скачать книгу бесплатно
– Да он безобиден как ребенок.
– Ну и что, что безобиден, но, если он что-то знает о тебе, может это кому-нибудь рассказать. Я имею в виду – про нашу партию и ее дело.
– Успокойся, мы просто говорили о существовании Бога, это начатый нами тринадцать лет назад, разговор.
– И каков итог?
– Каждый остался при своем мнении, но на прощание он обещал бороться за мою душу. Наивен до невозможности.
– Тебе необходимо наблюдать за ним. Как бы чего не вышло. Он может все провалить.
– А я, наоборот, строго сказал, чтобы он больше встречи со мной не искал.
– Найди его и держи под присмотром, если что, я должна знать.
– Не беспокойся о нем, прошу, он тих как ягненок и никуда не полезет, я его предупредил.
– Так он знает?
– Ну, не совсем.
– Его не должно быть.
– Как?!
– Так, он угроза.
– Да я слово даю, моя госпожа. Я, если хочешь, ручаюсь за него. Оставь свое беспокойство, лучше рассказывай дальше.
– Я дам ему шанс, но если только…
– Никаких «только», он мой брат и будет верен мне до конца жизни.
– Хорошо, поверю пока тебе, но я неспокойна, знай это, – она сделала паузу, серьезно посмотрела на Ивана Федоровича и сказала: – А потом я вернулась обратно в Ставрополь и закончила курсы народной учительница русского и литературы, но диплома у меня не было, и с этим возникли трудности – крестьяне относились ко мне с недоверием. На зиму я переехала в Тверскую губернию, Корчевский уезд, в село Едимново, к знакомой Ободивновой. Летом, уже в двадцать лет, я сдала экзамены, получила долгожданный диплом учительницы и с тем вернулась в Петербург. Я содержала конспиративную квартиру, хранила запрещенную литературу, я, кстати, одна из немногих прочитала первый том «Капитала», опять пропагандировала свободу, равенство и братство. Вела переписку с провинциальными отделениями, поддерживала связи с арестованными. Меньше, чем через год, пятого января, меня арестовали у Невской заставы на собрании рабочих, студент Низовкин, оказывается, предал. Вечная смерть ему! Со мной весь наш кружок накрыли. Летом этого же года при хлопотах моего отца, он, видимо, использовал старые связи, меня выпустили, и мы с братом уехали к маме в Крым, в Приморское, у нас там дом небольшой. Но дома я долго не усидела и уже через несколько месяцев поехала в Симферопольскую земскую больницу, при ней я и поселилась, и начала учиться в фельдшерской школе и работать с другими курсистками, ухаживая за тяжелобольными. Закончив курсы, мне даже специальную бумагу выдали, что я действительный фельдшер. Я была назначена заведующей двумя бараками Красного Креста, куда поступали раненые с русско-турецкой войны. Боли, крови и страдания насмотрелась – просто жуть. Но не успела и месяца проработать, как полицейский принес бумагу, где говорилось, что меня вызывают в Петербург на суд по делу о 193-х. Я даже и не знала, новостей-то не было никаких. Оказалось, аресты шли в тридцати шести губерниях, было привлечено более четырех тысяч человек, из них двести сорок арестованы. Почти все чайковцы оказались под судом, но суд мы не признали. Тогда правительство разбило нас всех на группы по семнадцать человек. Из-за незначительных нарушений меня обязали являться на процесс, публику, естественно, не пускали. Ну, ты, наверное, знаешь все это дело, чего дальше рассказывать?
– Нет, ты рассказывай, мне интересно. Что же ты?
– Я?! Там, чтобы ходить в Дом предварительного заключения, видеть заключенных и узнавать от них хоть какую-то информацию, я назвалась невестой Тихомирова. Ну, мы там встретились, пообщались, он мне понравился, и мы решили после всего это пожениться. Я готова даже была последовать за ним в Сибирь. Потом состоялось действо в здании Петербуржского окружного суда, я сидела в партере, народу было много, духота. Судилище это я не признала и отказалась в нем участвовать. Лев Тихомиров мне рассказывал, как оно проходило. Затем стали выпускать по несколько десятков человек. Тут же освободившиеся из заключения и им сочувствовавшие организовали в моей квартире на Знаменской улице Всероссийский съезд революционеров. Решений принято не было, кроме одного: бороться и еще раз бороться против существующего режима.
И тут случилась беда: при свидании кто-то дал по фуражке надсмотрщику, и из-за этого все посещения прекратили. Я только от своей подруги узнала о заседании суда и знаменитой речи Петра Алексеевича Мышкина. Он говорил о 17-часовом рабочем дне, о пинках, прикладах ружей, ссылках в Сибирь. Доказывал, что «19 февраля было одной только мечтой и сном», что крепостные и после этого дня остались крепостными. Отзывался о правительственной власти как о «временно захваченной силой». Заклиная рабочих не ждать помощи ни от кого, кроме интеллигентной молодежи, призывал их надеяться на самих себя. Когда мне это передали, я была в полном восторге и решила: во что бы то ни стало им как-то помочь. Главных обвиняемых – Мышкина, Рогачева, Войнаральского и Ковалика – засудили на десять лет. Тихомирова освободили, и он пришел ко мне. Он надеялся стать моим женихом, но я уже больна была Мышкиным. Пока они сидели в крепости, мы вели круглосуточное дежурство, а потом надеялись их освободить на вокзале при посадке в поезд, но их тайно переправили в товарном вагоне в Харьковскую центральную каторжную тюрьму. Мы с товарищами поехали туда, там и при перевозке их совершили нападение на арестантскую коляску, но не получилось, и мы, разделившись по двое, уехали обратно в Петербург, а мне пришлось вернуться в Крым, где была сразу по административному аресту сослана в Повенец в Олонежской губернии, в Восточную Сибирь, с двумя охранниками. Они на одной станции заснули, ну, я ночью, сняв ботинки, в одних чулках под утро сбежала от них и снова вернулась в Петербург. И с этого момента перешла на нелегальное положение.
А там уже все кипело, тяжелое ранение Трепова, Засулич, можно сказать, всех разворошила, и уже ждали революции. Усилились беспорядки, город перешел на жандармский режим. Я вступила в партию «Земля и воля» и, конечно, сразу влилась в дело, и в целях безопасности партия меня отсылает снова в Харьков. Там я окончила акушерские курсы, работала в больнице. Ты знаешь, детишки на свет появляются такие светлые, хорошенькие, и думаешь: «Вот они вступают в этот темный мир, и ты им ничем не можешь помочь». Также я носила книги, еду для заключенных и организовала кружок интеллигентной революционно настроенной молодежи, знакомилась с рабочими. Через несколько месяцев мне пришло приглашение посетить конгресс партии «Земля и воля» в Воронеже. Там произошли два события: «Земля и воля» перестала существовать, и появилась новая организация «Народная воля», ставившая своей задачей убийство царя, там же я познакомилась с Андреем Желябовым.
– Это тот мужик, который мне при входе встретился? – спросил Иван Федорович.
– Он мой гражданский муж и самый любимый человек.
– А я?
– Ты? – с усмешкой спросила она. – Idologique partenaire[6 - Идейный партнер.].
– Там я балык из осетрины принес. Поешь. Да прими от идейного партнера для себя сто рублей.
Софья встала с кровати и сняла сорочку, чтобы переодеться, и тут Карамазов увидел ее голую мраморную спину. У него внутри все заклокотало.
– Да, у меня для тебя есть новость. В день празднования Нового года я посовещалась с товарищами, и они согласились со мной. Мы примем тебя в Исполнительный комитет. Сделай необходимые приготовления, чтобы перейти на нелегальное положение. Ты получишь новый паспорт.
– А что нужно сделать?
– Ну, во-первых, разойдись с женой. Андрей тоже ушел от своей и ребенка оставил. Во-вторых, сними другую квартиру на подставное лицо, все свое имущество перепиши на партию.
– А кто деньгами управляет?
– Андрей, он руководитель.
– Зачем деньги-то переводить? Я и так тебе ни в чем не отказываю.
– Таковы правила, будешь получать по тридцать рублей, как все.
– Понятно. А ты почему не хочешь родить? По-моему, всякая женщина хочет иметь своего ребенка.
– Я другое дело, я подчинена идее освобождения русского народа от самовластия царского и для этого готова пожертвовать своею жизнью. И еще ребенок стал бы обузой, как и семья, на пути к поставленной цели. Я член распорядительной комиссии, а на типографском станке будут выпускать «Рабочую газету».
– Все понятно. Пошел я тогда! – сказал Иван Федорович, надевая штаны.
– Иди и приходи ко мне уже свободным.
Скоро одевшись, он вышел из квартиры и направился в ближайший трактир. Его переполняло чувство гордости, тщеславия и удовлетворенности.
СТОЛП ВЕРЫ
Lise проснулась первая и, повернувшись на бок, с любовью посмотрела на Алексея Федоровича, от чего тот невольно вздрогнул и открыл глаза. Не было еще и одиннадцати, когда они встретились взглядами.
– А знаешь, Алеша?! – произнесла Lise. – Сегодня была прекрасная ночь, и еще, мне кажется, чудо свершилось.
– Дай бы Бог, но не это главное, Lise. Важнее то, что ты пребываешь в благодати Господней. А значит, все хорошо.
– Конечно, хорошо. Я женщина и чувствую, что во мне зародилась маленькая жизнь. С Рождеством Христовым тебя, Алеша! – и она заулыбалась.
– И тебя тоже, Lise.
– Я, единственное, хочу, чтобы у нас с тобой все было хорошо. Да?!
– Все будет просто замечательно, я в этом уверен, только…
– Что только?
– Да я так, ничего, ты, главное, не волнуйся попусту.
– Нет, ты уж рассказывай мне. Ты же знаешь, какая я любопытная, и потому не отстану от тебя, пока все не узнаю.
– Да я просто о брате думаю.
– Ох, – тяжело вздохнула Lise, – вот еще забота. Оставь это дело, еще раз говорю, думай лучше о нашей малютке.
– Ладно, давай вставать, у меня дело одно есть.
– Значит, ты гулять со мной не пойдешь?
– Прости, но нет, мне надо в церковь сходить.
– О, хорошая идея, и помолись о нашем будущем дитяти. А я прочитаю акафист Казанской Божьей матери.
С тем они и встали с постели. Алексей Фёдорович оделся, пошел в гостиную завтракать. Он сразу на выходе столкнулся с Екатериной Осиповной. Она, как и всегда, стояла у двери и все подслушивала, и как только появилась возможность войти в спальню Lise, она тут же юркнула, мимоходом поздравив с Рождеством Алексея Федоровича, вошла в помещение и стала хлопотать вокруг нее.
Юля уже накрыла на стол. Алексей Федорович умылся и, приведя себя в порядок, сел за него. Позавтракав, он оделся и вышел из дому. Выйдя на улицу, он пошел к остановке. Наконец подъехала конка, и, взойдя в вагончик, поехал до самого конца Невского проспекта, где расположилась Александро-Невская лавра.
Там после долгих поисков, хождения по разным церквям Петербурга Алексей Федорович нашел-таки себе пастыря, которого ему не хватало после смерти монаха Зосимы. Его звали старец-исповедник Никодим. Высокого роста, худощавый, с добродушным лицом, он сразу располагал к доверительной беседе. Алексей Фёдорович впервые его увидел в Александро-Невской лавре, в Троицком соборе, там, справа от мощей Александра Невского, у амвона, он сидел с крестом и Евангелием принимая людей. Он занял очередь и стал терпеливо дожидаться своего череда.
Когда подошла его очередь держать исповедь, Алексей Фёдорович как смог приободрился и взглянул на старца.
– Вот ты, вот я, а между нами, Господь. Можешь смело мне поведать о своем беспокойстве. Грех – он же не дает человеку спокойно жить. Вот с этим ты и пришел ко мне. Верно?
– Верно, отче. Простите меня и вразумите. Я женился на девушке, которая прикована к инвалидной коляске и в полной мере женских обязанностей исполнить не может. А меня одолевает желание обладать полноценной женщиной. Я молюсь Господу об усмирении своей плоти, но Христос то присутствует и помогает, а иногда и нет, и тогда я очень страдаю. Я держусь из последних сил, чтобы не сорваться и не пойти в разгул и разврат – это у нас род такой Карамазовский, весь погряз в страстях. Но я не такой и не хочу быть таким.
– Любишь ли ты ее еще?
– Да, да, очень люблю, потому и борюсь, но мужское начало требует свое, и как с этим бороться, я даже не знаю. Помогите мне, отче! Прошу! Что мне делать? Как поступать?
– Ты просто ведешь борьбу духа и бренной плоти. Все подвержены этому противостоянию. Мой тебе совет – молись чаще и помни, что Господь никогда не отступится от тебя и всегда поможет. Просто Он время от времени оставляет тебя наедине с твоей душой, предоставляя возможность самому противостоять похотливому искушению. Он со всеми так поступает, позволяя закалиться душе, стать еще крепче в этой борьбе.
– Но я без Него словно во мраке нахожусь, и тогда мною овладевает пораженческая паника.
– Чаще бывай на литургии и горячее молись о воздержании, и непременно исповедуй свой грех. А еще любовь к своей жене тебе должна помогать, главное, не сдавайся и веруй, что Вседержитель поможет тебе.
– Отче, спасибо вам, но я хотел бы еще вас попросить стать моим духовным наставником, чтобы вы вели и помогали мне вести эту непростую борьбу, и направляли на путь истинной веры в Господа нашего Иисуса Христа.
– Что ж, если ты так желаешь… А велика ли твоя воля?
– Очень, очень велика.
– Тогда приходи, а я берусь тебе помочь, но помни: я не всесильный, у меня свои искушения, я всегда приму тебя сын мой. Как зовут-то тебя?
– Алексей.
– На том, Алексей, и договорились, если что, мигом ко мне приходи.
Конка выехала на площадь и остановилась на последней остановке своего маршрута. Алексей Федорович вылез из вагончика, и перед ним предстали ворота с белыми колоннадами, за ними по обе стороны – два огороженных кладбища и узенькая дорожка, ведущая на мост через Черную речку, а за ней расположилась буквой «П» построенная еще при Петре Первом Александро-Невская лавра.
Он вошел в нее и, пройдя почти наискосок мимо Троицкого собора, направился на юго-восток лавры. Там в уголке Божьей обители стоял двухэтажный Федоровский корпус, где жили все монахи монастыря. Войдя в него, Алексей Федорович поднялся наверх. Келья старца была третьей справа. Он осторожно открыл дверь и увидел стоящего на коленях перед образом Иисуса Христа и тихо молящегося старца Никодима. Чтобы не мешать ему, он сел на стоящий почти у самой двери стул. Но Никодим сразу встрепенулся, встал с колен и подошел к нему, знаком пригласив его сесть на кровать.
– С праздником Рождества Христова тебя. – И они похристосовались.
– Вас так же, отче, и желаю вам долголетия.
– Что привело тебя ко мне, Алексей?
– Я…
– Вижу, вижу – что-то серьезное стряслось. Ты как вошел, я сразу дальше молиться не смог.
– Случилось, случилось, отче. У меня такое тяжелое положение, что я просто обескуражен и в большой растерянности! – печально сказал Алексей Федорович, сев на кровать.
– Что ж, поведай мне об этом, а там будет видно, смогу ли я тебе чем-нибудь помочь или нет.
– Слово, слово нужно мне от вас, его я жажду.
– На все воля Божья. Вот Христос, – и старец показал на икону, – Он свидетель и помощник во всяком благом деле и нашего с тобой разговора, так что начинай, я слушаю тебя со всем вниманием.
– Lise, моя супруга, ну, вы, наверное, помните ее?
– Помню, в коляске ты и ее мамаша привозили за благословением.
– Так вот, благословление ей нужно было ваше, чтобы заиметь ребенка. И в эту рождественскую ночь пригласила меня для этого.
– Дело хорошее.
– Но она не может иметь детей, скольких мы врачей приглашали – и все в один голос твердили, что сие действо никак невозможно, но она стояла на своем.
– Верно, молится об этом деле?
– Да, очень молится и верит, что возможно.
– А ты?
– Я только смотрю на нее и расстраиваюсь, и думаю, что делать, когда она убедится воочию, что никак невозможно исполнения ее желания.
– Получится или нет – это решается не на земле, а на небесах. Плохо то, что ты ее не поддерживаешь молитвами и не веришь в свершение чуда Господня. Это разлучает вас, по сущности, ты оставил одну ее с великим женским желанием. Не любишь ты ее, а только жалеешь, тем насилуешь свою душу.
– Как же не люблю, люблю всем сердцем! – возбудился Алексей Федорович и заерзал на кровати.
– А если любишь, то должен верить и молитвенно поддерживать ее в этом деле, и быть ее союзником, а не выдерживать нейтралитет, так и вера во Христа, видимо, в тебе сотворится. В сомнениях ты весь, пришла пора для тебя решить, с Господом ты или нет.
– С Богом я и верую в него.
– Тогда что же ты отошел от нее и от Создателя?
– Просто врать и лицемерить не хочу, зная, что это невозможно.
