмотрительно не включаю камеру во время телефонного разговора с Заком. Если контроль голоса был мне подвластен, то выражение лица могло меня выдать. Особенно перед дядей, который всегда был слишком проницательным.

Чертов канадский шпион.

– Да, все хорошо, – уверенно отвечаю я, с яростью размазывая антрацитовую краску по холсту.

– Ты уверена?

Я замираю, разглядывая депрессивные оттенки. Без понятия, что это будет за картина. Я даже не понимаю, какие конкретно образы рисую – они просто приходят в мою голову, поедая меня заживо.

– Да, все в порядке, Зак, – мой голос стал мягче. – Много домашки в начале семестра, ты же знаешь. Лучше расскажи, как там Сэм.

– Ну-ну, – дядя хмыкает и переводит камеру на золотистого лабрадора. Лапа Сэма перевязана, а карие глаза смотрят на меня с любовью, хотя пес даже не знает, кто находится по ту сторону экрана. – Доктор Фишер сказала, что еще пару дней и будет как новенький. Из травм у него останется только боязнь ежей.

– Слава богу, – я вздыхаю, откладывая палитру с кистями. – Надеюсь, ты пригласил ее на свидание?

Дядя Зак был очень похож на моего отца: пшеничные непослушные волосы, серые глаза и острые скулы. Ума не приложу, почему он никак не решался позвать эту девушку на свидание.

– Не думаю, что Аврора готова нарушить медицинскую этику, – Зак усмехается, а из моей груди вырывается смешок:

– Не думаю, что медицинская этика работает таким образом.

– К тому же Сэм влюблен в нее по уши. Я стану настоящим врагом, если уведу у него девушку.

Я держусь за живот, когда из меня наконец выходит нормальный смех… пока не чувствую, как по спине неожиданно ползут мурашки.

Острые клыки тревоги впиваются в мою кожу, но я заставляю себя не смотреть в окно, как обезумевшая.

– Сэм переживет, – я прочищаю горло. – Я серьезно, Зак. Пригласи ее на свидание.

– Может быть, в следующий раз. Расскажи про свои выходные.

Боже, какой же он настырный. Я люблю своего дядю. Безумно люблю. Но если я поведаю ему о недавнем инциденте, то ссоры с мамой не избежать.

Дядя Зак будет до последнего отстаивать позицию о моем немедленном переводе. Мама же будет изводить меня разговорами о деньгах и о том, как много они в меня вложили. Между ними опять вспыхнет война и их хрупкое перемирие канет в небытие.

Тем более… Кембридж.

После Кингстона мне будут открыты все двери и я не собираюсь изменять своей мечте из-за какой-то четверки засранцев.

– Ничего особенного, – бормочу я, чувствуя чужое присутствие.

Я растерянно оглядываюсь в комнате, в которой кроме меня никого не было. Но я ощущала чужое присутствие.

Словно кто-то наблюдает.

Мной повелевает совершенно детское желание проверить ванную комнату, шкаф, заглянуть под кровать, чтобы убедиться, что там нет монстров.

Однако я всегда знала правду: монстры живут только в моей голове.

– Ты куда-то выходила?

– Да, – выдыхаю я. – На вечеринку вместе с девочками.

Я вытираю руки и подхожу к окну. Тусклые фонари и луна подсвечивают вековые деревья, делая их по-настоящему жуткими. Внутренний двор обычно плохо освещался в вечернее время суток, но раньше это меня не пугало.

Задвинув шторы, я возвращаюсь к рабочему столу.

– И как все прошло?

Серые глаза дяди Зака смотрят на меня внимательно, под тяжестью его взгляда хочется сдаться. Мое горло сжимается от того, как сильно я хочу рассказать ему о произошедшем.

– Так себе, – вру я. – Лучше бы осталась дома.

– Вот как. Ты продолжаешь бегать? С твоей умственной нагрузкой тебе полезны физические упражнения.

– Хотела выйти на пробежку после нашего звонка, – несмело произношу я, снова кидая взгляд на окно.

Я любила Кингстон еще по одной главной причине: здесь безопасно. Лучшая охрана, лучшие технологии, полностью закрытая территория. Если не брать в расчет жестокий и аморальный клуб, мне и вправду было спокойно.

До субботней ночи.

– Отличная идея. Только напиши мне позже. Пока, Кэтти.

– Пока, Зак.

Я вешаю трубку, раздумывая над этой идеей, а потом решительно иду переодеваться в спортивную форму. Натянув на себя черные легинсы с ветровкой, я обуваю кроссовки и выхожу на пробежку.

К черту все это.

Без понятия, откуда взялась эта странная паранойя, но я не желаю идти у нее на поводу и ограничивать себя из-за глупых страхов.

Моя кровь бурлит при воспоминании о вечеринке. О том, какие ужасные вещи там творились. Я чудом вытащила Марка, вдоволь наглотавшись соленой воды, благо все обошлось.

Меня даже не доставал Эрик Боулмен, хоть я и ждала скорой расправы из-за моего удара. На меня смотрели все ученики Кингстона, меня обсуждали, но на протяжении недели меня никто не тревожил.

Интересно, так все и будет продолжаться? Или…

Никакого или.

«Кэт, – прошу я себя. – Успокойся».

Холодный воздух приводит меня в чувство.

Я с наслаждением втягиваю в себя запах сырой земли и прелой листвы, пока бегу в сторону футбольного поля. Бег всегда помогает мне сосредоточиться, очистить голову, но, к сожалению, не в этот раз…

Густые деревья леса больше не кажутся мне привлекательными, а хруст под ногами приводит в настоящий ужас и заставляет прислушиваться к каждому шороху. Когда я выхожу на протяженную аллею, на меня с новой силой накатывает паника.

Я замедляюсь, чтобы выключить музыку в наушниках, и продолжаю бежать.

Тусклые желтые огни едва ли способны подавить мое разыгравшееся воображение. Я часто бегаю вечером после занятий, но почему-то именно сегодня мне неспокойно.

В животе все сжимается. Мне приходится глубоко дышать, чтобы не скатиться в паническую атаку. Моя скорость все больше, но это не помогает рассеять ужасающих призраков.

Опять это дурацкое ощущение.

Словно кто-то смотрит на меня.

Кто-то позади меня.

Я резко останавливаюсь, загнанно дыша.

Черт возьми, Кэт, ты спятила! Здесь никого нет! А если и есть, то это студенты, преподаватели или персонал.

Громкий демонический звук доносится до моего обостренного слуха, будто кто-то рядом наступил на ветку, и мое сердце на миг останавливается.

Дыхание начинает вырываться из меня рваными порциями, но я заставляю свои чертовы легкие работать, а затем пускаюсь в бег. Очень-очень быстрый бег.

Боже, да я никогда в жизни так быстро не бегала. Мои мышцы горят от напряжения, а легкие вот-вот лопнут.

Я почти у кампуса…

Еще немного…

Я вздрагиваю, когда вдалеке вдруг мелькает высокая темная фигура. Крик застревает в моем горле. Я пячусь к двери спиной, боясь, что на меня нападут. Но стоит отвлечься на вход в общежитие и вернуть взгляд на деревья, как фигура исчезает.

И это не впервые.

После школы, во время уроков, во время прогулки я замечала кого-то. Этот кто-то даже не пытается быть незамеченным.

За мной кто-то следит.

Я чувствую его взгляд.

Или мне так кажется?..

Черт побери, да что со мной такое?

Оказавшись у себя в комнате, я несколько раз проверяю, заперта ли дверь, и замираю прямо на пороге. На мрачном холсте блестит яркое багровое пятно свежей краски.

Краски, которую я совершенно точно не наносила.

Я ненавижу то, как в последнее время меня съедает тревожность.

И еще я ненавижу свою успеваемость. Моя первая «С+», выведенная отвратительными красными чернилами, смотрит на меня с усмешкой и вызывает противную тошноту.

В последний раз я получила «С» на уроке черчения.

Когда мне было девять.

И то у меня был сломан палец, я физически не могла делать четкие эскизы. Но «С+» по тригонометрии – это просто удар под дых. И новый преподаватель искусств меня невзлюбила… Превосходное начало семестра!

Очистив и убрав все кисти, я решаю поработать в конюшне какое-то время. Эль обожала работать волонтером и взяла меня за компанию, за что я ей сильно благодарна.

До ужина у меня есть около часа, чтобы почистить и покормить лошадей. Наконец, оставшись наедине с моей любимицей Блюбелл, я провожу рукой по ее светлой шее и начинаю с нажимом гладить – слишком нежные прикосновения лошади воспринимают как щекотку.

– Скажи, Колокольчик, я спятила? – тихо спрашиваю я, заглядывая в ее добрые глаза.

Навязчивое желание обернуться никуда не уходит.

Словно я везде вижу его. Призрака.

Нет, призраком была я, а моя тень была Охотником, который желал поглотить меня полностью и без остатка. Всю неделю я уверяю себя, что это лишь игры моего больного воображения. Больше не было никаких признаков преследования, кроме, разве что, ощущения пристального взгляда и того случая с краской. Но и то и другое я могла списать на паранойю.

Может быть, я действительно тогда добавила красный и не заметила?

Погладив Блюбелл напоследок, я распускаю волосы и иду в сторону главного здания. Под конец сентября учащаются дожди и даже сейчас, несмотря на проглядывающее солнце, есть небольшая морось.

Как ни странно, небольшая прогулка и божественный запах озона успокаивают меня. Редкие капли попадают на телефон. Прикрывая ладонью экран, я захожу в общий чат девочек, чтобы проверить сообщения.

Эмма: Меня пугает сентябрь. Прошла половина месяца, а траты по моим счетам выглядят так, словно я купила машину.

Элеонор: *смеющийся эмодзи* Опять новая сумка?

Эмма: Нет, организовываю путешествие на конец декабря. Мама хочет поехать в Куршавель, чтобы покататься на лыжах. Поедете с нами?

Элеонор: Я пас.

Эмма: Кэт? Напиши, как освободишься.

Катерина: Я тоже не смогу, обещала Мари провести Рождество в Лондоне *грустный эмодзи*. Вы в столовой?

Эмма: Предатели. Да, мы в столовой. Тут всадник апокалипсиса и задница кузен. Взяли тебе ужин, ты скоро?

Я прикусываю губу и останавливаюсь посреди дороги, когда вижу последнюю строчку. Интуиция кричит о том, что нужно развернуться и бежать, а здравый смысл, как всегда, проявляет гордость: Боже, Катерина. Если ты будешь бояться всех восемнадцатилетних мудаков, то можно просто не выходить из дома.

Обеденный зал Кингстона – это довольно сложное строение, представляющее собой средневековый холл с необычным столом на возвышении, за которым иногда трапезничали профессора. Нам приходилось есть под пристальными взглядами не только учителей, но еще и картин семнадцатого века – лица Рембрандта и Вермеера выделялись за счет подсветки и смотрели на нас с неодобрением.

Или на меня.

К черту спокойствие.

Да, «С+» все никак не могла выйти из головы, и когда я наконец захожу в зал, на моем лице читается: «Скажите мне хоть слово и я убью вас на месте».

Увидев девочек, я машу им рукой и подхожу к столу, за которым меня уже ждали томленые овощи и жареная курица. В холле стоит странный ажиотаж, впрочем, причина излишней возбужденности становится ясна сразу: в самом дальнем углу в окружении десятка других ребят сидят Чон Хван и Эрик Боулмен. Последний, закинув на стол ноги и пуская в потолок дым, неторопливо курит, не заботясь о мнении преподавателей.

Господи, ну что за придурок.