Исполнение желаний

– Да я… – замялся Игорь. – я из сквера звоню, то есть, с бульвара. Гуляю я здесь. А работаю в больнице, дежурным. У меня выходной. То есть, два выходных. То есть, три. Я сутки через трое работаю, – радостно и бестолково рассказывал Игорь.

Баловень судьбы

– Три выходных, мне такое и во сне не приснится! Это как отпуск через день. Ну, ты и везунчик! Баловень судьбы.

Игорю вспомнилось, как развлекался Валерка, когда они были студентами. Разумовский был неутомим…

– Ну, Игоряха, ну, везунчик! Баловень судьбы. Красиво живёшь, – молол языком Валерка. Игорь против «баловня судьбы» не возражал – сам виноват, проговорился, что в его группе на филфаке были одни девчонки. Семнадцать девчонок и Игорь. Впрочем, на первом курсе в группе было пятеро ребят. На втором их осталось трое, на третьем – один Игорь. И надо же ему было рассказать об этом Валерке!

– Счастливчик… Семнадцать девчонок, и все твои! Первый парень на деревне! Хорь в курятнике! Ворошиловский стрелок! Такой гарем собрал, такой цветник… А с виду-то тихоня. Поделился бы с другом! – изощрялся Валерка. Игорь мотал головой.

– Даже не мечтай! Гарем принадлежит султану, а ты вообще не из нашего эмирата.

– Ну так возьми меня к себе. На правах друга детства. А?

Игорь задумывался, хмуря брови и потирая переносицу. И изрекал наконец:

– Ну, если ты так просишь… могу устроить евнухом.

– Предатель! – Валерка потрясал кулаками в праведном гневе. – А ещё друг называется. Тиран! Завоеватель!

– Сам же хотел. Эх ты, историк, а истории не знаешь. Учил, но забыл… – улыбался «тиран».

Филфаковский «цветник» не проявлял девичьих чувств к пареньку с одутловатым лицом и вечной одышкой. И вечными таблетками в карманах. Впрочем, его не сторонились и приняли в свой круг. Как товарища. Не более. Другого Игорь и не ждал: кто же захочет связать судьбу с инвалидом?

И когда ушёл из института, никто ему не звонил, никто не вспоминал. Игорь не обижался, он привык к одиночеству и к тому, что никому кроме мамы не нужен и никто не обрадуется ему при встрече, только вид сделают.

А оказалось, что это не так! Разумовский обрадовался звонку так, словно они не виделись лет двадцать. Виделись, конечно, жили-то в одном доме, и Валерка знал его домашний телефон. Но никогда не звонил – он всегда был занят, вечно куда-то опаздывал, где-то всегда его ждали и не могли без него обойтись. Встретив Игоря во дворе, Валерка кивал на ходу, бормотал «Извини, друг, меня ждут. Это срочно. И так уже опоздал…» – и убегал. А мог бы остановиться на минутку и поговорить. Но Валерку ждали неотложные дела. А у Игоря не было срочных дел, у него и несрочных не было. Только надежда – встретить кого-то из старых друзей…

Друзья

Скоро в малиновом телефончике (Игорь так и не понял, что с ним такое: ещё вчера он был кирпично-красным, а раньше маково-алым, а ещё раньше – розово-земляничным) появились и другие номера: Разумовский оказался настоящим другом, и теперь Игорю звонили – одноклассники, однокурсницы, и даже друзья по детскому саду!

Жизнь стала иной, словно кто-то неведомый раскрасил серый холст солнечно-яркими красками, превратив его в пёструю, не вмещающуюся в раму картину…

Стоило Игорю выйти из дома, как сотовый весело трезвонил. Счастливо улыбаясь, Игорь нажимал малиново-красную кнопку вызова и слышал голоса друзей… В «записной книжке» было уже порядочно номеров, Игорь давно забыл о своём одиночестве, как и о том, что у него больное сердце. Он чувствовал себя здоровым и полным сил. А может, так оно и было?

В больнице удивлялись, как изменился Игорь. Всегда молчаливый и безучастный, он весело здоровался со всеми (а раньше кивал, бормоча еле слышное «здрасс-с») и улыбался белозубой симпатичной улыбкой. Глаза светились голубизной, щёки рдели румянцем, плечи молодцевато расправились, и только губы с синеватым оттенком говорили о нездоровье. Игорь и сам чувствовал, как в нём что-то необъяснимо меняется, и это «что-то» ему определённо нравилось. На работу он являлся в приподнятом настроении, блестя глазами и радостно со всеми здороваясь.

«Словно на праздник пришёл, а не на дежурство! Вы посмотрите на него – и не подумаешь, что сердечник, – удивлялся больничный персонал. – И с чего его так перевернуло? Может, влюбился?»

Игорь не удивлялся тому, что с ним происходит. Ел с неизменным аппетитом, хорошо спал, просыпался бодрым и радовался – солнечной погоде, наступающему дню, птичьему щебету за окном. Откуда-то приходило знание, что день будет непременно хорошим, и радостное предчувствие чего-то необычайного – он и сам не мог сказать, чего. Ожидание чуда. Спокойная уверенность в завтрашнем дне и приятное чувство исполненного долга – оттого, что он никому не в тягость и больше не чувствует себя никому не нужным, лишним. Он нужен в госпитале. Он нужен друзьям. Он каждый день слышит их голоса и чувствует их дружелюбие. Они с удовольствием рассказывают ему о своих делах и щедро делятся впечатлениями о поездках и встречах. И пусть он их не увидит, не сможет заглянуть в глаза и обнять за плечи… Главное, что они у него есть.

Он всё равно не смог бы поехать с Валеркой на Алтай или с Леной в Турцию. Ему нельзя летать самолётом, у него под сердцем вшит кардиостимулятор, он не может обходиться без лекарств, ему противопоказана жара. А в телефонных разговорах он был с ними на равных. Таким как все. И это было здорово!

Катастрофа, которой не было

Чаще других ему звонила Галя Ильина, с которой Игорь учился в одном классе, с первого по десятый. Галя мечтала стать актрисой и после школы пять лет подряд поступала в театральный институт, но так и не поступила. В школьном театральном кружке она играла главные роли во всех спектаклях. Руководитель кружка, в прошлом актёр одного из московских театров, был уверен в Галином театральном будущем: девочка пела, танцевала, играла на гитаре, блестяще пародировала известных юмористов, изображая в лицах комические диалоги и виртуозно меняя тембр голоса. Стоит ли говорить о том, что школьные спектакли собирали полный зал…

Игорь не пропускал ни одного спектакля. Галя выходила на сцену – и для него останавливалось время… Ему нравилась Галина уверенность в себе, её умение мгновенно перевоплощаться, становясь кем-то иным, каждый раз – иным! Нравился её вздёрнутый носик, серые большие глаза, которые оставались серьёзными даже когда Галя улыбалась. Нравились её длинные волосы, светлым веером разлетающиеся по плечам…Игорю хотелось, чтобы её мечта сбылась – и Галя стала артисткой. Такой как Елена Воробей, Клара Новикова или Галина Степаненко. Но судьба распорядилась иначе.

Вернее, не судьба, а Галин отчим, который женился на её матери, когда Гале было пять лет, и считал её своей дочерью. Экономность Пётра Львовича граничила со скупостью, но он не жалел денег, если это было «на пользу». Зимние каникулы девочка проводила в Домбае, так что к девяти годам она уверенно стояла на горных лыжах и лихо скатывалась по красным трассам (прим.: горнолыжные трассы среднего уровня сложности. Зеленые – для начинающих, синие – низкого уровня сложности, черные – высокого уровня). Летом Пётр Львович вывозил семью на море: чтобы ребёнок хорошо учился, ему нужен полноценный отдых.

Галя всегда была красиво одета, у неё была своя комната. Петр Львович безропотно оплачивал её занятия по классу гитары в музыкальной школе и по классу хореографии в школе искусств, так как усматривал в этом очевидную пользу – девочка получала дополнительное образование. Но когда Галя заикнулась о репетиторе для подготовки к поступлению в ГИТИС, Пётр Львович воспротивился.

«Вот что, дочка… Выбирай любой институт, поступай хоть на журфак, хоть на филфак, хоть в юридический. А на баловство денег не дам, – сказал Гале отчим. – Всё равно не поступишь, не пройдёшь по конкурсу, так зачем зря деньги тратить? У тебя веснушки круглый год не сходят, и курносенькая ты у нас, и ростом не вышла… Нет, Галочка, на театральный я денег не дам, и не проси! В другой институт – пожалуйста, и на репетитора, и на подготовительные курсы, сколько нужно, столько заплачу. Ты ведь у нас одна-единственная, наша с мамой гордость… Так что давай без глупостей и чтобы я больше не слышал о театре.

С мамой говорить было бесполезно: она всегда соглашалась с мужем. И Галя решила заниматься одна, без репетитора. Все её одноклассники давно учились в вузах и техникумах. А Галя штурмовала ГИТИС – пятый год подряд. И каждый год с замирающим сердцем искала в списках поступивших свою фамилию. И не находила.

Через пять лет она уехала из Москвы куда-то на север, где её мечта сбылась – Галю приняли в театральное училище, по окончании которого она работала в каком-то безвестном драматическом театре в маленьком городке, тоже безвестном, со странным названием Северск. Театр, тем не менее, в Северске существовал и даже выезжал на гастроли. Точнее, вылетал самолётом – единственным в тех суровых краях способом передвижения. Это были Галины последние гастроли: над Алтаем их самолёт попал в снежный заряд, видимость была нулевая, самолёт разбился. Спасти не удалось никого.

Галиным родителям – маме и отчиму – вроде бы пришло официальное извещение о гибели дочери. Самолёт упал в горах, в труднодоступном районе. Найти (и тем более – опознать) погибших не представлялось возможным.

Игорь так до конца и не поверил, что Гали больше нет. Он помнил её –суматошную, с горящими глазами, вечно куда-то спешащую, одержимую грандиозными планами и немыслимыми идеями. Галя – с её бьющей гейзером энергией – не могла умереть, не имела на это права! Только не Галя…

Песни, которые остаются в сердце

Никогда и никому – даже маме! – Игорь не признался бы в том, что ему нравится Галя. Впрочем, нравится – не совсем подходящее слово. Игорь не пропускал ни одного школьного концерта, даже если ему нездоровилось – ведь Галя будет петь, как же он может не придти?! Сидел, прикрыв глаза от переполняющей сердце нежности, и слушал песни, которые Галя сочиняла сама на стихи известных поэтов – Александра Блока, Константина Льдова, Федерико Гарсиа Лорки, Марка Лисянского и Яниса Рицоса. Ребята удивлялись – стихи были незнакомыми, необыкновенными! И сами ложились на музыку – тоже необыкновенную. Галину. В зале стояла тишина, какой не было даже на уроках. Тишина была словно море, над которым чайкой взмывал Галин сильный и звучный голос – и рассыпался звенящими брызгами.

Галины песни звучали на всех школьных концертах. Были среди них патриотические, посвящённые подвигу советских солдат в годы Великой Отечественной войны. Вы спросите, что уж такого необыкновенного в патриотической тематике? Вы просто не слышали… От этих песен сжималось сердце:

«Почти во всех столицах мира, хотя не числились в вождях,

Спят неизвестные солдаты на самых главных площадях.

Пред их могилами святыми, пред синим жертвенным огнём

Стоял я в Риме и Париже, стою в Москве осенним днем».

Были песни о Москве и песни о любви, в которых проникновенные стихи Марка Лисянского звучали как молитва – светло и возвышенно…

«Огни, огни над заливом

Светят из темноты.

Мне было б очень, очень тоскливо,

Когда б не ты, когда б не ты» – пела Галя, и зал слушал, затаив дыхание.

Игорь закрывал глаза и представлял сказочно красивую вечернюю Москву в жемчужном ожерелье фонарей, в росчерках огней на чёрной шёлковой глади залива. И Галю – тоже сказочно красивую. Они вдвоём стоят у окна и смотрят, как над заливом плывёт серебряно-жёлтая луна. В чёрной воде отражаются звёзды – пляшут, искрятся, сверкают! В Галиных глазах тоже сверкают звёзды. Их взгляды встречаются, и Игорь погружается в серебряную бездну…

А ещё были песни – о чём-то странном, щемящем, которому нет названия.

«Осенний сад уже не удержать:

Он ждёт зимы. И не сердись, хозяин,

Что ты ушёл, и чьи-то руки взяли

Из сада то, чего тебе не взять.

Чего тебе уже не взять…

Сады, сады! Ваш старый садовод

Уже не рад, что он пропах садами,

Разлуками и холодами…

И забыл, что робок первый плод» – пела Галя, и в зале царило молчание. Не шелестели конфетные обёртки, не скрипели стулья не переговаривались и не смеялись…

Игорь понимал, что песня вовсе не о садах, она о чём-то другом… Но ему было нестерпимо жаль старого садовника и осиротевшего сада, которому так одиноко, грустно и больно, но он не может об этом сказать. Ему просто некому – сказать. Дождётся ли он ли заботливых и любящих рук?

Игорь представлял – Галины руки, глаза, волосы… И не смел признаться сам себе, что давно любит её, без надежды на взаимность. Как у Пушкина – «то робостью, то ревностью томим…» Так уж вышло.

Из разряда невероятного

В классе к нему прилипло дурацкое прозвище – Игоряша-растеряша (варианты: Игоряха-потеряха и Игорёха-растерёха). И фамилия была дурацкая – Кашин. – «Каша-малаша. Размазня!» – дразнили его все кому не лень. Галя не дразнила никогда. Десять лет – с первого класса по десятый она была неизменно приветлива и доброжелательна, и встречаясь с Игорем во дворе, улыбалась и кивала головой.

Он до сих пор берёг в памяти её улыбку. И был вне себя от радости, когда красный телефончик заговорил Галиным голосом. Это было чудо из разряда невероятных, не имеющее доказательств и не требующее подтверждения, вроде явления Христа, думал Игорь. Ещё он думал, что если бы ему предложили чудо на выбор, он не колеблясь выбрал бы Галю, и Христос бы его понял, он же мужик всё-таки, хотя и бог.

Игорь не посмел бы позвонить Гале, даже если бы знал номер её телефона. Галя позвонила сама. Удивлённый Игорь услышал, что она не видела его сто лет и ужасно по нему соскучилась. Они проговорили полчаса – и не могли наговориться. Игорь был на седьмом небе от счастья и боялся только одного: вот сейчас Галя попрощается с ним и никогда больше не позвонит.

Но Галя не собиралась прощаться. На Игоря обрушилось целое море… да что там море, океан новостей! Оказалось, что Галя объездила с сольными концертами всю страну, побывала в Игарке и в Мурманске, на Алтае и на Камчатке, и даже на телевидении выступала со своими знаменитыми «Садами». Жаль, что Игорь не видел этой передачи, как же он мог пропустить… Правда, по телевизору её показывали всего три минуты, призналась Галя.

А ещё её пригласили сниматься в кино! Правда, только в одном эпизоде, зато роль была со словами. А осенью начнутся съёмки документального фильма «О земле русской», рассказывала Галя. Фильм будет панорамный, с великолепными видами среднерусских пейзажей. А музыкальное сопровождение – целиком из Галиных песен!

Игорь был ошеломлён. И искренне рад за Галю. Её мечта сбылась.

– Да, да! – подтвердила Галя звенящим от радости голосом. – Все мои песни прозвучат, весь есенинский цикл! Не зря же я пять лет в театральный поступала, всё в жизни было не зря! – Галя счастливо рассмеялась в трубку, и Игорю показалось, что на воде сверкнули солнечные блики – хотя небо было пасмурным, а пруд покрыт тонкой корочкой льда. Игорь чуть было не ляпнул, что он тоже написал есенинский цикл, даже название придумал такое же… Но вовремя прикусил язык.

– Я так рад… знаешь, это замечательно, что у тебя всё получилось, что тебе удалось… что все услышат твои песни, вся страна! Они у тебя замечательные! – сбиваясь и путаясь в словах, Игорь пытался выразить то, что творилось сейчас в его душе. Незнакомая светлая радость не умещалась в груди, переполняла сердце и перехлёстывала через край, низвергаясь неудержимым водопадом чувств.

– Я когда твои песни слушал, ну, в школе ещё… Они необыкновенные! Знаешь, я думал, что у меня сердце из груди выскочит, вместе с кардиостимулятором! – осмелев, признался Игорь.

– А у тебя хорошее чувство юмора, – похвалила его Галя. – Я это ещё в школе заметила. И ещё я заметила… когда ты говоришь, тебе хватает слов.

– Это всё из книг. Я много читаю, поэтому и слов хватает. А сейчас – не хватает. Хочу сказать, и не могу.

– Знаю. Так бывает, когда не хватает слов. А может, они просто не нужны? И без них ведь понятно…

– Что тебе понятно? С этого места излагай подробно, и если можно, в лицах, – неожиданно для себя самого потребовал Игорь. Или это сказал за него кто-то другой?

В трубке рассмеялись. Игорю стало весело, и он в который раз удивился – неожиданному, полузабытому чувству праздника, воцарившемуся в душе. Галиному смеху, который был – непритворным настоящим. Разговору, который, похоже, нравился обоим и не иссякал, продолжался…уже час!

– Ой, мы с тобой целый час проболтали! А с тобой интересно – говорить. У тебя реакция другая, не такая как у всех. Ты всё понимаешь, – неожиданно призналась Галя. – Ты запиши мой телефон. Записал? Ну, пока. Ты звони! Пообщаемся…

Телефон отключился и замолчал. Но чувство космического одиночества не вернулось, не могло вернуться! – Игорь был не один, с ним были друзья! Они всегда рядом, стоит только позвонить… Сотовый в его в руке дрогнул, малиновые кнопочки мигнули. Или это ему показалось?.. Удостоверившись, что на него никто не смотрит, Игорь ласково погладил телефон, как гладят котёнка. Поддавшись искушению, зашёл в «контакты» – в телефонной памяти значился Галин номер. Теперь она всегда будет в зоне доступа, а значит, рядом, и когда-нибудь он её увидит. Чудеса случаются. Теперь он это знал!

Игорь так и не задал Гале мучивший его вопрос: что же случилось с самолётом на Алтае? Откуда взялись эти нелепые слухи? И хорошо, что не спросил! Гале не понравилось бы, да и как о таком спросишь: «Галь, а говорили, что ты разбилась насмерть, а ты вот – звонишь!» Идиот. Хорошо, что не спросил, удержался…

«Добро пожаловать в Калифорнию»

Игорь возвращался с работы, насвистывая «Добро пожаловать в Калифорнию» (в красненьком телефончике обнаружилась неплохая подборка аудиозаписей, и Игорь с удивлением понял, что все они ему нравятся – словно он выбирал их сам). Хотелось бежать вприпрыжку. Или петь вовсё горло «Калифорнию». Игорь шёл и счастливо улыбался. Если бы его спросили, что с ним творится, он бы не смог объяснить. Желание жить – захлестнуло широкой волной, разлилось весенней талой водой, звенело птичьим весёлым щебетом. Ему вдруг нестерпимо захотелось жить, и он радовался, что ещё молодой, и жить ещё долго, и чёрт с ним, со стимулятором, если надо будет – поставят новый, где наша не пропадала… Эх! Игорь разбежался и лихо проехал на ногах по ледяной дорожке, которую раньше аккуратно обходил, вот же дурак! Как же здорово – прокатиться! А что, если купить ролики?

Растаял снег, зазеленела трава, за весной пришло лето, но чувство радостного ощущения жизни не проходило, не исчезало, звучало в сердце музыкой, под которую хотелось танцевать. Танцы тоже были мечтой из разряда невероятных. А что, если попробовать? Купить абонемент в школу танцев…

Может быть, поэтому Игорь не удивился, увидев в больничном холле Славку Митяева. Он неторопливо спускался по широкой лестнице, и не дойдя до конца, остановился, словно его парализовало, и во все глаза уставился на Игоря. Откуда он взялся? Навещал кого-то, наверное…

– Митяй!! Тебя чего, парализовало, что ли? – радостно заорал Игорь. И через минуту очутился в медвежьих объятиях «парализованного».

– Игоряха! Ты?! Вот не думал, что тебя здесь встречу!

– Я тоже не думал, что ты здесь, – парировал Игорь с ударением на «здесь». – Ты ж у нас баскетболист, спортсмен. Допрыгался, значит?

Они жили в одном доме, Славкина мать была подругой мамы Игоря, часто приходила почаёвничать, и приводила с собой маленького Славика. Мальчики подружились, и когда выросли, продолжали дружить. А потом с ними произошло то, что происходит со всеми людьми. Ну, или почти со всеми. Славик женился, они с матерью переехали в другой район. Встречи стали редкими, а потом прекратились совсем. Общались в основном по телефону. То есть, общались их матери. Игорь не звонил Митяеву, справедливо полагая, что другу теперь не до него.

Новые соседи сменили замок, а звонок оставили прежний, и Игорь был благодарен им – за этот кусочек детства, кусочек дружбы, которой больше нет и которая всё-таки есть, светится в сердце волшебным фонариком, греет тёплым огоньком. И каждый раз, выходя из дома, пересиливал в себе желание надавить на кругленькую кнопочку звонка… Славика нет, и никогда не будет в его жизни.

И вот Славик Митяев – настоящий, живой! – обнимал его за плечи и по-детски радовался.

– Ну, давай, рассказывай, как ты до такой жизни дошёл. До больничной койки допрыгался, спортсмен. Поделись опытом, – подначивал Игорь.

– Да я не до койки, я до реанимации допрыгался, – без улыбки пошутил Славик. – Такой, понимаешь, концерт. Сердце нагрузок не выдержало, загнал я его. И себя загнал. Устал. Помню, муторно мне с утра было, не так как-то. Понимаешь, не так. Ну, думаю, ладно. Это всё капризы настроения, а тренировку пропустить нельзя. Ну и отрубился, прямо на тренировке, – каялся Славик. – Я не понял ничего. Темнеть вдруг начало, и сразу ночь, и тьма кромешная. Я даже испугаться не успел.

– А потом вдруг светло стало. Я глаза продрал, смотрю – на кровати лежу, под капельницей, а рядом мама сидит, плачет. Я говорю, а где ребята? А она мне: «Их не пускают к тебе, и тренера не пустили, меня только. Врач сказал, как очнёшься, тебя в палату переведут, там можно навещать, с пяти до семи, каждый день, а по воскресеньям с одиннадцати».

– Прикинь, Игоряха, оказалось, я две недели без сознания лежал. А чего ты побледнел так? Тебе чего, плохо? – забеспокоился Славик, глядя на Игоря. – Ты с чего разволновался так? Со мной всё в порядке, вчера перевели в палату, кардиограмма как новенькая, и что со мной случилось, никто толком объяснить не может. Короче, послезавтра выписываюсь. Тренировки врач через три недели разрешил… Буду я ждать три недели! Мне восстанавливаться надо, через полгода чемпионат, сам понимаешь… Да что мы всё обо мне да обо мне, ты-то как здесь оказался?

– Да так, случайно, – пробормотал Игорь. Вытер лицо, на котором выступили крупные градины пота, и мямлил что-то насчёт работы, и что у них неожиданно уволился дежурный, и Игоря попросили, временно…А у него как раз отпуск, так почему не заработать? Вот он и согласился – дежурным, временно…

Игорь нескладно плёл околесицу, путаясь и возводя горы вранья. Славик качал головой и ухмылялся. Но Игорю было всё равно. Потому что все две недели, пока Славик лежал в реанимации, он провёл… в разговорах со Славиком.

Митяев позвонил неожиданно. Впрочем, малиновый телефончик (а раньше был красным, вот чудеса!) всегда звонил неожиданно, каждый звонок как подарок.

– Это я, Славик. Помнишь такого? – жизнерадостно проорал в трубку Митяев. – Телефон твой откуда узнал? Да Валерка дал, Разумовский. Ты, говорят, охранником заделался? Докторов караулишь, чтобы не разбежались? А я к матчу готовлюсь, к отборочному. А летом мы с испанцами играли. Крутые ребята…

И Славка пустился в подробный рассказ о том, как они играли с «крутыми ребятами» и те чуть было не взяли верх, но… Потом они со Славкой взахлёб вспоминали школьные времена, перебрали всех девчонок, споря до хрипоты – кому кто нравился и кто из ребят нравился ей. Игорь так и не признался другу, что был влюблён в Галю, и эта юношеская влюбленность, не найдя выхода, до сих пор живёт в сердце, согревая его тёплым огоньком.

Славка столько раз звонил ему за эти две недели, словно ему было совершенно нечего делать. Сыпал спортивными анекдотами и шутками, рассказывал о том, как проходят тренировки, и о ребятах из команды. Ему хватало слов. Он говорил – и Игорь словно был там, с ними, потел в тренировочном зале, выкладывался до изнемоги на площадке, а потом брёл на подгибающихся ногах в душевую… До сих пор Игорь смотрел футбол по телевизору, а сейчас, слушая Славика, словно бы сам участвовал в игре. Это было захватывающе. Изматывающе-адреналиново. Восхитительно. Никогда в жизни Игорь не испытывал такого единения, когда команда становилась одним целым, неразделимым. Множество ног, рук, упругих тренированных мускулов, которые – не подведут. И сердце – одно на всех. Игорь слышал его биение – спортивно-ритмичное, неостановимое, непобедимое!

Наконец Славик умолк и попрощался. В наступившей тишине Игорь пришёл в себя и подумал, что Славка, наверное, больше ему не позвонит: выговорился, высказал всё, о чём больше говорить? Собеседник Игорь ещё тот…

Но Славик позвонил. И целый час рассказывал о девушке, с которой встречался полгода, а она вышла замуж за другого. Как в плохом кино с замыленным сюжетом. Славик дал себе слово никогда не верить словам… А через месяц встретил другую, которая смогла его убедить в том, чего не было. А потом третью, которой поверил, потому что хотел верить. У девушки, как оказалось, были те же проблемы – жених ушёл, не сказав на прощанье ни слова. Она не понимала, почему. Переживала и плакала, обвиняя то себя, то его… И тут очень кстати подвернулся Славик. Оба были в эйфории, завидовали сами себе и через две недели поженились. Скоропостижно, как выразился Славик. А через месяц поняли, что этот брак не нужен ни ему, ни ей. Бывают браки по любви, бывают по расчету, а у них был – по обоюдному отчаянью. Поиграли в любовь, насладились друг другом, обрели уверенность в себе, которую отняли у обоих и которой им так недоставало. И поняли, что больше ничего не могут дать друг другу. Вот – как-то так…