скачать книгу бесплатно
– Понял… Не ходи, пап… – Том выглядел на самом деле напуганным. – Пап, он реально страшный, как… как…
– Как кто? – Майор остановился. Он никогда не видел сына таким. Даже вчера. Никогда.
– Ты будешь смеяться… – пробормотал мальчик.
– Как кто, Том? – тихо и настойчиво спросил майор. – Я не буду смеяться. Что бы ты ни сказал. Слово офицера.
Мальчик коротко выдохнул и взглянул прямо в глаза отцу:
– Как Сатана, пап, – сказал он тихо…
К удивлению майора, это был «Харлей». Здоровенный, как мустанг, тюнингованный «Харлей» из черного и серого хрома. Такой же уместный здесь, как закусочная «Старбакс» или вывеска на окраине очередного маленького городка со Среднего Запада. Мотоцикл твердо стоял прямо посередине дороги, на осевой разметке.
А на нем, скрестив на груди руки и чуть откинувшись назад, на высокую, явно заказанную под размер хозяина спинку, сидел молодой мужчина в черном тонком свитере, таких же джинсах (на широком, украшенном золотом поясе висели длинный нож и большой пистолет в поблескивающей лаком деревянной кобуре) и сапогах из отлично выделанной кожи.
Кларенс видел его очень хорошо, затаившись в кустах. Это был рослый, могучий атлет, но при этом очень молодой, с красивым лицом, поразительно благородные и выразительные черты которого почти удивляли. Длинные густые черные локоны, вьющиеся на концах, перехватывала небрежная красная лента-повязка, единственное яркое пятно. Скрестив на груди руки в черных тактических перчатках и откинувшись на спинку, человек смотрел куда-то на северо-запад, в небо.
И улыбался. Кларенс видел угол тонких бледных губ широкого рта.
А потом, едва майор подумал о его улыбке, мотоциклист повернулся к нему.
Точно в его сторону.
Большие холодные глаза, зеленовато-коричневые, как мутное плохое стекло, нашли Кларенса, словно в них были встроены тепловизоры. Улыбка, подумал майор, вставая и держа мотоциклиста на прицеле. Господи Боже, какая у него отвратительная улыбка! Так бы улыбался Грех, если бы обрел плоть.
– Привет, – мотоциклист говорил по-английски с произношением все того же Среднего Запада. От грузина, кстати, в нем ничего не было. И на русского он тоже не походил.
«Не обманывай себя, – подумал майор, продолжая целиться. – Том прав. И ты это видишь».
– Уходи, – сказал Кларенс. – Уезжай. Мы тебя не трогаем.
Это звучало жалко и даже нелепо – стоя с автоматом в руках, держа на прицеле того, у кого нет в руках оружия… И в то же время Кларенс понимал, что это скорее жалко, чем нелепо.
Улыбка стала еще шире.
– Не хочешь прочесть экзорцизм, майор Фил Кларенс? – осведомился мотоциклист и торжественно осенил себя крестом. Сперва католическим, потом православным. И расхохотался. Так, что майор почувствовал, как останавливается сердце. В глазах помутилось, он опустил автомат и пошатнулся. В гудящей кровавым приливом в висках серой кружащейся пелене слова мотоциклиста раздавались как гром, хотя Кларенс понимал краешком мозга, что тот не кричит, а просто говорит, даже не очень громко. – Я не уйду, глупец. И меня не изгнать – ничем не изгнать, никому не изгнать. Но вас я не трону, и сейчас я отсюда уеду. Вы мне не более интересны, чем блохи в горящем доме, – что мне, гоняться за вами и давить поодиночке? А вот полюбоваться на пожар я очень даже не прочь… – И вдруг резко выкрикнул, и от этого крика словно бы дрожь пошла по воздуху и почве, вибрирующе передаваясь в тело майора: – Здравствуй, Земля!!!
Майор почувствовал, что ноги его больше не держат. И повалился ничком, гаснущим сознанием отметив: мотоцикл взревел как-то насмешливо, и этот ревущий рокот растаял вдали…
«Она слишком много плачет за эти сутки», – подумал Кларенс, пытаясь сесть. Что-то не давало, и он не сразу понял, что, пока плачущая Джессика поливает его лицо водой из фляжки, Том удерживает его за плечи, бормоча:
– Пап, пап, полежи еще немного, полежи…
– Вы меня сюда принесли? – Майор понял, что лежит на куртке. Твердо отстранил руки Томми, улыбнулся дочери и все-таки сел. Прислушался к себе – нет, все нормально. – Я потерял сознание… нервы, наверное. Да, нервы.
– Кто это был? На мотоцикле? – Том заглянул в глаза отцу – требовательно, пристально.
– Я не знаю, – покачал головой Кларенс. – Уехал, и хорошо. Ты прав – неприятный человек какой-то. Наверное, бандит.
Томми несколько секунд еще вглядывался в лицо отца и, видимо, предпочел поверить. Даже облегченно перевел дух и подмигнул Джессике:
– Ну вот, зря мы вчера перетрусили.
Не зря, подумал майор, вставая. Еле сдержал дрожь, вспомнив мотоциклиста. Думать о нем не хотелось. Но думалось – и Кларенс со спокойным ужасом, который теперь уже не отпускал его, не давал себе произнести то, что знал.
Он знал, кто это был. Как бы это дико и иррационально ни звучало! Но если это… то…
Джессика на заднем сиденье опять задремала. Это не очень нравилось Кларенсу, но, с другой стороны, пусть дремлет, меньше увидит и запомнит. Они вернутся в безопасное место, и все забудется, словно дурной сон. Майор отгонял от себя мысль о том, что, возможно, такого места больше нет. Нигде нет.
Томми сидел рядом. Ждал, когда отец наконец решит двигаться дальше. Потом сказал, глядя перед собой, – солнце уже поднялось высоко, но смотреть на него можно было совершенно спокойно:
– Пап, эти, вчера… они ведь были военные.
– Дезертиры, наверное, сынок. – Кларенс тоже взглянул на алый диск. – Когда русские сделали три восьмерки, у них тут за сутки разбежалась почти вся армия. Я хорошо помню, как это было.
– Пап, – Томми встал коленями на сиденье, – пап, мне не нравятся вон те тучи. Вон те. Справа от солнца. Смотри!
Отец и сын замолчали, глядя вперед.
Бурый, комковатый, шевелящийся полог надвигался с северо-запада. Небо словно быстро и равномерно закрашивали грязной краской.
И эта краска… была живой.
– Если бы мы были в Канзасе, я бы решил, что приближается ураган, – как можно спокойней сказал майор.
– Это и есть… ураган? – Томми вздрогнул, не сводя глаз с небосклона.
Тучи коснулись края солнечного диска и неостановимо, плавно ползли дальше и дальше.
– Нет, – покачал головой Кларенс. – Тут не бывает такого.
– А что это, пап?
– Я не знаю, сынок, – честно ответил майор.
– Это что-то страшное, – медленно сказал мальчик, снова возвращаясь взглядом к туче. – Смотри… птицы летят. И как много… – Он подался к лобовому стеклу. – Пап… пап, они убегают от этой тучи. Пап, ты видишь?! – И вдруг выкрикнул тонко: – О господи, пап!!! – И, отшатнувшись назад, всем телом влип в кресло – так, что оно хрустнуло.
Завопила Джессика.
Майор видел. И чувствовал, как холодеет, покрывается липким потом тело, поднимается дыбом каждая волосинка на коже. Ему вдруг захотелось завыть, выскочить из машины и бежать прочь, бежать с криком, бежать, пока…
Нет, тут дети. Его сын и дочь.
Страх не прошел. Но теперь его можно контролировать. Хотя это трудно. Неимоверно трудно.
Бежали не только сплошным небесным ковром улетающие птицы. Через дорогу вдруг потоком – нескончаемым, алогичным и ужасным – хлынули из леса звери. Бок о бок – и самые разные. Молча. Хищные и травоядные. Мелкие и крупные. Майор даже не предполагал, что в окрестных лесах столько живности.
Джессика замолчала, втиснувшись между двумя передними сиденьями. Том обнимал ее одной рукой, закрывая глаза. Поток животных иссякал, хотя птицы все летели и летели… и падали, разбиваясь друг о друга. Две или три упали на машину, мазнув красным по лобовому стеклу. В десятке шагов от сидящих в автомобиле людей прошел большой медведь; прямо напротив машины он вдруг поднялся на задние лапы и угрожающе заревел, запрокинув голову с оскаленными жуткими клыками к небу. Стоял и ревел так долго, с полминуты. Больше никого из животных не было, а он все высился на фоне сделавшегося низким, бугристым, отливающего странным багрянцем неба. Когда вдали на юго-востоке исчезла последняя полоска яркой, сияющей голубизны, медведь словно бы опрокинулся на все четыре лапы и пошел прочь через дорогу, громко хрипя и мотая головой. Исчез в тенях на другой стороне шоссе.
Полумрак, понял Кларенс. Это не тени. Просто стало темно. Как в самый пасмурный осенний день или даже вечером. Более-менее видно, но читать, например, нельзя… А ведь сейчас утро. Сейчас еще нет восьми часов утра.
Тот дрожащий гул, на который обратил его внимание сын, не прекращался, как и подрагиванье земли. Вдобавок начался ветер. Это было видно даже из машины. Шевелились перья одной из мертвых птиц перед лобовым стеклом.
– Выйди, убери их, – приказал Кларенс сыну. – Джессика, сядь сзади и постарайся ничего не бояться. Мы сейчас поедем… А пока помоги мне посчитать оружие, хорошо?..
Три автомата (один Том взял с собой; Кларенс бросил мельком взгляд на лобовое стекло, на старательно закушенную губу работающего сына) – «калашниковы» с постоянными прикладами под русский калибр 5,45, на одном был американский подствольник М203PI, к которому имелась всего одна граната; кассету с остальными Кларенс вчера забыл на трупе. Двадцать один магазин, считая те, что на автоматах. Вроде бы все полные. Пять ручных гранат. Гранаты тоже были американские – противопехотные М67. Пистолет – майор помнил, что вчера видел на бедре у одного из убитых кобуру, но… но тоже забыл его. Ладно. Пусть.
Том, очистивший машину скребком, вернулся и сказал, что ветер холодный, а увидев, что внутри считают оружие, тоже вспомнил вчерашний пистолет и спросил:
– Па, может быть, «беретту» отдадим Джесси? Только надо научить ее стрелять. Слышишь, Джесс, хочешь научиться стрелять?
– Я хочу домой, – ответила девочка. – Поедем скорей, пап!..
У перевала Кларенс снова сбросил скорость. Ветер мел через дорогу, как жесткая метла из металлических прутьев. Им попалась горящая легковая машина; не остановились. Не остановились и потом, проезжая окраиной села. Дома у дороги тоже горели, очень ярко в этом странном утреннем вечере, ровный сильный ветер вытягивал пламя в длинные почти неподвижные хвосты. На погнувшемся дорожном указателе у поворота висел труп в полувоенном. В петле. Повешенный. Рядом паслись две белых козы – они словно бы светились в сумраке. Том оглянулся – сестра снова дремала – и тихо спросил:
– Пап, нас бросили?
– Я не думаю, что это называется «бросили». – Кларенс думал о блокпосте грузинской армии на перевале. Именно о нем. – То есть я хочу сказать, что никто не бросал нас специально, понимаешь? Просто… мне кажется, что властям сейчас, как бы тебе сказать, не до нас. Понимаешь?
Мальчик кивнул. Потом, отвернувшись к окну, отрывисто, в несколько приемов, выговорил:
– Пап, я хочу домой. В Штаты. Я очень хочу домой.
– Я знаю, Томми. – Голос майора был ласковым. – Я тоже очень хочу домой.
– Но мы ведь туда не вернемся? – Сын упорно смотрел в окно, держа автомат на коленях.
– Нет. Не думаю, что вернемся.
– А как же мама?
– Томми, я не знаю.
– Может быть, дома все в порядке? Может быть, за нами все-таки прилетят или пришлют корабль? Мы же победили в войне, разве нет? Мы разбомбили русских, ведь так?
Больше всего на свете майору хотелось сказать «да». Но он хорошо знал, что на территории США уже разорвалось немало бомб. И если «разбомбили русских» было верно, то не менее верно, что и американцев разбомбили тоже. В штабе говорили: ядерную войну начали именно русские, начали в тот момент, когда поняли, что не смогут отбиться, или когда увидели, что политики предали их страну… уже не разберешься сейчас. Но, видимо, два дня назад ядерная война началась по-настоящему. На полную мощь.
А вот его подозрение, которое появилось впервые на дороге при виде ползущего живого облака, перерастало в страшную уверенность.
ЯДЕРНАЯ ЗИМА. Которой пугали людей в его детстве и которой не может быть, как доказали ученые позже. Ядерная зима, и вдобавок что-то случилось с планетой. Испортилось что-то внутри, смутно подумал майор. Ему стало страшно. Всплеск страха – как высокая волна над и без того мутным озером.
– Том, послушай меня. – Мальчик повернулся к отцу. На щеках у него были следы слез. Свежие. – Мы почти приехали. Как бы там ни было, но на штабной базе наши. Но мы еще недоехали. Понимаешь меня?
– Да. Понимаю, – Том кивнул.
– Сейчас будет блокпост грузинской армии. Но, Том, я не знаю, есть ли вообще еще эта армия, кому она подчиняется и вообще… Для нас это просто чужие люди с оружием, которые захотят нас остановить. Мы не остановимся. Мы попытаемся просто проехать. Если нас станут останавливать – мы их убьем. Понимаешь?
– Понимаю… – Мальчик не спускал глаз с отца.
Кларенс заставил себя и дальше говорить спокойно:
– Я хочу, чтобы ты поклялся мне. Поклялся, что не бросишь сестру. Никогда и ни за что, пока жив. Неважно, буду ли жив я, неважно, что случится с миром, неважно, погаснет ли солнце, разверзнется ли земля или планета сойдет с орбиты. Неважно – ты ее не бросишь. Только если умрешь.
Мальчик смотрел серьезно, внимательно. Молча. Потом спросил:
– Все плохо, пап? – Кларенс кивнул. – Все очень плохо, да? – Майор кивнул снова. – И будет плохо долго? – Снова кивок. Томми длинно, с перерывами, вздохнул. Потом сказал: – Я клянусь, что, пока я жив, Джессику не брошу. Вот… ну, я не знаю, что еще сказать. Ну, там… честное скаутское. Ну, я клянусь, в общем.
Майор удобней устроил сбоку от себя «калашников». Еще раз посмотрел на сына:
– Тогда едем…
Надежда умирает последней. И в страшных муках. Об этом майор Кларенс подумал, когда они подъезжали к двойной коробке блокпоста и он услышал вопрос сына:
– Может быть, это обычный блокпост?
– Не думаю, – медленно ответил Кларенс. И добавил: – Смотри внимательно…
Том кивнул. Он понял, о чем говорит отец. Сбоку от дороги, прямо вдоль обрыва с одной стороны и под скалой с другой стояли машины. Много. Десятки. Самые разные. Людей не было видно нигде. Ущелье глубокое. А вон тот кунг – американский армейский кунг, за блокпостом – очень вместительный.
– Джесс, ложись на пол. Не на сиденье – на пол… так… – Майор вел машину медленней и следил, чтобы дочь все выполнила. – Накройся курткой и лежи тихо. Не шевелись. Молчи. Не смей издавать ни звука, не смей делать ни единого движения…
– Пап, они перегородили дорогу, – предупредил Том.
Кларенс похолодел, поворачиваясь вперед. Но дорогу перегородили не «ежами» – один из солдат как раз протягивал поперек разбитого асфальта серую шипастую змею.
– Когда я скажу «давай» – выскочишь и отдернешь ее, – сказал майор. – Запомни: «Давай!» Не закрывай дверь, не останавливайся, что бы ни произошло, – выскочишь, отдернешь и сразу назад. Что бы ни случилось. Сейчас сиди спокойно.
Над блокпостом все еще был флаг. Майору захотелось начать думать, как сын. Это просто блокпост союзной армии. Так можно думать, чтобы было спокойней. До того самого момента…
Он видел на асфальте тут и там множество размазанных темных полос. Трупы тащили к ущелью. Тут и там. Тут и там. Тут. И там. Не счесть полос. Кое-где они слились в ровный слой странной дорожной краски.
Он положил на колени две гранаты, одной рукой разогнув усики предохранителей. Зацепил кольца за петлю для ремня. Так. Сейчас. Пулемет в капонире, а один уже идет к останавливающейся машине. Улыбается, но эта улыбка наклеена на мертвое, полное ужаса бледное лицо. Ему тоже страшно. Или он сошел с ума, этот солдат.
– Томми, убей его. Опусти окно и убей его сейчас.
– Хорошо, пап.
Томми опустил, бешено вращая ручку, стекло, немного высунулся, крикнул на ломаном грузинском – широкая улыбка, Кларенс видел ее в зеркальце заднего обзора, наивные глаза; глупый мальчик на переднем сиденье машины отца:
– Мы американцы, мы едем в поселок! – И уже по-английски: – Пропустите нас поскорей, пожалуйста!
Солдат остановился. Рефлекторно. Не мог не остановиться. В тот самый момент, когда он спиной почти закрывал машину от капонира. «Неужели мой сын все это просчитал?» – подумал Кларенс, быстро распахивая дверцу. С левой он выстрелил в стоящего у обочины из «беретты», и тот молча кувыркнулся в пропасть. Что делал сын, майор не видел, он только услышал, уже бросая обе гранаты (петля лопнула) в пулеметчиков, отчетливые слова Томми:
– Скажи «сыр», сволочь!
Короткая очередь «калашникова» из окна прозвучала на миг раньше двойного разрыва и крика майора: «Давай!» Кларенс метнулся обратно за руль. Томми внутри уже не было – пригибаясь, он с натугой тащил прочь металлическую змею, потом бросился в рванувшую с места машину, заднее правое стекло которой лопнуло и посыпалось брызгами. Сидя боком – ноги наружу – в открытой двери набирающего скорость автомобиля, мальчишка выпустил, кажется, весь магазин в одному ему видимую цель… Выстрелов больше не было, даже вслед.
– Никто не гонится, – сообщил Том, когда они проскочили перевал и неслись пологим спуском между маленьких пустынных клочков полей. Над поселком тянуло дым и пар – отсюда хорошо была видна огромная вчерашняя трещина. Вдали за нею, там, где располагалась авиабаза, на которой они были вчера, упирались в темное шевелящееся небо почти неразличимые на его фоне столбы густого черного дыма.
