Исчезнувшие

– И правда, – отозвались с той стороны. За дверью лязгнуло железо – Сам задвинулся засов-то. Не подаётся чогось. Вперёд подаётся, в обрат не хочет идти. Ты посиди маленечко, Иван придёт, откроет, у него руки сильные. Ты подожди.

Руки. Почему-то они липкие. Тряпку выжимала, а больше ни за что не бралась. Глаза привыкли к темноте. И не темнота это вовсе, полутьма. Сквозь щели пробивается солнце, и в тонких лучиках кружатся пылинки. У дальней стены ещё одно ведро, из которого что-то торчало. Наталья подошла, заглянула в ведро. И закричала.

Отрезанный ломоть

Гордеев не понимал, почему Наталья так переменилась. Не смеётся, не шутит, и с ним больше не разговаривает. И в январе была только один раз. Сказала, одна катается, в своём темпе, ей до леса полчаса ходьбы.

Гордеев ей не поверил. Звонил, приглашал. Но Наталья отказывалась. То ей некогда, то она болеет, то на работе аврал, рабочая суббота. Гордеев продолжал звонить, Наталья продолжала отказываться.

Марита Мунтяну (настоящее имя Мария Берёза) умела не только печь пироги, она обладала талантом подражания: копировала голос так, что почти не отличишь. Она и собаку передразнивала, лаяла очень похоже. Шаря метался по двору в поисках чужака, вертел лобастой башкой и горестно взлаивал, а Иван (настоящее имя Олег Берёза) хохотал, вытирая слёзы.

Она многое знала о Наташе: о её работе, о походах, об обидах. И как она звала Георгия Гордеева, тоже знала. Гера.

– А что у тебя голос сиплый? Опять болеешь?

– Болею. Простыла, на работе фортку открывают, им душно всем.

– Ну, поправляйся. Выздоравливай. И приходи, Наталья. Все тебя ждут.

– Угу. Спасибо. И знаешь, Гера… Не звони мне больше. Не приду я к вам.

За свою жизнь Гордеев навидался всякого и понял нехитрую истину: в жизни, как в природе, не бывает пустоты. Как вырубка зарастает молодой порослью, так и жизненные утраты зарастают: событиями, увлечениями, новой любовью и новой жизнью.

Он, Гордеев, нашёл этих восьмерых, которые тоже что-то потеряли в жизни и снова нашли. Васька-гитлер – Надю Жемаеву. Юля и Люба – благодарную аудиторию. Лера нашла компанию, в которой ей комфортно и хорошо, огрызаться перестала, с Виталиком нашла общий язык, не узнать девочку. Галя Винник в группе больше не появляется, значит, нашла для себя что-то другое. И Наталья.

Все они с чем-то попрощались, каждый из восьмерых – кто-то со спортом, кто-то с профессией, кто-то с мечтой, кто-то с любовью, как он сам. Пустоту внутри надо было заполнить, загрузить выходной с утра до вечера, чтобы не думать и не вспоминать. Иначе бы они с ним не ходили. Бегство от жизни.

Не сходится. Они по-настоящему счастливы. Хохочут, песни поют, а маршрут прозвали лесоповалом. Гордеев вспомнил, как смеялась Лера в их первом походе, когда мужики натыкали вокруг костра рогулек и повздевали на них – кто сардельку, кто куриную ножку, а Васька – целую курицу. Жир капал на землю, Дима-Лось громко сокрушался и подставлял хлеб, Лера не могла говорить, сгибалась пополам от смеха и показывала на него варежкой. А потом ела эту курицу и облизывала пальцы.

Они нашли, что искали. Свой стиль. И если ты живёшь от похода до похода и считаешь дни, то это нормальная жизнь, а не бегство от неё.

…Почему она сказала «фортка»? Москвичи так не говорят, и «простыла» не говорят, говорят – простудилась. А Наташа выросла в Москве, хоть и живёт в Синеозере. Бог с ней. Отрезанный, что называется, ломоть. Не хочет с нами ходить, не надо.

Часть 13

Угол зрения

Если чего-то не имеешь и трудно с этим смириться, можно повернуть плоскость желания под другим углом. Есть ли углы у плоскости и как её поворачивают, Лера не знала, но задачу решила: нет и не надо. И ещё один поворот: нет, потому что не хочу. Это всё эмоции.

С эмоциями Лера справлялась, а вот с собой справиться не могла. Хотелось… нет, не дружеских тёплых отношений, и не отдалённых приятельских. Хотелось нейтралитета. Чтобы не липли с дружбой, не клянчили телефон, не накладывали миску с верхом (и куда это девать?), ничего не предлагали со стола (сама возьму), не лезли с советами (да засуньте свои советы знаете куда?), не говорили, что Лера медленно ест, народ уже чай допивает, а она с миской в обнимку сидит (зато вы, как собаки, целиком глотаете), не пялились (за погляд деньги берут, места согласно купленным билетам). Короче, чтобы её не трогали.

После гордеевского строгого предупреждения (то есть, после устроенной группе выволочки) к Голубевой перестали «цепляться», в ответ Лера перестала фыркать и огрызаться (поубавила прыть, сказала бы Сидоровна) и, к удивлению Гордеева, стала вполне приемлемой и контактной.

Никто не знал, чего ей стоило справляться с ненавистью к миру, который – жил, любил, воспитывал детей, отдыхал в дешёвой Турции и в дорогой Доминикане. Лера пыталась жить так же, но у неё не получалось, мужчины приходили и уходили, без обещаний и обязательств. А ей хотелось – с обязательствами, хотелось надёжной спины, крепкого плеча и как там ещё… Надеяться, однако, можно было только на себя, а ребёнка родить она не могла: попрут из MaximumShow.

О MaximumShow («Заказать шоу-балет на корпоратив, на свадьбу, на праздник. Звоните! Профессиональные танцоры. Эксклюзивные номера. Интерактив в подарок») Лера отзывалась так же, как о карьере модели – докатилась. Знаем мы ваш интерактив…

Детски-восторженное восприятие мира уживалось в ней с неприязнью и злобным отчаянием, и жизнь была невыносима. И как следствие, невыносимой была сама Лера.

Она не понимала, почему от неё уходили мужчины: она ничего у них не просила, за квартиру платила сама, аккуратно складывая квитанции – чтобы возлюбленный не предъявил права на жилплощадь, как это сделали с её подругой. Еду и одежду покупала на деньги возлюбленного, но ведь – его же и кормила, и одевалась для него. А драгоценности (Лера говорила – побрякушки) он покупал ей сам, без напряга. И шубу лисью купил, стоило Лере показать пальчиком и капризно протянуть: «Ви-и-ить. Вот такую хочу!»

Или восторженно: «Саа-аш, посмотри. Тебе нравится? Мне – очень!»

Или возмущённо: «Мииш! Ну ты что, не видишь, что ли?»

Ответы были предельно точными и стандартно-правильными: «Сейчас, сейчас…»

Никто с ней не жил больше года, шуб скопилось четыре, енотовую поела моль, а норковую есть почему-то не стала. Потому что дура. Шуба отличная, целиковая, из пластин. Лера гладила мягкий мех, перебирала в пальцах. На лыжах не наденешь, а жаль.

Предложение Ивана научить её кататься, сделанное полушутя-полусерьёзно, было скорее серьёзным: телефон Ивана Лера забила в «контакты» и позвонила в первый же свободный день. Иван встретил её у платформы, и они поехали «учиться». Лера освоила попеременный скользящий ход и попеременный двухшажный. Иван её гонял в хвост и в гриву, игнорировал Лерины охи и вздохи, не делал замечаний, зато давал дельные советы. Он даже в овраг её завёл, чтобы Лера научилась правильно спускаться и подниматься. В гости не приглашал, довёл до станции и посадил в электричку.

В следующий раз он протащил её по глубокому снегу, по целику, и заставил тропить лыжню, игнорируя протесты и заявления типа «ты совсем уже». Лера выдохлась, шла из упрямства, пока не упала. Иван похвалил её за падение. Оказывается, она упала правильно, на бок, а неправильно она уже умеет, пошутил Иван, и Лера не обиделась, у неё уже сил не было обижаться.

Она научилась тропить, перешагивать канавы и деревья (боком Лера умела, Иван научил по-другому: если поставить лыжу грузовой площадкой на дерево, она не сломается).

– Это как?

– Это ботинком.

– Ты как наш Виталик, всё знаешь.

– А я книжку прочитал, техника ходьбы на лыжах. А Виталик ваш откуда такой умник выискался?

– А он спасателем работал, на Кавказе. На Чегете. Ему не верит никто, потому что врёт много. А я верю. Он мне про лыжи столько всего рассказал!

– Он рассказал, а я показал, теперь всех обгонишь в группе. И уставать не будешь. Не пыхти, мы пришли уже.

Лера отстегнула крепления. Без лыж ногам стало легко, просто замечательно.

– Вань, я обратно не дойду. Может, тут автобус ходит? Или…

– Тут ничего не ходит, дорога тупиковая, к лагерю. А автобус в другой стороне, где дачи. Далеко. Я тебя на санках отвезу. Хочешь?

Лера хотела. Она устала, в ногах появилась противная слабость, и жалко было Ивана, которому придётся везти её три километра на санках. Она даже удивилась: впервые в жизни ей кого-то жалко.

– Я привычный. С бойни мясо вожу, когда головы, когда передок, а когда и полтуши. Ты меньше весишь, чем свинья. Довезу.

Лере никто ещё не говорил, что она весит меньше, чем свинья. Комплимент, однако. Другому бы такого не простила, а Ивану прощала, у него выходило не обидно. И улыбка добрая. И глаз с неё не сводит.

Иван смотрел не так как другие: без оценки, с обожанием в глазах. Лере нравилось, как он смотрит. Нравилось как хлопотала вокруг неё Марита, усаживала гостью поближе к печке на низенькую скамеечку, приговаривая: «Ты ноги-то вытяни к огню, небось, заколели». Разглядывала Лерину куртку, ощупывала, восторгалась:

– Это где ж такие продают?

– Да я не помню, по случаю купила, – отзывалась Лера, которая отлично помнила, что купила куртку в Греции, куда «Кремлёвский балет» летал на гастроли. Давно.

Ещё ей нравились пирожки. Вкусные, начинка сочная, специй многовато, можно бы поменьше… Многовато.

Пирожки с требухой, с мясным фаршем и с печенью Марита продавала на дачах, с требухой отдавала дешевле, с печенью стоили дороже. Их покупали охотно – сдобренные специями, жаренные в кипящем масле, в большом котле, найденном Иваном на лагерной кухне.

«Возьми пирожка-то, скушай хоть парочку. Корочка хрустящая, тесто пышное, воздушное, начинка во рту тает» – выпевала-выговаривала Марита, угощая Леру. Один, пожалуй, можно съесть, после Ивановой неслабой тренировки. А рука сама тянулась к миске, полной пухлых румяных пирожков.

Они неплохо устроились, лениво думала Лера.

Неплохо устроились

Они неплохо устроились. Вещи сбывали на блошиных рынках, которых много, и на всех продают старьё. А у Мариты костюмы лыжные, красивые, куртки новые почти, анораки фирменные.

Лыжные ботинки тоже можно бы продать, да приметные больно. Да и покупателей обыщешься. Ботинки жгли в костре. Кишок на бойне – бери не хочу. Иван и брал. Кишки набивали фаршем, который Марита крутила на промышленной электрической мясорубке «FAMA», позаимствованной Мунтянами в кухонном блоке (второе разбитое окно, которое видел Гордеев). Одной оказалось мало, и Иван припёр вторую, не сомневаясь в безнаказанности содеянного: не украл, на время взял, да и спрашивать не с кого будет, долго здесь оставаться опасно. Вышак отменили, зато пожизненку оставили, будут с Марюткой супчик из килек хлебать. Суп Иван любил наваристый, с мясом.

Коптильню он смастерил из железной бочки. Колбасу поставляли в частный ресторанчик на станции, на лыжах идти два часа. Осенью-то хуже приходилось: через болото по вешкам, потом по ручью до железки, потом по шпалам до самой станции. А куда денешься? По дороге не пойдёшь, примелькаешься, с коробом за плечами. По болоту да ручью – оно, конечно, маетно, с поклажей-то. Зато спокойнее: из леса явился, в лесу растворился. И нет тебя.

Весной по болоту не пройти, но весной их здесь уже не будет. Иван по Киевской дороге такой же лагерь присмотрел, туда и переберутся брат и сестра Берёзы.

Из дневника Нади Рыбальченко

3 января 2019. Они неплохо устроились, эти отшельники Лыковы. И не похоже, что брат и сестра, наверное, муж и жена. А зачем тогда врут? Типичные маргиналы, но доброжелательные, и в доме чисто.

Новогоднего похода не было. Гордеев сказал, что пить всю ночь, а потом на лыжах ёлки лбом считать – неспортивно. Никто и не спорил. Так что отмечали кто где. Гордеев со своей Антониной, я с родителями, мы всегда так отмечаем новый год, Юлька с Любой на даче, с мальчишками своими и с родителями. Им там воли не дают, всё под контролем. Леру спрашивать бесполезно: молчит и ничего не говорит. И улыбается. А глаза шальные какие-.то.

Лось с Виталиком махнули в горы, на Чегет, и Васька с ними. На две недели. Так что Старый новый год будем отмечать без них. Наш первый поход в 2019 году будет праздничным, и это символично: как встретишь год, так его и проведёшь.

Часть 14

Знай наших!

Гордеев воспрянул духом: даже при отсутствии троих всё равно получается восемь человек. Непотопляемая группа.

Юлины-Любины мальчики вели себя как завзятые походники: нашли и распилили сухостоину, развели костёр, прикатили «диваны» (брёвна, на которых сидеть), вместе с Гордеевым натянули трос, котлы набили снегом и подвесили на крючьях.

– Суп сегодня отменяется, зато чай будет со стационарным тортом, – сказал Гордеев (прим.: стационарный торт – купленный в магазине и чудом донесённый до привала в рюкзаке, попробуйте на лыжах ехать в темпе и с тортом, узнаете). И водрузил на расстеленную на снегу скатерть коробку с «Наполеоном» и бутылку шаманского. И ещё одну. И ещё одну.

Лера потянулась за бутылкой, обхватила длинными пальцами, как гитарный гриф. Изучила этикетку и радостно объявила:

– Это ж сдохнуть можно! «Ив роша»! Я думала, дрянь какая-нибудь отечественная. Это я буду. И вот это. – Голубева извлекла из рюкзака квадратную бутылку, по виду двухлитровую. «Мэйкерс марк, виски бурбон», знай наших.

Любины-Юлины мальчики оживились, поглядывали на Леру с уважением. Они принесли водку «Хаски» и ликёр для соболюшек, как они звали девчонок. Водку Гордеев велел убрать (бурбон с водкой мешать неспортивно). Мальчишки подчинились без слова: бурбон никогда не пробовали, он стоит запредельно. Сегодня попробуют.

Накрыли на стол, развесили на ёлках хлопушки и «дождик», и праздник получился хоть куда.

Лера наделала «ёлочных» канапе, заворачивая квадратики сыра в листья салата и протыкая шпажками. Надя принесла отварную картошку (каждая картофелина в фольге), бросила на угли, будет горячее блюдо. Юля с Любой придумали делать гирлянды из конфет, нанизывая их на нитки. Гордеев удивлялся, как у них хватает сил веселиться: привал с согласия группы устроили в конце маршрута, накатавшись на лыжах до состояния лёжа, как выразилась Надя.

Гордеевский маневр был своеобразной проверкой: залежались за новогодние праздники, на диване с телевизором в обнимку, так вот вам разминочка, получите-распишитесь. От «разминочки» все нагуляли аппетит и стол соорудили скоропалительно. И объелись так, что не могли уже идти. А идти и не надо – станция за лесом, от силы пятнадцать минут хода, и можно ещё посидеть.

Этот поход был последним «нормальным походом», по выражению Гордеева, а дальше всё покатилось под откос.

Из дневника Нади Рыбальченко

21 января 2019. Старый новый год прошёл по классу «всё включено». Мне понравилось, если не считать, что я встать не могла после Леркиного бурбона. А она мне: «Не можешь, не вставай, посиди, потом встанешь». Так и оказалось, но что я пережила… Ноги вообще не слушались. То есть совсем.

Ребята не приехали ещё, были только Юлины-Любины мальчики. Танцевали со всеми по очереди.

А вчера не было ни Натальи, ни Леры, могли бы позвонить, сказать, что не придут. Не сочли нужным. Зато наши приехали с Чегета, Лось, Виталик и Васька. Васька сказал, что в следующий раз мы с ним вместе поедем.

Опять нас было девять человек. Гордеев сказал, непотопляемая группа. Весело было. Виталик врал опять, и Лось, по-моему, тоже врал – про какие-то чёрные трассы, на которых можно голову сломать, но он не сломал. Жаль, Голубевой не было. Она бы ему сказала – жаль, что не сломал.

Олежка с Витей (я так и не поняла, кто Юлин, кто Любин, и все тоже не поняли) откололи номер, водку принесли опять. Они в группу в конце декабря пришли, и сразу на Натальин день рождения попали, а в январе первый поход 13-го числа, на старый новый год. Вот и подумали, что у нас всегда так. Гордеев им велел водку убрать и больше не носить, иначе, говорит, больше ко мне не придёте. Они ему – не хотите, не пейте, нам больше достанется.

Что было! Гордей орал, аж лес трясся. А Люба с Юлей и говорят: «А давайте, к Мунтянам поедем, пирогов поедим». Вот наглые девчонки! Я всегда пирожки приносила, вчера первый раз не принесла, у нас концерт отчётный был, поздно кончился, а поход в субботу. Был бы в воскресенье, я бы напекла. И главное, все молчали, а эти малолетки рот открыли. Я им не спустила, сказала, вам здесь не буфет. И Гордеев сказал. И они прямо с привала уехали, все четверо. Такой демарш. Ну и – скатертью дорожка. Их в группе прозвали «соболиная охота». Шкуры они соболиные, больше никто.

Из воспоминаний Лося

2019-й год начался «не с горы», по определению Димы-Лося. Впрочем, как раз с горы, потому что новогодние праздники они с Виталей и Васькой-гитлером провели на Чегете, на горнолыжной базе, Виталик достал путёвки, а так им фиг бы обломилось, на праздники-то. У него знакомых половина базы, помогли по старой дружбе. Васька юзал по склону для новичков и от гордости лопался, а Лось с Виталиком покатались, вспомнить страшно.

Тринадцатого пили-отмечали, Надя набралась под шумок вискаря и зависла, а остальные ничего. Говорят, что тринадцатое несчастливое число. Для гордеевской группы оно было последним счастливым днём в январе, поскольку уже в следующую субботу, девятнадцатого января, «соболиная охота» отколола номер, все вчетвером.

Глазами автора

Юлины-Любины мальчики отличились: принесли водку, мотивируя тем, что – праздник же, Крещение! Надо отметить. Водка ледяная, в лучших народных традициях. Гордеев озверел, сорвался, мог бы потише орать. Мальчишки такого не ожидали: ждали что их поддержат, а никто не поддержал. Посовали в рюкзак бутылки и переговаривались шёпотом, чтобы Гордеев не услышал и не добавил к сказанному.

И всё бы ничего, всё бы обошлось, но Юля с Любой, обидевшись за своих, возжаждали сатисфакции. Иными словами, удовлетворения за оскорбление чести. И сделали три ошибки. Первая заключалась в том, что девчонки плохо знали Гордеева, и поэтому решили, что по их просьбе он изменит маршрут. Вторая ошибка заключалась в предложении поехать к Мунтянам на заимку (как прозвали в группе «лагерную» избушку). Третья – в том, что они всё-таки поехали туда, не спросясь Гордея, который бы им запретил, не отпустил, и они остались бы живы – все четверо.

Глазами очевидцев

– А почему нельзя? Мы же в прошлый раз ездили, и раньше к ним ездили. А давайте каждый раз! – предложили Люба с Юлей. И встретили дружный отпор:

– У нас походная группа, а не гостевая.

– А совесть есть? Мы их два раза обожрали, слопали всё что смогли. Налетели как тля на посевы, девять человек.

– Восемь. Восемь человек и один руководитель.

– У нас своя кухня не хуже, и пироги свои.

– А у них вкуснее! У них с мясом! – протестовали Юля с Любой.

Сакраментальное «Вас что, дома не кормят?» всё же прозвучало, и девчонки обиделись.

– Кормят. И в институте кормят, в столовой и в буфете.

– Вот и езжайте в буфет, кто мешает-то? – предложила Надя, обидевшись за выпечку, которая отнимала время и силы, а им, оказывается, не нравилась. Начинка не та. У Мунтянов вкуснее.

– Так, всё, хватит с нас. Мы уходим, – заявили Витя с Олегом, в свою очередь обидевшись за девчонок. Молча надевали рюкзаки, вытаскивали из снега воткнутые вертикально лыжи.

Девчонки жалобно смотрели – то на ребят, но на группу. Надя невозмутимо спросила:

– Суп на сколько человек варить, на пятерых? Я не поняла, вы остаётесь или уходите? Или собираетесь, но остаётесь.

Васька-гитлер расплылся в улыбке: ему понравилась Надина формулировка. Ему вообще всё в ней нравилось. Так ловко перевела рельсы. Ребята поторопились, а сейчас как раз можно дать задний ход.

Витя с Олегом поняли намёк, как по команде перестали собираться. Но Гордеев демарша не простил.

– Хотят, пусть едут. Насильно никого не держу. И алкоголя в группе не будет, иначе сопьёмся. Двадцать пятого Татьянин день, потом февраль: десятого – Кудесы, день домового; четырнадцатого – день Святого Валентина; пятнадцатого – Сретение; двадцать третьего День защитника Отечества, двадцать четвёртого Велесов день, потом сразу масленица, потом сразу пасха, а через неделю Красная горка…

– Не сразу. Пасха в апреле. А Красная горка вообще пятого мая, – сказала Надя. – Все поняли? В следующий поход всем принести «Алка-Зельтцер».

– Да ты чего, Надёк? Шипучку пьёшь? И часто? – удивился Лось. – Отстаёшь от жизни. Пей лучше Bayer, состав аналогичный, но… в общем, сама поймёшь.

Надя отчего-то покраснела. Представила, наверное, как пьёт «шипучку». И снова все умирали со смеху…

Четвёрка молча надевала лыжи.

– Дорогу-то найдёте? – не выдержал Гордеев.

– А чего её искать? По лыжне доедем. Юлька с Любой знают.

– Ну, не буду вас уговаривать, вольному воля. Идите-ка сюда. – Гордеев вытащил карту и показал «отъезжающим» ориентиры, где и куда сворачивать. Лыжней в лесу много, а он хотел, чтобы ребята дошли до станции и сели в электричку. Если им приспичило.

Проехав метров пятьдесят, все четверо не сговариваясь свернули на поперечную лыжню. На станцию они всегда успеют, светло ещё. И чего Гордей привязался, дорогу показывал… Ясно же, что они больше к нему не придут. И девчонки.

– Соболятники отбыли на зимний промысел, – прокомментировал Васька-гитлер. И оказался как никогда прав.

Часть 15

Зимний промысел

После того, как четверо демонстративно покинули группу и не остались даже обедать, в группе они больше не появлялись: ни Люба с Юлей, ни Витя с Олегом. Телефоны девчонок у Гордеева были, но он не звонил. Кланяться ещё соплюхам.

Дорогу он им объяснил-растолковал, по лыжне доедут нормально. Да и светло, темнеть не скоро начнёт. Гордеев не предполагал, что «соплюхи» решили компенсировать мальчишкам неудавшийся поход и потащили их к Мунтянам. Дорогу они помнили не очень хорошо, но там лыжня есть, доберутся.

Исчезнув из поля зрения группы, сделали круг и вернулись, и нашли ту лыжню – занесённую снегом, едва заметную, но разглядеть всё-таки можно. Два раза сворачивали не туда и возвращались назад, третий раз пропустили поворот, и снова пришлось вернуться. На вопрос: «Долго ещё идти?» Люба и Юля отвечали уклончиво: «Не очень».

Когда наконец добрались до лагеря, ребята сильно устали: не привыкли столько ходить, да и рюкзаки тяжёлые, а у девчонок лёгкие. Марита хлопотала, всплёскивала руками, стаскивала с гостей куртки, не знала куда посадить, чем угостить. Водку они отдали Ивану, он взял, одну бутылку откупорил, поставил на стол. Девчонки достали бутерброды, Марита замахала на них руками: «Кто ж с мороза холодное ест? У пе́чи погрейтеся пока, я мяска нажарю».

За занавеской зашкворчало-зашипело раскалённое масло, вкусно запахло.

– Ну, за встречу! – Иван налил стаканы на четверть, девчонкам плеснул на донышко. Они выпили, поморщились, заулыбались.

– За молодёжь! За вас! – Иван налил стаканы снова.

Марита вынесла из-за занавески поднос с дымящимся мясом.

– За хозяйку дома! За Марютку!

Откусывая от отбивной (Марита ножей не дала и гарнир не дала, но так даже вкуснее), девчонки рассказывали, как их оскорбили в группе, сказали, что у них нет совести и много чего сказали, и как они уехали от них.

– Уехали, и ладно. И будет вам.

– Гордеев на нас наорал, за водку. Не нравится, не пей, а орать-то зачем? А все молчат. Слушаются его, как бараны.

– Бараны это хорошо, с баранами всегда договориться можно. Или не договариваться, просто зарезать. Он не поймёт ничего, баран-то.

– Иван! Оставил бы ребят в покое, не видишь, устали, – остановила брата Марита. – Две рюмки выпьешь, а языком метёшь как с двух вёдер.

Иван махнул рукой, замолчал. Налил себе ещё, зажевал мясом. Посмотрел сочувственно на ребят.

– Загнали они вас… Сами едут не торопятся, а вы, значит, вперед всех прибежали?

– Мы не бежали, мы нормально шли… И никто за нами не едет, они вообще не знают, что мы к вам… Мы Гордею сказали, что домой поедем, иначе бы не отпустил. Царёк какой нашёлся. Мы с ним больше не пойдём, сами кататься будем.

За разговорами не заметили, как Иван откупорил вторую бутылку. Все четверо говорили одновременно, перебивая друг друга, торопясь высказать то, что лежало на душе и давило чудовищной несправедливостью:

– За что они так с нами? Что мы им сделали? И смеялись ещё, аж пополам сгибались.