скачать книгу бесплатно
Может, тогда станет легче и сдвинется невидимая каменная плита, от которой у Арины так тяжело на сердце, что даже больно дышать.
Наступило первое сентября, но Настино место за партой осталось пустым. Арина молча подняла руку.
– Что тебе, Зяблова? Хочешь выйти?
Арина встала. Хотела ответить, но голос ей не подчинился, а из глаз потекли слёзы.
– Ну что ты, что ты… Не надо плакать. С твоей подружкой всё хорошо, просто она уехала.
– Как… уехала? Куда?
– Куда-то в Приуралье, я не знаю точно. Приезжали её родители, забрали аттестат. Теперь Настя Пичугина будет учиться в другой школе, и надеюсь, не посрамит нашу гимназию. А ты иди умойся и приходи в класс.
Арина плескала в лицо водой, а слёзы все лились… С Настей они больше не увидятся. Она даже не приехала попрощаться. Даже адреса не оставила. И некому рассказать об Агафье, не с кем поделиться…
Весь урок Арина просидела уставясь в стену и сосредоточенно о чём-то думая. А на перемене выкопала из-под куста сирени обёртку от шоколадного батончика – всё, что у неё осталось на память о Насте.
Неприятности на этом не кончились, посыпались как горох из дырявого мешка. Новым ударом стало известие о расформировании приюта. Арина со страхом думала, как ей теперь жить. Где теперь – жить?! Что с ними со всеми будет? Правда, это случится ещё не скоро, следующей осенью. Приют закроют, а православная гимназия останется, только учиться в ней Арине больше не придётся.
Стараниями монахинь для большинства воспитанниц нашлись приёмные родители. Машу Горшенину взяла к себе дальняя родственница, оформив опекунство. Четверых девочек забрали домой матери, отбывшие сроки в местах заключения и восстановленные в родительских правах. Одна из них через месяц вернулась обратно. Арина бы ни за что не вернулась. Её и ещё двенадцать девочек отправят в специализированные детские дома-интернаты.
«А куда ж вас девать, горемычных?»
? ? ?
Вышивать Арина больше не могла – дрожали пальцы. И есть не могла – еда застревала в горле и не желала проглатываться. У неё не было подруг – ей никто не нужен, только Настя.
Девочка надолго впала в депрессию. Стала угрюмой, озлобленной, невыносимой. Маятник биполярного расстройства психики, которое невозможно распознать в раннем детстве и о котором догадывалась матушка Анисия, – маятник вздрогнул и закачался, расшатывая кирпичик за кирпичиком тот фундамент, который год за годом складывали сёстры-монахини и гимназические учителя:
«Мы трудимся, но Бог решает, что и как будет в нашей жизни».
Закрыть приют решил не Бог, решили люди, прикрываясь красивыми словами: выходило так, будто они делали благое дело.
«Пребудьте в терпении и не давайте расслабляться сердцем во время бедствий, но воздавайте за них благодарения, чтобы получить воздаяние от Господа».
Воздаянием для Арины стало холодное одиночество: от неё ушли все, кого она любила.
«Рассуждение выше всего, терпение нужнее всего, молчание лучше всего, многоречие хуже всего».
Молчи или рассуждай, терпи или не терпи, ничего от этого не изменится, Арининого мнения никто не спрашивал за всю её тринадцатилетнюю жизнь.
«Восход к вершине: простота, послушание, вера, надежда, смирение, кротость, радость, любовь, молитва».
Вершина представлялась как-то смутно. Арина исполняла всё, что предписывалось монастырскими правилами, но не дошла даже до подножия: под ногами разверзлась пропасть.
«Обиды терпи сначала молчанием, потом укорением себя, потом молитвой за обижающих».
«Не дождётесь!» – сказала Арина «обижающим».
Последним ударом стало предательство Вечесловых. Арина чувствовала себя четырёхлетней девочкой, которую наказали без вины, в воспитательных целях. Так делала мать, когда у Арины не получалось правильно выполнить колесо или шпагат. Арина ненавидела гимнастику, но старалась изо всех сил. И у неё стало получаться – и колесо, и рандат, но вместо похвалы она слышала от тренерши: «Ну наконец-то! Нет, вы посмотрите на неё! Зяблова в своём репертуаре, сначала выведет из себя, потом сделает правильно. Без спектакля не может».
Она думала, что всё плохое в её жизни уже случилось. Но оказалось, что не всё. Супруги Вечесловы уверили, что возьмут её к себе, оформят опекунство и приедут. И обманули, не приехали. Арина осталась наедине со своим горем. Бог на неё обижен: он видел, как на молитве она беззвучно открывала рот, как воровала яблоки, а в пост съела Настину шоколадку. Сёстрам-монахиням нет никакого дела до Арининой беды. Настя уехала на Урал. Сестра Агафья ушла на небеса.
Ей неоткуда ждать помощи, ей даже посоветоваться не с кем.
Из прилежной и послушной воспитанницы Арина превратилась в маленького демона, ненавидящего весь мир.
? ? ?
Оформление опеки требовало времени и нервов и оказалось сложнее, чем думали Вечесловы. Ивану Антоновичу исполнилось шестьдесят (предельный возраст для оформления опеки), и органы опеки отказались принять от него заявление. Отставной полковник не привык получать отказы от гражданских лиц, и тем более от гражданских учреждений. Он подключил старые связи, нажимал на все рычаги, и даже записался на приём к депутату Осташковской городской Думы, которому зачем-то принёс справку от инструктора фитнес-клуба. Но дело не сдвинулось с мёртвой точки, а Иван Антонович попал в больницу с гипертоническим кризом. Веру к нему не пустили:
– У вашего мужа инфаркт. Он сейчас в реанимации, состояние средней тяжести, больной получает медикаментозное лечение, дня через три переведём его в палату, тогда и навестите.
В палату Вечеслова перевели через неделю. Врачи дружно убеждали Веру Илларионовну, что всё зависит от сопротивляемости организма. А от них, врачей, ничего уже не зависит.
Иван Антонович поправлялся медленно, ненавидя себя за своё бессилие, за этот некстати случившийся инфаркт, за маячившую впереди инвалидность. Без аппетита съедал принесённый Верой бульон, скучно жевал свои любимые блинчики с мясом, повышая пресловутую сопротивляемость организма. И в каждом сне видел льдисто-серые глаза на грустном детском лице. «Я приеду за тобой, дочка. Поправлюсь и приеду. Ты уж прости старика. Оплошал».
Чаще всего ему снилось урочище Алихова Изба. «Ниссан-Х-Трейл» катился по ухабистой лесной дороге, мягко покачиваясь на рессорах. На переднем сиденье сидела Арина со счастливым лицом, в нелепой белой куртке, из которой торчали рукава форменного синего платьица. В открытое окно врывался ветер, трепал выбившиеся из кос прядки. «Домой, девочка моя, едем с тобой домой. Ты уж прости, что мы так долго не приезжали… Простишь? Теперь у тебя будет свой дом и своя комната. Бабушка Вера пирогов нам с тобой напекла… Ты с повидлом любишь? Вот и хорошо. А куртку эту мы выбросим, и платье. И купим всё новое! Вот завтра поедем и купим, и бабушку Веру с собой возьмём».
Арина утвердительно кивала, Иван Антонович счастливо улыбался, в ноздри вползал восхитительный запах повидла, подгоревшего на раскалённом противне… Будто они уже были дома. «Ниссан-Х-Трейл» без конца нырял в колдобины на дороге, проваливаясь в них, как катер в волны, Ивана мутило от этой качки, но он терпел, вцепившись в руль сведёнными пальцами. Он вёз Арину домой – каждую ночь.
А утром – снова и снова оказывался на больничной койке. Сгиб локтя неприятно покалывало. От капельницы к руке тянулся проводок. Иван Антонович, чертыхаясь, его отцеплял и тяжело откидывался на подушку. Выдернуть из руки иглу не хватало сил. Приходила медсестра, необидно ругала за отсоединённую капельницу, прилаживала проводок, оставляла на прикроватной тумбочке таблетки и поднос с завтраком.
Вопрос о совместном опекунстве уже не стоял.
Вера Илларионовна варила мужу бульоны и покупала на рынке его любимую черемшу. А по вечерам посещала школу приёмных родителей, без которой, как выяснилось, нельзя оформить опекунство над ребёнком, если не подтверждены родственные связи.
Впервые после поездки в монастырь она испытывала сомнение: нужна ли была эта затея с опекунством? И вспоминала встревоженные глаза директрисы приюта. Матушка Анисия почему-то не радовалась тому, что её воспитанница обретёт семью. «Может, вам стоит обдумать ваше решение? Девочка весьма неуравновешенная. Сестра Апраксия уже плачет от неё».
Пришла Верина очередь плакать…
Заключение о возможности стать опекуном ей выдали через месяц.
Обещанные Арине две недели давно прошли, но за свалившимся на Вечесловых несчастьем оба забыли о времени.
? ? ?
За Ариной они приехали в конце весны. Привезли ворох подарков для воспитанниц и долго благодарили матушку Анисию. И не понимали, почему Арина стоит наверху лестницы и не спешит спускаться. И смотрит как-то странно, словно она не рада.
Первой опомнилась Вера Илларионовна:
– Ариночка… Ты думала, что мы не приедем? Что мы тебя бросили? Не надо нас… ненавидеть. У нас беда случилась, Иван Антонович в больницу попал, с опекунством этим треклятым. Переволновался и – инфаркт. В больнице чуть не умер. Он в бреду с тобой разговаривал, всё повторял: Аришенька, внученька, поедем домой». Что ты молчишь? Не простишь нас? Не поедешь?
Вера вдруг заплакала. Арина на деревянных ногах спустилась с лестницы, несмело подошла, отняла от Вериного лица её руки.
– Я не ненавижу. Я… поеду.
– Тогда беги, собирай свои вещи.
Арина молча развернулась и побежала по лестнице наверх. В спальне никого не было. Арина опустилась на свою кровать, погладила рукой подушку – в последний раз. Посмотрела в окно на монастырский двор – в последний раз. Распахнула дверцы шкафа, выгребла со своей полки вещи, сдёрнула с крючка куртку, бросила на кровать. Она ничего не возьмёт с собой, только вышивание, Новый Завет и обёртку от шоколадного батончика – память о Насте и о сестре Агафье.
В распахнутую настежь дверь одна за другой вошли девочки – все двенадцать. Пришли прощаться. Значит, им уже сказали…
– Девчонки, я уезжаю, насовсем. За мной приёмные родители приехали, я теперь буду Арина Вечеслова. Вы только не плачьте. Даже если в детдом… Ничего там плохого нет, Машка всё нарочно насочиняла, чтобы нас напугать. Дура потому что! У неё родители есть, и братья, и ни в каком детдоме она не жила, она дома жила, а мать её побираться заставляла. Мне матушка Анисия рассказала, – торопясь говорила Арина. Она не верила матушке Анисии, но и Маше верить не хотелось. – Горшенина врунья! А мы доверчивые простофили, позволили себя обдурить. Вот.
Арина перевела дух и улыбнулась. Девочки тоже заулыбались. Арина расцеловалась со всеми по очереди и молча вышла из комнаты. По коридору шла с колотящимся сердцем. На негнущихся ногах спустилась на первый этаж. На последней ступеньке оглянулась – в последний раз! Помахала рукой девочкам, столпившимся наверху лестницы – в последний раз! Впереди у неё новая жизнь, в которой будут бабушка и дедушка, пусть ненастоящие, неродные, но ведь об этом никто не узнает. Арина стояла, вцепившись в перила и старательно улыбаясь. И никак не могла отпустить руку.
У полковника в отставке от этой сцены сдавило горло. Он не мог произнести ни слова и молча смотрел на свою приёмную внучку – большеглазую, заметно похудевшую, в синем форменном платьице с высоким воротничком (в кармашке лежала обёртка от шоколадного батончика, подаренного когда-то Настей). В руках бумажный пакет с незаконченным вышиванием и больше ничего – ни вещей, ни любимой игрушки.
С лица Арины сбежала улыбка, которую она устала держать. Слишком глубоки были эмоции, слишком серьёзны сомнения. Почему они молчат? Почему так на неё смотрят? Вдруг передумали, а приехали только чтобы сказать об этом?
Ну и пусть! Пусть уезжают! Она вытерпит – и насмешливые взгляды воспитанниц, и сочувствие сестёр-монахинь. И детский дом тоже вытерпит. Её не спросят, хочет она туда или нет. Взрослым всё равно, какой будет Аринина жизнь.
Эйфория сменилась отчаянием. Арина попыталась справиться с собой, но у неё не получилось. Вцепившись в лестничные перила, девочка расплакалась.
Вера Илларионовна молча отцепила от перил детские руки. Понимала, что ласка сейчас не поможет, нужен решительный и строгий тон. Достала из кармана платок:
– Вытри слёзы, нам ехать пора. – И встретила умоляющий взгляд, смысл которого не поняла.
– Ты почему не одета? Где твои вещи? Так и поедешь в одном платье?
Арина молча кивнула.
Она ничего не взяла, потому что не хочет – ничего отсюда брать в новую жизнь, поняла Вера Илларионовна. Сняла с себя кофту и набросила ей на плечи:
– Надень. И пуговицы застегни. На улице прохладно, а мы машину за воротами оставили.
Арина послушно взялась за пуговицы. Пальцы дрожали, пуговицы не попадали в петли. Вера Илларионовна сама застегнула на ней кофту и улыбнулась:
– Да ты в ней утонула совсем. Эй, ау! Ты где?
– Я тут, – отозвалась Арина.
«Да она совсем не умеет шутить. Ничего, научится».
Иван Антонович справился наконец с нахлынувшими эмоциями. Погладил Арину по волосам:
– Косы у тебя красивые. Просто замечательные. Вера! Ты посмотри, какие косы у нашей внучки!
Девочка подняла на него изумлённые глаза. И вдруг взяла обеими руками его руку и прижалась к ней губами.
– Ну что ты! Зачем ты…
Сердце Ивана Антоновича дрогнуло и радостно забилось. Он отобрал у Арины руку, нашаривая в кармане пиджака валидол. «Наша девочка. Наша! Не умеющая сдерживать чувства, изголодавшаяся по ласке, благодарная даже за такие крохи внимания».
– Идём, милая. Домой поедем. Домой.
Арина стремглав бросилась к двери. Матушка Анисия, с которой Арина забыла попрощаться, смотрела ей вслед, а когда за вечесловским внедорожником закрылись створки ворот, перевела дух и возблагодарила Господа. Биполярное аффективное расстройство психики в детстве никак не проявляется. Частая смена настроения, вспышки необузданного веселья, плаксивость, вымышленные обиды и беспричинные домыслы свойственны детям. Заболевание проявится позже, когда девочка вырастет. И сильно осложнит её жизнь. А пока – у неё впереди несколько лет безмятежного детства.
Матушка Анисия размашисто перекрестила увозящий Арину «Ниссан-Х-Трейл», испытывая невыразимое облегчение. Сегодняшнюю ночь она проведёт в молитвах о прощении греха, который совершила сознательно, во спасение души. А девочка выправится, даст Бог. У Вечесловых нет ни детей, ни племянников. Им некому дарить любовь, которая вся до единой крошечки достанется Арине. Пусть она будет счастлива!
Глава 5. Фарфорозаводчица
Матушка Анисия, в миру Инесса Акоповна Бакуничева, родилась в семье потомственных врачей, принадлежащей к московской элите. Отец дал ей достойное образование и устроил её судьбу. Своего мужа – фарфорозаводчика Егора Бакуничева – Инесса любила.
В их судьбах было много похожего: оба рано потеряли родителей, оба с маниакальной приверженностью относились к своей работе, оба – профессионалы высокого класса.
Владелец фарфорового концерна, продолжатель кузнецовских традиций и делец до мозга костей, Бакуничев чувствовал себя хозяином на посудном рынке. Переманивал к себе мастеров-профессионалов – формовщиков, глазуровщиков, обжигальщиков, художников по фарфору. Дотла разорял конкурентов, продавая посуду по демпинговым ценам. Не брезговал получать прибыль за счёт страховых компаний, умело организуя «страховые случаи». Построил при заводе демонстрационный павильон, где каждый гость, независимо от того, купил он что-то или нет, получал на выходе фарфоровый сувенир. Преподнёс в подарок первой леди страны эксклюзивный штучный сервиз, как когда-то Матвей Кузнецов императрице Марии Фёдоровне. Щедро платил маркетологам и дизайнерам и виртуозно договаривался с «крышей».
Но однажды что-то пошло не так. Утопить очередного конкурента не получилось, тот оказался достойным противником и первым нанёс удар, предложив продать бренд «Бакуничевский фарфор». Под фарфоровым королём зашатался трон…
Бакуничев перестал улыбаться, стал раздражительным и грубым, срывал зло на детях, которых раньше обожал и для которых всегда находил время. Услышав дверной звонок, шестилетняя Вероника больше не выбегала в прихожую с радостным криком «Папа приехал!», а двенадцатилетний Роман больше не напоминал отцу об алабае, которого Егор обещал ему подарить. Обещание так и осталось обещанием.
Перемены в настроении мужа Инессу не пугали, такое случалось и раньше. Но когда он, не объясняя причин, потребовал убрать из дома детей, Инесса воспротивилась. Впрочем, спорить с мужем она не решилась и обещала подумать.
«Думай быстрее» – буркнул муж.
А через три дня ей позвонили из садика: Вероника внезапно потеряла сознание, привести её в чувство не удалось, и девочку увезли в больницу. В кармашке платьица нашёлся фантик от конфеты. Таких не было у Бакуничевых дома, а в садике вместо конфет детям давали мармелад и пастилу. Спросить, кто её угостил, было не у кого: Вероника умерла по дороге в больницу. Причина смерти абсолютно здорового ребёнка была странной: остановка сердца. Химический анализ оставшегося на конфетной обёртке шоколада показал наличие вещества с токсическим эквивалентом как от трёх бутылок водки, выпитых сразу.
Воспитательница Вероникиной группы никому не рассказала, что конфетку ей дали незнакомые люди, велели угостить дочку Егора Бакуничева и молчать. В противном случае её сынишку угостят такой же конфеткой. Воспитательница, горло у которой перехватило судорогой, кивала головой как заведённая. «Не нужно так волноваться. Сделайте, что от вас требуется, и забудьте о нас».
«Жадность фраера сгубила» – резюмировали конкуренты.
Сына Егор забрал из английской элитной спецшколы и в тот же день отправил в Англию, в частную школу-пансион. Провожая обоих в аэропорт, Инесса не знала, что видит мужа в последний раз. Самолёт, на котором он возвращался в Москву, разбился при посадке. По предварительным данным, возгорание возникло из-за скопления топлива в выхлопной системе двигателей «боинга».
Через неделю Инессе позвонили. Выразили соболезнование и вежливо предложили продать бизнес мужа. Она хотела ответить «Я подумаю», но вместо этого молча кивнула. На том конце провода её поняли…
Оглушённая горем, которое не исправить и не пережить, Инесса согласилась на предложенные условия, чего «покупатели» не ожидали. И расплатились весьма и весьма щедро. А Инесса, лишившись дочери и мужа, смертельно боялась за сына.
Вступив в права наследства, Инесса продала бизнес мужа и принадлежавшие ей пятнадцать процентов акций завода. От предложения вложить деньги в российскую недвижимость вежливо отказалась и приобрела несколько доходных домов в Италии: в Суверето (двенадцать спален, земельный участок 1, 2 гектара, бассейн, теннисный корт); в Сирмионе (апартаменты на первой линии озера Гарда, три спальни, участок 380 кв.м, коттедж для прислуги, бассейн); в Перудже (отреставрированный дом гостиничной структуры на шесть квартир с участком боле 5 га); в Монтальчино (отдельный дом-резиденция, бассейн, парк, участок 2000 кв.м).
Известие о смерти отца Роман принял спокойно. Ему надоело подчинённое положение в семье и деспотизм Бакуничева-старшего, он жаждал самостоятельности, и получил её – пусть даже такой ценой. С матерью общался по скайпу, в каникулы зарабатывал репетиторством в русскоязычных семьях, мечтая купить мотодельтаплан. И к радости Инессы, не планировал возвращаться в Москву до окончания учёбы. Он так и сказал: «I didn't want to come home so soon».
С годами боль от потери мужа уступила место гордости за сына. У Инессы была престижная работа в клинике неврозов, замечательный сын и деньги для его образования.
После успешной сдачи GCSE ( General Certificate of Secondary Education, основные экзамены, которые школьники сдают при окончании первой ступени среднего образования в Англии) Роман собирался продолжить учёбу в престижном Харроу Колледже, расположенном в северной части Лондона, в часе езды от аэропорта Хитроу. Независимый частный колледж предлагал дневную форму обучения с проживанием иностранных студентов в принимающих семьях.
Последнее Инессе не нравилось, но она убедила себя, что мальчик достаточно самостоятелен. Договориться с самой собой было нетрудно, поскольку четыре года она видела сына только по скайпу – всегда в отличном настроении, улыбающегося и всегда куда-то спешащего: «Hi, mom! I'm all good. I'm doing very well… Holidays on the Islands were unforgettable… Mom, my friends are waiting for me, I'm in a hurry, bye!»
С её мальчиком всё в порядке, всё хорошо, его ждут друзья, каникулы на экзотических островах и блестящее будущее. Она позвонит управляющему в Рим, пусть поднимет плату за резиденцию в Монтальчино и гостиницу в Перудже. Инесса гладила пальцем экран, с которого секунду назад улыбался её сын, и ей казалось, что пальцы чувствуют тепло.
Роман прошёл собеседование и вступительное тестирование по английскому языку, блестяще сдал вступительный экзамен и проучился в Харроу полтора года, после чего принимающая семья обратила внимание руководства колледжа на странное поведение мальчика…
Роману пришлось вернуться в Москву.
Практикующий врач-психиатр, Инесса Бакуничева работала с тяжёлыми патологиями психики. Диагноз сына не вызывал сомнений: биполярное аффективное расстройство классической первой (тяжёлой) формы, с ярко выраженными симптомами депрессии. Два месяца в частной специализированной клинике неврозов, расположенной в сосновом бору на Рижском взморье, в курортном городке Юрмала, помогли достичь устойчивой ремиссии. Определить, сколько она продлится, не представлялось возможным.
На учёбе в Лондоне придётся поставить жирный крест, поняла Инесса.
